Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ. История первого стихотворения

«Стихи я начал писать с тех пор как себя помню…»

Стихи я начал писать с тех пор как себя помню, примерно с четырёх лет. Тетка записывала их в синенькую тетрадочку. Во время войны тетрадочка, понятное дело, пропала. Будучи взрослым, спрашивал у тетки: «Когда же я писал лучше, теперь или тогда?» – «Разумеется тогда», – отвечала тетушка. И невозможно было понять, серьезно она говорит или нет. (Тетка моя, Екатерина Павловна Тимофеевская, русская поэтесса и художница – стихи при жизни не публиковала. После смерти вышел сборник ее стихотворений «Бог видимый», а также подборка в журнала «Фома»).

Когда писал, на меня «накатывало», и я испытывал ощущение неизъяснимого восторга, несравнимого ни с какими земными радостями. Только не подумайте, уважаемые читатели, что меня приводили в восторг мои собственные сочинения. Я ликовал, как говаривал Пушкин, от того состояния, в которое впадал. В юности я что-либо сочинял постоянно в течение дня, но «накатывало» далеко не всегда, в основном в эти молодые годы. Особенно ярко в пятьдесят пятом году – стихотворение «Слово»:

«Стёртой монетой упало слово,/ А я хочу поднять его снова, / Чтоб все увидели блеск металла,/ Для этого жизни, должно быть, мало./ Родилось слово, как правда, голо./ Оно трепетало, как в небе голубь./ И шли за ним на смерть и на голод, / Звучало слово в сердечном стуке, / И вдруг попало к убийце в руки…» и проч…

Стихи часто приходили во сне: «Ты, как за тысячу веков, / Ты страшно далека. / Ты из приснившихся стихов / Последняя строка. // Строка, которой мне не в труд/ Любых певцов забить, / Строка, которой по утру / Не вспомнить, не забыть». (Последние слова этого стихотворения цитирует А.А. Ахматова в эссе о Модильяни).

Один раз всё же запомнил приснившееся стихотворение. Проснулся ночью, быстренько записал и снова лёг спать. Вот вам стихи, сочиненные, нет, вернее доставшиеся мне без всякого труда, на халяву: «Когда ночную темь итожа, / Чуть-чуть затеплилась заря, / Как оказались мы похожи – / Два одиноких фонаря. // Под нами спал огромный город, / Звала нас даль одних дорог, / И одинаково был дорог / Нас раскачавший ветерок. // Одни в нас лампочки горели, / Одною искрой нас зажгли, / Но говорить мы не умели, / Прийти друг к друг не могли».

Механизм этого феномена мне совершенно не понятен. Предположение, что я что-либо подобное сочинял днём, а потом забыл – отпадает. Ничего похожего у меня и в мыслях не было. Но это единственный случай. Во всех остальных стихотворение в момент пробуждения забывалось.

В 1961 году в моей жизни произошло великое несчастье, погибла моя первая жена Ирочка. Я решил бросить писать стихи. Владимир Яковлевич Мотыль увез меня на Памир, это как на луну, где я как редактор помогал ему в работе над фильмом, и действительно целый год ничего не писал. Потом мне множество раз снился «памирский цикл». Стихи лежали в канцелярской папке, написанные карандашом или ручкой на отдельных листочках. Во сне я перебирал эти листочки, думал: а ведь неплохие стихи, кое-что можно отобрать для печати. Утром вскакивал с постели, торопился отыскать папку, и не сразу понимал, что «памирского цикла» никогда не существовало.

Как всякий человек, я могу ошибаться, и следующее мое высказывание не стоит принимать на веру. Однако сам я глубоко убеждён в том, что великие стихи диктуются поэтам свыше. Такие, например, как ода «Бог» Державина, «Вакхическая песнь» Пушкина, «Рождественский романс» Бродского… Подобных шедевров, естественно, немного. Остальное – более или менее удачная версификация.

«Стихи я начал писать с тех пор как себя помню…»

Стихи я начал писать с тех пор как себя помню, примерно с четырёх лет. Тетка записывала их в синенькую тетрадочку. Во время войны тетрадочка, понятное дело, пропала. Будучи взрослым, спрашивал у тетки: «Когда же я писал лучше, теперь или тогда?» – «Разумеется тогда», – отвечала тетушка. И невозможно было понять, серьезно она говорит или нет. (Тетка моя, Екатерина Павловна Тимофеевская, русская поэтесса и художница – стихи при жизни не публиковала. После смерти вышел сборник ее стихотворений «Бог видимый», а также подборка в журнала «Фома»).

Когда писал, на меня «накатывало», и я испытывал ощущение неизъяснимого восторга, несравнимого ни с какими земными радостями. Только не подумайте, уважаемые читатели, что меня приводили в восторг мои собственные сочинения. Я ликовал, как говаривал Пушкин, от того состояния, в которое впадал. В юности я что-либо сочинял постоянно в течение дня, но «накатывало» далеко не всегда, в основном в эти молодые годы. Особенно ярко в пятьдесят пятом году – стихотворение «Слово»:

«Стёртой монетой упало слово,/ А я хочу поднять его снова, / Чтоб все увидели блеск металла,/ Для этого жизни, должно быть, мало./ Родилось слово, как правда, голо./ Оно трепетало, как в небе голубь./ И шли за ним на смерть и на голод, / Звучало слово в сердечном стуке, / И вдруг попало к убийце в руки…» и проч…

Стихи часто приходили во сне: «Ты, как за тысячу веков, / Ты страшно далека. / Ты из приснившихся стихов / Последняя строка. // Строка, которой мне не в труд/ Любых певцов забить, / Строка, которой по утру / Не вспомнить, не забыть». (Последние слова этого стихотворения цитирует А.А. Ахматова в эссе о Модильяни).

Один раз всё же запомнил приснившееся стихотворение. Проснулся ночью, быстренько записал и снова лёг спать. Вот вам стихи, сочиненные, нет, вернее доставшиеся мне без всякого труда, на халяву: «Когда ночную темь итожа, / Чуть-чуть затеплилась заря, / Как оказались мы похожи – / Два одиноких фонаря. // Под нами спал огромный город, / Звала нас даль одних дорог, / И одинаково был дорог / Нас раскачавший ветерок. // Одни в нас лампочки горели, / Одною искрой нас зажгли, / Но говорить мы не умели, / Прийти друг к друг не могли».

Механизм этого феномена мне совершенно не понятен. Предположение, что я что-либо подобное сочинял днём, а потом забыл – отпадает. Ничего похожего у меня и в мыслях не было. Но это единственный случай. Во всех остальных стихотворение в момент пробуждения забывалось.

В 1961 году в моей жизни произошло великое несчастье, погибла моя первая жена Ирочка. Я решил бросить писать стихи. Владимир Яковлевич Мотыль увез меня на Памир, это как на луну, где я как редактор помогал ему в работе над фильмом, и действительно целый год ничего не писал. Потом мне множество раз снился «памирский цикл». Стихи лежали в канцелярской папке, написанные карандашом или ручкой на отдельных листочках. Во сне я перебирал эти листочки, думал: а ведь неплохие стихи, кое-что можно отобрать для печати. Утром вскакивал с постели, торопился отыскать папку, и не сразу понимал, что «памирского цикла» никогда не существовало.

Как всякий человек, я могу ошибаться, и следующее мое высказывание не стоит принимать на веру. Однако сам я глубоко убеждён в том, что великие стихи диктуются поэтам свыше. Такие, например, как ода «Бог» Державина, «Вакхическая песнь» Пушкина, «Рождественский романс» Бродского… Подобных шедевров, естественно, немного. Остальное – более или менее удачная версификация.