Алексей ЕРМАКОВ. Главы из книги воспоминаний русского кадета

image001[3]

 ПОМНИТЕ, ЧЬЁ ИМЯ НОСИТЕ!

 

ГЛАВА 2                        

 

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ КОНСТАНТИН КОНСТАНТИНОВИЧ РОМАНОВ – ОТЕЦ ВСЕХ КАДЕТ, наказывал нам жить, служить и творить ВО ИМЯ ДОБЛЕСТИ ДОБРА И КРАСОТЫ.                                                                         

Этот девиз стал путеводной звездой в моей бурной жизни. Я уверен, что он послужит спасательным маяком молодому поколению кадет сегодняшней России, указывая им на вернейший и самый правильный путь высокого служения Отечеству. Отец всех кадет являлся в системе кадетского воспитания величайшим примером для офицеров-воспитателей, педагогов и самих кадет. Его светлый облик призывал и продолжает призывать кадет к жертвенному подвигу. Этот дух, заложенный с детских лет, необходимо возродить в кадетах и сегодня. Россия нуждается в героях-патриотах в сложное и опасное время надвигающейся войны. Отчизне нvcужен пример, на который народ будет с благоговением смотреть и набираться сил. Эту силу мы обретём, почитая память Великого Князя Константина Константиновича.

            

КАДЕТУ

(сонет)

Хоть мальчик ты, но сердцем сознавая

Родство с великой воинской семьей,

Гордишься ей принадлежать душой.

Ты не один – орлиная вы стая.

Настанет день, и, крылья расправляя,

Счастливые пожертвовать собой,

Вы ринетесь отважно в смертный бой…

Завидна смерть за честь родного края!

Но подвиги и славные дела

Свершать лишь тем, в ком доблесть расцвела.

Ей нужны труд, и знанья, и усилья

Чтоб мог и ты, святым огнём горя,

Стать головой за Русь и за Царя,

Пускай твои растут и крепнут крылья!

КР  (Отец всех кадет)

 

 «Вы ринетесь отважно в смертный бой» но Отец всех кадет требовал «Но подвиги и славные дела свершать лишь тем, в ком доблесть расцвела. Ей нужны труд, знанья и усильяПускай твои растут и крепнут крылья!»

Великий Князь вырастил пять сыновей, всех пятерых воспитывал в разных кадетских корпусах: Иоанна 27 лет, Гаврила 26 лет, Константина 23 года, Олега 21 год, Игоря 20 лет.

Настал день, и «счастливые пожертвовать собой» все пять сыновей, «расправив окрепнувшие крылья», ринулись со своими полками на действующий фронт первой мировой войны 1914 года. Славный род Константиновичей указал этим действием достойный пример всем патриотам России!

                                                                                     «Стать головой за Русь и за Царя!»

 

В конной атаке был смертельно ранен четвёртый, любимый сын Олег. Он умер на руках у Отца в госпитале в городе Вильно. Герою Отец успел вручить Георгиевский крест.               

Трагедии военных действий в армии, волнение в народе, потеря талантливого сына не могли не отразиться на болезненном здоровье Великого Князя. В 1915 году Господь Бог призвал к себе душу Великого Князя Константина Константиновича. Этим дал Ему возможность – не испытать непереносимые страдания надвигающейся революции, и особенно ужасную трагедию, постигшую Его Августейшую семью.

В 1918 году революционные власти сбросили в глубокую шахту Алапаевска живьём восемь арестованных офицеров, среди которых были три сына Великого Князя – Иоанн, Константин и Игорь. С ними была сброшена в шахту Елизавета Федоровна, которая сумела перевязать израненных многочисленными взрывами ручных гранат страдальцев, заброшенных злодеями в глубину шахты. Смерть не наступила мгновенно,

мученица-монахиня Елизавета и Августейшие страдальцы продолжали петь церковные молитвы и песнопения ещё некоторое время.

  

 

ГЛАВА – 7

 

Теперь настало время представить Вам моих родителей:

 

 

 image004

Отец – майор в Охранном Корпусе.

1941 год

 

Отец Михаил Матвеевич Ермаков, простой Донской казак, родился ноября 8-го, 1892 г.  вырос в Харькове, там он окончил медицинский факультет и стал военным врачом.

Он обладал высоким  ростом, располагал незаурядной физической силой, в студенческие годы занимался спортом, особо увлекался борьбой. Когда знаменитый борец Поддубный выступал в цирке Харькова, и вызывал желающих побороться с ним, отец под маской вышел на арену и успешно положил богатыря на лопатки. Отец считал эту победу своим высшим достижением.

Разразилась революция. Отец вступил в ряды Белой Армии в чине капитана и врачевал над раненными. На фронте он сам был ранен, и его вывезли в Египет, в госпиталь имени Английской Королевы. По выздоровлению английские доктора упрашивали его остаться у них работать в госпитале, но он им отказал и направился в Крым к генералу Врангелю.

На русской земле ему пришлось пережить три недели кошмара. Кругом разыгрывалась трагедия отступления, пароходы отходили перегруженные обездоленным народом,

отцу не удавалось на них попасть. Один из последних пароходов, полностью загруженный, отошёл от пристани и стал на рейд. Отец, не раздумывая, кинулся в волны и доплыл до корабля. Там ему бросили канат, и он был спасён.

 

МатьЗоя Павловна Юмашева, родилась Фев. года в Красноуфимске на Урале.

 

image006

 

Мать -1941 год

        

Отец её был черемисских кровей, закончил семинарию в Казани и служил батюшкой, отцом Павлом. Матушка его была русской и подарила ему троих детей. Старший сын был царским офицером. В первую Мировую войну он попал в немецкий плен, откуда дважды бежал. Моя будущая мать стала учительницей, удержать её дома было невозможно – она рвалась на фронт защищать вместе с братом своё Отечество. В Москве она окончила курсы сестёр милосердия, и просила её послать на фронт – в лазаретную летучку.

Начальство не давало ей разрешение по причине её маленького роста, да и выглядела она уж очень молодо. Тут вмешался граф Граббе, который услышал её горячую просьбу, и разрешил ей ехать на фронт (граф Граббе заведовал тогда Красным Крестом).

На фронте сестра милосердия Зоя Павловна Юмашева была награждена Георгиевским Крестом за храбрость.

В Добровольческой Армии она продолжала свою жертвенную службу, пока уже при эвакуации не заболела тифом. Её не бросили и на носилках внесли на пароход. Очнулась она на койке в русской больнице уже в Стамбуле, в одной госпитальной рубашке,  что составляло всё её богатство, вывезенное из России.

Бог не без милости, за её здоровьем стал присматривать военный врач, капитан Михаил Матвеевич Ермаков. Так было Господу угодно, вдали от горячо любимого Отечества, два много перестрадавших,  и достойных существа соединились воедино и стали мужем и женой. В Турции рождается мой старший брат Валентин в августе 1922 года.

Следующий этап жизни молодых родителей проходит в побеждённой Германии. Там молодому врачу дают возможность специализироваться, но жить в стране было невозможно из-за сумасшедшей дороговизны, и семья переселяется из Берлина в Париж.

Жизнь во Франции оказалась нелегкой, французы относились к русским холодно и свысока. Думать об устройстве по профессии вообще не приходилось, оставалось рассчитывать только на простую работу чёрнорабочего, не всегда находившуюся.

Отец трудился на фабрике Ситроена, работал таксистом, статистом в киностудиях, и на других мало оплачиваемых и неинтересных работах.

Этот период оказался сложнейшим и труднейшим в жизни моей матери. Отец пристрастился к картам, и ей пришлось пойти на работу подавальщицей в тогда популярные русские рестораны, оставляя маленького сына у французской домохозяйки.

Каждый вечер, как на работу, отец уходил в фешенебельный клуб – казино,  где полагалось быть во фрачной паре. Там он регулярно проигрывал буквально всё, что зарабатывал сам, и что зарабатывала мать. Он оказался неисправимым картёжником.

Эта отцовская болезнь продолжалась долго, справиться с собой он не мог. Но в один вечер ему сильно повезло, он выиграл так много денег, что, по его мнению, хватило бы ему и его детям на всю жизнь. В последний момент, к столу подсел американец, который его полностью обыграл. С тех пор, отец карты в руки не брал.

Можно понять состояние отца, ему надо было убираться подальше из Парижа, подальше от картёжного соблазна.

В благословенной Югославии, в Белграде, жил и работал по профессии доктор Чернозубов, близкий друг моего отца, к которому он и обратился за советом.

Было решено, что отец поедет в Сербию на разведку, а мама останется в Париже ждать вызова, и приедет с сыном, когда с работой всё будет налажено.

Белград отцу не понравился. После Парижа он ему показался деревней, и он пишет маме  «Не пакуйся, я скоро вернусь».

Папин друг рекомендует отцу поехать в Нови Пазар, посмотреть на возможное место работы врачом. Ясно, что душа отца искала выхода, она очень пострадала в Париже. Крайне необходимо было найти место и работу, где отец смог бы залечить свой недуг и этим искупить огромную вину перед всегда верной, любящей и понимающей его супругой.

Дикий, неразвитый, но с красивой природой край произвел большое впечатление на отца. Он осознал свою высокую миссию врача среди чужого, примитивного народа и направил следующее письмо маме: «Пакуйся, приезжай!»

Такой был почин новому, твердому решению доктора Михаила Матвеевича Ермакова – бросить свой якорь жизни именно в этом чужом захолустье, которое представляло собой полнейший контраст Парижу, во всех отношениях.

 

Настал благословенный период служения отца примитивному народу так, как это и подобало русскому доктору, давшему клятву Гиппократа. Сербский язык трудности не представлял, будучи славянским и близким к русскому. Отец со свойственной ему энергией взялся за дело установления  «Дома Народног Здравля», где больные лечились бесплатно, без всяких страховок, об этом беспокоилось государство.

 

image008

image010

 

Дом Народного здоровья

Доктор Чернозубов с семьёй, служащие, отец и Валя

 

Детство в родной Югославии. День моего рождения  – тридцатое июля 1928 года.

Воспоминания о счастливом детстве наводят на меня грусть и тоску, вызывая сильное желание перенестись туда, хотя бы мысленно,  в город моего рождения – в Нови-Пазар.

В те полудикие времена в городе жило всего лишь жителей, из которых 80%  были мусульмане. Малая прослойка православных состояла из сербов и десяток русских семей белых эмигрантов.

Надо указать, что сербы находились под турецким владычеством в течение пяти веков. Именно в этом историческом районе Рашка находилась древняя колыбель Сербии, сербы говорят «колевка Србие». Следы этой высокой культуры и цивилизации существуют и сегодня. Руины разрушенных монастырей, храмов свидетельствуют о страшной судьбе побеждённого народа, все эти века боровшегося за свою свободу. «Майка Русиjа» – Мать Россия освободила своих братьев славян от турецкого ига, но пострадала сама, трагически подпав под иго интернационального коммунизма.

Новым молодым государством управлял король Александр I  Карагеоргович, он получил своё воспитание и образование в Пажеском кадетском корпусе, в Санкт Петербурге. 

Всеми любимый король и Его народ чутко отозвались на ужасную трагедию, постигшую русских людей в кровавой мясорубке российской революции. Двери тогдашнего государства «Сербов, Хорватов и Словенцев» были широко открыты королём-рыцарем для русских беженцев. Он отдал приказ: «На земле сербской русские изгнанники должны чувствовать себя как дома, молиться в своих храмах, исполнять Русский гимн «Боже Царя храни». Учить молодёжь в своих русских школах, воспитывать в кадетских корпусах, носить формы царских времён. Отступившей Белой Армии велел охранять границы своего молодого государства и быть готовой к продолжению борьбы с врагом всего мира – Коминтерном».

 

 Король не признавал легитимности советской власти. Несмотря на тяжёлое политическое и материальное положение, в котором оказалось после Первой Мировой войны вновь созданное государство. Русским изгнанникам была предоставлена необходимая финансовая помощь, и особенно важная в те времена моральная поддержка.

Мудрый король понимал, что его стране сильно повезло приютить у себя высокообразованных русских людей, которые помогут ему поднять культуру сербского народа во всех отношениях, направлениях и уровнях. Мирное, братское сожительство двух славянских народов с большим успехом начало своё сосуществование.

Мировая закулиса не стерпела этого братского взаимоотношения, и совершила подлое убийство нашего покровителя, витязя короля Александра Первого. Это произошло в 1934 году во Франции, куда прибыл с визитом наш благодетель. Вся страна пребывала в страшном горе, особенно сильно переживали русские изгнанники, потеряв своего рыцаря-благодетеля.

Единственный в нашем городе радиоприёмник  был в семье Ермаковых. Мать выставила его на подоконник и пустила звук во всю мощь – быстро собралась толпа, на коленях, сербы и мусульмане, плача слушали обряд похорон любимого короля. В это же самое время наш отец находился в Белграде, он поехал принять участие в похоронах

Его Величества.

Отец возглавляет Дом Народного Здоровья, создаёт лечебницу, детскую клинику, строит единственную в городе душевую баню для горожан, разбивает парк. Он и его служащие после работы занимались рассаживанием деревьев, кустов, цветов и особых роз из королевского сада, за рассадой отец лично ездил в Белград. Садовые дорожки усыпались мелким щебнём из белого мрамора, который отец со своими служащими разбивали молотками на малюсенькие камушки (другого способа не было). Вскоре красивый парк со своими цветными клумбами и белыми дорожками установился и заблагоухал, став настоящим чудом города.

В крае бушевали разные заразные болезни, в сёлах из рода в род передавались венерические болезни, тёмный народ не доверял доктору и его медицине.

 

 

image012

               Семья Ермаковых на торговом базаре.

 

Край нуждался во всеобщей просветительной работе. Много труда было вложено отцом, чтобы добиться полного доверия и уважения к своей работе и от Министерства Здоровья в Белграде, и от жителей города и края.

 За 17 лет своей службы отец не взял себе ни одного дня отпуска. Пионерская работа русского доктора медицины была признана как в министерствах, так и в самом городе среди сербов, мусульман и русских. Успехи лечения приносили отцу большую  радость,

и приумножали его силы в борьбе с заразными болезнями. Отец боролся за повышение уровня жизни в городе и в окружающих сёлах. Доктора Сербии стали изучать его научный метод лечения.

Будучи бывшим военным, он поставил всю организацию на военную ногу. Он являлся ответственным начальником, которому следовало беспрекословно подчиняться.

Строгая дисциплина царила в Доме Народного Здоровья, где был установлен идеальный порядок.

В семье  преобладал домострой. Отец был строгим и не оказывал нам детям ласки, мне тогда казалось, что он нас особенно не любит. Мама была полной противоположностью: любвеобильная, ласковая, отзывчивая – она была олицетворением доброты к людям и животным. Мама полностью царила во всём, занималась нашим воспитанием, заставляла нас учить французский язык, и, когда время подошло, она повезла Валю в кадетский корпус в Белую Церковь. Это было лично её твёрдое решение – сделать из него кадета, будущего русского воина освободителя России, иначе и быть не могло! В это далёкое путешествие она захватила и меня. Со слов мамы, увидев нас в своём кабинете, генерал Адамович со страхом воскликнул:  «Неужели и карапузика оставляете мне!?»

Мне тогда было менее четырёх лет, но я запомнил генеральскую саблю, прислоненную в углу, а на ней белую фуражку.

 

image014

image016

Мама

Русские дамы в турецком одеянии

Алёша и Серёжа сидят в ногах

 

В Новом Пазаре сильное влияние матери в одинаковой степени распространялось и на сербок, и на мусульманок. Мать стала познавать, понимать и уважать их разные обычаи, в свою очередь они начали доверять её добрым советам, и постепенно воспринимать необходимые для них современные познания. Таким образом, между ними устанавливались крепкая, глубокая дружба и особое взаимное уважение.

Для смены настроения расскажу маленький анекдот – случай, который действительно произошёл  в папиной практике, до некоторой степени объясняющий местные нравы. 

Поглощённый работой доктор сидит за столом в своём кабинете, делает запись в журнале. Входит очередная пациентка – мусульманка в чадре.  Доктор, не смотря на неё, командует: «Раздевайся!» и продолжает дальше писать. Проходит некоторое время, и мусульманка перестаёт раздеваться. Обративший на это внимание доктор спрашивает её: «Почему же ты не раздеваешься»? Последовал ответ: «Ты не раздеваешься, поэтому я и престала раздеваться»!

Отец был ярым охотником и любителем домашних животных, он нам (детям) не дарил игрушки, но привозил подарки в виде молоденьких животных. Получали мы по паре, всегда обоих полов:  ягнят, козочек, поросят. Водились у нас также курочки, гуси и утки. Конечно же, у нас были и ангорские кошки, и породистые охотничье собаки, а в конюшне держали двух верховых лошадей и корову, от которой нам детям полагалось пить только что выдоенное парное молоко. Все животные были породистыми, с ними было приятно проводить время, не только кормить и чистить, но также их тренировать. Вообще, наше детство было счастливым и солнечным, оно приучало нас любить своих подопечных, заботиться о них, дружить с ними и быть ответственными за их хорошее поведение.

Мать очень хотела родить девочку, но к её большому разочарованию опять появился мальчик, зато отец был очень доволен. Назвали третьего сына Сергеем.

Даже дошло до того, что мама заручилась у цыганки удочерить только что родившуюся у неё дочку. Каждый год цыганский табор появлялся в нашем городе, и много лет подряд эта цыганка приносила свои рукоделия маме на продажу. Каждый год у ней на руках был новый красивый новорожденный ребёнок, в тот раз он был двенадцатый по счёту, и это была дочь. Мама взмолилась, упрашивая цыганку отдать ей новорожденную девочку на удочерение. Даже наш отец был согласен! Всё было сговорено, мать-цыганка была согласна. Пошли за отцом-цыганом, но когда он появился, то категорически воспротивился удочерению, эмоционально заявляя, что чужая жизнь для его дочки будет несчастливой. Конечно, мама и вся наша семья были очень разочарованы, что у нас не будет сестрёнки.

По установившемуся порядку отец после работы отдыхал у себя в спальне лёжа на кровати. Он всегда брал в руки газету и приказывал Салиху  (нашему слуге-мусульманину) принести к нему двух помытых маленьких поросёнка.

Беленьких, чистеньких, с розовыми курносыми носиками, отец клал их себе под каждую подмышку. Поросятам это очень нравилось, и они, счастливые, похрюкивали, доставляя этим отцу большое удовольствие. Вскоре у отца валилась газета из рук, и от всех троих раздавался спокойный и равномерный храп. Такое удовольствие долго не могло продолжаться: поросята быстро росли, и их пришлось выставить в большой двор. Бебик принадлежал Вале, а Чушка была Серёжиной и моей.  Свиньи оказались умными, и их тренировка доставляла нам несказанное удовольствие. Недалеко протекала река Йошаница с песчаным пляжем. Туда мы неслись вихрем наперегонки с нашими подопечными – это были самые серьёзные состязания в беге на скорость. На самом пляже наше удовольствие достигало кульминации, так как мусульманские дети в ужасе разбегались во все стороны от наших бегунов (по правилам их религии им вообще не полагалось дотрагиваться до свиней, считали это большим грехом).

В результате мы без всяких проблем пользовались всем пляжем, играли, плавали и гоняли по песку с нашими любимцами. Уставши от бега, мы и наши бегуны падали в горячий песок отдышаться и отдохнуть.

Прошло пару лет, и наши питомцы перестали бегать с нами, они здорово выросли и очень потолстели. В один прекрасный вечер мы были в гостях, а в те времена ничего и никогда не закрывалось на ключ. Вернувшись, домой, слышим шум в спальне, зажигаем там свет – и нам представляется незабываемая картина: Бебик и Чушка лежат в разломанной папиной кровати и счастливо похрюкивают. Вытурить их на улицу было нелегко.

Замечательно то, что они поднялись по ступенькам, открыли дверь в кухню, прошли через столовую, вошли в спальню и, вспомнив своё детство под папиной тёплой подмышкой, сумели влезть в кровать. Не выдержав, их сверхтяжелого веса кровать разломалась.

Трагедия произошла позже. По сербской традиции, полагалось держать свинью в хозяйстве до определённого возраста, а перед Рождеством нанимать к себе на дом мясников, специалистов заколоть свиней и разделать мясо на колбасы, сало и другие копчёные изделия.

Мне, 88-ми летнему старику, до сих пор больно об этом вспоминать, в ушах всё ещё слышится раздирающий вопль наших дорогих питомцев, Бебика и Чушки, которых постигла такая ужасная участь. Три мясника работали над их тушами весь день. Мы, дети, не могли дотронуться до подаваемых на стол блюд, изготовленных из наших любимцев. Нашему детскому горю и страданию не было конца.

Рассказ о собаках.

Отец завёл пару охотничьих собак – кобеля и суку, швейцарской породы. Им дали имена Лори и Нерка, оба отличались своим умом и ласковым характером, а также обладали сильным охотничьим инстинктом. Друзья-охотники хвалили наших собак, что льстило отцу. Шли годы, Лори заболел и умер. Нерка осталась одна, ей стукнул шестнадцатый год для собаки это предельный возраст.

У соседа охотника появился чудный пёс, который повадился прибегать в наш двор. И что вы думаете!? Нерка втюрилась в него – в её-то годы, и забеременела!

Подошёл с нетерпением ожидаемый нами вечер. У Нерки было своё место в конюшне, и мама отправилась туда помогать ей. Присутствовать нам при родах мать не разрешила. Пришлось сидеть на крыльце, ждать, и через весь сад орать: «Сколько щенят»? Первый ответ был: «Три, и ещё есть!», а закончилось это счастливое событие тем, что мы прыгали от радости: Нерка подарила нам тринадцать щенят!

Отец был в восторге от подарка и решил оставить себе всех щенят, которых мы потом выкармливали молоком из бутылок. Получилась необыкновенно красивая свора собак. Ходить на охоту с ними доставляло всем колоссальное удовольствие, особенно когда они гнали дичь: можно было заслушаться симфонией их лая. В одну из охот мы потеряли Тобика. На свет он появился последним, поэтому был меньше других ростом. Мы его безуспешно долго призывали и в конце концов решили, что Тобик, к нашему горю, наверное, погиб. Опечаленные, мы поехали домой. Прошло дней пять. Вдруг слышим – за оградой скулит Тобик. Радости не было конца! Он сам пришёл, покрыв расстояние более ста километров по диким горам. Лапы у него были все исцарапаны и в крови, наша мама тут же взяла его под свой надзор и лечение. Вся собачья семья возрадовалась блудному братику и наперебой усердно облизывала Тобика.

Лошади.

По казачьей традиции, казак без лошади не казак. Поэтому у Вали была кобыла Мери, арабской породы и белой масти, от неё он был без ума, и никому не позволял на неё сесть. У меня был конь Принц, босанской породы и гнедой масти. Он был меньше ростом, чем Мери, и обладал особым характером, который меня очень радовал.

Дело в том, что мы выезжали на реку купать наших лошадей без сёдел. Конечно, нам было приятно пофорсить, показать своё умение мчаться по пляжу на лошадях без сёдел.

Многие друзья просили дать им возможность поскакать верхом. Валька своей Мери никому не давал. Я же своего Принца с удовольствием предоставлял смельчакам, зная, что Принц их сбросит. Каждый раз он проделывал тот же самый приём: разлетится полным ходом, подогнёт голову под себя и застопорит. Вот тут-то бравый смельчак проделывал сальто через голову Принца  и приземлялся в песок. Слава Богу, никто себе шею не сломал, но смеху было всегда вдоволь.  Принца я особо полюбил за то, что он никого, кроме меня, на себе не признавал.

Казалось, что жизнь в изгнании наладилась, но папа с мамой,  да и все русские жители города, жили на чемоданах в надежде на скорое возвращение домой. Каждый Новый Год все русские собирались в нашей семье за застольем, отец просил всех встать и торжественно произносил первый тост:

«Следующий новый год обязательно отпразднуем у себя дома.

За Великую, Единую и Неделимую Россию, ура»!

Несмотря на беспредельную тоску по Родине, русский человек обладал особым свойством приспосабливаться к любой ситуации, и в каждой стране, куда его злая судьба загоняла. С Божьей помощью, расправив плечи, он первым делом строил храмы, где получал духовную силу, и находил себе утешение.

Находясь в изгнании, мы беззаветно любили потерянное Отечество – Матушку Россию, но никаких контактов или вестей от родных из враждебного СССР не могли получать. Мы знали, от друзей, что из-за установленного террора на Родине мы о судьбе родных знать ничего не могли – переписка могла им очень повредить.

Все надеялись, что ненавистный режим скоро падёт, и мы вернёмся к себе, в свою дорогую, любимую, свободную от коммунистов Родину.  У каждого русского, находящегося в изгнании, была и есть одна единственная идеология, которую мы никогда не теряли и свято хранили – Святую Русь!

С малых лет сказывалась у нас русская кровь и гены. Зачастую за своё русское имя приходилось драться с сербской и турецкой детворой, особенно было обидно, когда они нас дразнили «рус-купус», что впрочем, означало безобидное – «русский капуста». Вообще же с сербами и турчатами мы жили дружно.

Особую дружбу мы завели с соседями мусульманами, наши родители между собой также дружили. Каждый из нас имел своего ровесника, закадычного друга: у Вали был Сульё, у меня – Шабан, у Серёжи был Кемал. (В этой семье было ещё два сына и одна дочь).

Мы проводили наши детские игры на пляже. Пользуясь полной свободой, мы гоняли по горам и оврагам, играя в похожую на нашу игру –  «казаки-разбойники».

Однажды, наигравшись, мы расположились отдыхать на высокой скале над рекой Йошаница. Наша ватага состояла из нескольких мусульман, одного серба и меня – русса. Смотреть вниз с высокой скалы было страшно, и тут мы зачирикали, как воробьи, вызывающе спрашивая, хватит ли у кого смелости спрыгнуть вниз?

Кадро, турчонок постарше нас всех, самоуверенно заявил, что он помолится Аллаху, и с ним ничего не случится! Он стал на край обрыва, подняв руки кверху, сотворил молитву: «Аллах бесмилях» и бесстрашно слетел вниз. С ним, и вправду, ничего не случилось. Тут турчата загалдели: «Аллах велик»! Окружив меня, они стали вопить: «Русс, русс прыгай – твой Бог тебе не поможет»!!

Во мне всколыхнулось неодолимое желание постоять за свою Веру Православную, за свою Россию. Я почувствовал своим 8 летним детским умом, что это мой прямой долг, тут никакого вопроса не могло быть. Сознаюсь, что чувство страха я испытывал!  Став на край преисподней, я перекрестился и, сказав: «Боже, помоги!» не глядя вниз, я спрыгнул. Мне показалось, что я летел довольно долго, а когда приземлился, то услышал хруст в левой ноге и почувствовал, что сломал ногу. Мне жутко не повезло – я упал на зарытый в песке камень.

Как мне вспоминается, я не заорал. Мой испуг полностью исчез – я победил свой страх!

Я постоял за Веру Православную и за Россию! Впервые, в восемь лет моей жизни, я испытал сильное чувство гордости русского патриота – я не испугался!

Детвора побежала за мамой, и вскоре она прибежала с подушкой и служащими. Подушку подложили под ногу, и меня понесли домой. Мама действовала хладнокровно, позвала другого врача, не стала дожидаться папы, который в это время объезжал край с Министром Здоровья.

Мою ногу забинтовали с гипсом по бедро, и в школу я стал ходить на костылях. Нога моя быстро зажила, и вскоре я вернулся к моим прежним обязанностям и играм.

Первые четыре года (с шести до десяти лет) я учился в сербской школе на отлично.

С удивлением, теперь вспоминаю свою одновременную влюблённость в четыре девочки в моём в моём классе, одна из них была русской – Лялей Гусевой, мне тогда исполнилось 9 лет. Подавал надежду очень рано!

По воскресениям вся наша семья ходила в сербский Православный храм. Жизнь проходила спокойно и налажено, и мы стали чувствовать себя настоящими Ново-Пазарцами.

 

ГЛАВА – 8

 

Кадетский корпус.

 

После летних каникул настал долгожданный день. Мать стала снаряжать Валю и меня в кадетский корпус. Странновато, что отец в этом особенного участия не принимал, это было полностью обязанностью матери, с которой она по-деловому справлялась.

На автобусную станцию высыпала масса маминых подруг, сербок и мусульманок, они плача, прощались с нами. Особенно крепко обнимали меня. Тогда мне стукнуло только десять лет, и подруги укоряли маму в безрассудном решении: посылать сыновей в такую даль! Им было сложно понять мамино решение – патриотки России.

Валя был очень рад, когда автобус, в конце концов, тронулся. Меня  же душили слёзы, которые я с трудом старался сдерживать. В этот самый момент моё сердце с болью ойкнуло, сознавая, что я покидаю самое дорогое – маму и свой зверинец на очень долгое время.

Через 22 километра в городе Рашка мы пересели на поезд и отправились в длинную поездку на Белград. На следующий день мы пересели на Белоцерковский поезд, в котором я стал встречать и знакомиться со своими новыми одноклассниками.

Через несколько часов мы уже были у заветной цели. На перроне нас встретил с приветствиями одетый в царскую форму полковник Пограничный. Наш багаж разместили на телеге, которую тянул ослик Ходя. Нас, новичков, кое-как построили, и мы зашагали к корпусу.

 

image018

 

Здание кадетского корпуса

 

Вскоре впереди замаячило трёхэтажное громадное здание – я его не запомнил при моём первом посещении Белой Церкви много лет тому назад, когда Валька поступал в корпус.

Вот мы и внутри здания. Проходим через широкую швейцарскую, где нас радостно встречает в белом кителе без погон швейцар Эмиль. Подымаемся на третий этаж по широкой парадной лестнице, где стены расписаны картинами с изображениями зданий кадетских корпусов в России, а над картинами надпись: «Помните, чьё имя носите», тогда совсем не понятное нам изречение.  

Команду над нами  берёт дежурный по роте кадет Володя Кирей, он был в форме, с повязкой дежурного на рукаве, он был классом старше нас. Он привёл нас в спальню колоссальных размеров, где находились 36 кроватей с цигелями, на которых  были написаны наши имена. Найдя свою кровать, я поразился необыкновенным размером и закруглённостью матраса – туго набитого  соломой мешка. Мы положили свои чемоданы на табуретки, и Кирей повёл нас в цейхгауз, расположенный на том же этаже.

Там царствовал вахмистр Порфирий, с длиннющими усами и с солдатским Георгиевским крестом на груди, в широких шароварах с красными лампасами.

Своим опытным глазом, приглядываясь к каждому, он подбирал и выкладывал нам на руки обмундирование, нижнее бельё, простыни, одеяло, фуражку, шинель, ботинки  и умывальные принадлежности. На руках образовался большой ворох, и, перегруженные, мы зашагали обратно в уже нашу спальню.

Тут начались проблемы. Как застелить соломенного бегемота? Подоспел на помощь Кирей, он заявил: «Гонишь котлету» я его сразу не понял – что значит «гонишь»? А когда я понял, то дал ему согласие, и это значило, что на ужине моя котлета будет съедена Киреем. Он стал действовать: скинул на пол матрас – на железной кровати оказались три продольных доски. Среднюю доску он сбросил на пол – получилась продольная дыра. Положив матрас обратно на кровать, он стал на нём бешено прыгать. Матрас принял подобающую форму, и кровать была скоро правильно застелена.

Но возникла следующая проблема, за которую мне пришлось заплатить Кирею вторую котлету. Я удачно справился с привязыванием погон к гимнастёрке, надел форму, а вот чулок не мог найти. Кирей сказал, что «чулок никогда не будет, будешь носить портянки». За вторую котлету я научился заворачивать ноги в портянки, к чему позже быстро привык. Не знаю, сколько котлет заработал Кирей от остальных новичков в тот первый день нашего становления кадетами, но он нам очень помог во многом.

Спасибо тебе, Володя!

Через два дня съехались все 300 питомцев корпуса, здание стало жужжать, как улей.

Мы, новички, ещё не всё понимали, но почувствовали новую, жесткую, полную новых слов и суровых правил жизнь. На обед мы строем спускались в столовую, которая находилась на первом этаже. Проходя через роту Его Высочества, на втором этаже, я увидел Валю, который стоял уже в форме, вытянувшись перед проходящим строем.

Он эти два дня провёл в городе, и я увидел его впервые. Будучи сам в форме и в строю, я с радостью и гордостью помахал брату рукой. Он строго посмотрел на меня и подозвал к себе Кирея, который нами командовал, и что-то ему приказал.

Вернувшись в роту после обеда, я простоял по стойке смирно 30 минут штрафа под часами на стене у дежурной комнаты. В первый раз в жизни – по приказу моего брата!   Да, солидно, когда родной брат наказывает за махание рукой в строю – надо быть крайне осторожным! Я понял, что в моей жизни произойдут большие перемены, и вдруг мне очень захотелось быть дома с мамой, с Принцем и другими друзьями – животными.

Описывая подробно первые переживания в корпусе, я намереваюсь пояснить и защитить теорию раннего, в десятилетнем возрасте, отделения сына от материнской юбки. На эту тему существуют множество мнений и теорий. Якобы, отделение от матери в раннем возрасте очень вредно сказывается на малышах. Это мнение, к большому сожалению, можно услышать в сегодняшней России от высокопоставленных  глав в министерствах Обороны и Образования и от общества псевдо доброжелателей.

Многовековый, жизненный опыт в царских корпусах доказывал сущую правду по этому вопросу. Истина эта полностью подтвердилась и в семье Ермаковых, где воспитывались по чисто русской системе три брата, которая благотворно повлияла на всю их жизнь.

 Именно в десятилетнем, неиспорченном возрасте, идеально происходит присоединение к другой – новой семье, где вырабатываются новые особо важные ценности.

В кадетской семье избалованный эгоист-ребёнок быстро исчезает, на его место вступает подтянутый и отчётливый кадет, у которого появляются личные и групповые понятия о чести, достоинстве, ответственности, дисциплины, доверии и товариществе.

Рождается новое чувство – гордость своим погоном, своим выпуском, своим корпусом и своим Отечеством. Этот внедрённый с ранних лет кадетский дух остаётся с кадетом на всю его жизнь. Поначалу тоска по дому и по домашнему укладу жизни была велика. Особенно первые недели не хватало материнской ласки. Дома мама приходила в спальню перекрестить и поцеловать меня перед сном, я ласкался к ней, теребя прохладную мочку ее ушка. В корпусе, за неимением маминого ушка, я теребил мочку своего уха. Ночью не одна слеза была пролита втихомолку на подушки. Домой шли длинные письма, где некоторые мамины сынки просились забрать их домой, говоря, что кадетский уклад жизни им не подошёл.

Я также писал длинные письма, но домой не просился. Через несколько месяцев мои письма превратились в открытки, где я коротко писал каждую неделю: «Жив, здоров, Алексей Ермаков». Такое общение мама болезненно переживала, но добиться другой переписки, кроме открыток, она не смогла. Она поняла, что время у нас было расписано по минутам, и писать длинные письма было сложно.

 

image020

 

Славный XXVII выпуск с выигранным призом пения,

по правую руку воспитателя – Алексей Ермаков.

 

 image022

Подписи выпускников на обратной стороне

 

 

Наше непосредственное начальство было следующим:

Воспитателем  XXVII выпуска оказался полковник Пограничный по прозвищу «чемодан»,   он встречал нас на вокзале. Ему в помощники был назначен дядькой старший кадет Гришков (XX выпуска), его заменяли Думбадзе и Степанов. Командовал третьей ротой полковник Грещенко по прозвищу «гусар». Были и другие воспитатели – любимые нами капитаны Лавров и Трусов.

«Дядька». Опытом было достигнуто важное и весьма умное решение в системе воспитания – командовать первоклассниками назначали «дядьку», кадета старшей роты. Для малышей он становился старшим братом, с которым было легко проходить азы кадетского становления, делиться личными проблемами и принимать его братские советы. Он командовал строевыми занятиями, добивался точности исполнения всех команд, создавал у нас образцовую выправку. В свободное время с ним можно было поиграть в разные игры, которым он нас научил (слона, чижа, погоняю осла). Во время учебных занятий он уходил в свой класс, а в другое время и на ночь он оставался с нами, у него была своя маленькая комнатка, расположенная рядом с нашей спальней.

Для десятилетнего кадета дядька являлся незаменимым и самым уважаемым и почитаемым авторитетом, а также идеальным помощником офицера-воспитателя.

Дядька готовил нас к сдаче строевого экзамена, после сдачи, которого разрешалось ходить в городской отпуск. Из всего класса я один сдал экзамен с первого раза и получил разрешение отлучаться в отпуск по воскресениям. В следующее воскресение, надев парадную форму, я представился дежурному офицеру и обратился к нему с рапортом по случаю увольнения в отпуск. Тщательно осмотрев меня, офицер позволил мне идти в город.

В радостном настроении, грудь колесом, преисполненный гордости, я двинулся в город. На груди, между третьей и четвёртой пуговицами, я заложил четыре пальца правой руки в гимнастёрку и зашагал к  центру города. Не успел я пройти четыре квартала от корпуса, как по другой стороне улицы шёл мне навстречу кадет, на несколько классов старше меня. Как полагается, я отдал ему честь за четыре шага, поднял руку к козырьку, за два шага дёрнул голову лицом к кадету, пройдя его двумя шагами, опустил руку и повернул голову прямо. Всё это я проделал лихо, как мне показалось, без ошибок. Но вдруг он подозвал меня к себе. Перебежав улицу, я повторил процедуру отдания чести и стал, вытянувшись перед ним, с рукой у козырька.

Он разразился: «Ты чего шествуешь, как Наполеон, иди в корпус и явись к дежурному офицеру»! По началу, мне показалось, что он незаслуженно придрался ко мне. Позже, когда я остыл и поразмыслил, тогда я согласился с его оценкой.  Я действительно был переполнен гордыней и шествовал, как павлин. Надо быть скромным! Это был мне хороший урок на всю жизнь!

Ещё одна важная командная должность, о которой следует поговорить – это «старший» в классе. По истечении некоторого времени офицеры воспитатели выбирали кандидата на этот пост, учитывая отличное поведение кадета и его успехи по учению.                                   

Этот выбор иногда не совпадал с внутренним выбором всего класса, где кадеты неофициально выбирали своего вожака.

Двоевластия не происходило, так как выбранный классом вожак имел предпочтение над «старшим», выбранным «зверями» (кличка для воспитателей и преподавателей среди кадет). Идеально, когда оба назначения совмещались в одном кадете.

Эта традиция внутреннего, выборного самоуправления в кадетской семье оставалась с кадетами до конца их пребывания в корпусе. Последний 8-ой класс имел своих «генерала выпуска» и двух ассистентов – «полковников». Их неофициальная власть распространялась на весь внутренний уклад кадетской жизни всего корпуса. Может показаться, что такое двоевластие могло повредить корпусу, что официальная часть управления корпусной структурой  в лице директора-генерала, офицеров воспитателей и преподавателей будут сопротивляться такому внутреннему самовластию кадет. Наоборот, это подчеркивало чувство доверия и гармонии между воспитателями и воспитанниками.

Надо понять, что такое внутреннее самоуправление с ранних лет приучало кадет к групповому решению задач и проблем класса. Старший класса приводил эти решения в действительность, для чего от него требовались ответственность, дипломатия, контроль, и полное доверие всего выпуска.

В своём большинстве начальство наше были воспитанниками кадетских корпусов, что давало им полное понимание своих подопечных. «Звери» терпимо относились к нашим проказам и притворялись, что не замечают традиционных ночных парадов в главном зале, с передачей «звериады» следующему выпуску, а также исполнений других традиционных мероприятий.

 Но вернусь к славному XXVII выпуску. В нашем первом классе двоевластия не произошло: меня избрали старшим «звери», и мои одноклассники выбрали меня своим вожаком. Причиной этого послужило то, что учился я на пятёрках, за исключением математики, четвёрку я получил от полковника Даниила Д. Данилова, по прозвищу «Д в кубе». В конце года я получил золотые нашивки на погоны. По гимнастике я тоже шёл первым среди своих сверстников. Помогло моему выбору то, что мой брат Валя – восьмиклассник был одним из гимнастов знаменитой девятки корпуса, которая на гимнастических состязаниях страны брала первые призы.

 

 

image024

image026

Лучшие гимнасты корпуса в главном зале

Знаменитая девятка на соревновании, самый левый в первой тройке – Валентин Ермаков.

 

 

Братья Ермаковы, благодаря здоровому детству на природе с домашними животными, приученные к заботе о них, оказались более закалёнными к корпусной жизни, чем дети, проводившие своё детство в больших городах.

Мудрые родители, большое вам спасибо за золотое, не забываемое детство!!!

Подбор в кружки.

Согласно учебному плану, нас повели строем в большой парадный зал, где за роялем сидел полковник Пограничный. С правого фланга по одному, кадет подходил к роялю, наш воспитатель задавал тон, который следовало повторить. Таким способом он отбирал кадет со слухом и хорошими голосами и распределял их в корпусные хоры и оркестры.

Подошёл мой черёд. Был сделан один единственный удар по клавишу, прозвучал тон, который я повторил. Полковник Пограничный просто отмахнулся от меня так, как отмахиваются от мухи. Я и раньше знал, что слон наступил мне на ухо, поэтому не был в обиде за поставленный правильный диагноз – к пению не годен!

Зато преподаватель рисования господин Александров, по прозвищу «блоха», признал во мне талант к рисованию и поместил меня в кружок художников, где я занимался рисованием вместе со старшими кадетами, от которых набрался много знаний.

Прогноз дорогого «блохи» был постановлен правильно, умение рисовать в будущем дало мне возможность стать неплохим архитектором.

Выбор нашего батюшки, Отца Антония Бартошевича, принять меня в церковники ещё в старом здании корпуса, был самым радостным событием для меня.  В алтаре, за перегородкой в стене, была вмурована печурка, где я разжигал угли для кадила, которое я подавал Отцу Антонию в нужные моменты службы. В другие минуты я наблюдал за горячо молящимся батюшкой и старался сам находиться в молитвенном настрое.

В те времена, да и вообще, кадеты всегда были голодными, хотя кормили нас прилично. Мой одноклассник Саша Попов часто получал из дому посылки – его мама была сербкой и жила в районе, где можно было приобрести колбасы, сало и всякую другую вкуснятину. Как полагается по традиции, кадет должен делиться. Саша так и поступал – нёс свою очередную посылку в спальню и там делился со всеми.

Во время службы Шура Перекрестов и Саша Попов стояли на свечах. Когда было можно, Саша заходил ко мне за перегородку отдохнуть. Однажды он вытянул из кармана длиннющую колбасу, которую при дележе посылки оставил себе. Он разрезал её пополам и дал половину мне. Было решено поджарить колбасу над углями для кадила. Получилось зверски вкусно, и мы слопали всю колбасу с большим удовольствием. Я не сообразил, что капающий  с колбасы на угли жир начнет вкусно пахнуть.

Заправив кадило углями, я его подал батюшке, который стал им кадить. По окончании службы Отец Антоний ничего мне не сказал. Мы, церковники, закончили уборку в алтаре, поставили на место перегородку – высокие доски с нарисованным на них московским Кремлём.

Вернувшись в роту, там мы только и слышали болтовню о том, «как вкусно батюшка кадил»! Тут уместно подчеркнуть, что Закон Божий был в программе образования на первом месте, преподавателем был наш батюшка – отец Антоний Бартошевич.

Каждодневно кадеты пели в строю утреннюю молитву, в столовой пели молитвы до и после завтрака, обеда и ужина, и «Отче Наш и Спаси Господи» вечерняя молитва перед сном пелась также в строю. Каждую субботу и воскресение на всенощной и литургии весь корпус был построен в церкви, кроме нескольких кадет – буддистов (калмыки), и мусульман (кавказцев).

Над кроватями, на каждом цигеле, был крючки, на которых висели маленькие иконки, привезенные из дому. После укладки и осмотра дежурным офицером порядка в спальне: одинаково сложенного аккуратной стопкой одежды на табуретках, 1-бляха свёрнутая, 2-брюки сложенные квадратом, 3-гимнастёрка сложенная квадратом, 4-нижнее бельё кальсоны и рубаха – сложенные квадратом, все квадраты должны быть без  складок и одинакового размера. Если стопка одежды не была аккуратно сложена, тогда дядька валил всё, включая и табуретку на лежащего под одеялом кадета.  Тот должен был складывать всё с начала. В спальнях тушился свет и зажигался ночник (голубая лампочка). В полумраке многие кадеты на своих кроватях становились на колени и молились перед иконками своим святым. Совершенно натурально кадет с ранних лет воспринимал единого Господа Бога и свою Веру Православную как высшее начало всех начал. Мы получали личное евангелие с надписью в подарок от «Отца всех кадет» нашего  шефа – великого князя Константина Константиновича:

                        

Пусть эта книга священная

Спутница вам неизменная

Будет везде и всегда

Пусть эта книга спасения

                Будет вам утешением

                В годы борьбы и труда.

 

В программе предметов изучения требовалось учить четыре языка: русский, сербский, латынь и один из двух – французский или немецкий. Наш класс состоялся из 36-ти кадет, 35 выбрали немецкий, один Бурлака выбрал французский. Полковник Скалон преподавал французский ему одному целый урок. Мы, дураки, сочувствовали бедному Бурлаке, мол, целый урок тебя преподаватель мучает. Через два года Бурлака говорил на прекрасном французском языке, а мы, 35 тупых балбесов, по-немецки не говорили ни бум-бум.

Мастерские.

Помимо гимнастических кружков, в корпусе существовал целый ряд кружков разных специальностей. Участие в этих кружках было на добровольных началах, и в них входили главным образом те кадеты, которые не состояли ни в оркестрах, ни в хорах, так как у певчих и у музыкантов добрая часть свободного времени была занята спевками или сыгровками.

 

 

Струнный оркестр корпуса

 

Военная прогулка с оркестром

 

В кружках кадеты приобретали основные понятия о разных ремёслах, что впоследствии многим пригодилось. Участие в кружках принимали кадеты всех классов одновременно. Ввиду множества кружков, общее количество кадет в каждом отдельном кружке было небольшим: пять-десять человек. Вспоминается переплётный кружок, где кадеты прекрасно переплетали изношенные старые учебники, а также делали для себя или в обмен за коржи и котлеты альбомы, пользовавшиеся большим успехом у остальных кадет. В столярном кружке мастерили киоты, рамки для картин, полки, табуретки и починяли мебель. В сапожной мастерской чинили обувь.  В слесарной мастерской работали по металлу. В фотографическом кружке состояли главным образом кадеты, имевшие собственные фотоаппараты. Корпусным фотографом и заведующим кружком был полковник Барышев. Здесь занимались проявкой фильмов и печатанием фотографий. Ежегодно делались снимки всех выпусков, всех постановок театрального кружка и прочих важных корпусных событий. Большой фотографический аппарат, которым всё это снималось, был допотопным устаревшим орудием, в котором использовались стеклянные негативы. Снимки делались с магнием, иногда получалась осечка, к удовольствию кадет.

Тем не менее, все снимки оказывались прекрасного качества.

После всех трагедий с корпусом, неизвестно куда девались, деревянные ящички со стеклянными негативами, ведь там была заснята вся наша кадетская жизнь! ( Где то в Белой Церкви эти  ящички могут ещё храниться, я старался их найти, но безуспешно).

Помимо кружков на ремесленной основе, у нас были кружки художественные. К таким следует отнести иконописный, рисовальный, и театральный кружки.

Иконописный кружок вёл корпусной священник, архимандрит Антоний (впоследствии архиепископ Женевский). Под его руководством кадетами были написан ряд прекрасных икон. В моё время в кружке были Олег Толстой, царство ему небесное (внук писателя Льва Толстого и отец Петра Толстого – ведущего программы «Политика» на первом канале Российского телевидения), Олег, Ауе и я.

Отец Антоний учил нас по старинке. Начинали мы с молитвы, потом растирали пальцем в ракушках краски на желтке яйца, на заранее приготовленных досках накладывали рисунок и начинали писать красками. Я очень жалею, что военные события не позволили нам продолжать заниматься иконописью с дорогим отцом Антонием, царство ему небесное.  В прошлом существовал Константиновский литературный – художественный кружок, в котором кадет III класса (IX выпуска) Борис Ушаков, скончавшийся в 1923 году, оставил нам следующее стихотворение:

 

                          Мы Русские люди, мы люди «изгнания»;

                          Потомки семей храбрецов, –

                          Мы изгнаны с Родины без страданья

                          За грешные нравы отцов.

 

                         Ушли мы, сражаясь, ушли мы, страдая,

                         С просторов Великой Земли.

                         О, Русь, наша Мать! О, Россия родная,

                         Сыновним молитвам внемли.

 

                         Ты слышишь, о чём говорят те молитвы:

                         Мы снова готовы схватиться за меч,

                         Готовы мы вынести новые битвы,

                         Готовы за Родину лечь.

 

                        Чу, слышится стон из души наболевшей, –

                        То голос из Русской груди.

                        Россия! Мы слышим! Твой вопль долетевший

                        Позвал нас. Страдалица, жди!

 

                        В поход! Собирайтесь! Гусары, уланы,

                        Скорей становитесь в ряды!

                        Уж веют знамёна, трещат барабаны,

                        Уж видятся схваток следы…

 

                       Но всё это грёзы, всё это мечтанья,

                       Мечты наболевшей души…

                       Мы – Русские люди, мы люди изгнания,

                       Вдали от России, в глуши.                          

 

Борис Ушаков, сентябрь 1923 г.

                                                                        

Время от времени появлялись новые кружки. Так в 1942 году образовался кружок                    «К познанию России», где кадетами читались доклады и писались статьи  на темы, связанные с прошлым нашей дореволюционной Родины. На эти доклады приглашались не только кадеты, но и персонал корпуса.  Кроме того, строевые занятия, всякие спортивные  состязания и игры занимали много времени. Каждый день кадета был полностью занят.

Планомерно с ранних лет вырабатывалось кадетское мировоззрение и высокое чувство ответственности и патриотизма. Устанавливались нерушимые понятия: достоинство, кадетская честь, доверие, гордость образцовым кадетским строем, спортивными и гимнастическими командами; гордость своим корпусом и своим Отечеством.

Тут важно отметить, что уравниловки в корпусе не существовало! Наоборот, офицеры воспитатели, как отцы, присматриваясь к своим подопечным, распознавали в них таланты. Соответственно поощряли и советовали кадетам, в каком направлении каждому пойти. Репетиции и приготовления к торжествам и праздникам забирали наше свободное время, но всё это происходило с большим рвением, желанием блеснуть своим дорогим корпусом. Особенно важно было показать себя на ежегодном торжественном праздновании корпусного праздника – Святого Благоверного Князя Александра Невского 6-го декабря, на который съезжались высокие представители короля, званые гости, военное начальство как русское, так и сербское, родители и окончившие корпус кадеты.

Валя и я получали письма из дома только от мамы, папа мало принимал в этом участия, будучи очень занятым. Мне тогда казалось, что отец был мало заинтересован нашей жизнью в корпусе. И вот настал долгожданный день корпусного праздника, к которому все так усердно готовились. Не  буду описывать всех деталей торжеств этого дня, опишу только сильнейшее чувство, которое тогда захватило меня, и волнует, по сей день.

Весь батальон корпуса был построен  в коридоре роты Его Высочества. На правом фланге построились оркестр и кадеты, окончившие корпус. Они приехали побывать в родном гнезде, из которого вылетели, расправив свои мощные крылья. Их набралось целый взвод: кто в форме югославского офицера, кто в штатском, в черных костюмах с малиновыми галстуками (цвет нашего погона).

Кадеты в парадных формах, пуговицы и бляхи блестят, как солнце, выражения лиц весёлое, но без улыбок. Равнение строя идеальное. После полагающихся команд, встречи директора корпуса, рапортов, слышится приглашение гостям распределиться перед фронтом строя.

Не поворачивая головы, скосив глаза направо, я увидел группу гостей, идущих с правого фланга к середине строя. Среди них, на голову выше всех, шёл мой отец. Высматривая меня, он прошёл к левому флангу и, найдя меня в первой шеренге, стал напротив. Его появление было совершенно неожиданным. Уже правильно обученный, я не подал виду, что его вижу. Блестяще прошли все церемонии, пение гимнов и речи. Первыми торжественным маршем маршировали бывшие кадеты, за ними отлично прошёл повзводно наш батальон, после чего нас распустили.

Я подбежал к отцу и обнял его. Целуя меня, он рыдал, не скрывая своих слёз (чего я раньше никогда не видел). В его крепких объятиях я почувствовал всем своим нутром, что отец нас, своих сыновей, любит крепко-крепко, по-своему, но по-настоящему!

image032

Отец, Валя и я

 

Отец остался под большим впечатлением от всего виденного. Это была его первая поездка в кадетский корпус, где он очутился в микрокосме любимой царской России.    Где хранились русские дух, быт и традиции – всё это тронуло отца до глубины души.                     Он увидел и услышал не только Зорю с церемонией, торжественный парад. Вечером он услышал наш концерт с выступлениями солистов, двух хоров, оркестров, выступления старших гимнастов на брусьях и младших с вольными движениями, а в заключение был шикарный бал с институтками в белых пелеринках. Да, отец пролил слезу, побывав в своей родной стихии, в своей родной императорской России. Он увидел и понял, что Святую Русь кадеты крепко хранили в своих сердцах на всю жизнь!

Впоследствии отец всем своим друзьям и знакомым докладывал о пережитом в корпусе и советовал всем непременно посылать своих сыновей в кадетский корпус.

 

Мы, помня Родину, чье имя в сердце носим,

Входя по праздникам в зал корпуса – наш храм,

Христа коленопреклоненно просим:

Дать крепости и сил духовных нам

В молитве бодрствовать, хотя бы час единый,

Изгнания все скорби перенесть

И, сохранивши верность, долг и честь,

Придти к Отчизне радостной годиной.

А в дни ученья, лекций и бесед,

Когда алтарь скрыт башнями Кремля,

Зал для собравшихся сюда кадет,

Что на чужбине – Русская Земля.

Со стен глядит портретов длинный ряд

Что сердцу русскому близки и святы,

И думы в зале Родиной богаты,

В нём арки, как живые говорят:

Храните к прошлому любовь, кадеты,

Задумайтесь над истиной одной:

«Сильна лишь та страна, которая заветы

Чтит свято старины родной».

«Рассеяны вы вихрем грозной бури,

Но не расторгнуты между собой».

За Родину пойдёте дружно в бой

И свет увидите родной лазури.

Но будьте верны девизу своему:

«Жизнь – Родине, а чести – никому»,

«Один и тот на ратном поле – воин»,

«Кто в битве храбр – бессмертия достоин».

От злобных сил избавится Москва,

Свою любовь и мысли к ней направьте,

И над Кремлём стоящие слова

Исполнятся: «Не в силе Бог, а в правде».

 

Дабы не создавалось впечатление, что мы росли «пай мальчиками», нужно сказать, что бывали у нас (в младшей роте) бои с подушками в спальнях. По команде старшего класса, как мачты, спускались на сторону цигеля, и начинался протяжный бой. В азарте мы не замечали, как распадались кровати. Офицеры-воспитатели иногда давали нам шанс побеситься и, якобы, не замечали происходящего. После боя вся спальня общими усилиями быстро приводилась в идеальный порядок. Наши офицеры-воспитатели прекрасно понимали психику кадета и знали, каким  образом обуздать наши проказы.

Тут вставлю ремарку и мою положительную оценку больших спален, где весь выпуск спит вместе. Мы росли одной большой братской семьёй, что делало нас братьями на всю жизнь. В больших спальнях вырабатывался спартанский дух и кадетская спайка. Стыдливость своих тел улетучивалась. Там можно было не только пошалить, но и наказать виновного, устроив ему всем классом самосуд – «тёмную». Виновный накрывался одеялом с головой, после чего каждый должен был его шлёпнуть бляхой. Справедливости ради, надо сказать, что такое случалось весьма редко.

Совместная жизнь в большой спальне учит многому, развивается коллектив –  кадеты учатся друг у друга, создаётся вечная дружба.

В отличие от Президентских кадетских училищ, где считают большим достижением предоставлять отдельную комнату со всеми удобствами на двух кадет. С какой целью, собезьянничали и позаимствовали на западе эти понятия о комфорте?! Это колоссальное упущение в выковывании характера, чувства братства и локтя среди кадет.

Товарищ нынешний начальник – это позор не понимать, и не знать азов кадетского воспитания. Зачем называть эти училища кадетскими, да вдобавок ещё и Президентскими?!

В системе кадетского воспитания самым страшным наказанием было снятие погон – это делал сам директор кадетского корпуса. Выстраивалась рота, командир роты рапортовал его превосходительству. Директор здоровался с ротой и велел читать приказ о наказании, после чего он призывал виновного к себе. Происходила трагедия – срывались погоны с плеч! Кадету без погон приказывалось стать за левым флангом, и маршировать, держа дистанцию в 8-ем шагов. В столовой и в классах ему было велено сидеть отдельно. Всем кадетам приказывалось не общаться с ним до тех пор, пока ему не вернут погоны.

Другие наказания заключались в том, чтобы определённое время стоять на штрафу по стойке смирно под фуражкой (с рукой у козырька), под винтовкой. Также всыпали наряды вне очереди по уборке классов, коридора, спален и уборных. В зависимости от степени наказания по несколько нарядов подряд. Уборка в корпусе велась добросовестно кадетами. Чистота и порядок были образцовыми.

Теперь расскажу о полковнике Карпове, по прозвищу Карпуша. В нашей столовой стояли длинные столы, и во главе стола было место для дежурного офицера. На другом конце стола сидел – старший класса, а по обе стороны от нас располагалось по четыре кадета.

В этот день дежурил Карпуша – он обходил  столы и наблюдал за порядком. Я заметил, как один из правофланговых балбесов поймал в воздухе муху и раздавил её на ложке Карпуши. Подали бочонки с борщом, стали разливать всем борщ и налили его  в тарелку дежурного офицера, который продолжал ходить по столовой. Другой проказник схватил солонку (они у нас были большие) и всыпал полсолонки в тарелку Карпуши.

Я понял, что нас всех теперь накажут, принимая во внимание, что проказник не сознается, так как у него был кол по поведению, а другие его не выдадут, зная, что ему грозит выгон из корпуса. Подошёл Карпуша, сел на своё место, снял фуражку и взялся за ложку.

Он размешал борщ, попробовал его, попросил передать солонку, досолил и, не подав виду, всё съел. Конечно, после такого номера наши шалуны стали особо уважать Карпушу и больше не досаждали ему своими проказами. Вот какими высокими психологами были наши дорогие воспитатели.

 

 

image001[3]

 ПОМНИТЕ, ЧЬЁ ИМЯ НОСИТЕ!

 

ГЛАВА 2                        

 

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ КОНСТАНТИН КОНСТАНТИНОВИЧ РОМАНОВ – ОТЕЦ ВСЕХ КАДЕТ, наказывал нам жить, служить и творить ВО ИМЯ ДОБЛЕСТИ ДОБРА И КРАСОТЫ.                                                                         

Этот девиз стал путеводной звездой в моей бурной жизни. Я уверен, что он послужит спасательным маяком молодому поколению кадет сегодняшней России, указывая им на вернейший и самый правильный путь высокого служения Отечеству. Отец всех кадет являлся в системе кадетского воспитания величайшим примером для офицеров-воспитателей, педагогов и самих кадет. Его светлый облик призывал и продолжает призывать кадет к жертвенному подвигу. Этот дух, заложенный с детских лет, необходимо возродить в кадетах и сегодня. Россия нуждается в героях-патриотах в сложное и опасное время надвигающейся войны. Отчизне нvcужен пример, на который народ будет с благоговением смотреть и набираться сил. Эту силу мы обретём, почитая память Великого Князя Константина Константиновича.

            

КАДЕТУ

(сонет)

Хоть мальчик ты, но сердцем сознавая

Родство с великой воинской семьей,

Гордишься ей принадлежать душой.

Ты не один – орлиная вы стая.

Настанет день, и, крылья расправляя,

Счастливые пожертвовать собой,

Вы ринетесь отважно в смертный бой…

Завидна смерть за честь родного края!

Но подвиги и славные дела

Свершать лишь тем, в ком доблесть расцвела.

Ей нужны труд, и знанья, и усилья

Чтоб мог и ты, святым огнём горя,

Стать головой за Русь и за Царя,

Пускай твои растут и крепнут крылья!

КР  (Отец всех кадет)

 

 «Вы ринетесь отважно в смертный бой» но Отец всех кадет требовал «Но подвиги и славные дела свершать лишь тем, в ком доблесть расцвела. Ей нужны труд, знанья и усильяПускай твои растут и крепнут крылья!»

Великий Князь вырастил пять сыновей, всех пятерых воспитывал в разных кадетских корпусах: Иоанна 27 лет, Гаврила 26 лет, Константина 23 года, Олега 21 год, Игоря 20 лет.

Настал день, и «счастливые пожертвовать собой» все пять сыновей, «расправив окрепнувшие крылья», ринулись со своими полками на действующий фронт первой мировой войны 1914 года. Славный род Константиновичей указал этим действием достойный пример всем патриотам России!

                                                                                     «Стать головой за Русь и за Царя!»

 

В конной атаке был смертельно ранен четвёртый, любимый сын Олег. Он умер на руках у Отца в госпитале в городе Вильно. Герою Отец успел вручить Георгиевский крест.               

Трагедии военных действий в армии, волнение в народе, потеря талантливого сына не могли не отразиться на болезненном здоровье Великого Князя. В 1915 году Господь Бог призвал к себе душу Великого Князя Константина Константиновича. Этим дал Ему возможность – не испытать непереносимые страдания надвигающейся революции, и особенно ужасную трагедию, постигшую Его Августейшую семью.

В 1918 году революционные власти сбросили в глубокую шахту Алапаевска живьём восемь арестованных офицеров, среди которых были три сына Великого Князя – Иоанн, Константин и Игорь. С ними была сброшена в шахту Елизавета Федоровна, которая сумела перевязать израненных многочисленными взрывами ручных гранат страдальцев, заброшенных злодеями в глубину шахты. Смерть не наступила мгновенно,

мученица-монахиня Елизавета и Августейшие страдальцы продолжали петь церковные молитвы и песнопения ещё некоторое время.

  

 

ГЛАВА – 7

 

Теперь настало время представить Вам моих родителей:

 

 

 image004

Отец – майор в Охранном Корпусе.

1941 год

 

Отец Михаил Матвеевич Ермаков, простой Донской казак, родился ноября 8-го, 1892 г.  вырос в Харькове, там он окончил медицинский факультет и стал военным врачом.

Он обладал высоким  ростом, располагал незаурядной физической силой, в студенческие годы занимался спортом, особо увлекался борьбой. Когда знаменитый борец Поддубный выступал в цирке Харькова, и вызывал желающих побороться с ним, отец под маской вышел на арену и успешно положил богатыря на лопатки. Отец считал эту победу своим высшим достижением.

Разразилась революция. Отец вступил в ряды Белой Армии в чине капитана и врачевал над раненными. На фронте он сам был ранен, и его вывезли в Египет, в госпиталь имени Английской Королевы. По выздоровлению английские доктора упрашивали его остаться у них работать в госпитале, но он им отказал и направился в Крым к генералу Врангелю.

На русской земле ему пришлось пережить три недели кошмара. Кругом разыгрывалась трагедия отступления, пароходы отходили перегруженные обездоленным народом,

отцу не удавалось на них попасть. Один из последних пароходов, полностью загруженный, отошёл от пристани и стал на рейд. Отец, не раздумывая, кинулся в волны и доплыл до корабля. Там ему бросили канат, и он был спасён.

 

МатьЗоя Павловна Юмашева, родилась Фев. года в Красноуфимске на Урале.

 

image006

 

Мать -1941 год

        

Отец её был черемисских кровей, закончил семинарию в Казани и служил батюшкой, отцом Павлом. Матушка его была русской и подарила ему троих детей. Старший сын был царским офицером. В первую Мировую войну он попал в немецкий плен, откуда дважды бежал. Моя будущая мать стала учительницей, удержать её дома было невозможно – она рвалась на фронт защищать вместе с братом своё Отечество. В Москве она окончила курсы сестёр милосердия, и просила её послать на фронт – в лазаретную летучку.

Начальство не давало ей разрешение по причине её маленького роста, да и выглядела она уж очень молодо. Тут вмешался граф Граббе, который услышал её горячую просьбу, и разрешил ей ехать на фронт (граф Граббе заведовал тогда Красным Крестом).

На фронте сестра милосердия Зоя Павловна Юмашева была награждена Георгиевским Крестом за храбрость.

В Добровольческой Армии она продолжала свою жертвенную службу, пока уже при эвакуации не заболела тифом. Её не бросили и на носилках внесли на пароход. Очнулась она на койке в русской больнице уже в Стамбуле, в одной госпитальной рубашке,  что составляло всё её богатство, вывезенное из России.

Бог не без милости, за её здоровьем стал присматривать военный врач, капитан Михаил Матвеевич Ермаков. Так было Господу угодно, вдали от горячо любимого Отечества, два много перестрадавших,  и достойных существа соединились воедино и стали мужем и женой. В Турции рождается мой старший брат Валентин в августе 1922 года.

Следующий этап жизни молодых родителей проходит в побеждённой Германии. Там молодому врачу дают возможность специализироваться, но жить в стране было невозможно из-за сумасшедшей дороговизны, и семья переселяется из Берлина в Париж.

Жизнь во Франции оказалась нелегкой, французы относились к русским холодно и свысока. Думать об устройстве по профессии вообще не приходилось, оставалось рассчитывать только на простую работу чёрнорабочего, не всегда находившуюся.

Отец трудился на фабрике Ситроена, работал таксистом, статистом в киностудиях, и на других мало оплачиваемых и неинтересных работах.

Этот период оказался сложнейшим и труднейшим в жизни моей матери. Отец пристрастился к картам, и ей пришлось пойти на работу подавальщицей в тогда популярные русские рестораны, оставляя маленького сына у французской домохозяйки.

Каждый вечер, как на работу, отец уходил в фешенебельный клуб – казино,  где полагалось быть во фрачной паре. Там он регулярно проигрывал буквально всё, что зарабатывал сам, и что зарабатывала мать. Он оказался неисправимым картёжником.

Эта отцовская болезнь продолжалась долго, справиться с собой он не мог. Но в один вечер ему сильно повезло, он выиграл так много денег, что, по его мнению, хватило бы ему и его детям на всю жизнь. В последний момент, к столу подсел американец, который его полностью обыграл. С тех пор, отец карты в руки не брал.

Можно понять состояние отца, ему надо было убираться подальше из Парижа, подальше от картёжного соблазна.

В благословенной Югославии, в Белграде, жил и работал по профессии доктор Чернозубов, близкий друг моего отца, к которому он и обратился за советом.

Было решено, что отец поедет в Сербию на разведку, а мама останется в Париже ждать вызова, и приедет с сыном, когда с работой всё будет налажено.

Белград отцу не понравился. После Парижа он ему показался деревней, и он пишет маме  «Не пакуйся, я скоро вернусь».

Папин друг рекомендует отцу поехать в Нови Пазар, посмотреть на возможное место работы врачом. Ясно, что душа отца искала выхода, она очень пострадала в Париже. Крайне необходимо было найти место и работу, где отец смог бы залечить свой недуг и этим искупить огромную вину перед всегда верной, любящей и понимающей его супругой.

Дикий, неразвитый, но с красивой природой край произвел большое впечатление на отца. Он осознал свою высокую миссию врача среди чужого, примитивного народа и направил следующее письмо маме: «Пакуйся, приезжай!»

Такой был почин новому, твердому решению доктора Михаила Матвеевича Ермакова – бросить свой якорь жизни именно в этом чужом захолустье, которое представляло собой полнейший контраст Парижу, во всех отношениях.

 

Настал благословенный период служения отца примитивному народу так, как это и подобало русскому доктору, давшему клятву Гиппократа. Сербский язык трудности не представлял, будучи славянским и близким к русскому. Отец со свойственной ему энергией взялся за дело установления  «Дома Народног Здравля», где больные лечились бесплатно, без всяких страховок, об этом беспокоилось государство.

 

image008

image010

 

Дом Народного здоровья

Доктор Чернозубов с семьёй, служащие, отец и Валя

 

Детство в родной Югославии. День моего рождения  – тридцатое июля 1928 года.

Воспоминания о счастливом детстве наводят на меня грусть и тоску, вызывая сильное желание перенестись туда, хотя бы мысленно,  в город моего рождения – в Нови-Пазар.

В те полудикие времена в городе жило всего лишь жителей, из которых 80%  были мусульмане. Малая прослойка православных состояла из сербов и десяток русских семей белых эмигрантов.

Надо указать, что сербы находились под турецким владычеством в течение пяти веков. Именно в этом историческом районе Рашка находилась древняя колыбель Сербии, сербы говорят «колевка Србие». Следы этой высокой культуры и цивилизации существуют и сегодня. Руины разрушенных монастырей, храмов свидетельствуют о страшной судьбе побеждённого народа, все эти века боровшегося за свою свободу. «Майка Русиjа» – Мать Россия освободила своих братьев славян от турецкого ига, но пострадала сама, трагически подпав под иго интернационального коммунизма.

Новым молодым государством управлял король Александр I  Карагеоргович, он получил своё воспитание и образование в Пажеском кадетском корпусе, в Санкт Петербурге. 

Всеми любимый король и Его народ чутко отозвались на ужасную трагедию, постигшую русских людей в кровавой мясорубке российской революции. Двери тогдашнего государства «Сербов, Хорватов и Словенцев» были широко открыты королём-рыцарем для русских беженцев. Он отдал приказ: «На земле сербской русские изгнанники должны чувствовать себя как дома, молиться в своих храмах, исполнять Русский гимн «Боже Царя храни». Учить молодёжь в своих русских школах, воспитывать в кадетских корпусах, носить формы царских времён. Отступившей Белой Армии велел охранять границы своего молодого государства и быть готовой к продолжению борьбы с врагом всего мира – Коминтерном».

 

 Король не признавал легитимности советской власти. Несмотря на тяжёлое политическое и материальное положение, в котором оказалось после Первой Мировой войны вновь созданное государство. Русским изгнанникам была предоставлена необходимая финансовая помощь, и особенно важная в те времена моральная поддержка.

Мудрый король понимал, что его стране сильно повезло приютить у себя высокообразованных русских людей, которые помогут ему поднять культуру сербского народа во всех отношениях, направлениях и уровнях. Мирное, братское сожительство двух славянских народов с большим успехом начало своё сосуществование.

Мировая закулиса не стерпела этого братского взаимоотношения, и совершила подлое убийство нашего покровителя, витязя короля Александра Первого. Это произошло в 1934 году во Франции, куда прибыл с визитом наш благодетель. Вся страна пребывала в страшном горе, особенно сильно переживали русские изгнанники, потеряв своего рыцаря-благодетеля.

Единственный в нашем городе радиоприёмник  был в семье Ермаковых. Мать выставила его на подоконник и пустила звук во всю мощь – быстро собралась толпа, на коленях, сербы и мусульмане, плача слушали обряд похорон любимого короля. В это же самое время наш отец находился в Белграде, он поехал принять участие в похоронах

Его Величества.

Отец возглавляет Дом Народного Здоровья, создаёт лечебницу, детскую клинику, строит единственную в городе душевую баню для горожан, разбивает парк. Он и его служащие после работы занимались рассаживанием деревьев, кустов, цветов и особых роз из королевского сада, за рассадой отец лично ездил в Белград. Садовые дорожки усыпались мелким щебнём из белого мрамора, который отец со своими служащими разбивали молотками на малюсенькие камушки (другого способа не было). Вскоре красивый парк со своими цветными клумбами и белыми дорожками установился и заблагоухал, став настоящим чудом города.

В крае бушевали разные заразные болезни, в сёлах из рода в род передавались венерические болезни, тёмный народ не доверял доктору и его медицине.

 

 

image012

               Семья Ермаковых на торговом базаре.

 

Край нуждался во всеобщей просветительной работе. Много труда было вложено отцом, чтобы добиться полного доверия и уважения к своей работе и от Министерства Здоровья в Белграде, и от жителей города и края.

 За 17 лет своей службы отец не взял себе ни одного дня отпуска. Пионерская работа русского доктора медицины была признана как в министерствах, так и в самом городе среди сербов, мусульман и русских. Успехи лечения приносили отцу большую  радость,

и приумножали его силы в борьбе с заразными болезнями. Отец боролся за повышение уровня жизни в городе и в окружающих сёлах. Доктора Сербии стали изучать его научный метод лечения.

Будучи бывшим военным, он поставил всю организацию на военную ногу. Он являлся ответственным начальником, которому следовало беспрекословно подчиняться.

Строгая дисциплина царила в Доме Народного Здоровья, где был установлен идеальный порядок.

В семье  преобладал домострой. Отец был строгим и не оказывал нам детям ласки, мне тогда казалось, что он нас особенно не любит. Мама была полной противоположностью: любвеобильная, ласковая, отзывчивая – она была олицетворением доброты к людям и животным. Мама полностью царила во всём, занималась нашим воспитанием, заставляла нас учить французский язык, и, когда время подошло, она повезла Валю в кадетский корпус в Белую Церковь. Это было лично её твёрдое решение – сделать из него кадета, будущего русского воина освободителя России, иначе и быть не могло! В это далёкое путешествие она захватила и меня. Со слов мамы, увидев нас в своём кабинете, генерал Адамович со страхом воскликнул:  «Неужели и карапузика оставляете мне!?»

Мне тогда было менее четырёх лет, но я запомнил генеральскую саблю, прислоненную в углу, а на ней белую фуражку.

 

image014

image016

Мама

Русские дамы в турецком одеянии

Алёша и Серёжа сидят в ногах

 

В Новом Пазаре сильное влияние матери в одинаковой степени распространялось и на сербок, и на мусульманок. Мать стала познавать, понимать и уважать их разные обычаи, в свою очередь они начали доверять её добрым советам, и постепенно воспринимать необходимые для них современные познания. Таким образом, между ними устанавливались крепкая, глубокая дружба и особое взаимное уважение.

Для смены настроения расскажу маленький анекдот – случай, который действительно произошёл  в папиной практике, до некоторой степени объясняющий местные нравы. 

Поглощённый работой доктор сидит за столом в своём кабинете, делает запись в журнале. Входит очередная пациентка – мусульманка в чадре.  Доктор, не смотря на неё, командует: «Раздевайся!» и продолжает дальше писать. Проходит некоторое время, и мусульманка перестаёт раздеваться. Обративший на это внимание доктор спрашивает её: «Почему же ты не раздеваешься»? Последовал ответ: «Ты не раздеваешься, поэтому я и престала раздеваться»!

Отец был ярым охотником и любителем домашних животных, он нам (детям) не дарил игрушки, но привозил подарки в виде молоденьких животных. Получали мы по паре, всегда обоих полов:  ягнят, козочек, поросят. Водились у нас также курочки, гуси и утки. Конечно же, у нас были и ангорские кошки, и породистые охотничье собаки, а в конюшне держали двух верховых лошадей и корову, от которой нам детям полагалось пить только что выдоенное парное молоко. Все животные были породистыми, с ними было приятно проводить время, не только кормить и чистить, но также их тренировать. Вообще, наше детство было счастливым и солнечным, оно приучало нас любить своих подопечных, заботиться о них, дружить с ними и быть ответственными за их хорошее поведение.

Мать очень хотела родить девочку, но к её большому разочарованию опять появился мальчик, зато отец был очень доволен. Назвали третьего сына Сергеем.

Даже дошло до того, что мама заручилась у цыганки удочерить только что родившуюся у неё дочку. Каждый год цыганский табор появлялся в нашем городе, и много лет подряд эта цыганка приносила свои рукоделия маме на продажу. Каждый год у ней на руках был новый красивый новорожденный ребёнок, в тот раз он был двенадцатый по счёту, и это была дочь. Мама взмолилась, упрашивая цыганку отдать ей новорожденную девочку на удочерение. Даже наш отец был согласен! Всё было сговорено, мать-цыганка была согласна. Пошли за отцом-цыганом, но когда он появился, то категорически воспротивился удочерению, эмоционально заявляя, что чужая жизнь для его дочки будет несчастливой. Конечно, мама и вся наша семья были очень разочарованы, что у нас не будет сестрёнки.

По установившемуся порядку отец после работы отдыхал у себя в спальне лёжа на кровати. Он всегда брал в руки газету и приказывал Салиху  (нашему слуге-мусульманину) принести к нему двух помытых маленьких поросёнка.

Беленьких, чистеньких, с розовыми курносыми носиками, отец клал их себе под каждую подмышку. Поросятам это очень нравилось, и они, счастливые, похрюкивали, доставляя этим отцу большое удовольствие. Вскоре у отца валилась газета из рук, и от всех троих раздавался спокойный и равномерный храп. Такое удовольствие долго не могло продолжаться: поросята быстро росли, и их пришлось выставить в большой двор. Бебик принадлежал Вале, а Чушка была Серёжиной и моей.  Свиньи оказались умными, и их тренировка доставляла нам несказанное удовольствие. Недалеко протекала река Йошаница с песчаным пляжем. Туда мы неслись вихрем наперегонки с нашими подопечными – это были самые серьёзные состязания в беге на скорость. На самом пляже наше удовольствие достигало кульминации, так как мусульманские дети в ужасе разбегались во все стороны от наших бегунов (по правилам их религии им вообще не полагалось дотрагиваться до свиней, считали это большим грехом).

В результате мы без всяких проблем пользовались всем пляжем, играли, плавали и гоняли по песку с нашими любимцами. Уставши от бега, мы и наши бегуны падали в горячий песок отдышаться и отдохнуть.

Прошло пару лет, и наши питомцы перестали бегать с нами, они здорово выросли и очень потолстели. В один прекрасный вечер мы были в гостях, а в те времена ничего и никогда не закрывалось на ключ. Вернувшись, домой, слышим шум в спальне, зажигаем там свет – и нам представляется незабываемая картина: Бебик и Чушка лежат в разломанной папиной кровати и счастливо похрюкивают. Вытурить их на улицу было нелегко.

Замечательно то, что они поднялись по ступенькам, открыли дверь в кухню, прошли через столовую, вошли в спальню и, вспомнив своё детство под папиной тёплой подмышкой, сумели влезть в кровать. Не выдержав, их сверхтяжелого веса кровать разломалась.

Трагедия произошла позже. По сербской традиции, полагалось держать свинью в хозяйстве до определённого возраста, а перед Рождеством нанимать к себе на дом мясников, специалистов заколоть свиней и разделать мясо на колбасы, сало и другие копчёные изделия.

Мне, 88-ми летнему старику, до сих пор больно об этом вспоминать, в ушах всё ещё слышится раздирающий вопль наших дорогих питомцев, Бебика и Чушки, которых постигла такая ужасная участь. Три мясника работали над их тушами весь день. Мы, дети, не могли дотронуться до подаваемых на стол блюд, изготовленных из наших любимцев. Нашему детскому горю и страданию не было конца.

Рассказ о собаках.

Отец завёл пару охотничьих собак – кобеля и суку, швейцарской породы. Им дали имена Лори и Нерка, оба отличались своим умом и ласковым характером, а также обладали сильным охотничьим инстинктом. Друзья-охотники хвалили наших собак, что льстило отцу. Шли годы, Лори заболел и умер. Нерка осталась одна, ей стукнул шестнадцатый год для собаки это предельный возраст.

У соседа охотника появился чудный пёс, который повадился прибегать в наш двор. И что вы думаете!? Нерка втюрилась в него – в её-то годы, и забеременела!

Подошёл с нетерпением ожидаемый нами вечер. У Нерки было своё место в конюшне, и мама отправилась туда помогать ей. Присутствовать нам при родах мать не разрешила. Пришлось сидеть на крыльце, ждать, и через весь сад орать: «Сколько щенят»? Первый ответ был: «Три, и ещё есть!», а закончилось это счастливое событие тем, что мы прыгали от радости: Нерка подарила нам тринадцать щенят!

Отец был в восторге от подарка и решил оставить себе всех щенят, которых мы потом выкармливали молоком из бутылок. Получилась необыкновенно красивая свора собак. Ходить на охоту с ними доставляло всем колоссальное удовольствие, особенно когда они гнали дичь: можно было заслушаться симфонией их лая. В одну из охот мы потеряли Тобика. На свет он появился последним, поэтому был меньше других ростом. Мы его безуспешно долго призывали и в конце концов решили, что Тобик, к нашему горю, наверное, погиб. Опечаленные, мы поехали домой. Прошло дней пять. Вдруг слышим – за оградой скулит Тобик. Радости не было конца! Он сам пришёл, покрыв расстояние более ста километров по диким горам. Лапы у него были все исцарапаны и в крови, наша мама тут же взяла его под свой надзор и лечение. Вся собачья семья возрадовалась блудному братику и наперебой усердно облизывала Тобика.

Лошади.

По казачьей традиции, казак без лошади не казак. Поэтому у Вали была кобыла Мери, арабской породы и белой масти, от неё он был без ума, и никому не позволял на неё сесть. У меня был конь Принц, босанской породы и гнедой масти. Он был меньше ростом, чем Мери, и обладал особым характером, который меня очень радовал.

Дело в том, что мы выезжали на реку купать наших лошадей без сёдел. Конечно, нам было приятно пофорсить, показать своё умение мчаться по пляжу на лошадях без сёдел.

Многие друзья просили дать им возможность поскакать верхом. Валька своей Мери никому не давал. Я же своего Принца с удовольствием предоставлял смельчакам, зная, что Принц их сбросит. Каждый раз он проделывал тот же самый приём: разлетится полным ходом, подогнёт голову под себя и застопорит. Вот тут-то бравый смельчак проделывал сальто через голову Принца  и приземлялся в песок. Слава Богу, никто себе шею не сломал, но смеху было всегда вдоволь.  Принца я особо полюбил за то, что он никого, кроме меня, на себе не признавал.

Казалось, что жизнь в изгнании наладилась, но папа с мамой,  да и все русские жители города, жили на чемоданах в надежде на скорое возвращение домой. Каждый Новый Год все русские собирались в нашей семье за застольем, отец просил всех встать и торжественно произносил первый тост:

«Следующий новый год обязательно отпразднуем у себя дома.

За Великую, Единую и Неделимую Россию, ура»!

Несмотря на беспредельную тоску по Родине, русский человек обладал особым свойством приспосабливаться к любой ситуации, и в каждой стране, куда его злая судьба загоняла. С Божьей помощью, расправив плечи, он первым делом строил храмы, где получал духовную силу, и находил себе утешение.

Находясь в изгнании, мы беззаветно любили потерянное Отечество – Матушку Россию, но никаких контактов или вестей от родных из враждебного СССР не могли получать. Мы знали, от друзей, что из-за установленного террора на Родине мы о судьбе родных знать ничего не могли – переписка могла им очень повредить.

Все надеялись, что ненавистный режим скоро падёт, и мы вернёмся к себе, в свою дорогую, любимую, свободную от коммунистов Родину.  У каждого русского, находящегося в изгнании, была и есть одна единственная идеология, которую мы никогда не теряли и свято хранили – Святую Русь!

С малых лет сказывалась у нас русская кровь и гены. Зачастую за своё русское имя приходилось драться с сербской и турецкой детворой, особенно было обидно, когда они нас дразнили «рус-купус», что впрочем, означало безобидное – «русский капуста». Вообще же с сербами и турчатами мы жили дружно.

Особую дружбу мы завели с соседями мусульманами, наши родители между собой также дружили. Каждый из нас имел своего ровесника, закадычного друга: у Вали был Сульё, у меня – Шабан, у Серёжи был Кемал. (В этой семье было ещё два сына и одна дочь).

Мы проводили наши детские игры на пляже. Пользуясь полной свободой, мы гоняли по горам и оврагам, играя в похожую на нашу игру –  «казаки-разбойники».

Однажды, наигравшись, мы расположились отдыхать на высокой скале над рекой Йошаница. Наша ватага состояла из нескольких мусульман, одного серба и меня – русса. Смотреть вниз с высокой скалы было страшно, и тут мы зачирикали, как воробьи, вызывающе спрашивая, хватит ли у кого смелости спрыгнуть вниз?

Кадро, турчонок постарше нас всех, самоуверенно заявил, что он помолится Аллаху, и с ним ничего не случится! Он стал на край обрыва, подняв руки кверху, сотворил молитву: «Аллах бесмилях» и бесстрашно слетел вниз. С ним, и вправду, ничего не случилось. Тут турчата загалдели: «Аллах велик»! Окружив меня, они стали вопить: «Русс, русс прыгай – твой Бог тебе не поможет»!!

Во мне всколыхнулось неодолимое желание постоять за свою Веру Православную, за свою Россию. Я почувствовал своим 8 летним детским умом, что это мой прямой долг, тут никакого вопроса не могло быть. Сознаюсь, что чувство страха я испытывал!  Став на край преисподней, я перекрестился и, сказав: «Боже, помоги!» не глядя вниз, я спрыгнул. Мне показалось, что я летел довольно долго, а когда приземлился, то услышал хруст в левой ноге и почувствовал, что сломал ногу. Мне жутко не повезло – я упал на зарытый в песке камень.

Как мне вспоминается, я не заорал. Мой испуг полностью исчез – я победил свой страх!

Я постоял за Веру Православную и за Россию! Впервые, в восемь лет моей жизни, я испытал сильное чувство гордости русского патриота – я не испугался!

Детвора побежала за мамой, и вскоре она прибежала с подушкой и служащими. Подушку подложили под ногу, и меня понесли домой. Мама действовала хладнокровно, позвала другого врача, не стала дожидаться папы, который в это время объезжал край с Министром Здоровья.

Мою ногу забинтовали с гипсом по бедро, и в школу я стал ходить на костылях. Нога моя быстро зажила, и вскоре я вернулся к моим прежним обязанностям и играм.

Первые четыре года (с шести до десяти лет) я учился в сербской школе на отлично.

С удивлением, теперь вспоминаю свою одновременную влюблённость в четыре девочки в моём в моём классе, одна из них была русской – Лялей Гусевой, мне тогда исполнилось 9 лет. Подавал надежду очень рано!

По воскресениям вся наша семья ходила в сербский Православный храм. Жизнь проходила спокойно и налажено, и мы стали чувствовать себя настоящими Ново-Пазарцами.

 

ГЛАВА – 8

 

Кадетский корпус.

 

После летних каникул настал долгожданный день. Мать стала снаряжать Валю и меня в кадетский корпус. Странновато, что отец в этом особенного участия не принимал, это было полностью обязанностью матери, с которой она по-деловому справлялась.

На автобусную станцию высыпала масса маминых подруг, сербок и мусульманок, они плача, прощались с нами. Особенно крепко обнимали меня. Тогда мне стукнуло только десять лет, и подруги укоряли маму в безрассудном решении: посылать сыновей в такую даль! Им было сложно понять мамино решение – патриотки России.

Валя был очень рад, когда автобус, в конце концов, тронулся. Меня  же душили слёзы, которые я с трудом старался сдерживать. В этот самый момент моё сердце с болью ойкнуло, сознавая, что я покидаю самое дорогое – маму и свой зверинец на очень долгое время.

Через 22 километра в городе Рашка мы пересели на поезд и отправились в длинную поездку на Белград. На следующий день мы пересели на Белоцерковский поезд, в котором я стал встречать и знакомиться со своими новыми одноклассниками.

Через несколько часов мы уже были у заветной цели. На перроне нас встретил с приветствиями одетый в царскую форму полковник Пограничный. Наш багаж разместили на телеге, которую тянул ослик Ходя. Нас, новичков, кое-как построили, и мы зашагали к корпусу.

 

image018

 

Здание кадетского корпуса

 

Вскоре впереди замаячило трёхэтажное громадное здание – я его не запомнил при моём первом посещении Белой Церкви много лет тому назад, когда Валька поступал в корпус.

Вот мы и внутри здания. Проходим через широкую швейцарскую, где нас радостно встречает в белом кителе без погон швейцар Эмиль. Подымаемся на третий этаж по широкой парадной лестнице, где стены расписаны картинами с изображениями зданий кадетских корпусов в России, а над картинами надпись: «Помните, чьё имя носите», тогда совсем не понятное нам изречение.  

Команду над нами  берёт дежурный по роте кадет Володя Кирей, он был в форме, с повязкой дежурного на рукаве, он был классом старше нас. Он привёл нас в спальню колоссальных размеров, где находились 36 кроватей с цигелями, на которых  были написаны наши имена. Найдя свою кровать, я поразился необыкновенным размером и закруглённостью матраса – туго набитого  соломой мешка. Мы положили свои чемоданы на табуретки, и Кирей повёл нас в цейхгауз, расположенный на том же этаже.

Там царствовал вахмистр Порфирий, с длиннющими усами и с солдатским Георгиевским крестом на груди, в широких шароварах с красными лампасами.

Своим опытным глазом, приглядываясь к каждому, он подбирал и выкладывал нам на руки обмундирование, нижнее бельё, простыни, одеяло, фуражку, шинель, ботинки  и умывальные принадлежности. На руках образовался большой ворох, и, перегруженные, мы зашагали обратно в уже нашу спальню.

Тут начались проблемы. Как застелить соломенного бегемота? Подоспел на помощь Кирей, он заявил: «Гонишь котлету» я его сразу не понял – что значит «гонишь»? А когда я понял, то дал ему согласие, и это значило, что на ужине моя котлета будет съедена Киреем. Он стал действовать: скинул на пол матрас – на железной кровати оказались три продольных доски. Среднюю доску он сбросил на пол – получилась продольная дыра. Положив матрас обратно на кровать, он стал на нём бешено прыгать. Матрас принял подобающую форму, и кровать была скоро правильно застелена.

Но возникла следующая проблема, за которую мне пришлось заплатить Кирею вторую котлету. Я удачно справился с привязыванием погон к гимнастёрке, надел форму, а вот чулок не мог найти. Кирей сказал, что «чулок никогда не будет, будешь носить портянки». За вторую котлету я научился заворачивать ноги в портянки, к чему позже быстро привык. Не знаю, сколько котлет заработал Кирей от остальных новичков в тот первый день нашего становления кадетами, но он нам очень помог во многом.

Спасибо тебе, Володя!

Через два дня съехались все 300 питомцев корпуса, здание стало жужжать, как улей.

Мы, новички, ещё не всё понимали, но почувствовали новую, жесткую, полную новых слов и суровых правил жизнь. На обед мы строем спускались в столовую, которая находилась на первом этаже. Проходя через роту Его Высочества, на втором этаже, я увидел Валю, который стоял уже в форме, вытянувшись перед проходящим строем.

Он эти два дня провёл в городе, и я увидел его впервые. Будучи сам в форме и в строю, я с радостью и гордостью помахал брату рукой. Он строго посмотрел на меня и подозвал к себе Кирея, который нами командовал, и что-то ему приказал.

Вернувшись в роту после обеда, я простоял по стойке смирно 30 минут штрафа под часами на стене у дежурной комнаты. В первый раз в жизни – по приказу моего брата!   Да, солидно, когда родной брат наказывает за махание рукой в строю – надо быть крайне осторожным! Я понял, что в моей жизни произойдут большие перемены, и вдруг мне очень захотелось быть дома с мамой, с Принцем и другими друзьями – животными.

Описывая подробно первые переживания в корпусе, я намереваюсь пояснить и защитить теорию раннего, в десятилетнем возрасте, отделения сына от материнской юбки. На эту тему существуют множество мнений и теорий. Якобы, отделение от матери в раннем возрасте очень вредно сказывается на малышах. Это мнение, к большому сожалению, можно услышать в сегодняшней России от высокопоставленных  глав в министерствах Обороны и Образования и от общества псевдо доброжелателей.

Многовековый, жизненный опыт в царских корпусах доказывал сущую правду по этому вопросу. Истина эта полностью подтвердилась и в семье Ермаковых, где воспитывались по чисто русской системе три брата, которая благотворно повлияла на всю их жизнь.

 Именно в десятилетнем, неиспорченном возрасте, идеально происходит присоединение к другой – новой семье, где вырабатываются новые особо важные ценности.

В кадетской семье избалованный эгоист-ребёнок быстро исчезает, на его место вступает подтянутый и отчётливый кадет, у которого появляются личные и групповые понятия о чести, достоинстве, ответственности, дисциплины, доверии и товариществе.

Рождается новое чувство – гордость своим погоном, своим выпуском, своим корпусом и своим Отечеством. Этот внедрённый с ранних лет кадетский дух остаётся с кадетом на всю его жизнь. Поначалу тоска по дому и по домашнему укладу жизни была велика. Особенно первые недели не хватало материнской ласки. Дома мама приходила в спальню перекрестить и поцеловать меня перед сном, я ласкался к ней, теребя прохладную мочку ее ушка. В корпусе, за неимением маминого ушка, я теребил мочку своего уха. Ночью не одна слеза была пролита втихомолку на подушки. Домой шли длинные письма, где некоторые мамины сынки просились забрать их домой, говоря, что кадетский уклад жизни им не подошёл.

Я также писал длинные письма, но домой не просился. Через несколько месяцев мои письма превратились в открытки, где я коротко писал каждую неделю: «Жив, здоров, Алексей Ермаков». Такое общение мама болезненно переживала, но добиться другой переписки, кроме открыток, она не смогла. Она поняла, что время у нас было расписано по минутам, и писать длинные письма было сложно.

 

image020

 

Славный XXVII выпуск с выигранным призом пения,

по правую руку воспитателя – Алексей Ермаков.

 

 image022

Подписи выпускников на обратной стороне

 

 

Наше непосредственное начальство было следующим:

Воспитателем  XXVII выпуска оказался полковник Пограничный по прозвищу «чемодан»,   он встречал нас на вокзале. Ему в помощники был назначен дядькой старший кадет Гришков (XX выпуска), его заменяли Думбадзе и Степанов. Командовал третьей ротой полковник Грещенко по прозвищу «гусар». Были и другие воспитатели – любимые нами капитаны Лавров и Трусов.

«Дядька». Опытом было достигнуто важное и весьма умное решение в системе воспитания – командовать первоклассниками назначали «дядьку», кадета старшей роты. Для малышей он становился старшим братом, с которым было легко проходить азы кадетского становления, делиться личными проблемами и принимать его братские советы. Он командовал строевыми занятиями, добивался точности исполнения всех команд, создавал у нас образцовую выправку. В свободное время с ним можно было поиграть в разные игры, которым он нас научил (слона, чижа, погоняю осла). Во время учебных занятий он уходил в свой класс, а в другое время и на ночь он оставался с нами, у него была своя маленькая комнатка, расположенная рядом с нашей спальней.

Для десятилетнего кадета дядька являлся незаменимым и самым уважаемым и почитаемым авторитетом, а также идеальным помощником офицера-воспитателя.

Дядька готовил нас к сдаче строевого экзамена, после сдачи, которого разрешалось ходить в городской отпуск. Из всего класса я один сдал экзамен с первого раза и получил разрешение отлучаться в отпуск по воскресениям. В следующее воскресение, надев парадную форму, я представился дежурному офицеру и обратился к нему с рапортом по случаю увольнения в отпуск. Тщательно осмотрев меня, офицер позволил мне идти в город.

В радостном настроении, грудь колесом, преисполненный гордости, я двинулся в город. На груди, между третьей и четвёртой пуговицами, я заложил четыре пальца правой руки в гимнастёрку и зашагал к  центру города. Не успел я пройти четыре квартала от корпуса, как по другой стороне улицы шёл мне навстречу кадет, на несколько классов старше меня. Как полагается, я отдал ему честь за четыре шага, поднял руку к козырьку, за два шага дёрнул голову лицом к кадету, пройдя его двумя шагами, опустил руку и повернул голову прямо. Всё это я проделал лихо, как мне показалось, без ошибок. Но вдруг он подозвал меня к себе. Перебежав улицу, я повторил процедуру отдания чести и стал, вытянувшись перед ним, с рукой у козырька.

Он разразился: «Ты чего шествуешь, как Наполеон, иди в корпус и явись к дежурному офицеру»! По началу, мне показалось, что он незаслуженно придрался ко мне. Позже, когда я остыл и поразмыслил, тогда я согласился с его оценкой.  Я действительно был переполнен гордыней и шествовал, как павлин. Надо быть скромным! Это был мне хороший урок на всю жизнь!

Ещё одна важная командная должность, о которой следует поговорить – это «старший» в классе. По истечении некоторого времени офицеры воспитатели выбирали кандидата на этот пост, учитывая отличное поведение кадета и его успехи по учению.                                   

Этот выбор иногда не совпадал с внутренним выбором всего класса, где кадеты неофициально выбирали своего вожака.

Двоевластия не происходило, так как выбранный классом вожак имел предпочтение над «старшим», выбранным «зверями» (кличка для воспитателей и преподавателей среди кадет). Идеально, когда оба назначения совмещались в одном кадете.

Эта традиция внутреннего, выборного самоуправления в кадетской семье оставалась с кадетами до конца их пребывания в корпусе. Последний 8-ой класс имел своих «генерала выпуска» и двух ассистентов – «полковников». Их неофициальная власть распространялась на весь внутренний уклад кадетской жизни всего корпуса. Может показаться, что такое двоевластие могло повредить корпусу, что официальная часть управления корпусной структурой  в лице директора-генерала, офицеров воспитателей и преподавателей будут сопротивляться такому внутреннему самовластию кадет. Наоборот, это подчеркивало чувство доверия и гармонии между воспитателями и воспитанниками.

Надо понять, что такое внутреннее самоуправление с ранних лет приучало кадет к групповому решению задач и проблем класса. Старший класса приводил эти решения в действительность, для чего от него требовались ответственность, дипломатия, контроль, и полное доверие всего выпуска.

В своём большинстве начальство наше были воспитанниками кадетских корпусов, что давало им полное понимание своих подопечных. «Звери» терпимо относились к нашим проказам и притворялись, что не замечают традиционных ночных парадов в главном зале, с передачей «звериады» следующему выпуску, а также исполнений других традиционных мероприятий.

 Но вернусь к славному XXVII выпуску. В нашем первом классе двоевластия не произошло: меня избрали старшим «звери», и мои одноклассники выбрали меня своим вожаком. Причиной этого послужило то, что учился я на пятёрках, за исключением математики, четвёрку я получил от полковника Даниила Д. Данилова, по прозвищу «Д в кубе». В конце года я получил золотые нашивки на погоны. По гимнастике я тоже шёл первым среди своих сверстников. Помогло моему выбору то, что мой брат Валя – восьмиклассник был одним из гимнастов знаменитой девятки корпуса, которая на гимнастических состязаниях страны брала первые призы.

 

 

image024

image026

Лучшие гимнасты корпуса в главном зале

Знаменитая девятка на соревновании, самый левый в первой тройке – Валентин Ермаков.

 

 

Братья Ермаковы, благодаря здоровому детству на природе с домашними животными, приученные к заботе о них, оказались более закалёнными к корпусной жизни, чем дети, проводившие своё детство в больших городах.

Мудрые родители, большое вам спасибо за золотое, не забываемое детство!!!

Подбор в кружки.

Согласно учебному плану, нас повели строем в большой парадный зал, где за роялем сидел полковник Пограничный. С правого фланга по одному, кадет подходил к роялю, наш воспитатель задавал тон, который следовало повторить. Таким способом он отбирал кадет со слухом и хорошими голосами и распределял их в корпусные хоры и оркестры.

Подошёл мой черёд. Был сделан один единственный удар по клавишу, прозвучал тон, который я повторил. Полковник Пограничный просто отмахнулся от меня так, как отмахиваются от мухи. Я и раньше знал, что слон наступил мне на ухо, поэтому не был в обиде за поставленный правильный диагноз – к пению не годен!

Зато преподаватель рисования господин Александров, по прозвищу «блоха», признал во мне талант к рисованию и поместил меня в кружок художников, где я занимался рисованием вместе со старшими кадетами, от которых набрался много знаний.

Прогноз дорогого «блохи» был постановлен правильно, умение рисовать в будущем дало мне возможность стать неплохим архитектором.

Выбор нашего батюшки, Отца Антония Бартошевича, принять меня в церковники ещё в старом здании корпуса, был самым радостным событием для меня.  В алтаре, за перегородкой в стене, была вмурована печурка, где я разжигал угли для кадила, которое я подавал Отцу Антонию в нужные моменты службы. В другие минуты я наблюдал за горячо молящимся батюшкой и старался сам находиться в молитвенном настрое.

В те времена, да и вообще, кадеты всегда были голодными, хотя кормили нас прилично. Мой одноклассник Саша Попов часто получал из дому посылки – его мама была сербкой и жила в районе, где можно было приобрести колбасы, сало и всякую другую вкуснятину. Как полагается по традиции, кадет должен делиться. Саша так и поступал – нёс свою очередную посылку в спальню и там делился со всеми.

Во время службы Шура Перекрестов и Саша Попов стояли на свечах. Когда было можно, Саша заходил ко мне за перегородку отдохнуть. Однажды он вытянул из кармана длиннющую колбасу, которую при дележе посылки оставил себе. Он разрезал её пополам и дал половину мне. Было решено поджарить колбасу над углями для кадила. Получилось зверски вкусно, и мы слопали всю колбасу с большим удовольствием. Я не сообразил, что капающий  с колбасы на угли жир начнет вкусно пахнуть.

Заправив кадило углями, я его подал батюшке, который стал им кадить. По окончании службы Отец Антоний ничего мне не сказал. Мы, церковники, закончили уборку в алтаре, поставили на место перегородку – высокие доски с нарисованным на них московским Кремлём.

Вернувшись в роту, там мы только и слышали болтовню о том, «как вкусно батюшка кадил»! Тут уместно подчеркнуть, что Закон Божий был в программе образования на первом месте, преподавателем был наш батюшка – отец Антоний Бартошевич.

Каждодневно кадеты пели в строю утреннюю молитву, в столовой пели молитвы до и после завтрака, обеда и ужина, и «Отче Наш и Спаси Господи» вечерняя молитва перед сном пелась также в строю. Каждую субботу и воскресение на всенощной и литургии весь корпус был построен в церкви, кроме нескольких кадет – буддистов (калмыки), и мусульман (кавказцев).

Над кроватями, на каждом цигеле, был крючки, на которых висели маленькие иконки, привезенные из дому. После укладки и осмотра дежурным офицером порядка в спальне: одинаково сложенного аккуратной стопкой одежды на табуретках, 1-бляха свёрнутая, 2-брюки сложенные квадратом, 3-гимнастёрка сложенная квадратом, 4-нижнее бельё кальсоны и рубаха – сложенные квадратом, все квадраты должны быть без  складок и одинакового размера. Если стопка одежды не была аккуратно сложена, тогда дядька валил всё, включая и табуретку на лежащего под одеялом кадета.  Тот должен был складывать всё с начала. В спальнях тушился свет и зажигался ночник (голубая лампочка). В полумраке многие кадеты на своих кроватях становились на колени и молились перед иконками своим святым. Совершенно натурально кадет с ранних лет воспринимал единого Господа Бога и свою Веру Православную как высшее начало всех начал. Мы получали личное евангелие с надписью в подарок от «Отца всех кадет» нашего  шефа – великого князя Константина Константиновича:

                        

Пусть эта книга священная

Спутница вам неизменная

Будет везде и всегда

Пусть эта книга спасения

                Будет вам утешением

                В годы борьбы и труда.

 

В программе предметов изучения требовалось учить четыре языка: русский, сербский, латынь и один из двух – французский или немецкий. Наш класс состоялся из 36-ти кадет, 35 выбрали немецкий, один Бурлака выбрал французский. Полковник Скалон преподавал французский ему одному целый урок. Мы, дураки, сочувствовали бедному Бурлаке, мол, целый урок тебя преподаватель мучает. Через два года Бурлака говорил на прекрасном французском языке, а мы, 35 тупых балбесов, по-немецки не говорили ни бум-бум.

Мастерские.

Помимо гимнастических кружков, в корпусе существовал целый ряд кружков разных специальностей. Участие в этих кружках было на добровольных началах, и в них входили главным образом те кадеты, которые не состояли ни в оркестрах, ни в хорах, так как у певчих и у музыкантов добрая часть свободного времени была занята спевками или сыгровками.

 

 

Струнный оркестр корпуса

 

Военная прогулка с оркестром

 

В кружках кадеты приобретали основные понятия о разных ремёслах, что впоследствии многим пригодилось. Участие в кружках принимали кадеты всех классов одновременно. Ввиду множества кружков, общее количество кадет в каждом отдельном кружке было небольшим: пять-десять человек. Вспоминается переплётный кружок, где кадеты прекрасно переплетали изношенные старые учебники, а также делали для себя или в обмен за коржи и котлеты альбомы, пользовавшиеся большим успехом у остальных кадет. В столярном кружке мастерили киоты, рамки для картин, полки, табуретки и починяли мебель. В сапожной мастерской чинили обувь.  В слесарной мастерской работали по металлу. В фотографическом кружке состояли главным образом кадеты, имевшие собственные фотоаппараты. Корпусным фотографом и заведующим кружком был полковник Барышев. Здесь занимались проявкой фильмов и печатанием фотографий. Ежегодно делались снимки всех выпусков, всех постановок театрального кружка и прочих важных корпусных событий. Большой фотографический аппарат, которым всё это снималось, был допотопным устаревшим орудием, в котором использовались стеклянные негативы. Снимки делались с магнием, иногда получалась осечка, к удовольствию кадет.

Тем не менее, все снимки оказывались прекрасного качества.

После всех трагедий с корпусом, неизвестно куда девались, деревянные ящички со стеклянными негативами, ведь там была заснята вся наша кадетская жизнь! ( Где то в Белой Церкви эти  ящички могут ещё храниться, я старался их найти, но безуспешно).

Помимо кружков на ремесленной основе, у нас были кружки художественные. К таким следует отнести иконописный, рисовальный, и театральный кружки.

Иконописный кружок вёл корпусной священник, архимандрит Антоний (впоследствии архиепископ Женевский). Под его руководством кадетами были написан ряд прекрасных икон. В моё время в кружке были Олег Толстой, царство ему небесное (внук писателя Льва Толстого и отец Петра Толстого – ведущего программы «Политика» на первом канале Российского телевидения), Олег, Ауе и я.

Отец Антоний учил нас по старинке. Начинали мы с молитвы, потом растирали пальцем в ракушках краски на желтке яйца, на заранее приготовленных досках накладывали рисунок и начинали писать красками. Я очень жалею, что военные события не позволили нам продолжать заниматься иконописью с дорогим отцом Антонием, царство ему небесное.  В прошлом существовал Константиновский литературный – художественный кружок, в котором кадет III класса (IX выпуска) Борис Ушаков, скончавшийся в 1923 году, оставил нам следующее стихотворение:

 

                          Мы Русские люди, мы люди «изгнания»;

                          Потомки семей храбрецов, –

                          Мы изгнаны с Родины без страданья

                          За грешные нравы отцов.

 

                         Ушли мы, сражаясь, ушли мы, страдая,

                         С просторов Великой Земли.

                         О, Русь, наша Мать! О, Россия родная,

                         Сыновним молитвам внемли.

 

                         Ты слышишь, о чём говорят те молитвы:

                         Мы снова готовы схватиться за меч,

                         Готовы мы вынести новые битвы,

                         Готовы за Родину лечь.

 

                        Чу, слышится стон из души наболевшей, –

                        То голос из Русской груди.

                        Россия! Мы слышим! Твой вопль долетевший

                        Позвал нас. Страдалица, жди!

 

                        В поход! Собирайтесь! Гусары, уланы,

                        Скорей становитесь в ряды!

                        Уж веют знамёна, трещат барабаны,

                        Уж видятся схваток следы…

 

                       Но всё это грёзы, всё это мечтанья,

                       Мечты наболевшей души…

                       Мы – Русские люди, мы люди изгнания,

                       Вдали от России, в глуши.                          

 

Борис Ушаков, сентябрь 1923 г.

                                                                        

Время от времени появлялись новые кружки. Так в 1942 году образовался кружок                    «К познанию России», где кадетами читались доклады и писались статьи  на темы, связанные с прошлым нашей дореволюционной Родины. На эти доклады приглашались не только кадеты, но и персонал корпуса.  Кроме того, строевые занятия, всякие спортивные  состязания и игры занимали много времени. Каждый день кадета был полностью занят.

Планомерно с ранних лет вырабатывалось кадетское мировоззрение и высокое чувство ответственности и патриотизма. Устанавливались нерушимые понятия: достоинство, кадетская честь, доверие, гордость образцовым кадетским строем, спортивными и гимнастическими командами; гордость своим корпусом и своим Отечеством.

Тут важно отметить, что уравниловки в корпусе не существовало! Наоборот, офицеры воспитатели, как отцы, присматриваясь к своим подопечным, распознавали в них таланты. Соответственно поощряли и советовали кадетам, в каком направлении каждому пойти. Репетиции и приготовления к торжествам и праздникам забирали наше свободное время, но всё это происходило с большим рвением, желанием блеснуть своим дорогим корпусом. Особенно важно было показать себя на ежегодном торжественном праздновании корпусного праздника – Святого Благоверного Князя Александра Невского 6-го декабря, на который съезжались высокие представители короля, званые гости, военное начальство как русское, так и сербское, родители и окончившие корпус кадеты.

Валя и я получали письма из дома только от мамы, папа мало принимал в этом участия, будучи очень занятым. Мне тогда казалось, что отец был мало заинтересован нашей жизнью в корпусе. И вот настал долгожданный день корпусного праздника, к которому все так усердно готовились. Не  буду описывать всех деталей торжеств этого дня, опишу только сильнейшее чувство, которое тогда захватило меня, и волнует, по сей день.

Весь батальон корпуса был построен  в коридоре роты Его Высочества. На правом фланге построились оркестр и кадеты, окончившие корпус. Они приехали побывать в родном гнезде, из которого вылетели, расправив свои мощные крылья. Их набралось целый взвод: кто в форме югославского офицера, кто в штатском, в черных костюмах с малиновыми галстуками (цвет нашего погона).

Кадеты в парадных формах, пуговицы и бляхи блестят, как солнце, выражения лиц весёлое, но без улыбок. Равнение строя идеальное. После полагающихся команд, встречи директора корпуса, рапортов, слышится приглашение гостям распределиться перед фронтом строя.

Не поворачивая головы, скосив глаза направо, я увидел группу гостей, идущих с правого фланга к середине строя. Среди них, на голову выше всех, шёл мой отец. Высматривая меня, он прошёл к левому флангу и, найдя меня в первой шеренге, стал напротив. Его появление было совершенно неожиданным. Уже правильно обученный, я не подал виду, что его вижу. Блестяще прошли все церемонии, пение гимнов и речи. Первыми торжественным маршем маршировали бывшие кадеты, за ними отлично прошёл повзводно наш батальон, после чего нас распустили.

Я подбежал к отцу и обнял его. Целуя меня, он рыдал, не скрывая своих слёз (чего я раньше никогда не видел). В его крепких объятиях я почувствовал всем своим нутром, что отец нас, своих сыновей, любит крепко-крепко, по-своему, но по-настоящему!

image032

Отец, Валя и я

 

Отец остался под большим впечатлением от всего виденного. Это была его первая поездка в кадетский корпус, где он очутился в микрокосме любимой царской России.    Где хранились русские дух, быт и традиции – всё это тронуло отца до глубины души.                     Он увидел и услышал не только Зорю с церемонией, торжественный парад. Вечером он услышал наш концерт с выступлениями солистов, двух хоров, оркестров, выступления старших гимнастов на брусьях и младших с вольными движениями, а в заключение был шикарный бал с институтками в белых пелеринках. Да, отец пролил слезу, побывав в своей родной стихии, в своей родной императорской России. Он увидел и понял, что Святую Русь кадеты крепко хранили в своих сердцах на всю жизнь!

Впоследствии отец всем своим друзьям и знакомым докладывал о пережитом в корпусе и советовал всем непременно посылать своих сыновей в кадетский корпус.

 

Мы, помня Родину, чье имя в сердце носим,

Входя по праздникам в зал корпуса – наш храм,

Христа коленопреклоненно просим:

Дать крепости и сил духовных нам

В молитве бодрствовать, хотя бы час единый,

Изгнания все скорби перенесть

И, сохранивши верность, долг и честь,

Придти к Отчизне радостной годиной.

А в дни ученья, лекций и бесед,

Когда алтарь скрыт башнями Кремля,

Зал для собравшихся сюда кадет,

Что на чужбине – Русская Земля.

Со стен глядит портретов длинный ряд

Что сердцу русскому близки и святы,

И думы в зале Родиной богаты,

В нём арки, как живые говорят:

Храните к прошлому любовь, кадеты,

Задумайтесь над истиной одной:

«Сильна лишь та страна, которая заветы

Чтит свято старины родной».

«Рассеяны вы вихрем грозной бури,

Но не расторгнуты между собой».

За Родину пойдёте дружно в бой

И свет увидите родной лазури.

Но будьте верны девизу своему:

«Жизнь – Родине, а чести – никому»,

«Один и тот на ратном поле – воин»,

«Кто в битве храбр – бессмертия достоин».

От злобных сил избавится Москва,

Свою любовь и мысли к ней направьте,

И над Кремлём стоящие слова

Исполнятся: «Не в силе Бог, а в правде».

 

Дабы не создавалось впечатление, что мы росли «пай мальчиками», нужно сказать, что бывали у нас (в младшей роте) бои с подушками в спальнях. По команде старшего класса, как мачты, спускались на сторону цигеля, и начинался протяжный бой. В азарте мы не замечали, как распадались кровати. Офицеры-воспитатели иногда давали нам шанс побеситься и, якобы, не замечали происходящего. После боя вся спальня общими усилиями быстро приводилась в идеальный порядок. Наши офицеры-воспитатели прекрасно понимали психику кадета и знали, каким  образом обуздать наши проказы.

Тут вставлю ремарку и мою положительную оценку больших спален, где весь выпуск спит вместе. Мы росли одной большой братской семьёй, что делало нас братьями на всю жизнь. В больших спальнях вырабатывался спартанский дух и кадетская спайка. Стыдливость своих тел улетучивалась. Там можно было не только пошалить, но и наказать виновного, устроив ему всем классом самосуд – «тёмную». Виновный накрывался одеялом с головой, после чего каждый должен был его шлёпнуть бляхой. Справедливости ради, надо сказать, что такое случалось весьма редко.

Совместная жизнь в большой спальне учит многому, развивается коллектив –  кадеты учатся друг у друга, создаётся вечная дружба.

В отличие от Президентских кадетских училищ, где считают большим достижением предоставлять отдельную комнату со всеми удобствами на двух кадет. С какой целью, собезьянничали и позаимствовали на западе эти понятия о комфорте?! Это колоссальное упущение в выковывании характера, чувства братства и локтя среди кадет.

Товарищ нынешний начальник – это позор не понимать, и не знать азов кадетского воспитания. Зачем называть эти училища кадетскими, да вдобавок ещё и Президентскими?!

В системе кадетского воспитания самым страшным наказанием было снятие погон – это делал сам директор кадетского корпуса. Выстраивалась рота, командир роты рапортовал его превосходительству. Директор здоровался с ротой и велел читать приказ о наказании, после чего он призывал виновного к себе. Происходила трагедия – срывались погоны с плеч! Кадету без погон приказывалось стать за левым флангом, и маршировать, держа дистанцию в 8-ем шагов. В столовой и в классах ему было велено сидеть отдельно. Всем кадетам приказывалось не общаться с ним до тех пор, пока ему не вернут погоны.

Другие наказания заключались в том, чтобы определённое время стоять на штрафу по стойке смирно под фуражкой (с рукой у козырька), под винтовкой. Также всыпали наряды вне очереди по уборке классов, коридора, спален и уборных. В зависимости от степени наказания по несколько нарядов подряд. Уборка в корпусе велась добросовестно кадетами. Чистота и порядок были образцовыми.

Теперь расскажу о полковнике Карпове, по прозвищу Карпуша. В нашей столовой стояли длинные столы, и во главе стола было место для дежурного офицера. На другом конце стола сидел – старший класса, а по обе стороны от нас располагалось по четыре кадета.

В этот день дежурил Карпуша – он обходил  столы и наблюдал за порядком. Я заметил, как один из правофланговых балбесов поймал в воздухе муху и раздавил её на ложке Карпуши. Подали бочонки с борщом, стали разливать всем борщ и налили его  в тарелку дежурного офицера, который продолжал ходить по столовой. Другой проказник схватил солонку (они у нас были большие) и всыпал полсолонки в тарелку Карпуши.

Я понял, что нас всех теперь накажут, принимая во внимание, что проказник не сознается, так как у него был кол по поведению, а другие его не выдадут, зная, что ему грозит выгон из корпуса. Подошёл Карпуша, сел на своё место, снял фуражку и взялся за ложку.

Он размешал борщ, попробовал его, попросил передать солонку, досолил и, не подав виду, всё съел. Конечно, после такого номера наши шалуны стали особо уважать Карпушу и больше не досаждали ему своими проказами. Вот какими высокими психологами были наши дорогие воспитатели.