Татьяна ОРБАТОВА. Рисуя ощущения

* * *

Наивными казались небеса –
ходили ангелы, на тучи наступая,
на синем фоне яркая оса
ползла по крепким стеблям или сваям.
Из воздуха сочилась желтизна –
солёный луч касался лиц неспящих,
и каждый, кто доселе свет не знал,
считал его до боли настоящим.
До боли, собирающей с утра
все мысли – усмирительным глаголом,
до жизни испечённого нутра
со вкусом веры грубого помола…

* * *

Распятые домики окнами в небо,
деревья распятые и корабли,
распятый мулла, и священник, и ребе,
дельфины распятые и журавли…
И каждый, кто дышит, распят при рождении
на тени своей. Но в полуденный час
приходит иллюзия освобождения,
и кажется, кто-то нас, всё-таки, спас…

* * *

Стекает акварельная слеза
на поле для любви пшеничных клеток,
в пирог воздушный – солнечный сезам
добавлен для горячей сути лета.
А камешки, рассыпанные вдоль
дороги – кольцевой и бесконечной,
в себя вбирают пыль, чужую боль,
но что им боль чужая, если нечем
прочувствовать рождение её,
всю силу остроты и откровенье.
По осени в широкое жнивьё
кидаются камнями чьи-то тени…

 

О ВЫЖИВАНИИ

Снова день. Почти неуловимы
времени ушедшего круги,
облачны страстей минувших мимы,
но глаза Судьбы моей строги.
Спрашиваю: я ль на поле битвы
выжила?
А мне она в ответ:
выжила не ты – твоя молитва,
выживших на поле битвы нет.
Есть лишь свет единственного слова –
выдохнешь его и оживёшь,
но страшись вдохнуть от сердца злого
сладкую, заботливую ложь.

 

БЛОКНОТ

1

Есть время первого сближенья
ума и чувства, слов и нот
в пустом пространстве отраженья,
вмещённом в тоненький блокнот.
Там лунный зонт скрипит над домом
без правок в ломаной строке,
и в точках жизненных изломов
смятенный дух накоротке
с предчувствием большого взрыва,
с предвыдохом в нейронный шум.
На белом поле слово живо,
хоть и приходит наобум,
а после ищёт слог Гомера,
живёт поэмой дотемна,
но, обретая чувство меры,
звучит без пафоса – страна.

2

Страницы нет – и снова чистый лист,
в нём теплится какая-то загадка.
Сквозь белый дождь проходит Ференц Лист,
и музыкальный текст за ним – вприсядку.
А после ливня – радуга. Но кровь
плеснёт вокруг – гляди на пляску Смерти!
Танцуй, рифмуй и ей не прекословь,
смеши её, чтобы умилосердить.
Кричи и плачь, чтоб выпросить ещё
немного жизни без войны и горя…
Сюжетным солнцем берег освещён,
но смысл знают лишь старик и море.

3

Ныряешь в сон – закладкой для блокнота.
Среди больших страниц гуляет кто-то.
И яблоки в падении, как люди,
так коротко кричат, без словоблудий.
Всё глубже уплываешь, до предела –
до рыбьего безмолвья, до пробела,
до полного отсутствия сознанья
и до свиданья…

4

На дне тебе кивает солнцелико
большой политик всяческих сетей –
владелец недр, он одноглазым лихом
перекрывает карты всех мастей.
Качаются на ниточках историй
немые архивариусы, но
из их сердец зачатки аллегорий
растут и прорастают у сынов –
новеллою, стихом, иль побасёнкой,
где каждый маломальский "сюзерен"
клянётся свите собственной печёнкой,
что на фронтах не будет перемен.

5

Сгорает лист в огне рассвета,
и осень пишет в белый день
виденья – охрой, и приметы.
Платан – ветвями набекрень –
безвольно кланяется птицам,
летящим в дальние края.
В развалах книжных – Джона Китса
не ищут юные мужья,
и девы томные проходят –
айфон, айпад… Им недосуг,
их ждут в подземном переходе
то мелкий бес, то милый друг.
Соседке – дверь в покой больничный
открыта настежь год уже,
но запах жизни – земляничный,
как вечность, дан её душе.
А мне – блокнот подарен сыном –
на годы долгие вперёд,
и лёгкий запах апельсина
в листах нетронутых живёт…

 

МОЯ  ОСЕНЬ

Бьёт ветер по оконному стеклу,
почти безвольной веткою кленовой,
ломает дворник старую метлу,
ругается, торопится за новой.
А в памяти тетрадного листа,
истлевшего давно, в одну из вёсен
написано: "Апрель, капель чиста.
Люблю весну, но мне милее осень".
Милее… Словно нерв моей души
зачат в осенней строгости восхода,
но рыжим светом до судьбы прошит –
от главных сцен до реплик в эпизодах.
Звено к звену – событий разных цепь,
в них вестники печалей и наитий,
боль ищет мысли, попадая в цель,
мысль угасает на земной орбите.
Но дрогнул нерв – осенней сутры суть
особой охрой дни живописует,
и даже смерть не в силах ужаснуть
своим прицельным, долгим поцелуем.

* * *

Наивными казались небеса –
ходили ангелы, на тучи наступая,
на синем фоне яркая оса
ползла по крепким стеблям или сваям.
Из воздуха сочилась желтизна –
солёный луч касался лиц неспящих,
и каждый, кто доселе свет не знал,
считал его до боли настоящим.
До боли, собирающей с утра
все мысли – усмирительным глаголом,
до жизни испечённого нутра
со вкусом веры грубого помола…

* * *

Распятые домики окнами в небо,
деревья распятые и корабли,
распятый мулла, и священник, и ребе,
дельфины распятые и журавли…
И каждый, кто дышит, распят при рождении
на тени своей. Но в полуденный час
приходит иллюзия освобождения,
и кажется, кто-то нас, всё-таки, спас…

* * *

Стекает акварельная слеза
на поле для любви пшеничных клеток,
в пирог воздушный – солнечный сезам
добавлен для горячей сути лета.
А камешки, рассыпанные вдоль
дороги – кольцевой и бесконечной,
в себя вбирают пыль, чужую боль,
но что им боль чужая, если нечем
прочувствовать рождение её,
всю силу остроты и откровенье.
По осени в широкое жнивьё
кидаются камнями чьи-то тени…

 

О ВЫЖИВАНИИ

Снова день. Почти неуловимы
времени ушедшего круги,
облачны страстей минувших мимы,
но глаза Судьбы моей строги.
Спрашиваю: я ль на поле битвы
выжила?
А мне она в ответ:
выжила не ты – твоя молитва,
выживших на поле битвы нет.
Есть лишь свет единственного слова –
выдохнешь его и оживёшь,
но страшись вдохнуть от сердца злого
сладкую, заботливую ложь.

 

БЛОКНОТ

1

Есть время первого сближенья
ума и чувства, слов и нот
в пустом пространстве отраженья,
вмещённом в тоненький блокнот.
Там лунный зонт скрипит над домом
без правок в ломаной строке,
и в точках жизненных изломов
смятенный дух накоротке
с предчувствием большого взрыва,
с предвыдохом в нейронный шум.
На белом поле слово живо,
хоть и приходит наобум,
а после ищёт слог Гомера,
живёт поэмой дотемна,
но, обретая чувство меры,
звучит без пафоса – страна.

2

Страницы нет – и снова чистый лист,
в нём теплится какая-то загадка.
Сквозь белый дождь проходит Ференц Лист,
и музыкальный текст за ним – вприсядку.
А после ливня – радуга. Но кровь
плеснёт вокруг – гляди на пляску Смерти!
Танцуй, рифмуй и ей не прекословь,
смеши её, чтобы умилосердить.
Кричи и плачь, чтоб выпросить ещё
немного жизни без войны и горя…
Сюжетным солнцем берег освещён,
но смысл знают лишь старик и море.

3

Ныряешь в сон – закладкой для блокнота.
Среди больших страниц гуляет кто-то.
И яблоки в падении, как люди,
так коротко кричат, без словоблудий.
Всё глубже уплываешь, до предела –
до рыбьего безмолвья, до пробела,
до полного отсутствия сознанья
и до свиданья…

4

На дне тебе кивает солнцелико
большой политик всяческих сетей –
владелец недр, он одноглазым лихом
перекрывает карты всех мастей.
Качаются на ниточках историй
немые архивариусы, но
из их сердец зачатки аллегорий
растут и прорастают у сынов –
новеллою, стихом, иль побасёнкой,
где каждый маломальский "сюзерен"
клянётся свите собственной печёнкой,
что на фронтах не будет перемен.

5

Сгорает лист в огне рассвета,
и осень пишет в белый день
виденья – охрой, и приметы.
Платан – ветвями набекрень –
безвольно кланяется птицам,
летящим в дальние края.
В развалах книжных – Джона Китса
не ищут юные мужья,
и девы томные проходят –
айфон, айпад… Им недосуг,
их ждут в подземном переходе
то мелкий бес, то милый друг.
Соседке – дверь в покой больничный
открыта настежь год уже,
но запах жизни – земляничный,
как вечность, дан её душе.
А мне – блокнот подарен сыном –
на годы долгие вперёд,
и лёгкий запах апельсина
в листах нетронутых живёт…

 

МОЯ  ОСЕНЬ

Бьёт ветер по оконному стеклу,
почти безвольной веткою кленовой,
ломает дворник старую метлу,
ругается, торопится за новой.
А в памяти тетрадного листа,
истлевшего давно, в одну из вёсен
написано: "Апрель, капель чиста.
Люблю весну, но мне милее осень".
Милее… Словно нерв моей души
зачат в осенней строгости восхода,
но рыжим светом до судьбы прошит –
от главных сцен до реплик в эпизодах.
Звено к звену – событий разных цепь,
в них вестники печалей и наитий,
боль ищет мысли, попадая в цель,
мысль угасает на земной орбите.
Но дрогнул нерв – осенней сутры суть
особой охрой дни живописует,
и даже смерть не в силах ужаснуть
своим прицельным, долгим поцелуем.