Наталья КРОФТС. Первое стихотворение
Первые строки, написанные в рифму? Проникновенные опусы о море, о сказках, о любимой собачке; старательно иллюстрированные, собранные в небольшой тетрадочке с гордым названием «Стихи». Мне было шесть лет. Тогда с поэзией всё было кристально ясно: есть уйма стихов, их очень приятно читать вслух – прыгать по ритмам, звенеть рифмами. В рифмы я играла постоянно, ничего сложного в этом нет (палка-скакалка, плётка-селёдка). А чтобы получились стихи, надо только подставить ритм, как делал знаменитый герой моего детства:
Трам-парампам-пам-парампам-пам-пам-па
Пум-пурумпум-пум-пурумпум-трам-пам-па
Эта «лёгкость необыкновенная в мыслях» заработала мне положение «штатного поэта класса», писавшего для школьной стенгазеты вопилки о весне, первой учительнице и прочих «штатных» же предметах. Но поскольку на этом уровне Винни-Пухом уже всё сказано, то щеголять своими первыми опусами я не буду, а отсылаю любопытных к творчеству нашего мохнатого друга.
Сия блестящая поэтическая карьера резко оборвалась. Не чуя дурного, в очередное воскресенье этот «местный Винни-Пух» пошёл в кино – и там трагически погиб. Наверное, многие помнят: перед фильмами тогда крутили мультики или небольшие документальные сюжеты. И вот на экране появилась маленькая девочка – чуть старше меня, даже не читавшая стихи, а просто скулившая от боли: «Жизнь моя – черновик, На котором все буквы – созвездия… Сочтены наперёд все ненастные дни…». Поразили, наверное, даже не слова. Не смысл. А вот это чувство «полной гибели всерьёз». Когда я вышла из кинотеатра, Винни-Пуха со мной уже не было. На этом мои радостные «стишки» закончились.
Только восемь лет спустя, прижавшись лбом к стеклу синего херсонского троллейбуса, я вдруг услышала строки. Практически полное стихотворение. Тягучее и тёмное – в нём от меня по капле уходило время, и ужас этого ухода тогда, в самом начале жизни, был во много раз пронзительней, чем когда-либо потом. Это стихотворение многим нравилось – и нравится до сих пор. Но первая реакция на него была неожиданной: «Это что, твой отец пишет?» и – при попытке предложить это стихотворение на конкурс чтецов – «Мала ты ещё, такие стихи исполнять». После первого стихотворения из меня посыпался ворох строк – стихи, песни, поэмы, венки сонетов. А потом ворох строк надолго закончился. Как в известной цитате: «Ничего не случилось – жизнь случилась».
* * *
О странный бег времён, о странное теченье
(Мне кажется порой, что сладкое мученье),
Когда за годом год меж пальцев протекает:
Сначала медленно, как томный, вязкий мёд,
Потом быстрей, как чистая водица,
И к сорока ей хочется напиться,
Вместить в себя, оставить, удержать…
Но тщетно. И уже сухую руку
Берёт Харон. И в вечность (или в муку?)
Ведет тебя. Подходите к реке…
Ты узнаёшь? Ведь это та водица.
Тебе, как прежде, хочется напиться,
Но лишь ладья касается её,
А ты не можешь. Вы бредёте в царство,
Где за твоё безумное гусарство,
Добро иль зло держать тебе ответ.
Тебе уже обратно ходу нет.
И позади та плещется водица…
Теперь, о путник, хочешь ли напиться?
Не знаю… Мне прозренье не дано.
Но я уже улавливаю дно
Своей ложбинки с времени водою.
И иногда (не часто, но порою)
Губами я подсохшими ловлю
Свою струю, журчащую водицу.
И я твержу: “Напиться бы, напиться…”
Это стихотворение было написано в 1992 году. Моё самое первое стихотворение.
29 сентября 2016, Филадельфия
Первые строки, написанные в рифму? Проникновенные опусы о море, о сказках, о любимой собачке; старательно иллюстрированные, собранные в небольшой тетрадочке с гордым названием «Стихи». Мне было шесть лет. Тогда с поэзией всё было кристально ясно: есть уйма стихов, их очень приятно читать вслух – прыгать по ритмам, звенеть рифмами. В рифмы я играла постоянно, ничего сложного в этом нет (палка-скакалка, плётка-селёдка). А чтобы получились стихи, надо только подставить ритм, как делал знаменитый герой моего детства:
Трам-парампам-пам-парампам-пам-пам-па
Пум-пурумпум-пум-пурумпум-трам-пам-па
Эта «лёгкость необыкновенная в мыслях» заработала мне положение «штатного поэта класса», писавшего для школьной стенгазеты вопилки о весне, первой учительнице и прочих «штатных» же предметах. Но поскольку на этом уровне Винни-Пухом уже всё сказано, то щеголять своими первыми опусами я не буду, а отсылаю любопытных к творчеству нашего мохнатого друга.
Сия блестящая поэтическая карьера резко оборвалась. Не чуя дурного, в очередное воскресенье этот «местный Винни-Пух» пошёл в кино – и там трагически погиб. Наверное, многие помнят: перед фильмами тогда крутили мультики или небольшие документальные сюжеты. И вот на экране появилась маленькая девочка – чуть старше меня, даже не читавшая стихи, а просто скулившая от боли: «Жизнь моя – черновик, На котором все буквы – созвездия… Сочтены наперёд все ненастные дни…». Поразили, наверное, даже не слова. Не смысл. А вот это чувство «полной гибели всерьёз». Когда я вышла из кинотеатра, Винни-Пуха со мной уже не было. На этом мои радостные «стишки» закончились.
Только восемь лет спустя, прижавшись лбом к стеклу синего херсонского троллейбуса, я вдруг услышала строки. Практически полное стихотворение. Тягучее и тёмное – в нём от меня по капле уходило время, и ужас этого ухода тогда, в самом начале жизни, был во много раз пронзительней, чем когда-либо потом. Это стихотворение многим нравилось – и нравится до сих пор. Но первая реакция на него была неожиданной: «Это что, твой отец пишет?» и – при попытке предложить это стихотворение на конкурс чтецов – «Мала ты ещё, такие стихи исполнять». После первого стихотворения из меня посыпался ворох строк – стихи, песни, поэмы, венки сонетов. А потом ворох строк надолго закончился. Как в известной цитате: «Ничего не случилось – жизнь случилась».
* * *
О странный бег времён, о странное теченье
(Мне кажется порой, что сладкое мученье),
Когда за годом год меж пальцев протекает:
Сначала медленно, как томный, вязкий мёд,
Потом быстрей, как чистая водица,
И к сорока ей хочется напиться,
Вместить в себя, оставить, удержать…
Но тщетно. И уже сухую руку
Берёт Харон. И в вечность (или в муку?)
Ведет тебя. Подходите к реке…
Ты узнаёшь? Ведь это та водица.
Тебе, как прежде, хочется напиться,
Но лишь ладья касается её,
А ты не можешь. Вы бредёте в царство,
Где за твоё безумное гусарство,
Добро иль зло держать тебе ответ.
Тебе уже обратно ходу нет.
И позади та плещется водица…
Теперь, о путник, хочешь ли напиться?
Не знаю… Мне прозренье не дано.
Но я уже улавливаю дно
Своей ложбинки с времени водою.
И иногда (не часто, но порою)
Губами я подсохшими ловлю
Свою струю, журчащую водицу.
И я твержу: “Напиться бы, напиться…”
Это стихотворение было написано в 1992 году. Моё самое первое стихотворение.
29 сентября 2016, Филадельфия