Даниил ЧКОНИЯ. Моё первое стихотворенье
Вот дал опрометчивое обещание написать о первом своём стихотворении, а потом пожалел: ничего интересного в сравнении со многими прочитанными историями! Но обещал же…
Первое стихотворение я написал семиклассником. Возможно, оно сыреет в подвале, в мешке, в который набил когда-то всякий неразобранный архив. А теперь и разбирать неохота – ясно же, что ничего толкового там не обнаружится. Ни строки из того стишка не помню. Помню только одно – стишок был короткий, обличающий «мировых империалистов», написанный на… украинском языке!
Почему – на украинском? Причины две. Среди прочих газет и журналов родители пару лет выписывали и журнал «Крокодил», а потом, для разнообразия, выписали украинский «Перець». Мне он почему-то показался интересней и смешнее!
Тут я должен сделать некоторое отступление. На свет я появился в Порт-Артуре, как он тогда назывался, а с трёхлетнего возраста жил в Мариуполе (люблю это красивое имя города, а советскую его кличку никогда не употреблял). Так вот, в детском саду готовили нас к очередному праздничному утреннику, и должен был я произносить такой стишок:
Я красноармеец молодой,
У меня есть шапка со звездой,
Новая винтовка на ремне,
Поскачу я ловко на коне!
После чего я должен был провозгласить: «Да здравствует Сталин!»
Друзьями, ещё с довоенных лет, моего деда были братья Залкинды – Павел Юлианович и Яков Юлианович! Павел – известный в городе юрист, дядя Яша – знаменитый детский врач! Жили они в одном дворе. Так что, приходя с моими родителями в гости в один из их домов, видели мы их обоих с их жёнами. Оба они яростно ненавидели советскую власть, что понимать я стал только гораздо позже.
А почему я об этом вспоминаю? Дело в том, что всякий раз, когда мы у них гостили, братья просили меня исполнять что-либо из моего детсадовского репертуара – саркастически ухмыляясь: чем детям голову забивают!
В Мариуполе украинская речь звучала. Чаще это был суржик. Но моё ухо воспринимало тогда эту речь по-своему. Я почему-то решил, что украинский – тот же русский, только с частым гласным «Ы». И когда меня Залкинды в очередной раз попросили исполнить стишок, я заявил, что могу его продекламировать на украинском, и произнёс с йотированием:
Йы крысныармыйыц мылыдый,
У мыни йысть шыпкы сы звыздый,
Нывыя вынтывка на рымни,
Пыскачу я лывко на кыни!
Но главное последовало дальше: «Ды здрыстыт Стылин!»
Солидные дядьки катались по полу от хохота! А мой номер стал звёздным – теперь меня просили исполнять его только на «украинском», что я делал с особым вдохновением, убеждённый в своём знании языка. А дядьки наслаждались моими взываниями «Ды здрыстыт Стылин!» Эх, я-то был в детсадовском возрасте! А теперь, похоже, немало людей, уже впадающих в этот же возраст, которым Сталин всё ещё «здрыстыт»!
Но вернусь к теме. Украинский язык преподавал нам замечательный Григорий Прокопович, предмет свой любивший и умевший нас заинтересовать. Литературный кружок организовал, театральный – всё на «мове». Так что язык этот воспринимался в живом общении!
Антиимпералистический мой стишок мне понравился. Удивил меня и сам факт, что я худо-бедно зарифмовал строчки сходу – без раздумий. Размер выдержал – это я слышал. И на следующий день продолжил это занятие, только уже почему-то на русском языке. Опять досталось от меня империалистам. Врезал им тремя строфами в лесенку – от этого сочинения так и несло интонациями и ритмами Маяковского! Кажется, мы тогда и проходили «Стихи о советском паспорте». Но и тут я не угомонился – пафос меня не оставил: выдал ещё четыре строфы – на этот раз с рефреном в каждой четвёртой строке: «Мы – комсомолия!»
С этой со всей этой хренотенью, которую при публичном прочтении на переменке одобрили некоторые мои одноклассники, я и попёрся в городскую библиотеку, где тогда заседало местное ЛИТО. Не могу вспомнить, кто меня надоумил это сделать.
В ЛИТО меня встретили вполне приветливо и даже весело. Похвалили за комсомольский азарт, хотя я ещё членом ВЛКСМ не был. Объявили, что я – самый молодой участник ЛИТО, а посему в ближайшую субботу буду своим чтением открывать большой литературный городской вечер. Полный азартного огня, я к субботе сочинил стишок о природе. Мне и было велено читать его вслед за моей «комсомолией». Прочитал. Получил свою толику аплодисментов. Думаю, народ был вежливый – не стали обижать юного придурка. Как и мои одноклассники, растерянно иногда называвшие меня поэтом. На их лицах, при этом, отражалось недоумение: вроде бы, нормальный парень, сразу в нескольких видах спорта себя пробующий, а дурью мается.
ЛИТО, тем временем, закрылось на летние каникулы. И я вдруг за летними пляжами и очередной поездкой к бабушке в Грузию позабыл свои занятия стихоплетеньем, так что осенью на собрания в ЛИТО уже не заглядывал. Иногда пописывал стишки про зимние «деревья в холодном дыму», про то, что мне их жаль, «не знаю – почему». Или стишки в классную стенгазету, в номер, посвящённый нашим спортсменам, а класс был очень спортивный!
И потом приплёлся – уже в восемнадцатилетнем возрасте – с другими стишками, где, помнится, рифмовал Канта с «музыкантом», не умея объяснить, к чему приплёл философа в своё стихотворенье. За что был круто раскритикован. Правда, был позже снисходительно привечен за лирическое произведение, завершавшееся грустными строчками:
Мелкие дождинки
На лицо садятся…
Видно, мне от Нинки
Писем не дождаться.
Спасибо этой самой Нинке – меня признали в ЛИТО автором нескольких лирических стихотворений!
Но замечу, что к тому времени «крокодилы» и «перцы» уже давно выписывать не стали, а вот журнал «Литературная Грузия» мама мне, ещё мариупольскому школьнику, выписывала, и что-то похожее на вразумительные стихи из будущего моего цикла о художнике Пиросмани, на свет появлялось. Пожалуй, это и были мои первые стихи, которые я мог бы назвать стихами, а мои «антиимпериалистические» сочинения семиклассника я не помню и сожалений по этому поводу не испытываю.Вот дал опрометчивое обещание написать о первом своём стихотворении, а потом пожалел: ничего интересного в сравнении со многими прочитанными историями! Но обещал же…
Первое стихотворение я написал семиклассником. Возможно, оно сыреет в подвале, в мешке, в который набил когда-то всякий неразобранный архив. А теперь и разбирать неохота – ясно же, что ничего толкового там не обнаружится. Ни строки из того стишка не помню. Помню только одно – стишок был короткий, обличающий «мировых империалистов», написанный на… украинском языке!
Почему – на украинском? Причины две. Среди прочих газет и журналов родители пару лет выписывали и журнал «Крокодил», а потом, для разнообразия, выписали украинский «Перець». Мне он почему-то показался интересней и смешнее!
Тут я должен сделать некоторое отступление. На свет я появился в Порт-Артуре, как он тогда назывался, а с трёхлетнего возраста жил в Мариуполе (люблю это красивое имя города, а советскую его кличку никогда не употреблял). Так вот, в детском саду готовили нас к очередному праздничному утреннику, и должен был я произносить такой стишок:
Я красноармеец молодой,
У меня есть шапка со звездой,
Новая винтовка на ремне,
Поскачу я ловко на коне!
После чего я должен был провозгласить: «Да здравствует Сталин!»
Друзьями, ещё с довоенных лет, моего деда были братья Залкинды – Павел Юлианович и Яков Юлианович! Павел – известный в городе юрист, дядя Яша – знаменитый детский врач! Жили они в одном дворе. Так что, приходя с моими родителями в гости в один из их домов, видели мы их обоих с их жёнами. Оба они яростно ненавидели советскую власть, что понимать я стал только гораздо позже.
А почему я об этом вспоминаю? Дело в том, что всякий раз, когда мы у них гостили, братья просили меня исполнять что-либо из моего детсадовского репертуара – саркастически ухмыляясь: чем детям голову забивают!
В Мариуполе украинская речь звучала. Чаще это был суржик. Но моё ухо воспринимало тогда эту речь по-своему. Я почему-то решил, что украинский – тот же русский, только с частым гласным «Ы». И когда меня Залкинды в очередной раз попросили исполнить стишок, я заявил, что могу его продекламировать на украинском, и произнёс с йотированием:
Йы крысныармыйыц мылыдый,
У мыни йысть шыпкы сы звыздый,
Нывыя вынтывка на рымни,
Пыскачу я лывко на кыни!
Но главное последовало дальше: «Ды здрыстыт Стылин!»
Солидные дядьки катались по полу от хохота! А мой номер стал звёздным – теперь меня просили исполнять его только на «украинском», что я делал с особым вдохновением, убеждённый в своём знании языка. А дядьки наслаждались моими взываниями «Ды здрыстыт Стылин!» Эх, я-то был в детсадовском возрасте! А теперь, похоже, немало людей, уже впадающих в этот же возраст, которым Сталин всё ещё «здрыстыт»!
Но вернусь к теме. Украинский язык преподавал нам замечательный Григорий Прокопович, предмет свой любивший и умевший нас заинтересовать. Литературный кружок организовал, театральный – всё на «мове». Так что язык этот воспринимался в живом общении!
Антиимпералистический мой стишок мне понравился. Удивил меня и сам факт, что я худо-бедно зарифмовал строчки сходу – без раздумий. Размер выдержал – это я слышал. И на следующий день продолжил это занятие, только уже почему-то на русском языке. Опять досталось от меня империалистам. Врезал им тремя строфами в лесенку – от этого сочинения так и несло интонациями и ритмами Маяковского! Кажется, мы тогда и проходили «Стихи о советском паспорте». Но и тут я не угомонился – пафос меня не оставил: выдал ещё четыре строфы – на этот раз с рефреном в каждой четвёртой строке: «Мы – комсомолия!»
С этой со всей этой хренотенью, которую при публичном прочтении на переменке одобрили некоторые мои одноклассники, я и попёрся в городскую библиотеку, где тогда заседало местное ЛИТО. Не могу вспомнить, кто меня надоумил это сделать.
В ЛИТО меня встретили вполне приветливо и даже весело. Похвалили за комсомольский азарт, хотя я ещё членом ВЛКСМ не был. Объявили, что я – самый молодой участник ЛИТО, а посему в ближайшую субботу буду своим чтением открывать большой литературный городской вечер. Полный азартного огня, я к субботе сочинил стишок о природе. Мне и было велено читать его вслед за моей «комсомолией». Прочитал. Получил свою толику аплодисментов. Думаю, народ был вежливый – не стали обижать юного придурка. Как и мои одноклассники, растерянно иногда называвшие меня поэтом. На их лицах, при этом, отражалось недоумение: вроде бы, нормальный парень, сразу в нескольких видах спорта себя пробующий, а дурью мается.
ЛИТО, тем временем, закрылось на летние каникулы. И я вдруг за летними пляжами и очередной поездкой к бабушке в Грузию позабыл свои занятия стихоплетеньем, так что осенью на собрания в ЛИТО уже не заглядывал. Иногда пописывал стишки про зимние «деревья в холодном дыму», про то, что мне их жаль, «не знаю – почему». Или стишки в классную стенгазету, в номер, посвящённый нашим спортсменам, а класс был очень спортивный!
И потом приплёлся – уже в восемнадцатилетнем возрасте – с другими стишками, где, помнится, рифмовал Канта с «музыкантом», не умея объяснить, к чему приплёл философа в своё стихотворенье. За что был круто раскритикован. Правда, был позже снисходительно привечен за лирическое произведение, завершавшееся грустными строчками:
Мелкие дождинки
На лицо садятся…
Видно, мне от Нинки
Писем не дождаться.
Спасибо этой самой Нинке – меня признали в ЛИТО автором нескольких лирических стихотворений!
Но замечу, что к тому времени «крокодилы» и «перцы» уже давно выписывать не стали, а вот журнал «Литературная Грузия» мама мне, ещё мариупольскому школьнику, выписывала, и что-то похожее на вразумительные стихи из будущего моего цикла о художнике Пиросмани, на свет появлялось. Пожалуй, это и были мои первые стихи, которые я мог бы назвать стихами, а мои «антиимпериалистические» сочинения семиклассника я не помню и сожалений по этому поводу не испытываю.