Александр МАРКОВ. Философские основы старой открытки

1.

старая открытка

Руки через море – особый иконографический канон старой открытки. Руки здесь самостоятельные герои: им назначено сохранить весь трепет дружбы при долгом расставании. Горячие ладони, жар поцелуя, трепет прощального взгляда и улыбка несомненной встречи – все это отражается на гладкой поверхности моря. Море играет золотыми блестками, как во времена Гомера, парусники на переднем плане, а пароходы на заднем плане – не просто желание придать картине романтический оттенок. Просто пароходы уже несут своих пассажиров по нужным маршрутам, и достаточно лишь обозначить эти маршруты как верные на идеальной линии горизонта, как на школьной доске. А парусники неспешно везут товары через моря и века: пахучие пряности и плотные тюки тканей, плоды точных знаний и опыт верного искусства. Провести парусник – это и есть искусство соприкосновения рук: твёрдые руки на штурвале, лёгкое указание рукой на скорый штиль, предчувствие буквально под рукой. Вести парусник – это и значит быть художником, не только ради парусины паруса и холста, но прежде всякого ради умения держать штурвал как кисть, приборы как кисть. Настоящий живописец не торопится разложить на краски свою мечту, но испытывает ее кистью как тончайшим прибором.

Розы в руках любящих – образ тайны, в тени мистической розы. Но розы на лацкане и шляпе – это тайна, ставшая текстом, письмом. Как сказать “чувствую и вспоминаю”, чтобы не впасть в слезливость или не вызвать недоверие к словам? Сказать, что тайна уже согрета теплом сердца или мечтами о прожитом и проживаемом. Так можно, не превращая высказывания в признак своей мужской или женской роли, сыграть пьесу, свободную от навязанных ролей: сердце мужчины и воображение женщины скажут в этой пьесе больше, чем роли, назначенные мужчине и женщине. Протянуть руки через океан и значит сыграть такую пьесу по переписке.

Открытка идёт в один конец. Звезды на платье – ориентир такого путешествия, а стоячий воротник манишки – твёрдость решений, отсутствие расслабленности, даже если это расслабленность торжественная. Все ли заметили, как различаются швартовые канаты причала? На стороне женщины виден узел: именно она усилием своего вдохновения удерживает всю переписку, тогда как мужчина отпускает ее, и узла уже не видно, но видна его улыбка и улыбка самого моря.

Шляпа мужчины видна с тыльной стороны, как бы надутый парус, а шляпа женщины приспущена, как паруса в безопасной гавани. Женщина знает, что она уже в безопасности, даже ещё не успев прочесть открытку. Мужчина знает, когда читает открытку, что он должен отправиться вплавь по морю слов, правильно выбрав курс среди метафор и образов любви.

Со стороны женщины к мужчине идёт большой парусник: мужчина производит вещи и события, и их можно перевозить малыми парусниками, это те заслуги, которые и работают на счастье их обоих. Но нужен огромный парусник, чтобы вести другой товар – товар чувств, который нужен всему человечеству в достатке, больше любых специй и любых колониальных товаров. Это чувство и идёт под густыми облаками пережитого.

Так открытка, сияя золотой отделкой, отодвигает прошлое в область сбывшегося, а настоящее делает единой системой жестов прямо у нас на глазах разыгранной и сбывшейся дружбы. Воздух любви и претворяет дружбу в единомыслие, на крепкой нитке текста на обороте открытки, который сильнее любых корабельных канатов.

2.

Елена Сунцова в последней поэтической книге “Несбылотник” (с. 138) посвятила старой открытке метафизическое стихотворение. Построено стихотворение как загадка: веер образов сначала складываются в сюжет воспоминаний, потом, после появления “негатива”, в сюжет чаяний, а потом оказывается, что загаданный предмет – почтовая открытка, весть счастья, точно дошедшая по адресу. Разберём по четверостишиям этот хорей, в русской поэзии часто тревожный как ход маятника, как сводящее с ума движение, “жизни мышья беготня”, где “пышный розан намалёван”, пестрота, которая мутит. Но у Сунцовой этот хорей скорее пугается сам, чем сводит с ума.

Ты была почтовый голод
Не испуганная свечка
А смешной песочный холмик
И луны моей колечко

Испуганная свечка – это пламя свечи, когда приоткрыли дверь или окно, когда кто-то вошёл. Но открытка не приоткрывает дверь, не становится событием как другие открывающие двери перспектив, она просто напоминает о том, как утолить такой голод. Два гадания появляются, и оба они не тянут на уровень открыточного сообщения: гадание по песку, такие пятна Роршаха, и гадание по кольцам, в попытке поймать притяжение луны. Притяжение к своей же мысли при гадании по песку и притяжение вселенной при гадании по кольцам – всё это заменяет открытка, в которой притяжение судеб и вещей сшито самой крепкой нитью письма.

Шестеренка и масленка
И горошина на блузке
Птичьих глаз тугая пленка
Негатив лукавый узкий

Горошины спокойно лежат в стручках, масло лежит в масленке, шестерёнка вертится без сбоев. Но масло смазывает ход жизненной машины, горошина остаётся украшением, ощущением своей же души, а взгляд с птичьего полёта, напряжённое разглядывание карты жизни, оказывается негативом: изображением любимого человека на сетчатке. При встрече с открыткой от него уже не мечтаешь о нем, но скорее проецируешь его как с негатива, изготавливаешь позитивы в самой природе, понимая, что судьба быть вместе. Поэтому и важно не глядеть на вещи сверху, но увидеть, как тугая плёнка и есть способность открытки не только известить, но и объяснить будущее. Текст на обороте извещает, но рисунок, спокойный как масло, оказывается выжиманием масла из жизни, насыщением надолго, как в сказке, когда масло и есть истинная пища. И открытка и говорит об этом семейном масле или масле влюблённости.

Шестеренка и масленка
И горошина на блузке
Птичьих глаз тугая пленка
Негатив лукавый узкий

Домашние заботы и домашние страхи оказываются сшиты канатоходцем, испытывающим на прочность канат дальней связи. Как не превратить переписку в тревоги и заботы: принести жертву, и горлицы как жертвенные птицы уже сообщили, что от любых кошмаров и насилия мы пробудились, они остались где-то там, а здесь высокий голос и есть высокое искусство навигации, правильных путей, в том числе для открыток.

Сон за пазухой открытка
С чьим-то счастьем на изнанке
Золотая то ли рыбка
То ли просто отблеск в банке

Нельзя сказать, можно ли гадать по открытке, как загадывают желания золотой рыбке. Но можно сказать, что открытка напомнила о золотой рыбке, а не только о своём содержании. Тогда “сон за пазухой”, это означает сон как благодать: за пазухой носили подарки, и быть у Христа за пазухой значит быть в царстве благодати. Счастье сообщает изнанка открытки: именно она всегда позитив, тогда как негатив становится золотым и блестящим, соединив все времена не в мир тревожных ожиданий, но в мир сбывающейся счастливой тайны. Ее несут парусники, и ее несут отблески жизненного моря, уже обозначенные искусством мореходства смыслы, для которых любые способы высказывания – только обстоятельства логистики. Важно, что смыслы уже даны в картографии переписки открытками, в веере блеска, в бортовом журнале текстов на открытках.1.

старая открытка

Руки через море – особый иконографический канон старой открытки. Руки здесь самостоятельные герои: им назначено сохранить весь трепет дружбы при долгом расставании. Горячие ладони, жар поцелуя, трепет прощального взгляда и улыбка несомненной встречи – все это отражается на гладкой поверхности моря. Море играет золотыми блестками, как во времена Гомера, парусники на переднем плане, а пароходы на заднем плане – не просто желание придать картине романтический оттенок. Просто пароходы уже несут своих пассажиров по нужным маршрутам, и достаточно лишь обозначить эти маршруты как верные на идеальной линии горизонта, как на школьной доске. А парусники неспешно везут товары через моря и века: пахучие пряности и плотные тюки тканей, плоды точных знаний и опыт верного искусства. Провести парусник – это и есть искусство соприкосновения рук: твёрдые руки на штурвале, лёгкое указание рукой на скорый штиль, предчувствие буквально под рукой. Вести парусник – это и значит быть художником, не только ради парусины паруса и холста, но прежде всякого ради умения держать штурвал как кисть, приборы как кисть. Настоящий живописец не торопится разложить на краски свою мечту, но испытывает ее кистью как тончайшим прибором.

Розы в руках любящих – образ тайны, в тени мистической розы. Но розы на лацкане и шляпе – это тайна, ставшая текстом, письмом. Как сказать “чувствую и вспоминаю”, чтобы не впасть в слезливость или не вызвать недоверие к словам? Сказать, что тайна уже согрета теплом сердца или мечтами о прожитом и проживаемом. Так можно, не превращая высказывания в признак своей мужской или женской роли, сыграть пьесу, свободную от навязанных ролей: сердце мужчины и воображение женщины скажут в этой пьесе больше, чем роли, назначенные мужчине и женщине. Протянуть руки через океан и значит сыграть такую пьесу по переписке.

Открытка идёт в один конец. Звезды на платье – ориентир такого путешествия, а стоячий воротник манишки – твёрдость решений, отсутствие расслабленности, даже если это расслабленность торжественная. Все ли заметили, как различаются швартовые канаты причала? На стороне женщины виден узел: именно она усилием своего вдохновения удерживает всю переписку, тогда как мужчина отпускает ее, и узла уже не видно, но видна его улыбка и улыбка самого моря.

Шляпа мужчины видна с тыльной стороны, как бы надутый парус, а шляпа женщины приспущена, как паруса в безопасной гавани. Женщина знает, что она уже в безопасности, даже ещё не успев прочесть открытку. Мужчина знает, когда читает открытку, что он должен отправиться вплавь по морю слов, правильно выбрав курс среди метафор и образов любви.

Со стороны женщины к мужчине идёт большой парусник: мужчина производит вещи и события, и их можно перевозить малыми парусниками, это те заслуги, которые и работают на счастье их обоих. Но нужен огромный парусник, чтобы вести другой товар – товар чувств, который нужен всему человечеству в достатке, больше любых специй и любых колониальных товаров. Это чувство и идёт под густыми облаками пережитого.

Так открытка, сияя золотой отделкой, отодвигает прошлое в область сбывшегося, а настоящее делает единой системой жестов прямо у нас на глазах разыгранной и сбывшейся дружбы. Воздух любви и претворяет дружбу в единомыслие, на крепкой нитке текста на обороте открытки, который сильнее любых корабельных канатов.

2.

Елена Сунцова в последней поэтической книге “Несбылотник” (с. 138) посвятила старой открытке метафизическое стихотворение. Построено стихотворение как загадка: веер образов сначала складываются в сюжет воспоминаний, потом, после появления “негатива”, в сюжет чаяний, а потом оказывается, что загаданный предмет – почтовая открытка, весть счастья, точно дошедшая по адресу. Разберём по четверостишиям этот хорей, в русской поэзии часто тревожный как ход маятника, как сводящее с ума движение, “жизни мышья беготня”, где “пышный розан намалёван”, пестрота, которая мутит. Но у Сунцовой этот хорей скорее пугается сам, чем сводит с ума.

Ты была почтовый голод
Не испуганная свечка
А смешной песочный холмик
И луны моей колечко

Испуганная свечка – это пламя свечи, когда приоткрыли дверь или окно, когда кто-то вошёл. Но открытка не приоткрывает дверь, не становится событием как другие открывающие двери перспектив, она просто напоминает о том, как утолить такой голод. Два гадания появляются, и оба они не тянут на уровень открыточного сообщения: гадание по песку, такие пятна Роршаха, и гадание по кольцам, в попытке поймать притяжение луны. Притяжение к своей же мысли при гадании по песку и притяжение вселенной при гадании по кольцам – всё это заменяет открытка, в которой притяжение судеб и вещей сшито самой крепкой нитью письма.

Шестеренка и масленка
И горошина на блузке
Птичьих глаз тугая пленка
Негатив лукавый узкий

Горошины спокойно лежат в стручках, масло лежит в масленке, шестерёнка вертится без сбоев. Но масло смазывает ход жизненной машины, горошина остаётся украшением, ощущением своей же души, а взгляд с птичьего полёта, напряжённое разглядывание карты жизни, оказывается негативом: изображением любимого человека на сетчатке. При встрече с открыткой от него уже не мечтаешь о нем, но скорее проецируешь его как с негатива, изготавливаешь позитивы в самой природе, понимая, что судьба быть вместе. Поэтому и важно не глядеть на вещи сверху, но увидеть, как тугая плёнка и есть способность открытки не только известить, но и объяснить будущее. Текст на обороте извещает, но рисунок, спокойный как масло, оказывается выжиманием масла из жизни, насыщением надолго, как в сказке, когда масло и есть истинная пища. И открытка и говорит об этом семейном масле или масле влюблённости.

Шестеренка и масленка
И горошина на блузке
Птичьих глаз тугая пленка
Негатив лукавый узкий

Домашние заботы и домашние страхи оказываются сшиты канатоходцем, испытывающим на прочность канат дальней связи. Как не превратить переписку в тревоги и заботы: принести жертву, и горлицы как жертвенные птицы уже сообщили, что от любых кошмаров и насилия мы пробудились, они остались где-то там, а здесь высокий голос и есть высокое искусство навигации, правильных путей, в том числе для открыток.

Сон за пазухой открытка
С чьим-то счастьем на изнанке
Золотая то ли рыбка
То ли просто отблеск в банке

Нельзя сказать, можно ли гадать по открытке, как загадывают желания золотой рыбке. Но можно сказать, что открытка напомнила о золотой рыбке, а не только о своём содержании. Тогда “сон за пазухой”, это означает сон как благодать: за пазухой носили подарки, и быть у Христа за пазухой значит быть в царстве благодати. Счастье сообщает изнанка открытки: именно она всегда позитив, тогда как негатив становится золотым и блестящим, соединив все времена не в мир тревожных ожиданий, но в мир сбывающейся счастливой тайны. Ее несут парусники, и ее несут отблески жизненного моря, уже обозначенные искусством мореходства смыслы, для которых любые способы высказывания – только обстоятельства логистики. Важно, что смыслы уже даны в картографии переписки открытками, в веере блеска, в бортовом журнале текстов на открытках.