Ирина Дубровская. О людях и собаках.

Вариации с прологом и эпилогом на тему “Собакиады” Веры Зубаревой

 

Пролог

 

Друг мой Горацио, здравствуй, милый!худ. Изя Шлосберг

Глядя, как гаснут во тьме зарницы,

Я бормочу из своей могилы:

– Что мудрецам нашим нынче снится?

 

Жизнь усложняет свои задачи,

Ученики в полной прострации.

И душа в отчаянье скулит по-собачьи

В недрах внутренней эмиграции.

 

Ещё немного – и всё, с концами,

Финита нашей комедии.

Жаль, мудрецы оказались слепцами.

Их имена в Википедии,

 

А наши с тобой знает только ветер,

Да чуткий к его голосам прохожий.

А мудрее всех собаки и дети,

Да те, кто хоть малость на них похожи.

 

Мир человечий – сплошные враки

И липкая, грязная мишура.

Чисты младенцы лишь и собаки

С душою, исполненною добра.

 

Вариация первая

 

Вот и весна. Обострились душевные хвори,

В головах всё больше безумных идей.

И всё горше, всё глубже собачье горе

В перевёрнутом мире антилюдей.

 

Что делать, если ты оказался собакой, –

Лаять? скулить? молчать?

Всё тут чревато большою дракой,

Стоит только начать

 

И полетят клочья шерсти тогда повсюду.

Смилуйся, Господи, стаю двуногих уйми!

Собаки верны Тебе, знай, – предают иуды,

По нелепой ошибке зовущиеся людьми.

 

Вариация вторая

 

На всё, что инако, идёт атака,

Убийцам поётся слава.

Боится догхантера всяка собака,

И нет на него управы.

 

Забивается в угол она, как кошка,

И думает: как же это?

И ждёт, что вот-вот, ну еще немножко,

И снова добра и света

 

Лучи засияют над миром грешным,

И сгинут собачьи беды.

Но чует: с безбожным нутром кромешным

Догхантер идёт по следу.

 

Вариация третья

 

Набежали нелюди,

разбросали отраву,

и люди дышат ею,

как ни в чём не бывало:

одни от отсутствия выбора,

другим отрава по нраву.

Но нелюдям и этого мало!

 

Перед ними конечная цель маячит –

захватить души,

превратить в поле брани местность.

Собака смотрит вокруг,

шепчет молитву и плачет.

Закрывает нос, глаза, уши

и прячется в неизвестность.

 

 

Вариация четвёртая

 

Они встретились,

долго гуляли, беседовали.

Он упрекал её

в неполиткорректности

и на собачью её прямоту сетовал.

Говорил:

пора уже стать человеком,

а не упираться из вредности!

 

А небо меж тем

покрывалось тучами,

пространство гудело

криками птичьими.

И она вдруг почувствовала,

что ей донельзя наскучили

упражнения

в человечьем двуличии.

 

 

Вариация пятая

 

Весьма и весьма достойные люди,

привыкшие к заслуженным почестям,

преподнесли истину мне на блюде:

расплатишься одиночеством

и колкими сплетнями за спиной

за право всегда оставаться собакой,

какой бы жизнь ни была двоякой,

изменчивой, подставной…

 

Весьма и весьма достойные люди,

закалённые жизненными атаками,

не станут болтать зря

и умствовать невпопад.

Они и сами когда-то были

собаками

и знают, о чём говорят.

 

Вариация шестая

 

Заскучала собака среди людей,

приуныла, устала.

Не виляет хвостом который уж день,

аппетит потеряла.

Шерсть её потускнела,

и в упадке ослабший дух.

Бродит она по городу

и вглядывается в лица прохожих.

Что-то ищет, поди…

Напрягает зренье и слух,

пытаясь узнать, сколько их,

с нею схожих:

таких же собак,

одиноких,

бродячих,

но совсем не кусачих,

просто думающих

не так…

 

Вариация седьмая

 

– Почему вы называете чёрное белым

И врёте без удержу, глаз не пряча?

– Отстань, собака, займись собачьим свои делом,

А лучше спрячься в будку свою собачью.

 

– Почему вы кричите “Прочь убирайся!”

Тем, кто видит дальше своего носа?

– Заткнись, сука, не умничай, не нарывайся,

Здесь не любят задающих вопросы…

 

Вариация восьмая

 

– Эй, ты,

ты что о себе возомнила?

Подумаешь тоже, собака!

Пнуть пару раз – и – вспомни классика! –

покатятся глаза твои в снег.

 

Не оборачиваться.

Привлечь все душевные силы,

все мощности зодиака,

и стереть из памяти ластиком,

не прервав свой жизненный бег.

 

Вариация девятая

 

– Ты, ей-богу, как Золушка,

перепачканная сажей,

в то время, как все давно уже

заняты балом.

Мир живёт по правилам

купли-продажи,

ему в диковину 

твоя собачья преданность идеалам.

 

Всё равно, что верность покойнику, –

нелепа, смешна, напрасна.

У некоторых от смеха

уже наблюдаются колики,

а тебе всё никак не ясно.

 

Не мозоль же глаза,

уходи на отшиб, на окраину!

Люди свыклись, сжились

и не мыслят уже о спасении.

Только ты по-собачьи застыла

у гроба хозяина,

ожидая его чудесного воскресения.

 

Вариация десятая

 

Не скули.

Христово грядёт Воскресение,

ученики уже ставят

сети свои рыбачьи.

Не зови.

Не найдётся нынче

такого Есенина,

чтоб оплакал 

наши глаза собачьи.

 

Потерпи.

Ну, хочешь, завой на луну

или напейся.

А лучше представь,

что мы время ещё узнаем,

когда мир с благодарностью примет

собачью песню,

захлебнувшись своим оголтелым

кровавым лаем.

 

 

Эпилог

 

Не помню уже, случайно,

или руководствуясь высшими знаками,

в бешеном этом мире,

где обычное дело брань и матерный окрик,

встретились двое и решили:

будем собаками,

пока люди не вернут себе

человеческий облик.

 

Как решили, так и сделали,

и живут с тех пор по-собачьим законам,

только одна в Филадельфии,

а другая в Одессе.

Пишут стихи, обращаются к читателям

знакомым и незнакомым.

Но всегда остаются

при собачьем своём интересе.

 

Интерес этот прост и будничен,

как собачья кость:

напомнить двуногому,

пока не чернеет над ним надгробие,

что он на земле всего лишь

небесный гость,

сотворённый по Божьему образу

и подобию.

 

 

Вариации с прологом и эпилогом на тему “Собакиады” Веры Зубаревой

 

Пролог

 

Друг мой Горацио, здравствуй, милый!худ. Изя Шлосберг

Глядя, как гаснут во тьме зарницы,

Я бормочу из своей могилы:

– Что мудрецам нашим нынче снится?

 

Жизнь усложняет свои задачи,

Ученики в полной прострации.

И душа в отчаянье скулит по-собачьи

В недрах внутренней эмиграции.

 

Ещё немного – и всё, с концами,

Финита нашей комедии.

Жаль, мудрецы оказались слепцами.

Их имена в Википедии,

 

А наши с тобой знает только ветер,

Да чуткий к его голосам прохожий.

А мудрее всех собаки и дети,

Да те, кто хоть малость на них похожи.

 

Мир человечий – сплошные враки

И липкая, грязная мишура.

Чисты младенцы лишь и собаки

С душою, исполненною добра.

 

Вариация первая

 

Вот и весна. Обострились душевные хвори,

В головах всё больше безумных идей.

И всё горше, всё глубже собачье горе

В перевёрнутом мире антилюдей.

 

Что делать, если ты оказался собакой, –

Лаять? скулить? молчать?

Всё тут чревато большою дракой,

Стоит только начать

 

И полетят клочья шерсти тогда повсюду.

Смилуйся, Господи, стаю двуногих уйми!

Собаки верны Тебе, знай, – предают иуды,

По нелепой ошибке зовущиеся людьми.

 

Вариация вторая

 

На всё, что инако, идёт атака,

Убийцам поётся слава.

Боится догхантера всяка собака,

И нет на него управы.

 

Забивается в угол она, как кошка,

И думает: как же это?

И ждёт, что вот-вот, ну еще немножко,

И снова добра и света

 

Лучи засияют над миром грешным,

И сгинут собачьи беды.

Но чует: с безбожным нутром кромешным

Догхантер идёт по следу.

 

Вариация третья

 

Набежали нелюди,

разбросали отраву,

и люди дышат ею,

как ни в чём не бывало:

одни от отсутствия выбора,

другим отрава по нраву.

Но нелюдям и этого мало!

 

Перед ними конечная цель маячит –

захватить души,

превратить в поле брани местность.

Собака смотрит вокруг,

шепчет молитву и плачет.

Закрывает нос, глаза, уши

и прячется в неизвестность.

 

 

Вариация четвёртая

 

Они встретились,

долго гуляли, беседовали.

Он упрекал её

в неполиткорректности

и на собачью её прямоту сетовал.

Говорил:

пора уже стать человеком,

а не упираться из вредности!

 

А небо меж тем

покрывалось тучами,

пространство гудело

криками птичьими.

И она вдруг почувствовала,

что ей донельзя наскучили

упражнения

в человечьем двуличии.

 

 

Вариация пятая

 

Весьма и весьма достойные люди,

привыкшие к заслуженным почестям,

преподнесли истину мне на блюде:

расплатишься одиночеством

и колкими сплетнями за спиной

за право всегда оставаться собакой,

какой бы жизнь ни была двоякой,

изменчивой, подставной…

 

Весьма и весьма достойные люди,

закалённые жизненными атаками,

не станут болтать зря

и умствовать невпопад.

Они и сами когда-то были

собаками

и знают, о чём говорят.

 

Вариация шестая

 

Заскучала собака среди людей,

приуныла, устала.

Не виляет хвостом который уж день,

аппетит потеряла.

Шерсть её потускнела,

и в упадке ослабший дух.

Бродит она по городу

и вглядывается в лица прохожих.

Что-то ищет, поди…

Напрягает зренье и слух,

пытаясь узнать, сколько их,

с нею схожих:

таких же собак,

одиноких,

бродячих,

но совсем не кусачих,

просто думающих

не так…

 

Вариация седьмая

 

– Почему вы называете чёрное белым

И врёте без удержу, глаз не пряча?

– Отстань, собака, займись собачьим свои делом,

А лучше спрячься в будку свою собачью.

 

– Почему вы кричите “Прочь убирайся!”

Тем, кто видит дальше своего носа?

– Заткнись, сука, не умничай, не нарывайся,

Здесь не любят задающих вопросы…

 

Вариация восьмая

 

– Эй, ты,

ты что о себе возомнила?

Подумаешь тоже, собака!

Пнуть пару раз – и – вспомни классика! –

покатятся глаза твои в снег.

 

Не оборачиваться.

Привлечь все душевные силы,

все мощности зодиака,

и стереть из памяти ластиком,

не прервав свой жизненный бег.

 

Вариация девятая

 

– Ты, ей-богу, как Золушка,

перепачканная сажей,

в то время, как все давно уже

заняты балом.

Мир живёт по правилам

купли-продажи,

ему в диковину 

твоя собачья преданность идеалам.

 

Всё равно, что верность покойнику, –

нелепа, смешна, напрасна.

У некоторых от смеха

уже наблюдаются колики,

а тебе всё никак не ясно.

 

Не мозоль же глаза,

уходи на отшиб, на окраину!

Люди свыклись, сжились

и не мыслят уже о спасении.

Только ты по-собачьи застыла

у гроба хозяина,

ожидая его чудесного воскресения.

 

Вариация десятая

 

Не скули.

Христово грядёт Воскресение,

ученики уже ставят

сети свои рыбачьи.

Не зови.

Не найдётся нынче

такого Есенина,

чтоб оплакал 

наши глаза собачьи.

 

Потерпи.

Ну, хочешь, завой на луну

или напейся.

А лучше представь,

что мы время ещё узнаем,

когда мир с благодарностью примет

собачью песню,

захлебнувшись своим оголтелым

кровавым лаем.

 

 

Эпилог

 

Не помню уже, случайно,

или руководствуясь высшими знаками,

в бешеном этом мире,

где обычное дело брань и матерный окрик,

встретились двое и решили:

будем собаками,

пока люди не вернут себе

человеческий облик.

 

Как решили, так и сделали,

и живут с тех пор по-собачьим законам,

только одна в Филадельфии,

а другая в Одессе.

Пишут стихи, обращаются к читателям

знакомым и незнакомым.

Но всегда остаются

при собачьем своём интересе.

 

Интерес этот прост и будничен,

как собачья кость:

напомнить двуногому,

пока не чернеет над ним надгробие,

что он на земле всего лишь

небесный гость,

сотворённый по Божьему образу

и подобию.