Татьяна ПАРТИНА. Круговорот греха
Вертеп
Рождество позади. Холмы
Наметает метель хвостом.
Я стою, как хозяйка тьмы
Над Вальпургиевым костром.
Здесь, в краю оскудевших душ,
Запираю картонный хлев.
И мобильник играет туш
Лица сахарные волхвов,
Марципановая звезда…
Он напишет в сети: «ИМХО,
Я не зря приходил сюда.
Я, возможно, вернусь. Салют!».
Будет долго трястись инет.
Может, да, а быть может – нет.
И волы замычат: «Пора!» –
Полувера и полублеф.
Марципановые волхвы
Оживут, и в полночный час
Быстрая речка берег отвесный лижет, Пень у болота позеленел от мха. Старый моряк не вернётся к жене и внукам. Плачет невеста: брошена, не в цене. Но, говорят, не верит Москва слезам. Слёзы – вода, а вода – греховное тело. Кровь – это тоже жидкость, и в этом дело, Что неизбежно зло, понимаешь сам… Высох колодец, и дерево влаги ждёт. Если я ангел, значит, страданиям внемлю… Облако чистым потоком падёт на землю, Тем продолжая вечный круговорот… Бездна ИЛЛЮЗИЯ
Вертеп Рождество позади. Холмы Наметает метель хвостом. Я стою, как хозяйка тьмы Над Вальпургиевым костром. Здесь, в краю оскудевших душ, Запираю картонный хлев. И мобильник играет туш Лица сахарные волхвов, Марципановая звезда… Он напишет в сети: «ИМХО, Я не зря приходил сюда. Я, возможно, вернусь. Салют!». Будет долго трястись инет. Может, да, а быть может – нет. И волы замычат: «Пора!» – Полувера и полублеф. Марципановые волхвы Оживут, и в полночный час
Быстрая речка берег отвесный лижет, Пень у болота позеленел от мха. Старый моряк не вернётся к жене и внукам. Плачет невеста: брошена, не в цене. Но, говорят, не верит Москва слезам. Слёзы – вода, а вода – греховное тело. Кровь – это тоже жидкость, и в этом дело, Что неизбежно зло, понимаешь сам… Высох колодец, и дерево влаги ждёт. Если я ангел, значит, страданиям внемлю… Облако чистым потоком падёт на землю, Тем продолжая вечный круговорот… Бездна ИЛЛЮЗИЯ
У безрукой статуи волосы цвета ила,
А у гостьи с берега руки висят, как плети.
Тут одни ветра, появляются люди в кои
Здесь-то веки, Сильвия ты или же Прасковья?
Оглянись, красавица, – сзади цветут левкои,
Впереди, красавица, – тёмное дно морское.
Высоты боишься ты, да и вода прохладна.
Горизонт сливается, сверху и снизу – небо.
Ты не видишь разницы? Прыгаешь? Ну и ладно.
Ах какие волосы, мне бы такие, мне бы!..
Мирно в полях гуляя электроточных,
Вновь прижимаясь к тёплым чужим протонам,
Чувствуют пульс у мнимых костей височных.
Видятся мужу шея и грудь нагая,
И колосок, застрявший в кудрявой чёлке…
В мире порядок. В космосе, не мигая,
Светятся души, как огоньки на ёлке.
Тихо гудит Он, старый чудной Создатель.
Всё повторяет: «Верьте картинкам, верьте!
Только учтите: дёрнется выключатель –
Включится сон о правде, друзья, – о смерти.
Все вы умрёте: кто-то на полуслове,
Кто-то кредит не выплатив ипотечный…
Только один из плоти моей и крови
Мне не поверит и… будет светиться вечно»
У безрукой статуи волосы цвета ила,
А у гостьи с берега руки висят, как плети.
Тут одни ветра, появляются люди в кои
Здесь-то веки, Сильвия ты или же Прасковья?
Оглянись, красавица, – сзади цветут левкои,
Впереди, красавица, – тёмное дно морское.
Высоты боишься ты, да и вода прохладна.
Горизонт сливается, сверху и снизу – небо.
Ты не видишь разницы? Прыгаешь? Ну и ладно.
Ах какие волосы, мне бы такие, мне бы!..
Мирно в полях гуляя электроточных,
Вновь прижимаясь к тёплым чужим протонам,
Чувствуют пульс у мнимых костей височных.
Видятся мужу шея и грудь нагая,
И колосок, застрявший в кудрявой чёлке…
В мире порядок. В космосе, не мигая,
Светятся души, как огоньки на ёлке.
Тихо гудит Он, старый чудной Создатель.
Всё повторяет: «Верьте картинкам, верьте!
Только учтите: дёрнется выключатель –
Включится сон о правде, друзья, – о смерти.
Все вы умрёте: кто-то на полуслове,
Кто-то кредит не выплатив ипотечный…
Только один из плоти моей и крови
Мне не поверит и… будет светиться вечно»