Михаил Юдсон. Птицецветье. (Эстер Пастернак, «Избранные стихи» – Израиль, 2016)
У всякого поэта есть этакое постоянное стремление к своим, именно ему присущим смыслообразующим символам-вешкам, оседло кочующим по страницам – в Интернете эту тягу называют «теги». В стихах Эстер Пастернак ключевое, крылатое слово – птицы.
Орнитологически выражаясь, данная книга окольцована – от первого стихотворения («спят серые совы и раненный кречет», «два голубя выгнаны, мокнут вблизи») до завершающего («и голубь удивительной породы / жестяным флюгером кружится на оси»). На сладкое читатель получает из рук автора еще стихотворение в прозе «Холь» – была такая непослушная библейская птица холь, не хотела питаться «от плодов», одним духом жила.
Притча о бумажных птицах, рассказанная здесь Эстер Пастернак, с их «бумажными клювами, обмакнутыми в красную медь» (вроде как железом, обмокнутым в сурьму) – это сжатое повествование о вечности творчества, о бесконечной игре в бисер слов, причем «игра – последняя ставка вечности перед огромной, надвигающейся ночью небытия».
Читая эту книгу, невольно неустанно ставлю галочки – целые гнездовья цитат про птиц, хороших и разных, певчих и прочих: «изумрудно-зеленые зерна клюющий павлин»; «и навзничь упали, подмяв травяные подковы, / сыновья фараона, следя за полетом орла»; «в сказочном озере плавают лебеди, утки»; «и голуби толкутся в рукопашной»; «две горлицы не спят на выцветшем заборе»; «продрогшие молчали совы»; «мой воробьиный день в косицу заплетут»; «и вздернет филин розовое веко»; «а разлука что зоб пеликаний»; «над иволгой цветной воздушно-нежный щит»; «рыбы в прудах кочуют, / лампами светят у клюва аиста»; «под журавлиную браваду / лучей прозрачный перламутр»; «и врет попугай за окном»; «пьют воду заводные глухари»; «страусиные краски сумерек»; «ей снились человек и чайка»; «и громко кричит какаду»…
Ну, я думаю, система ярких пернатых метафор Эстер Пастернак в целом понятна и близка вдумчивому читателю, прилежному «одностайнику» автора, вникающему в тайны строк и прихоть звуков. Разветвления переплетающихся нитей стихов, мицелий текста, заключенного в переплет, лабиринтно открываются аркой на обложке – входи, читатель!
В кратком предисловии не зря сказано: «Весь сплав духовной и творческой энергии, переработанный на слух, предназначен, в конечном итоге, для предельно доверительного общения с читателем. Поэзия сравнений, метафорическая поэзия подключена к бытию – ибо нет бытия вне сравнения, ибо само бытие есть сравнение.»
Как, будто, словно – летучая троица кириллицы несется по страницам книги, обгоняя латиницу и ивритицу, которую, кстати, автор привечает: «И полдороги рядом с нами / Бежал латинский акведук, / Так пристально напоминая / Всю чужесть неивритских букв». Вживаемость в иллюзорную здешнюю действительность, в библейские пейзажи и ожившие мидраши, не мешает Эстер Пастернак миражно погружаться в запорошенное прошлое, с картаво каркающим рефреном «как»: «Точно лопнувшие нити / На окнах тонкий лед горит. / Сад занесен, дорога спит. / Как тихо падают снежинки. / А солнце зимнее, дневное, / Как выжатый лимон, горчит. / В халатах белых, как врачи, / Как доноры, стоят деревья. / Опять, опять мы опоздали. / Нас катера не увезут. / Открыв ноябрьские ставни, / Глядим, как индевеет пруд».
А из зимней сказки, заморив червячка, нас заботливо переносят на холмы Самарии: «Высоко в небе тонут птичьи крики. / Троится солнце в плоских зеркалах, / И горы отражаются, что книги / Двугорбые, в зеленых корешках».
Цвет у Эстер Пастернак накрепко слился со звуком, наяву симбиоз палитры с пюпитром, смычка каждого охотника с сидящим фазаном: «не спит боярышник, / красные ампулы его прощаются с выцветшим августом», «оранжевой лампы проникновение», «желтеет осень кожицей лимона», «в зеленой тени винограда», «как звук голубой, плотный», «и кружится на синей карусели», «фиолетовой гроздью висит колыбель темноты»…
Конечно, из спектрального анализа страниц много еще полезного можно выжать, зернистого намолоть, но негоже всерьез детской деконструкцией заниматься – языковая ломка до дебрей доведет, поэтому просто и бесхитростно по поделюсь прочитанным. По-моему, Эстер Пастернак – поэт тонкий и интересный. Весьма непростой, не прозрачный – дымчатого, так сказать, стекла, в русле «темного смысла». Серебряный век, сей «сервиз метафор», для нее не раритет в буфете, а рабочая утварь, инструмент ремесла. Итого: рекомендую добыть и прочитать ее книгу.
Сегодня, когда стихосодержащего продукта хоть залейся, уже переливается за край компьютера (полна коробушка!) – трудно скользящему глазу зацепиться за натуральное, не паленое. Тексты так и мельтешат, наваливаются мрачной тучей, как птицы у Хичкока – жизнь коротка, а искусство увечно, увы… Не трели долетают до нас, в основном, но гуано…
Поэтому читайте если и не всегда разумное, то доброе, доброкачественное, проверенное, почаще жалейте время, ведь напоминает нам в своем эссе Эстер Пастернак: «Жизнь – как уходящая тень, – так говорит ТАНАХ. – Чья же это тень – тень от башни, или тень от дерева? Ни то, ни другое – это тень от летящей птицы, ибо улетает птица, и не остается ничего – ни птицы, ни тени.»У всякого поэта есть этакое постоянное стремление к своим, именно ему присущим смыслообразующим символам-вешкам, оседло кочующим по страницам – в Интернете эту тягу называют «теги». В стихах Эстер Пастернак ключевое, крылатое слово – птицы.
Орнитологически выражаясь, данная книга окольцована – от первого стихотворения («спят серые совы и раненный кречет», «два голубя выгнаны, мокнут вблизи») до завершающего («и голубь удивительной породы / жестяным флюгером кружится на оси»). На сладкое читатель получает из рук автора еще стихотворение в прозе «Холь» – была такая непослушная библейская птица холь, не хотела питаться «от плодов», одним духом жила.
Притча о бумажных птицах, рассказанная здесь Эстер Пастернак, с их «бумажными клювами, обмакнутыми в красную медь» (вроде как железом, обмокнутым в сурьму) – это сжатое повествование о вечности творчества, о бесконечной игре в бисер слов, причем «игра – последняя ставка вечности перед огромной, надвигающейся ночью небытия».
Читая эту книгу, невольно неустанно ставлю галочки – целые гнездовья цитат про птиц, хороших и разных, певчих и прочих: «изумрудно-зеленые зерна клюющий павлин»; «и навзничь упали, подмяв травяные подковы, / сыновья фараона, следя за полетом орла»; «в сказочном озере плавают лебеди, утки»; «и голуби толкутся в рукопашной»; «две горлицы не спят на выцветшем заборе»; «продрогшие молчали совы»; «мой воробьиный день в косицу заплетут»; «и вздернет филин розовое веко»; «а разлука что зоб пеликаний»; «над иволгой цветной воздушно-нежный щит»; «рыбы в прудах кочуют, / лампами светят у клюва аиста»; «под журавлиную браваду / лучей прозрачный перламутр»; «и врет попугай за окном»; «пьют воду заводные глухари»; «страусиные краски сумерек»; «ей снились человек и чайка»; «и громко кричит какаду»…
Ну, я думаю, система ярких пернатых метафор Эстер Пастернак в целом понятна и близка вдумчивому читателю, прилежному «одностайнику» автора, вникающему в тайны строк и прихоть звуков. Разветвления переплетающихся нитей стихов, мицелий текста, заключенного в переплет, лабиринтно открываются аркой на обложке – входи, читатель!
В кратком предисловии не зря сказано: «Весь сплав духовной и творческой энергии, переработанный на слух, предназначен, в конечном итоге, для предельно доверительного общения с читателем. Поэзия сравнений, метафорическая поэзия подключена к бытию – ибо нет бытия вне сравнения, ибо само бытие есть сравнение.»
Как, будто, словно – летучая троица кириллицы несется по страницам книги, обгоняя латиницу и ивритицу, которую, кстати, автор привечает: «И полдороги рядом с нами / Бежал латинский акведук, / Так пристально напоминая / Всю чужесть неивритских букв». Вживаемость в иллюзорную здешнюю действительность, в библейские пейзажи и ожившие мидраши, не мешает Эстер Пастернак миражно погружаться в запорошенное прошлое, с картаво каркающим рефреном «как»: «Точно лопнувшие нити / На окнах тонкий лед горит. / Сад занесен, дорога спит. / Как тихо падают снежинки. / А солнце зимнее, дневное, / Как выжатый лимон, горчит. / В халатах белых, как врачи, / Как доноры, стоят деревья. / Опять, опять мы опоздали. / Нас катера не увезут. / Открыв ноябрьские ставни, / Глядим, как индевеет пруд».
А из зимней сказки, заморив червячка, нас заботливо переносят на холмы Самарии: «Высоко в небе тонут птичьи крики. / Троится солнце в плоских зеркалах, / И горы отражаются, что книги / Двугорбые, в зеленых корешках».
Цвет у Эстер Пастернак накрепко слился со звуком, наяву симбиоз палитры с пюпитром, смычка каждого охотника с сидящим фазаном: «не спит боярышник, / красные ампулы его прощаются с выцветшим августом», «оранжевой лампы проникновение», «желтеет осень кожицей лимона», «в зеленой тени винограда», «как звук голубой, плотный», «и кружится на синей карусели», «фиолетовой гроздью висит колыбель темноты»…
Конечно, из спектрального анализа страниц много еще полезного можно выжать, зернистого намолоть, но негоже всерьез детской деконструкцией заниматься – языковая ломка до дебрей доведет, поэтому просто и бесхитростно по поделюсь прочитанным. По-моему, Эстер Пастернак – поэт тонкий и интересный. Весьма непростой, не прозрачный – дымчатого, так сказать, стекла, в русле «темного смысла». Серебряный век, сей «сервиз метафор», для нее не раритет в буфете, а рабочая утварь, инструмент ремесла. Итого: рекомендую добыть и прочитать ее книгу.
Сегодня, когда стихосодержащего продукта хоть залейся, уже переливается за край компьютера (полна коробушка!) – трудно скользящему глазу зацепиться за натуральное, не паленое. Тексты так и мельтешат, наваливаются мрачной тучей, как птицы у Хичкока – жизнь коротка, а искусство увечно, увы… Не трели долетают до нас, в основном, но гуано…
Поэтому читайте если и не всегда разумное, то доброе, доброкачественное, проверенное, почаще жалейте время, ведь напоминает нам в своем эссе Эстер Пастернак: «Жизнь – как уходящая тень, – так говорит ТАНАХ. – Чья же это тень – тень от башни, или тень от дерева? Ни то, ни другое – это тень от летящей птицы, ибо улетает птица, и не остается ничего – ни птицы, ни тени.»