Дмитрий Артис. На берегах Невы

Какая скука в Петербурге…

Махнув от ста до пятисот,

идёшь выдавливать по букве

однообразие пустот —

 

писать, нисколько не вникая

в происходящее с тобой, —

ночь скоротается такая

похожая на день любой,

 

когда ни воздуха, ни дыма,

живётся только тем, что пьян —

внутри тебя непобедима

страна рабочих и крестьян,

 

демонстративная эпоха,

и, чтобы не было смешно,

тебе должно быть очень плохо,

а может быть, и не должно.

 

* * *

 

Приятен глазу белый цвет,

и я, весь в чёрное одет,

как неопознанный объект,

пересекаю: а). Проспект;

b). Тротуар; Тропинку — с);

газон с бордюром на торце…

 

Пересекаю (сквозь дома)

дворы, знакомые весьма,

затем — соседние дворы,

где не бывал до сей поры,

кусты, мосты, торговый ряд,

пересекаю всё подряд,

 

вокзал, газон один ещё —

он с тротуаром совмещён,

фонтаны, улицу, опять

газон, киоск “Союзпечать”,

эпоху, звёздочку в окне,

петра на бронзовом коне,

 

театры, площади, музей,

врагов, приятелей, друзей,

свободным шагом, на бегу,

пересекаю, как могу,

любовь, которой много лет,

любовь, которой больше нет,

и — выхожу на белый свет.

 

* * *

 

Четыре дня. За ними пятый.

Без изменений. Хорошо…

Идёшь ни разу не помятый

вдоль по квартире нагишом.

 

Не преисполненный отваги,

но будто бы навеселе.

Белее сна листы бумаги

лежат на кухонном столе.

 

Как за покойником помыты

полы, повсюду тишь да гладь,

и если пишешь слово мытарь,

то лишь бы рифме подыграть.

 

Перерабатываешь вроде

страстей вторичное сырьё –

почти приравнено к свободе

всё одиночество твоё.

 

Тебе ни голодно, ни тошно,

совсем расслабленный, пустой,

и никакого смысла в том, что

за пятым днём идёт шестой.

Какая скука в Петербурге…

Махнув от ста до пятисот,

идёшь выдавливать по букве

однообразие пустот —

 

писать, нисколько не вникая

в происходящее с тобой, —

ночь скоротается такая

похожая на день любой,

 

когда ни воздуха, ни дыма,

живётся только тем, что пьян —

внутри тебя непобедима

страна рабочих и крестьян,

 

демонстративная эпоха,

и, чтобы не было смешно,

тебе должно быть очень плохо,

а может быть, и не должно.

 

* * *

 

Приятен глазу белый цвет,

и я, весь в чёрное одет,

как неопознанный объект,

пересекаю: а). Проспект;

b). Тротуар; Тропинку — с);

газон с бордюром на торце…

 

Пересекаю (сквозь дома)

дворы, знакомые весьма,

затем — соседние дворы,

где не бывал до сей поры,

кусты, мосты, торговый ряд,

пересекаю всё подряд,

 

вокзал, газон один ещё —

он с тротуаром совмещён,

фонтаны, улицу, опять

газон, киоск “Союзпечать”,

эпоху, звёздочку в окне,

петра на бронзовом коне,

 

театры, площади, музей,

врагов, приятелей, друзей,

свободным шагом, на бегу,

пересекаю, как могу,

любовь, которой много лет,

любовь, которой больше нет,

и — выхожу на белый свет.

 

* * *

 

Четыре дня. За ними пятый.

Без изменений. Хорошо…

Идёшь ни разу не помятый

вдоль по квартире нагишом.

 

Не преисполненный отваги,

но будто бы навеселе.

Белее сна листы бумаги

лежат на кухонном столе.

 

Как за покойником помыты

полы, повсюду тишь да гладь,

и если пишешь слово мытарь,

то лишь бы рифме подыграть.

 

Перерабатываешь вроде

страстей вторичное сырьё –

почти приравнено к свободе

всё одиночество твоё.

 

Тебе ни голодно, ни тошно,

совсем расслабленный, пустой,

и никакого смысла в том, что

за пятым днём идёт шестой.