Василий Кольченко. История первого стихотворения.

Я хотел бы вспомнить не первое свое стихотворение, давно утонувшее в океане памяти, а одно из последних. Какое из них – не имеет особого значения, поскольку меня не очень интересует вопрос – почему оно появилось? Ответить на такой вопрос слишком просто и одновременно невозможно. Почему появилось? Да потому, что автор настроился, как радиоприемник, на определенную поэтическую волну, обычно сам того не замечая. Резонанс наступает неожиданно и приходит как бы ниоткуда. Поэтому на множество прозаических объяснений – почему? – есть одно поэтическое: никто не знает, откуда приходят стихи. Куда интереснее проследить за тем, как они приходят. Хотя бы потому, что этот процесс поддается наблюдению и часто обманывает наши традиционные ожидания.

Мне раньше казалось, что происходит это примерно так: автор задумался о чем-нибудь. «А не сочинить ли об этом стих?» – говорит себе автор. – «Ведь это подходящая тема». Он принимает решение и приступает к работе над строкой. Так и сочинялось мое первое полудетское стихотворение. Потому оно и было слабым, наверное, хотя по-своему симпатичным. Начитался стихов, понравилось. Другие пишут, дай-ка попробую. Начал складывать слова, да так и не бросил – увлекся, кто-нибудь похвалил, где-нибудь напечатали.

Но давно уже у меня почему-то все происходит совсем по-другому, можно сказать – точно наоборот. Почти никогда не бывает ни темы, ни идеи, ни даже намерения – голова пуста и не собирается сочинять ничего, ни о чем. И вдруг возникает в сознании два-три слова – всплывают из памяти или спускаются с небес фантазии, приходят из прошлого или прилетают из будущего, иногда пробуждая среди ночи. Зачем эти слова, о чем они – еще не совсем понятно. Что однако совершенно ясно – из них может вырасти стихотворение. Это – зерно будущего стиха. Его нельзя губить, надо о нем позаботиться, выяснить его назначение и судьбу.

Словно охотничья собака при виде дичи, автор замирает в предчувствии сочинительства. Если зерно разбудило его среди ночи, приходиться включать свет и записывать. (А то ведь, не дай бог, забудешь до утра.) Попытки уснуть безнадежны, пока не запишешь; слова крутятся в голове, и страх, что они исчезнут, гонит сон. Но вот уже автор включил свет, записал несколько слов и потянулся к выключателю. Темнота, покой. Казалось бы, теперь можно спать с чистой совестью. Но нет, теперь-то как раз хочется досочинить, достроить хоть одну строку, строфу. Появляются новые слова, и если они кажутся удачными, все повторяется: выключатель, тетрадка, темнота.

Зерно обычно определяет ритм и размер стиха. Вскоре проясняется построение строфы. И только под конец становится более-менее понятным о чем этот стих и зачем он был написан. То есть: не мысль порождает слово, а слово порождает и направляет мысль. Об этом говорил и юный Маяковский, и многое переживший Георгий Иванов. Об этом же рассказывала Марина Цветаева (последняя строчка появляется первой), Эдгар Алан По, построивший свой знаменитый «Ворон» вокруг одного звучного слова “Nevermore”, Михаил Светлов, чья «Гренада» пришла к нему с вывески гостиницы, и многие другие.

Конечно, бывает и по-другому, но у меня иначе теперь и не получается. Искать, а точнее дожидаться зерна можно и нужно. Искать или навязывать себе тему – бесполезно. В этом случае стихи обычно выходят вымученные, беспомощные, да и то – после долгих и неприятных трудов.

То, что вырастает из зерна, тоже не всегда идет в дело. Бывает, что просыпаешься и смотришь на строчки с удивлением: чем они могли тебе понравиться? Бывает, что от них нельзя отделаться: «Меня преследуют две-три случайных фразы». Слова и фразы меняются, перемещаются, словно костяшки при игре в пятнадцать, порой исчезают, но зерно обычно остается. Этот живой росток, неожиданный и непредсказуемый, куда чаще дозревает до чего-нибудь стоящего. Вот пример такого недавнего ростка, еще быть может не дозревшего, но уже – для меня – интересного:

Что делать ночью? Ночью мне не спится.
И мысли, как мелькающие спицы,
кружатся. Как взлетающие птицы,
мелькают. И садятся на страницы
порою. И последнею игрою
все кажется. Прийдет – и не отвяжется.
Отважится
приходится
герою.

Случайно ли поэтическое зерно? Или оно возникает из подсознательного поиска, неволько выражая и подводя автора к неизбежной и необходимой теме? Как мы угадываем и распознаем его среди речевого потока, омывающего нашу жизнь? Иными словами: что делает зерно – зерном? Естественность и непринужденность мысли, чувства? Живость интонации? Свежесть образа? Выразительность звука? Емкость и афористичность словесной формулы? Думаю, что все это и многое другое. Иногда особые слова сорвутся в разговоре, а потом припомнятся. Или их подслушаешь. Но чаще всего они возникают из той непрерывной работы души, что не прекращается ни днем, ни ночью.Я хотел бы вспомнить не первое свое стихотворение, давно утонувшее в океане памяти, а одно из последних. Какое из них – не имеет особого значения, поскольку меня не очень интересует вопрос – почему оно появилось? Ответить на такой вопрос слишком просто и одновременно невозможно. Почему появилось? Да потому, что автор настроился, как радиоприемник, на определенную поэтическую волну, обычно сам того не замечая. Резонанс наступает неожиданно и приходит как бы ниоткуда. Поэтому на множество прозаических объяснений – почему? – есть одно поэтическое: никто не знает, откуда приходят стихи. Куда интереснее проследить за тем, как они приходят. Хотя бы потому, что этот процесс поддается наблюдению и часто обманывает наши традиционные ожидания.

Мне раньше казалось, что происходит это примерно так: автор задумался о чем-нибудь. «А не сочинить ли об этом стих?» – говорит себе автор. – «Ведь это подходящая тема». Он принимает решение и приступает к работе над строкой. Так и сочинялось мое первое полудетское стихотворение. Потому оно и было слабым, наверное, хотя по-своему симпатичным. Начитался стихов, понравилось. Другие пишут, дай-ка попробую. Начал складывать слова, да так и не бросил – увлекся, кто-нибудь похвалил, где-нибудь напечатали.

Но давно уже у меня почему-то все происходит совсем по-другому, можно сказать – точно наоборот. Почти никогда не бывает ни темы, ни идеи, ни даже намерения – голова пуста и не собирается сочинять ничего, ни о чем. И вдруг возникает в сознании два-три слова – всплывают из памяти или спускаются с небес фантазии, приходят из прошлого или прилетают из будущего, иногда пробуждая среди ночи. Зачем эти слова, о чем они – еще не совсем понятно. Что однако совершенно ясно – из них может вырасти стихотворение. Это – зерно будущего стиха. Его нельзя губить, надо о нем позаботиться, выяснить его назначение и судьбу.

Словно охотничья собака при виде дичи, автор замирает в предчувствии сочинительства. Если зерно разбудило его среди ночи, приходиться включать свет и записывать. (А то ведь, не дай бог, забудешь до утра.) Попытки уснуть безнадежны, пока не запишешь; слова крутятся в голове, и страх, что они исчезнут, гонит сон. Но вот уже автор включил свет, записал несколько слов и потянулся к выключателю. Темнота, покой. Казалось бы, теперь можно спать с чистой совестью. Но нет, теперь-то как раз хочется досочинить, достроить хоть одну строку, строфу. Появляются новые слова, и если они кажутся удачными, все повторяется: выключатель, тетрадка, темнота.

Зерно обычно определяет ритм и размер стиха. Вскоре проясняется построение строфы. И только под конец становится более-менее понятным о чем этот стих и зачем он был написан. То есть: не мысль порождает слово, а слово порождает и направляет мысль. Об этом говорил и юный Маяковский, и многое переживший Георгий Иванов. Об этом же рассказывала Марина Цветаева (последняя строчка появляется первой), Эдгар Алан По, построивший свой знаменитый «Ворон» вокруг одного звучного слова “Nevermore”, Михаил Светлов, чья «Гренада» пришла к нему с вывески гостиницы, и многие другие.

Конечно, бывает и по-другому, но у меня иначе теперь и не получается. Искать, а точнее дожидаться зерна можно и нужно. Искать или навязывать себе тему – бесполезно. В этом случае стихи обычно выходят вымученные, беспомощные, да и то – после долгих и неприятных трудов.

То, что вырастает из зерна, тоже не всегда идет в дело. Бывает, что просыпаешься и смотришь на строчки с удивлением: чем они могли тебе понравиться? Бывает, что от них нельзя отделаться: «Меня преследуют две-три случайных фразы». Слова и фразы меняются, перемещаются, словно костяшки при игре в пятнадцать, порой исчезают, но зерно обычно остается. Этот живой росток, неожиданный и непредсказуемый, куда чаще дозревает до чего-нибудь стоящего. Вот пример такого недавнего ростка, еще быть может не дозревшего, но уже – для меня – интересного:

Что делать ночью? Ночью мне не спится.
И мысли, как мелькающие спицы,
кружатся. Как взлетающие птицы,
мелькают. И садятся на страницы
порою. И последнею игрою
все кажется. Прийдет – и не отвяжется.
Отважится
приходится
герою.

Случайно ли поэтическое зерно? Или оно возникает из подсознательного поиска, неволько выражая и подводя автора к неизбежной и необходимой теме? Как мы угадываем и распознаем его среди речевого потока, омывающего нашу жизнь? Иными словами: что делает зерно – зерном? Естественность и непринужденность мысли, чувства? Живость интонации? Свежесть образа? Выразительность звука? Емкость и афористичность словесной формулы? Думаю, что все это и многое другое. Иногда особые слова сорвутся в разговоре, а потом припомнятся. Или их подслушаешь. Но чаще всего они возникают из той непрерывной работы души, что не прекращается ни днем, ни ночью.