Марина ХЛЕБНИКОВА (1958-1998). Безымянная трава
Хлебникова (Демина) Марина Сергеевна
Родилась в г.Одессе. После окончания в 1981г. Одесского политехнического института работала инженером-программистом, писала стихи, публиковалась в московской и одесской периодической печати, в сборниках. В 1992г. окончила Литературный институт им. Горького, была принята в Союз писателей России. Продолжала писать стихи, прозу, пьесы, сценарии. В 1998г. была подготовлена к печати первая самостоятельная книга стихов “Проверка слуха”. Книга опубликована не была. 6 декабря 1998г. трагически оборвалась жизнь автора.
Впоследствии вышёл трёхтомник стихов и прозы. В 2015 году в Черноморске (Ильичёвске) вышел сборник поэзии «Memento vita» с одноимённым предисловием Евгения Голубовского. В рамках IV международного арт-фестиваля «Провинция у моря» в Ильичевске 12 сентября открыта мемориальная доска поэту Марине Хлебниковой (Деминой).
Сочится одиночество из пор оконных,
сочится одиночество из глаз иконных,
сочится одиночество, и нет закона –
и Бога нет, кому же бить поклоны?
Людей несмежных смежное жилище,
разъединенье толчеей и давкой…
Безмерность одиночества – удавка,
с которой рядом даже волк – не хищник…
И радость одинокая – в отраву
спекается, и сон подобен бреду…
Скажи мне, город, по какому праву
ты нас столпил, объединил и предал?
* * *
Буду жить, как трава, как песок,
как усталость, как вера, как ноша…
Будет жизнью моей припорошен
каждый камешек и колосок.
В мире формул и сложных структур –
объясненных и необъясненных –
буду жить и пропеллером с клёна
ежегодно слетать на бордюр.
Буду жить и кружиться легко
тополинкой какого-то мая,
до последнего мига не зная –
для чего…
* * *
Все города, в которых не жила,
но так хотела жить – до заиканья! –
границами, барьерами, веками
отделены…
Помпейская зола
с мадридской кровью, с глиной палестин
размешаны…
Для будущих крестин
Байкал нацедит чашу до краев!..
Но буду я – не я
в восьмом кругу,
в цепи небесконечных превращений:
вдруг я рожусь в Перу или в пещере
тому вперед или тому назад сто лет?..
И может, лишь желание мое –
прапамять,
заключенная в скелет –
зацепится за недробимый атом:
жить где-нибудь в Москве,
ругаться матом
по поводу чего-нибудь вообще,
что в данной жизни непереводимо…
Что ангел говорит? Не брать вещей?
Париж… Мадрид… Венеция…
Я – мимо.
MEMENTO MORI
О смерти помнить – значит, щедро жить.
О смерти помнить – значит, не дробиться!
Собою торопиться напоить,
И не бежать, чтоб самому напиться.
И пусть не каждый – бурная река,
Но – капля! Но – колодец! Но – ручей!
Была б в воде прозрачность родника
И чистая нетронутость ключей
Не сдержишь жизнь забором и замком,
Пожадничав, прольешься каплей скудной!
Memento mori – голову на кон –
Открыто, честно, ярко, безрассудно!
* * *
Не жгите архивы, имущие, длящие власть!
Сжигая ступени, нельзя устоять на площадке,
Не вынуть и камня из этой стовекой брусчатки,
Страшась, как в безумье, в глухое беспамятство
впасть…
История – девка идет по удобным рукам…
История – дева, как трудно хранить ей невинность! –
Сегодня сечет невиновных, а завтра повинных…
Не жгите архивы – мы снова придем к тупикам.
* * *
Любое время исторично –
и час, и век, и день за днем…
Кому дано категорично
судить о времени своем?
Оно еще расставит знаки,
оно еще воздаст сполна
и, как обычно, после драки
на щит поднимет имена…
И мы забудем, что вторично
и похороним мелкость тщет…
Кому дано категорично
судить о времени вообще?
* * *
А нынче все каются –
Иуды и Каины,
Умело припрятаны
людские лукавины,
на новых подрамниках
облезлыми кистями
малюются старые,
но вечные истины:
что нынче все каются,
святые и грешные –
орлы перемаются,
прикинувшись решками…
… Ведь нынче все каются…
* * *
“Девочка на шаре” Пикассо:
девочка – арена – шарик между…
До паденья только волосок,
но на непаденье есть надежда…
Мы стоим, как девочка на шаре,
равновесье – тоненькая нить…
Охватить бы Землю теплой шалью
и узлом надежно закрепить.
Люди – их безумье – шар наш между –
вечной ночи ядерная пасть…
Но на непаденье есть надежда.
Удержаться б только. Не упасть.
* * *
Падает тень на лица,
время летит, пыля.
Выпустила синицу,
где искать журавля?
Прошлых дел вереница –
шелковая петля.
Где ты, моя синица?
Сколько ждать журавля?
Каждую ночь мне снится:
точкой внизу Земля…
Верю, была синица
вестницей журавля!
* * *
Грустно, брат мой, дичают стрелки
тех полков, что “навеки едины”…
Будто сдвинулись вечные льдины,
и растут на глазах кулаки…
А во мне – два десятка кровей
и усталость от вечного боя,
и желанье одно – стать травою,
чтоб уже ни правей, ни левей,
чтоб по ветру нести семена –
без границ, без делений, без края…
Не секрет, что любая война
безымянной травой порастает…
* * *
С отчаяньем ночного мотылька
бьюсь о стекло, ломая слепо крылья, —
который раз кляну свое бессилье,
перо, бумагу, скудость языка…
Который раз, стекая по стеклу
дождем, слезою, сукровичным сгустком,
вдруг понимаю; в доме просто пусто,
и тишина на вымытом полу…
* * *
Мой каждый шаг — находки и потери:
то лезу вверх, то вниз слетаю с круч.
А за спиной захлопывают двери
и в темноту выбрасывают ключ.
На каждый вдох, улыбку, каплю,
строчку,
на час покоя, годы мятежа
мне просто жизнь оформила
рассрочку,
в которой нет отмены платежа…
* * *
Ни с того, ни с сего
острым ребрышком режется мир
там, где темень и пыль,
где паук мастерит паутину –
из медвежьих углов
да из черных прокуренных дыр
пробивается Слово,
и Вечность зовет на крестины…
Освети мне углы –
в них всегда интересней, чем в центре,
где бушует борьба
за пристойность,
за “как у людей”…
… В самом дальнем углу
деревенской запущенной церкви
можно тихо заплакать,
а больше не стоит нигде…
* * *
Живем и любим, не спеша –
Кто во грехе, кто в мелком блуде…
Парализована душа,
А значит, и стихов не будет…
* * *
Моя душа стыдится оболочки,
Так юный лист стыдится грубой почки,
А я на перепутье между ними,
Я – имя…
Несобственная личная одежда,
Букварик для растущего невежды,
Согласных три и гласных три меж ними –
Все – имя…
Эфир и смрад желудочного сока,
Смешное, возомненное высоким,
Соитие стихий, а между ними –
Лишь имя…
* * *
Звук становится чище и глуше…
Что же снова тебе не сказала?..
Говорили про дождь и про лужи,
И промозглую сырость вокзала,
Говорили про верхнюю полку,
Про купе и сквозняк, и соседей,
Про забытую в спешке футболку,
И молчали, что вместе не едем…
Звук растаял, сжимаю ладони,
Вслед кричу, хоть теперь и не к спеху:
“Оглянись! Я стою на перроне,
Как бы ты далеко ни уехал…”
* * *
Еще не доросла
до пониманья истин,
уже не дорасту
до счастья мятежа,
до схимы, до вериг,
до книг Агаты Кристи,
но – Господи спаси! –
как мается душа!
Как мается душа,
как спорит с жадным телом,
как хочется в круиз
по благостным местам,
как режутся слова
корявой правдой дела,
и устрицы во льду
не просятся к устам…
Мешаются слова
неродственного ряда,
и маятника ход
ни тише, ни скорей…
Уйдя от райских врат,
не сунусь в двери ада,
и Вечность буду я
стоять между дверей…
Не всем же дорастать
до пониманья истин,
до схимы, до вериг
до счастья мятежа…
Под Лениным себя
давно никто не чистит,
но – Господи спаси! –
как мается душа!
* * *
Без России поэта нет,
Будь он тысячу раз скандален –
Если Русью рожден поэт,
К ней навеки он прикандален.
Болью, памятью темных лет
Врос в березы, в дожди косые,
Без России поэта нет,
Как и нет без него России…
* * *
…и боль отпустила и стала терпимой…
Сегодня – я тонкого волоса легче,
лишь теплые токи тревожат мне плечи…
Взлетаю!.. Прощайте!.. Я мимо!..
Я – мимо…
Беспечных, усталых, безумных – я мимо,
я мимо домов, где идет пантомима,
я мимо рисованных рощ и оврагов,
я мимо владений и мимо бараков –
туманом, дыханьем, дымком сигаретным
взлетаю туда, где ни зла, ни запретов!
Туда, где порвутся последние нити…
Но вы – дорогие – живите!
Живите!..
Хлебникова (Демина) Марина Сергеевна
Родилась в г.Одессе. После окончания в 1981г. Одесского политехнического института работала инженером-программистом, писала стихи, публиковалась в московской и одесской периодической печати, в сборниках. В 1992г. окончила Литературный институт им. Горького, была принята в Союз писателей России. Продолжала писать стихи, прозу, пьесы, сценарии. В 1998г. была подготовлена к печати первая самостоятельная книга стихов “Проверка слуха”. Книга опубликована не была. 6 декабря 1998г. трагически оборвалась жизнь автора.
Впоследствии вышёл трёхтомник стихов и прозы. В 2015 году в Черноморске (Ильичёвске) вышел сборник поэзии «Memento vita» с одноимённым предисловием Евгения Голубовского. В рамках IV международного арт-фестиваля «Провинция у моря» в Ильичевске 12 сентября открыта мемориальная доска поэту Марине Хлебниковой (Деминой).
Сочится одиночество из пор оконных,
сочится одиночество из глаз иконных,
сочится одиночество, и нет закона –
и Бога нет, кому же бить поклоны?
Людей несмежных смежное жилище,
разъединенье толчеей и давкой…
Безмерность одиночества – удавка,
с которой рядом даже волк – не хищник…
И радость одинокая – в отраву
спекается, и сон подобен бреду…
Скажи мне, город, по какому праву
ты нас столпил, объединил и предал?
* * *
Буду жить, как трава, как песок,
как усталость, как вера, как ноша…
Будет жизнью моей припорошен
каждый камешек и колосок.
В мире формул и сложных структур –
объясненных и необъясненных –
буду жить и пропеллером с клёна
ежегодно слетать на бордюр.
Буду жить и кружиться легко
тополинкой какого-то мая,
до последнего мига не зная –
для чего…
* * *
Все города, в которых не жила,
но так хотела жить – до заиканья! –
границами, барьерами, веками
отделены…
Помпейская зола
с мадридской кровью, с глиной палестин
размешаны…
Для будущих крестин
Байкал нацедит чашу до краев!..
Но буду я – не я
в восьмом кругу,
в цепи небесконечных превращений:
вдруг я рожусь в Перу или в пещере
тому вперед или тому назад сто лет?..
И может, лишь желание мое –
прапамять,
заключенная в скелет –
зацепится за недробимый атом:
жить где-нибудь в Москве,
ругаться матом
по поводу чего-нибудь вообще,
что в данной жизни непереводимо…
Что ангел говорит? Не брать вещей?
Париж… Мадрид… Венеция…
Я – мимо.
MEMENTO MORI
О смерти помнить – значит, щедро жить.
О смерти помнить – значит, не дробиться!
Собою торопиться напоить,
И не бежать, чтоб самому напиться.
И пусть не каждый – бурная река,
Но – капля! Но – колодец! Но – ручей!
Была б в воде прозрачность родника
И чистая нетронутость ключей
Не сдержишь жизнь забором и замком,
Пожадничав, прольешься каплей скудной!
Memento mori – голову на кон –
Открыто, честно, ярко, безрассудно!
* * *
Не жгите архивы, имущие, длящие власть!
Сжигая ступени, нельзя устоять на площадке,
Не вынуть и камня из этой стовекой брусчатки,
Страшась, как в безумье, в глухое беспамятство
впасть…
История – девка идет по удобным рукам…
История – дева, как трудно хранить ей невинность! –
Сегодня сечет невиновных, а завтра повинных…
Не жгите архивы – мы снова придем к тупикам.
* * *
Любое время исторично –
и час, и век, и день за днем…
Кому дано категорично
судить о времени своем?
Оно еще расставит знаки,
оно еще воздаст сполна
и, как обычно, после драки
на щит поднимет имена…
И мы забудем, что вторично
и похороним мелкость тщет…
Кому дано категорично
судить о времени вообще?
* * *
А нынче все каются –
Иуды и Каины,
Умело припрятаны
людские лукавины,
на новых подрамниках
облезлыми кистями
малюются старые,
но вечные истины:
что нынче все каются,
святые и грешные –
орлы перемаются,
прикинувшись решками…
… Ведь нынче все каются…
* * *
“Девочка на шаре” Пикассо:
девочка – арена – шарик между…
До паденья только волосок,
но на непаденье есть надежда…
Мы стоим, как девочка на шаре,
равновесье – тоненькая нить…
Охватить бы Землю теплой шалью
и узлом надежно закрепить.
Люди – их безумье – шар наш между –
вечной ночи ядерная пасть…
Но на непаденье есть надежда.
Удержаться б только. Не упасть.
* * *
Падает тень на лица,
время летит, пыля.
Выпустила синицу,
где искать журавля?
Прошлых дел вереница –
шелковая петля.
Где ты, моя синица?
Сколько ждать журавля?
Каждую ночь мне снится:
точкой внизу Земля…
Верю, была синица
вестницей журавля!
* * *
Грустно, брат мой, дичают стрелки
тех полков, что “навеки едины”…
Будто сдвинулись вечные льдины,
и растут на глазах кулаки…
А во мне – два десятка кровей
и усталость от вечного боя,
и желанье одно – стать травою,
чтоб уже ни правей, ни левей,
чтоб по ветру нести семена –
без границ, без делений, без края…
Не секрет, что любая война
безымянной травой порастает…
* * *
С отчаяньем ночного мотылька
бьюсь о стекло, ломая слепо крылья, —
который раз кляну свое бессилье,
перо, бумагу, скудость языка…
Который раз, стекая по стеклу
дождем, слезою, сукровичным сгустком,
вдруг понимаю; в доме просто пусто,
и тишина на вымытом полу…
* * *
Мой каждый шаг — находки и потери:
то лезу вверх, то вниз слетаю с круч.
А за спиной захлопывают двери
и в темноту выбрасывают ключ.
На каждый вдох, улыбку, каплю,
строчку,
на час покоя, годы мятежа
мне просто жизнь оформила
рассрочку,
в которой нет отмены платежа…
* * *
Ни с того, ни с сего
острым ребрышком режется мир
там, где темень и пыль,
где паук мастерит паутину –
из медвежьих углов
да из черных прокуренных дыр
пробивается Слово,
и Вечность зовет на крестины…
Освети мне углы –
в них всегда интересней, чем в центре,
где бушует борьба
за пристойность,
за “как у людей”…
… В самом дальнем углу
деревенской запущенной церкви
можно тихо заплакать,
а больше не стоит нигде…
* * *
Живем и любим, не спеша –
Кто во грехе, кто в мелком блуде…
Парализована душа,
А значит, и стихов не будет…
* * *
Моя душа стыдится оболочки,
Так юный лист стыдится грубой почки,
А я на перепутье между ними,
Я – имя…
Несобственная личная одежда,
Букварик для растущего невежды,
Согласных три и гласных три меж ними –
Все – имя…
Эфир и смрад желудочного сока,
Смешное, возомненное высоким,
Соитие стихий, а между ними –
Лишь имя…
* * *
Звук становится чище и глуше…
Что же снова тебе не сказала?..
Говорили про дождь и про лужи,
И промозглую сырость вокзала,
Говорили про верхнюю полку,
Про купе и сквозняк, и соседей,
Про забытую в спешке футболку,
И молчали, что вместе не едем…
Звук растаял, сжимаю ладони,
Вслед кричу, хоть теперь и не к спеху:
“Оглянись! Я стою на перроне,
Как бы ты далеко ни уехал…”
* * *
Еще не доросла
до пониманья истин,
уже не дорасту
до счастья мятежа,
до схимы, до вериг,
до книг Агаты Кристи,
но – Господи спаси! –
как мается душа!
Как мается душа,
как спорит с жадным телом,
как хочется в круиз
по благостным местам,
как режутся слова
корявой правдой дела,
и устрицы во льду
не просятся к устам…
Мешаются слова
неродственного ряда,
и маятника ход
ни тише, ни скорей…
Уйдя от райских врат,
не сунусь в двери ада,
и Вечность буду я
стоять между дверей…
Не всем же дорастать
до пониманья истин,
до схимы, до вериг
до счастья мятежа…
Под Лениным себя
давно никто не чистит,
но – Господи спаси! –
как мается душа!
* * *
Без России поэта нет,
Будь он тысячу раз скандален –
Если Русью рожден поэт,
К ней навеки он прикандален.
Болью, памятью темных лет
Врос в березы, в дожди косые,
Без России поэта нет,
Как и нет без него России…
* * *
…и боль отпустила и стала терпимой…
Сегодня – я тонкого волоса легче,
лишь теплые токи тревожат мне плечи…
Взлетаю!.. Прощайте!.. Я мимо!..
Я – мимо…
Беспечных, усталых, безумных – я мимо,
я мимо домов, где идет пантомима,
я мимо рисованных рощ и оврагов,
я мимо владений и мимо бараков –
туманом, дыханьем, дымком сигаретным
взлетаю туда, где ни зла, ни запретов!
Туда, где порвутся последние нити…
Но вы – дорогие – живите!
Живите!..