Светлана Бломберг. Краткая история русскоязычной литературы в Израиле

Судьба русского языка и литературы на нем в Израиле совершенно уникальна, а год рождения израильской русскоязычной литературы назвать трудно.До определенного времени в Израиле не было массового русскоязычного читателя, и отдельные авторы, попавшие в Палестину из России, быстро переходили на иврит. Кто-то сам переводил свои русские стихи на иврит, кто-то искал переводчика. Другого пути к читателю у них не было. Показательна в этом отношении трагическая судьба поэта Довида Кнута, который так и не нашел в Израиле ни своего читателя, ни достойного переводчика. Немногочисленные эти авторы находились под сильным влиянием литературы на иврите. Они лишь иногда читали кое-как сделанную единственную в стране русскоязычную газету, чтобы не забыть русский язык.

В 70-е годы прошлого века приоткрылся «железный занавес», и потек ручеек репатриантов, вырвавшихся из Страны Советов. Это были сионистски мотивированные люди. Некоторые писатели прежде успешно работали в СССР, состояли там в творческом союзе.

Представление о жизни в Израиле у репатриантов того времени было очень скудное. Евреи СССР получали его из изредка попадавшихся им в руки эмигрантских изданий. Литературные достоинства в такой ситуации не обсуждались, издание ценилось уже за то, что давало глоток свободы. Некоторые новые израильтяне поначалу продолжали жить еще советским «багажом», кое-кто ждал от новой родины тех же льгот и тиражей своих книг. Но большинство новоприбывших изжили прежние привычки. Начали издаваться литературные журналы и альманахи. Тем не менее, как и следовало ожидать, молодое поколение репатриантов из СССР по-русски уже не читало.

Но тут распался СССР! В 90-х годах в Израиль прибыла милионная русскоязычная алия, а с нею огромное количество писателей, поэтов и журналистов.

До сих пор не названо это оригинальное культурное явление, когда бывшие русские писатели еврейского происхождения, быстро интегрировавшись в израильскую жизнь и овладев ивритом, порой даже на очень высоком уровне, продолжали писать по-русски. Поэт Михаил Генделев растерянно назвал это явление «нерусской литературой». Министерство абсорбции предоставляло наиболее достойным материальную помощь для издания «первой книги на родине». Открывалось и закрывалось множество издательств, газет, журналов на русском языке, выявились новые имена в русскоязычной журналистике,. Журналисты в этих вновь созданных изданиях происходили из той же репатриантской среды, что их читатели, поэтому поначалу тон в прессе был привычный, советский. Бывшие работники советской периодики для новых газет и журналов не годились. Поэты осаждали периодику, мечтая в ней публиковаться. Кумиром алии того времени был Топаллер.Он ругал Израиль за отсутствие культуры и отсталость.Хотя в этом можно было упрекнуть скорее новых репатриантов – они не ведали имен писателей и журналистов, которые печатались в эмигрантских изданиях, не привыкли к свободе самовыражения. По свидетельству поэтессы Риты Бальминой, поколение литераторов, которые, побывав «в отказе», приехало раньше, не слишком жаловало вновь прибывших, пошли разговоры об убогом художественном уровне их произведений. Возник эстетический конфликт. Новоприбывшим, к примеру, не был известен концептуализм, а познакомившись с ним в Израиле, многие репатрианты его не одобрили. Они приехали со своим культурным багажом: стихи – это Евтушенко и Вознесенский, ну разве что еще Левитанский и Самойлов. Проза – Нагибин и Аксенов. Но постепенно этот конфликт стал сглаживаться. Израильский авангард разошелся по двум направлениям: одно возглавлял М.Гробман, другое – Дана и Никод Зингер. На это время приходится зарождение новых литературных группировок. В Иерусалиме возник кружок «Иерусалимская антология», в Тель-Авиве – Клуб литераторов Тель-Авива, основу которого составляли выходцы из Одессы. Клуб литераторов Тель-Авива не был традиционным литобъединением, а именно клубом – никто никого не учил, не было мэтров и учеников, никого не выводили в «большую», коммерческую литературу – всего лишь содружество приятных друг другу людей. Общество, которое собиралось в Союзе писателей на Каплан, 6 в Тель-Авиве, приходило сюда исключительно ради литературы. Личные отношения отодвигались на второй план. Но постепенно нараставшие нетерпимость и невнимательность к чужому тексту, застойные проявления привели компанию к распаду. Общение буксовало, стало скучно. Клуб с помпой отметил в своем кругу десятилетие и самораспустился. Как образно выразился поэт Феликс Гойхман, ностальгия по былому клубу сродни ностальгии по Одессе нашего детства. Вернуться в ту Одессу хочется, но сегодняшняя Одесса вовсе не та, в какую хочется вернуться. Все понимают, что былого не вернешь, люди изменились, мир изменился. Поэт А.Бараш когда-то говорил о некоей новой «Сридеземноморской школе». Но в Израиль приехали сформировавшиеся литераторы, у каждого – свое мировоззрение, свои творческие методы, никакой общей школы так и не получилось.

Репатрианты же 90-х в результате израильской политики «прямой абсорбции» оказались в условиях, не сравнимых с теми, в которых осваивались русскоязычные «ватики». Поэтому репатриантская литература этих лет имеет яркий оттенок бесшабашной нищеты, неустроенности, растерянности, одиночества. Появились свои «культовые места», где собиралась литературная тусовка – жалкие забегаловки и «салоны» в замызганных съемных квартирах. Литературное общение было необходимостью – когда люди потеряли почву под ногами, они сбиваются в стаи, чтобы выжить. В СССР вступление в Союз писателей было голубой мечтой литератора – это давало доступ к льготам и возможностям. Надо отдать должное Союзу русскоязычных писатей Израиля – в начальный период своего существования он был влиятелен, работал очень энергично и оказывал своим членам помощь. Вечная проблема «писатель и власть» встала и перед писателями-репатриантами, но у нее появились новые аспекты. Где-то в Израиле местные власти поддерживали репатриантскую культуру, а где-то игнорировали ее, но хотя бы не мешали. Репатрианты издавали свои первые книги при поддержке Министерства абсорбции, и это уже было большим делом. До начала большой алии русскоязычная среда общения в Израиле была минимальной. Нельзя сравнивать прежних покупателей книжных магазинов и тех, кто покупал русские книги в то десятилетие. В СССР был книжный дефицит, многие писатели не издавались, чтение западной русской периодики преследовалось. Новые репатрианты набрасывались на то, что им предлагала Библиотека Сионистского форума и первые русские книжные магазины. Доступность невиданных прежде книг влияла на творчество.

На пороге нового 21 века картина сложилась такая: большинство русскоязычных репатриантов освоилось, выучило иврит, нашло неплохую работу. У них подрастали дети, для которых иврит стал родным языком. Дети, если даже читали и по-русски, но уже не думали на этом языке. Литературная жизнь била ключом, и уже не в репатриантских квартирах, а в больших залах. Альманахи выходили один за другим – на деньги различных фондов и меценатов. Израиль превратился в «страну чудес» для того, кто умеет «расколоть» фонды, поддерживающие культуру. Поскольку не все меценаты могли адекватно оценить произведения претендентов на помощь, то авторы порой получали поддержку не по заслугам. Зато уж за свой счет чего только не издавалось! Издатели считали прибыль.

Каждая презентация «Иерусалимского журнала» была праздником, в Иерусалимской Городской Русской библиотеке чуть ли не каждый день проходили литературные вечера. Публика была «за 40», и это означало начало конца. Клуб литераторов Тель-Авива собирался раз в месяц, арендуя помещение у Союза писателей Израиля. Сам Союз писателей подрастерял свою энергию и возможности, открылись двери для графоманов. Потом случился конфликт между тель-авивским и иерусалимским отделениями, в результате образовалось иерусалимское объединение «Столица».

В первое десятилетие 21-го века в прозе и поэзии стали появляться нетривиальные произведения, их никак нельзя было назвать традиционными для русской литературы. Это была особая литература, в которой осваивались темы, русской литературе не свойственные. В это же время появилось своеобразие и особенность авторов как иерусалимских, так и тель-авивских литературных кружков, напоминающее «противостояние» литератур Москвы и Петербурга.

Сегодня русскоязычная литературная жизнь увядает. Тому много причин. Нет бесплатных помещений для встреч, меньше помогают местные власти, поскольку считают, что все репатрианты к этому времени уже абсорбировались – в Израиле не привыкли к тому, что алия не интегрируется в культурном смысле. Вместе с культурными площадками пропала привычка встречаться, общаться. К тому же, по правде сказать, сегодня у людей уже нет той потребности в общении, какая бывает у растерянных новых репатриантов. Некоторые журналисты с закрытием большинства русскоязычных изданий оказались вовсе не у дел, кто-то уехал за лучшей долей за рубеж и уже там что-то пишет и даже публикует, кто-то совсем завязал с литературой, кого-то быт заел. Литературные журналы выходят, но их издатели, авторы и читатели вошли в весьма солидный возраст. Их дети и внуки не знакомы с творчеством старшего поколения – и по тематике не близко, и читать по-русски не умеют. Им это, по большому счету, не нужно и не интересно.

Книги местных авторов на русском языке выходят. А потом авторы «сидят на тиражах», магазины русской книги на реализацию их книги не берут – не покупают даже качественную литературу, какой в Израиле по-русски пишется, кстати, очень много. Объединение «Столица» выпустило несколько альманахов, тиражи деть некуда. «Иерусалимский журнал» и «22» пользуются спросом, но публика стремится почитать его «на халяву», а не за деньги, – а стоят они недешево ,– тем более, что есть интернетовские версии. По-прежнему выходит журнал «Зеркало» под редакций И. Врубель-Голубкиной.

Но русская культурная среда в Израиле не пропала, она просто приняла новые формы. Авторов из Израиля публикуют в России, где читательская аудитория несравненно шире, им присваиваются престижные международные премии. Налажены связи с читающим по-русски эмигрантским миром, особенно с США и Германией.

И, наконец, в последние два-три года можно говорить о новой волне репатриантов – работников искусств. Эта «путинская алия» – замечательные журналисты и литераторы, имеющие в России и за рубежом широкую известность, выпустившие там не одну книгу, награжденные международными премиями, но не согласные с нынешней политикой России – люди уезжают, но привычные связи не теряют. С мнением, что еврейский писатель, пусть и русскоязычный, должен жить в Израиле, согласны не все. Что отрадно – среди вновь прибывших есть критики – в Израиле с русскоязычной критикой сегодня просто катастрофа.

Бывший руководитель Клуба литераторов Тель-Авива Яков Шехтер показал мне свою очередную книгу, изданную в России тиражом в несколько десятков тысяч экземпляров. Если судить по этой книге, израильская русскоязычная литература очень даже жива. Тем не менее, смею утверждать: израильская русская литература на наших глазах уже приказывает долго жить. И главный признак увядания этого явления – мягко говоря, немолодой возраст местных писателей и читателей.

Ничего не надо делать и грустить не стоит. Наши внуки и мы говорим на разных языках, что было предсказуемо еще 20 лет назад, об этом уже тогда говорилось без всякого страха. Родной язык нашей молодежи – язык ее народа – иврит, молодые будут вносить вклад в мировую культуру, пользуясь еврейскими кодами, что естественно для еврея. Однако в истории всемирной литературы останется такое странное явление, как примерно двадцать с лишним лет «нерусской литературы» Израиля. Эта литература заслуживает серьезного исследования и изучения.

Особая благодарность Якову Шаусу за помощь в работе над статьей.Судьба русского языка и литературы на нем в Израиле совершенно уникальна, а год рождения израильской русскоязычной литературы назвать трудно.До определенного времени в Израиле не было массового русскоязычного читателя, и отдельные авторы, попавшие в Палестину из России, быстро переходили на иврит. Кто-то сам переводил свои русские стихи на иврит, кто-то искал переводчика. Другого пути к читателю у них не было. Показательна в этом отношении трагическая судьба поэта Довида Кнута, который так и не нашел в Израиле ни своего читателя, ни достойного переводчика. Немногочисленные эти авторы находились под сильным влиянием литературы на иврите. Они лишь иногда читали кое-как сделанную единственную в стране русскоязычную газету, чтобы не забыть русский язык.

В 70-е годы прошлого века приоткрылся «железный занавес», и потек ручеек репатриантов, вырвавшихся из Страны Советов. Это были сионистски мотивированные люди. Некоторые писатели прежде успешно работали в СССР, состояли там в творческом союзе.

Представление о жизни в Израиле у репатриантов того времени было очень скудное. Евреи СССР получали его из изредка попадавшихся им в руки эмигрантских изданий. Литературные достоинства в такой ситуации не обсуждались, издание ценилось уже за то, что давало глоток свободы. Некоторые новые израильтяне поначалу продолжали жить еще советским «багажом», кое-кто ждал от новой родины тех же льгот и тиражей своих книг. Но большинство новоприбывших изжили прежние привычки. Начали издаваться литературные журналы и альманахи. Тем не менее, как и следовало ожидать, молодое поколение репатриантов из СССР по-русски уже не читало.

Но тут распался СССР! В 90-х годах в Израиль прибыла милионная русскоязычная алия, а с нею огромное количество писателей, поэтов и журналистов.

До сих пор не названо это оригинальное культурное явление, когда бывшие русские писатели еврейского происхождения, быстро интегрировавшись в израильскую жизнь и овладев ивритом, порой даже на очень высоком уровне, продолжали писать по-русски. Поэт Михаил Генделев растерянно назвал это явление «нерусской литературой». Министерство абсорбции предоставляло наиболее достойным материальную помощь для издания «первой книги на родине». Открывалось и закрывалось множество издательств, газет, журналов на русском языке, выявились новые имена в русскоязычной журналистике,. Журналисты в этих вновь созданных изданиях происходили из той же репатриантской среды, что их читатели, поэтому поначалу тон в прессе был привычный, советский. Бывшие работники советской периодики для новых газет и журналов не годились. Поэты осаждали периодику, мечтая в ней публиковаться. Кумиром алии того времени был Топаллер.Он ругал Израиль за отсутствие культуры и отсталость.Хотя в этом можно было упрекнуть скорее новых репатриантов – они не ведали имен писателей и журналистов, которые печатались в эмигрантских изданиях, не привыкли к свободе самовыражения. По свидетельству поэтессы Риты Бальминой, поколение литераторов, которые, побывав «в отказе», приехало раньше, не слишком жаловало вновь прибывших, пошли разговоры об убогом художественном уровне их произведений. Возник эстетический конфликт. Новоприбывшим, к примеру, не был известен концептуализм, а познакомившись с ним в Израиле, многие репатрианты его не одобрили. Они приехали со своим культурным багажом: стихи – это Евтушенко и Вознесенский, ну разве что еще Левитанский и Самойлов. Проза – Нагибин и Аксенов. Но постепенно этот конфликт стал сглаживаться. Израильский авангард разошелся по двум направлениям: одно возглавлял М.Гробман, другое – Дана и Никод Зингер. На это время приходится зарождение новых литературных группировок. В Иерусалиме возник кружок «Иерусалимская антология», в Тель-Авиве – Клуб литераторов Тель-Авива, основу которого составляли выходцы из Одессы. Клуб литераторов Тель-Авива не был традиционным литобъединением, а именно клубом – никто никого не учил, не было мэтров и учеников, никого не выводили в «большую», коммерческую литературу – всего лишь содружество приятных друг другу людей. Общество, которое собиралось в Союзе писателей на Каплан, 6 в Тель-Авиве, приходило сюда исключительно ради литературы. Личные отношения отодвигались на второй план. Но постепенно нараставшие нетерпимость и невнимательность к чужому тексту, застойные проявления привели компанию к распаду. Общение буксовало, стало скучно. Клуб с помпой отметил в своем кругу десятилетие и самораспустился. Как образно выразился поэт Феликс Гойхман, ностальгия по былому клубу сродни ностальгии по Одессе нашего детства. Вернуться в ту Одессу хочется, но сегодняшняя Одесса вовсе не та, в какую хочется вернуться. Все понимают, что былого не вернешь, люди изменились, мир изменился. Поэт А.Бараш когда-то говорил о некоей новой «Сридеземноморской школе». Но в Израиль приехали сформировавшиеся литераторы, у каждого – свое мировоззрение, свои творческие методы, никакой общей школы так и не получилось.

Репатрианты же 90-х в результате израильской политики «прямой абсорбции» оказались в условиях, не сравнимых с теми, в которых осваивались русскоязычные «ватики». Поэтому репатриантская литература этих лет имеет яркий оттенок бесшабашной нищеты, неустроенности, растерянности, одиночества. Появились свои «культовые места», где собиралась литературная тусовка – жалкие забегаловки и «салоны» в замызганных съемных квартирах. Литературное общение было необходимостью – когда люди потеряли почву под ногами, они сбиваются в стаи, чтобы выжить. В СССР вступление в Союз писателей было голубой мечтой литератора – это давало доступ к льготам и возможностям. Надо отдать должное Союзу русскоязычных писатей Израиля – в начальный период своего существования он был влиятелен, работал очень энергично и оказывал своим членам помощь. Вечная проблема «писатель и власть» встала и перед писателями-репатриантами, но у нее появились новые аспекты. Где-то в Израиле местные власти поддерживали репатриантскую культуру, а где-то игнорировали ее, но хотя бы не мешали. Репатрианты издавали свои первые книги при поддержке Министерства абсорбции, и это уже было большим делом. До начала большой алии русскоязычная среда общения в Израиле была минимальной. Нельзя сравнивать прежних покупателей книжных магазинов и тех, кто покупал русские книги в то десятилетие. В СССР был книжный дефицит, многие писатели не издавались, чтение западной русской периодики преследовалось. Новые репатрианты набрасывались на то, что им предлагала Библиотека Сионистского форума и первые русские книжные магазины. Доступность невиданных прежде книг влияла на творчество.

На пороге нового 21 века картина сложилась такая: большинство русскоязычных репатриантов освоилось, выучило иврит, нашло неплохую работу. У них подрастали дети, для которых иврит стал родным языком. Дети, если даже читали и по-русски, но уже не думали на этом языке. Литературная жизнь била ключом, и уже не в репатриантских квартирах, а в больших залах. Альманахи выходили один за другим – на деньги различных фондов и меценатов. Израиль превратился в «страну чудес» для того, кто умеет «расколоть» фонды, поддерживающие культуру. Поскольку не все меценаты могли адекватно оценить произведения претендентов на помощь, то авторы порой получали поддержку не по заслугам. Зато уж за свой счет чего только не издавалось! Издатели считали прибыль.

Каждая презентация «Иерусалимского журнала» была праздником, в Иерусалимской Городской Русской библиотеке чуть ли не каждый день проходили литературные вечера. Публика была «за 40», и это означало начало конца. Клуб литераторов Тель-Авива собирался раз в месяц, арендуя помещение у Союза писателей Израиля. Сам Союз писателей подрастерял свою энергию и возможности, открылись двери для графоманов. Потом случился конфликт между тель-авивским и иерусалимским отделениями, в результате образовалось иерусалимское объединение «Столица».

В первое десятилетие 21-го века в прозе и поэзии стали появляться нетривиальные произведения, их никак нельзя было назвать традиционными для русской литературы. Это была особая литература, в которой осваивались темы, русской литературе не свойственные. В это же время появилось своеобразие и особенность авторов как иерусалимских, так и тель-авивских литературных кружков, напоминающее «противостояние» литератур Москвы и Петербурга.

Сегодня русскоязычная литературная жизнь увядает. Тому много причин. Нет бесплатных помещений для встреч, меньше помогают местные власти, поскольку считают, что все репатрианты к этому времени уже абсорбировались – в Израиле не привыкли к тому, что алия не интегрируется в культурном смысле. Вместе с культурными площадками пропала привычка встречаться, общаться. К тому же, по правде сказать, сегодня у людей уже нет той потребности в общении, какая бывает у растерянных новых репатриантов. Некоторые журналисты с закрытием большинства русскоязычных изданий оказались вовсе не у дел, кто-то уехал за лучшей долей за рубеж и уже там что-то пишет и даже публикует, кто-то совсем завязал с литературой, кого-то быт заел. Литературные журналы выходят, но их издатели, авторы и читатели вошли в весьма солидный возраст. Их дети и внуки не знакомы с творчеством старшего поколения – и по тематике не близко, и читать по-русски не умеют. Им это, по большому счету, не нужно и не интересно.

Книги местных авторов на русском языке выходят. А потом авторы «сидят на тиражах», магазины русской книги на реализацию их книги не берут – не покупают даже качественную литературу, какой в Израиле по-русски пишется, кстати, очень много. Объединение «Столица» выпустило несколько альманахов, тиражи деть некуда. «Иерусалимский журнал» и «22» пользуются спросом, но публика стремится почитать его «на халяву», а не за деньги, – а стоят они недешево ,– тем более, что есть интернетовские версии. По-прежнему выходит журнал «Зеркало» под редакций И. Врубель-Голубкиной.

Но русская культурная среда в Израиле не пропала, она просто приняла новые формы. Авторов из Израиля публикуют в России, где читательская аудитория несравненно шире, им присваиваются престижные международные премии. Налажены связи с читающим по-русски эмигрантским миром, особенно с США и Германией.

И, наконец, в последние два-три года можно говорить о новой волне репатриантов – работников искусств. Эта «путинская алия» – замечательные журналисты и литераторы, имеющие в России и за рубежом широкую известность, выпустившие там не одну книгу, награжденные международными премиями, но не согласные с нынешней политикой России – люди уезжают, но привычные связи не теряют. С мнением, что еврейский писатель, пусть и русскоязычный, должен жить в Израиле, согласны не все. Что отрадно – среди вновь прибывших есть критики – в Израиле с русскоязычной критикой сегодня просто катастрофа.

Бывший руководитель Клуба литераторов Тель-Авива Яков Шехтер показал мне свою очередную книгу, изданную в России тиражом в несколько десятков тысяч экземпляров. Если судить по этой книге, израильская русскоязычная литература очень даже жива. Тем не менее, смею утверждать: израильская русская литература на наших глазах уже приказывает долго жить. И главный признак увядания этого явления – мягко говоря, немолодой возраст местных писателей и читателей.

Ничего не надо делать и грустить не стоит. Наши внуки и мы говорим на разных языках, что было предсказуемо еще 20 лет назад, об этом уже тогда говорилось без всякого страха. Родной язык нашей молодежи – язык ее народа – иврит, молодые будут вносить вклад в мировую культуру, пользуясь еврейскими кодами, что естественно для еврея. Однако в истории всемирной литературы останется такое странное явление, как примерно двадцать с лишним лет «нерусской литературы» Израиля. Эта литература заслуживает серьезного исследования и изучения.

Особая благодарность Якову Шаусу за помощь в работе над статьей.