Инна ИОХВИДОВИЧ. Лузеры

Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей.
О. Мандельштам

Бруно ШульцОна случайно услыхала это имя. Знакомый художник ездил на Западную Украину на фестиваль, посвящённый памяти этого художника и писателя! Имя ему было – Бруно Шульц!

Художник рассказывал о нём много, особенно о том, что тот был замечательным графиком! И особенно смаковал то, что это была графика мазохиста!

Придя домой, она включила компьютер, и наконец, увидела лицо Бруно с неправильными чертами и страдающим выражением. Странно, но она подумала о том, как схожи их с ним лица, не столько неправильностью черт, сколько страданием, как бы ни хотелось, им обоим, это скрыть!

Оказалось, что Шульц, считал себя поляком, но по происхождению был евреем. То есть, чужак изначально, как, впрочем, и она!

Родился он в Галиции, что принадлежала то Польше, то Австро-Венгрии, то была в составе УССР, входя в Советский Союз, теперь – Украине.

Родился в городке Дрогобыч, вернее в местечке, поскольку евреи к моменту его рождения превалировали в населении, да и во всю его пятидесятилетнюю жизнь.

Но самым удивительным представлялось ей то, что он прожил в этом Дрогобыче всю жизнь и погиб 19 ноября 1942 года на улице дрогобыческого гетто!

Отчего-то ей вспомнилась Нобелевская речь Й. Ш. Агнона, первого лауреата за произведение на языке иврит. В ней писатель Агнон посетовал, что он родился в Галиции (как и Бруно Шульц), из-за того, что римляне во главе со своим императором Титом захватили страну, разрушили Храм и заставили иудеев уйти в изгнание. А должен был родиться в Иерусалиме!

Она тут же припомнила, что нобелиант жил и в Берлине. Из которого, уже уехал в Палестину, и скончался в Иерусалиме! Этот город, в котором он мечтал появиться на свет, стал ему местом упокоения.

Именно это обстоятельство, казалось бы, рушило её «теорию счастья»! Как, кстати, и жизнь самого Б.Шульца! Ведь эта «теория» заключалась в том, что должен быть счастлив тот, кто родился и умер в одном и том же месте, как это было в казусе Бруно Ш.?!

«Наверное, это моё утверждение не касается евреев!» -решила она. Ведь и ей выпало после распада СССР покинуть родной город и жить на чужбине…

Вчитываясь в биографию Бруно она узнала, что тот ведь учился в Вене и во Львове, наездами бывал в Варшаве… Считал себя поляком, живя в стихии польской речи. А крохотный Дрогобыч стал центром его Вселенной?!

Ей припомнилось, что рассказывал покойный отец про этот городок. Как там владельцы одноэтажных домов моют тротуары, примыкающие к их жилью.

«Как же жил там этот Бруно, небольшой и неказистый?! Изо дня в день ходил в гимназию, где служил учителем рисования. А в свои рисунки он спасался «бегством»! Вкладывал в них весь жар и пыл своей души и плоти! В них, в ожидании своей Повелительницы, своей Богини которой ждал и жаждал, мечтая о том, как будет она попирать подошвой своей ноги его затылок! Он рабски был готов на всё. Наверное, если бы ему довелось бы написать свою «Юдифь с головой Олоферна», то скорее всего он бы выписал своё лицо! Потому, как его несуществующая Возлюбленная была хозяйкой его души и тела! Как он ждал её всю свою пятидесятилетнюю, так нелепо оборвавшуюся жизнь!»

Она думала о его так и не состоявшихся романах, не состоявшейся женитьбе, о семье, что не удалось создать…О его женщинах, большинство из них «проживало» в его грёзах, в них они унижали его, позволяя только обожествлять себя, а их ноги с высоким подъёмом стопы, больно касались его лица длинным острым каблуком, они были обольстительными и жестокими в своих капризах и прихотях…

«Вот это, вероятно и есть тот самый мазохизм художника, что позволил Рафаэлю умереть в объятиях Форнарины, а Бруно Шульцу создать чувственные, обжигающие рисунки.

Наверное, живи он в Вене или в Праге, как любимый им Кафка (его он перевёл на родной польский), не было бы этих потрясающих, просто током бьющих, рисунков! Только в Дрогобыче под сеющим осенним дождём, он выплёскивал свои затаённые мечты и чаяния, веру в свою Величественную женщину!

Как странно, он ведь предвосхитил модную нынче эротическую направленность, связанную именно с женскими ногами и нежными женскими пальцами ног…»

Погрузившись в биографию Бруно Шульца, как писателя, она остолбенела! Её потрясло сходство их писательских судеб, невероятное и неожиданное…

Почти всё, задуманное Бруно Шульцем, не осуществилось?! Как нынче бы сказали, что практически ни один из его проектов не воплотился! Ведь, что бы он ни предполагал издать, либо устроить свою публикацию, ничего не получалось! Словно злой рок тяготел над ним! Это было существование, полное препон и преград, неудач и неосуществлённости!

«Прямо как у меня! Я ведь тоже из неудачников, как и он! И всё равно, какое время, какой век на дворе! Всё так же, и то же! Значит для писателя важно не время, а место? Скорее всего, что да.

Ведь отчего я не родилась в Москве или на крайний случай, в Питере?! А он не в Вене или в Варшаве? Ведь тогда бы у нас всё по-иному могло сложиться! И нас обоих не спасло то, что он учился в Вене, а я в Москве! Потому что мы вернулись каждый в исходную точку своего жизненного пространства!

Но вот мудрый Екклезиаст говорил, что много замыслов у человека, а сбудется только то, что задумал Он!

А как нелепо подобралась погибель к Бруно! В виде шарфюрера СС Карла Юнкера,что всадил в Бруно две смертельные пули! Это произошло во время одной из «диких акций» дробычского СС (состоявшего из двадцати трёх эсесовцев), когда в гетто Дрогобыча происходил отстрел находившихся в этот момент на улице его обитателей. Но в случае с Бруно Шульцем там была ещё и подоплёка, его убили именно как «полезного еврея» Феликса Ландау, виллу которого он расписывал. Убийца Шульца мстил, таким образом, своему сослуживцу, который в свою очередь убил юнкеровского «полезного еврея», дантиста, что занимался лечением зубов того…

Вот так, из-за склоки двух юберменшей погиб писатель и художник…

– Смерть нелепая, как и у всех неудачников,- констатировала с горечью она, предполагая и свою кончину по-другому, но столь же, нелепой.

– Но ведь теперь Бруно Шульц всемирно известен, особенно после скандала с нелегальным вывозом его фресок! Можно ли считать его таким уж лузером?! – задала она себе вопрос, но ответить на него не смогла.

Ночью она безуспешно пыталась заснуть. Она всё думала о Бруно и о себе, о том, как удивительно параллельно выстроились их судьбы. И о том, что не зная своего будущего, тем более своего конца, трудно что-то загадывать о собственном неведомом посмертии…

И будет ли оно у неё, как случилось у него?! И ведомо ли об этом его бессмертной душе?! Но как удивительно, что у нас с ним почти всё сошлось? А может это произошло от «общности характеров на почве общности судьбы»?

– Нет, мы с Бруно всё же не неудачники! – подумала она, проваливаясь в сон.

Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей.
О. Мандельштам

Бруно ШульцОна случайно услыхала это имя. Знакомый художник ездил на Западную Украину на фестиваль, посвящённый памяти этого художника и писателя! Имя ему было – Бруно Шульц!

Художник рассказывал о нём много, особенно о том, что тот был замечательным графиком! И особенно смаковал то, что это была графика мазохиста!

Придя домой, она включила компьютер, и наконец, увидела лицо Бруно с неправильными чертами и страдающим выражением. Странно, но она подумала о том, как схожи их с ним лица, не столько неправильностью черт, сколько страданием, как бы ни хотелось, им обоим, это скрыть!

Оказалось, что Шульц, считал себя поляком, но по происхождению был евреем. То есть, чужак изначально, как, впрочем, и она!

Родился он в Галиции, что принадлежала то Польше, то Австро-Венгрии, то была в составе УССР, входя в Советский Союз, теперь – Украине.

Родился в городке Дрогобыч, вернее в местечке, поскольку евреи к моменту его рождения превалировали в населении, да и во всю его пятидесятилетнюю жизнь.

Но самым удивительным представлялось ей то, что он прожил в этом Дрогобыче всю жизнь и погиб 19 ноября 1942 года на улице дрогобыческого гетто!

Отчего-то ей вспомнилась Нобелевская речь Й. Ш. Агнона, первого лауреата за произведение на языке иврит. В ней писатель Агнон посетовал, что он родился в Галиции (как и Бруно Шульц), из-за того, что римляне во главе со своим императором Титом захватили страну, разрушили Храм и заставили иудеев уйти в изгнание. А должен был родиться в Иерусалиме!

Она тут же припомнила, что нобелиант жил и в Берлине. Из которого, уже уехал в Палестину, и скончался в Иерусалиме! Этот город, в котором он мечтал появиться на свет, стал ему местом упокоения.

Именно это обстоятельство, казалось бы, рушило её «теорию счастья»! Как, кстати, и жизнь самого Б.Шульца! Ведь эта «теория» заключалась в том, что должен быть счастлив тот, кто родился и умер в одном и том же месте, как это было в казусе Бруно Ш.?!

«Наверное, это моё утверждение не касается евреев!» -решила она. Ведь и ей выпало после распада СССР покинуть родной город и жить на чужбине…

Вчитываясь в биографию Бруно она узнала, что тот ведь учился в Вене и во Львове, наездами бывал в Варшаве… Считал себя поляком, живя в стихии польской речи. А крохотный Дрогобыч стал центром его Вселенной?!

Ей припомнилось, что рассказывал покойный отец про этот городок. Как там владельцы одноэтажных домов моют тротуары, примыкающие к их жилью.

«Как же жил там этот Бруно, небольшой и неказистый?! Изо дня в день ходил в гимназию, где служил учителем рисования. А в свои рисунки он спасался «бегством»! Вкладывал в них весь жар и пыл своей души и плоти! В них, в ожидании своей Повелительницы, своей Богини которой ждал и жаждал, мечтая о том, как будет она попирать подошвой своей ноги его затылок! Он рабски был готов на всё. Наверное, если бы ему довелось бы написать свою «Юдифь с головой Олоферна», то скорее всего он бы выписал своё лицо! Потому, как его несуществующая Возлюбленная была хозяйкой его души и тела! Как он ждал её всю свою пятидесятилетнюю, так нелепо оборвавшуюся жизнь!»

Она думала о его так и не состоявшихся романах, не состоявшейся женитьбе, о семье, что не удалось создать…О его женщинах, большинство из них «проживало» в его грёзах, в них они унижали его, позволяя только обожествлять себя, а их ноги с высоким подъёмом стопы, больно касались его лица длинным острым каблуком, они были обольстительными и жестокими в своих капризах и прихотях…

«Вот это, вероятно и есть тот самый мазохизм художника, что позволил Рафаэлю умереть в объятиях Форнарины, а Бруно Шульцу создать чувственные, обжигающие рисунки.

Наверное, живи он в Вене или в Праге, как любимый им Кафка (его он перевёл на родной польский), не было бы этих потрясающих, просто током бьющих, рисунков! Только в Дрогобыче под сеющим осенним дождём, он выплёскивал свои затаённые мечты и чаяния, веру в свою Величественную женщину!

Как странно, он ведь предвосхитил модную нынче эротическую направленность, связанную именно с женскими ногами и нежными женскими пальцами ног…»

Погрузившись в биографию Бруно Шульца, как писателя, она остолбенела! Её потрясло сходство их писательских судеб, невероятное и неожиданное…

Почти всё, задуманное Бруно Шульцем, не осуществилось?! Как нынче бы сказали, что практически ни один из его проектов не воплотился! Ведь, что бы он ни предполагал издать, либо устроить свою публикацию, ничего не получалось! Словно злой рок тяготел над ним! Это было существование, полное препон и преград, неудач и неосуществлённости!

«Прямо как у меня! Я ведь тоже из неудачников, как и он! И всё равно, какое время, какой век на дворе! Всё так же, и то же! Значит для писателя важно не время, а место? Скорее всего, что да.

Ведь отчего я не родилась в Москве или на крайний случай, в Питере?! А он не в Вене или в Варшаве? Ведь тогда бы у нас всё по-иному могло сложиться! И нас обоих не спасло то, что он учился в Вене, а я в Москве! Потому что мы вернулись каждый в исходную точку своего жизненного пространства!

Но вот мудрый Екклезиаст говорил, что много замыслов у человека, а сбудется только то, что задумал Он!

А как нелепо подобралась погибель к Бруно! В виде шарфюрера СС Карла Юнкера,что всадил в Бруно две смертельные пули! Это произошло во время одной из «диких акций» дробычского СС (состоявшего из двадцати трёх эсесовцев), когда в гетто Дрогобыча происходил отстрел находившихся в этот момент на улице его обитателей. Но в случае с Бруно Шульцем там была ещё и подоплёка, его убили именно как «полезного еврея» Феликса Ландау, виллу которого он расписывал. Убийца Шульца мстил, таким образом, своему сослуживцу, который в свою очередь убил юнкеровского «полезного еврея», дантиста, что занимался лечением зубов того…

Вот так, из-за склоки двух юберменшей погиб писатель и художник…

– Смерть нелепая, как и у всех неудачников,- констатировала с горечью она, предполагая и свою кончину по-другому, но столь же, нелепой.

– Но ведь теперь Бруно Шульц всемирно известен, особенно после скандала с нелегальным вывозом его фресок! Можно ли считать его таким уж лузером?! – задала она себе вопрос, но ответить на него не смогла.

Ночью она безуспешно пыталась заснуть. Она всё думала о Бруно и о себе, о том, как удивительно параллельно выстроились их судьбы. И о том, что не зная своего будущего, тем более своего конца, трудно что-то загадывать о собственном неведомом посмертии…

И будет ли оно у неё, как случилось у него?! И ведомо ли об этом его бессмертной душе?! Но как удивительно, что у нас с ним почти всё сошлось? А может это произошло от «общности характеров на почве общности судьбы»?

– Нет, мы с Бруно всё же не неудачники! – подумала она, проваливаясь в сон.