Сергей НАДЕЕВ. Голубиная почта
* * *
Ночь обернула мирозданье,
не выходя за берега,
покорная, как расставанье,
и скорая, как пустельга.
Какие тени бродят цугом,
какая выдумка томит?
Подрагивает в такт посуда,
покачивает вслед лафит.
И точным лезвием ланцета
открыта раковина снов,
где жалость, горечь горицвета
и проливень слепящих слов…
* * *
А знаешь, не так нестерпимо
Вскипают уже небеса —
Несутся стремительно мимо,
Как память в 4 часа.
Бессонница.
Только и живы —
Киприды капризный рожок
Да мелкие бурые сливы
В июле. Так метит ожог.
Зачем-то остались сомненья
И ночи лоскутный платок
И лопнувший от напряженья
Горячей полоской восток.
Начальная школа ухода,
Звезды предначальный урок.
За светом — иная свобода,
За тьмою…
(Беспомощность строк.)
* * *
Мы вышли к озеру.
И резко
Повеяло, как сквозняком,
И вздрогнул лес, как занавеска,
Повисшая над косяком.
И большего – не разглядели…
Но что скрывается вдали? –
Не прошлое же, в самом деле,
Которого не обрели!
Отчётливы и одиноки,
Покачиваясь, как во сне,
Текут воздушные потоки
Сквозь лес, недвижный в стороне.
И нам, наверное, – туда же
Брести по сумрачным холмам,
Куда и жизнь течёт, и даже
Относит дым по берегам.
Туда, куда полоска света
Подсунута… –
За эту дверь
Заглядывать – дурная мета.
Или смертельная, поверь.
* * *
Побросали лёгкую одежду,
В воду погрузились неспеша,
И сновали рыбьи тени между
Смуглых икр, порывисто дыша.
Лёгкий свет позванивал над плёсом.
Или просто с берега влекло
Запах непросушенного тёса,
Лодок перевёрнутых тепло?
Ночь поверх – ворочалась, скрипела,
Дизелем топталась на мели,
А внизу – лилась, сияла, пела.
И в восторге обмирало тело.
Фонари маячили вдали.
* * *
Звенящая звезда, в косую сажень лето,
Немного облаков, и боле – не проси:
Достаточно щедрот, остановись на этом.
А впрочем, принеси неспелых слив в горсти.
В полуночь будет дождь. И вместе с влагой будут
Беззвучно опадать усталые плоды.
И привкус частых зим дичком вкрадётся в губы,
И по щекам пройдут чуть влажные следы.
Забылось, всё прошло: и ссадины, и раны;
В разгар июльских гроз не вспомнить холодов,
Как жили, что во сне, и спать ложились рано,
Вписав поспешность дня в подшивку дневников.
Не помяни судьбы со зла и суетливо
За щедрости её на признаки беды!
Прикрутим фитили, просыплем нá пол сливы
И вслушаемся в сад, теряющий плоды…
* * *
Окрестности исхожены, а дале –
И жизнь пройдёт, не ведая конца.
Я в ней ловлю приметы и детали:
Лес, осень, дождь и дождевик отца.
О, как дрожит, поблёскивая жёстко,
Тропой мелькая, выбитой в траве,
Широкий плащ! И пятнышко извёстки
Смывает дождь на левом рукаве.
Я остаюсь перед открытой рамой.
Остывший воздух затекает в дом.
Я мал ещё, и нестерпимо рано
Заглядывать за влажный окоём.
Что ожидает мальчика в матроске,
Когда предстанет выйти за предел
Его забав на дачных перекрёстках?
Плывёт дурман: полынь и чистотел…
* * *
Как мнительна и как ты непохожа,
Когда стоишь – ладони в рукавах –
На сквозняке! Опять одно и то же:
На сжатых пальцах прошлое итожа,
Прости меня – уж если в двух словах!
Меж нас, должно быть, скрыты недомолвки,
Пространные, как лёд, обиняки,
Просыпанные в простыни иголки
Сосновые, фонарь у верхней полки
И памяти цветные сквозняки.
Да всё бы это высказать! И всё бы
Назвать, сложить и подвести итог:
Звонки, записки, частые хворобы,
Заносы снега, прошлого сугробы. –
Я не могу. А впрочем, кто бы – смог?
И мы молчим. И так невероятна
Молчанием подбитая черта
Под прошлое – под вспышки, блики, пятна
И суету, что, в сущности, понятна,
И чем не дорожили ни черта!
* * *
З.К.
Голубиная почта нам выпала на неделе:
Забиралась на подоконник, в форточку опускала… –
И птица летела косо, ворочалась еле-еле
И грузно ложилась нáземь, как будто она устала.
Легчайший вид несвободы: как говорят, «во благо» –
Оставили же бумагу и к форточке допустили!
А может быть, я впервые почуял слепую тягу
Вцепиться, рвануться нá свет, в глаза заглянуть: да ты ли!
Неужто уже сказались последние два-три года,
В которые мы учились исподволь – не смиряться?
Похвастаться ли плодами, посетовать ли немного?
Или отмахнуться вовсе, невесело рассмеяться?
…А птица парит на воле, корму легко задирая.
Следишь за ней, упираясь коленками в подоконник.
А что как порывом ветра обрушится ввысь, сгорая,
Бумажный непрочный голубь,
прочих свобод сторонник?
* * *
Попробуй, возрази: когда-нибудь и нам
Предстанет кочевать по весям и холмам
Не путником, не странником дорожным,
А чем-то вроде памяти о том,
Как берега уходят под шестом,
Что жизни – не объять стрекозьим зреньем сложным.
Ты вдумайся: как это нелегко –
Назвать себя по имени «никто»
И ощутить не кровь, а протеканье лета
По хрупким обнажённым проводкам,
Не мысль, а хаос чувствовать, а там –
И не сознаньем называют это…
Когда-нибудь, но через много лет,
Нас поглотит, на свет разъяв, фасет,
И не узнаем, встретившись снаружи,
Ни дворика московского дубы,
Ни голоса, ни – строгой худобы,
Не выдадим себя, ничем не обнаружим…
* * *
Ночь обернула мирозданье,
не выходя за берега,
покорная, как расставанье,
и скорая, как пустельга.
Какие тени бродят цугом,
какая выдумка томит?
Подрагивает в такт посуда,
покачивает вслед лафит.
И точным лезвием ланцета
открыта раковина снов,
где жалость, горечь горицвета
и проливень слепящих слов…
* * *
А знаешь, не так нестерпимо
Вскипают уже небеса —
Несутся стремительно мимо,
Как память в 4 часа.
Бессонница.
Только и живы —
Киприды капризный рожок
Да мелкие бурые сливы
В июле. Так метит ожог.
Зачем-то остались сомненья
И ночи лоскутный платок
И лопнувший от напряженья
Горячей полоской восток.
Начальная школа ухода,
Звезды предначальный урок.
За светом — иная свобода,
За тьмою…
(Беспомощность строк.)
* * *
Мы вышли к озеру.
И резко
Повеяло, как сквозняком,
И вздрогнул лес, как занавеска,
Повисшая над косяком.
И большего – не разглядели…
Но что скрывается вдали? –
Не прошлое же, в самом деле,
Которого не обрели!
Отчётливы и одиноки,
Покачиваясь, как во сне,
Текут воздушные потоки
Сквозь лес, недвижный в стороне.
И нам, наверное, – туда же
Брести по сумрачным холмам,
Куда и жизнь течёт, и даже
Относит дым по берегам.
Туда, куда полоска света
Подсунута… –
За эту дверь
Заглядывать – дурная мета.
Или смертельная, поверь.
* * *
Побросали лёгкую одежду,
В воду погрузились неспеша,
И сновали рыбьи тени между
Смуглых икр, порывисто дыша.
Лёгкий свет позванивал над плёсом.
Или просто с берега влекло
Запах непросушенного тёса,
Лодок перевёрнутых тепло?
Ночь поверх – ворочалась, скрипела,
Дизелем топталась на мели,
А внизу – лилась, сияла, пела.
И в восторге обмирало тело.
Фонари маячили вдали.
* * *
Звенящая звезда, в косую сажень лето,
Немного облаков, и боле – не проси:
Достаточно щедрот, остановись на этом.
А впрочем, принеси неспелых слив в горсти.
В полуночь будет дождь. И вместе с влагой будут
Беззвучно опадать усталые плоды.
И привкус частых зим дичком вкрадётся в губы,
И по щекам пройдут чуть влажные следы.
Забылось, всё прошло: и ссадины, и раны;
В разгар июльских гроз не вспомнить холодов,
Как жили, что во сне, и спать ложились рано,
Вписав поспешность дня в подшивку дневников.
Не помяни судьбы со зла и суетливо
За щедрости её на признаки беды!
Прикрутим фитили, просыплем нá пол сливы
И вслушаемся в сад, теряющий плоды…
* * *
Окрестности исхожены, а дале –
И жизнь пройдёт, не ведая конца.
Я в ней ловлю приметы и детали:
Лес, осень, дождь и дождевик отца.
О, как дрожит, поблёскивая жёстко,
Тропой мелькая, выбитой в траве,
Широкий плащ! И пятнышко извёстки
Смывает дождь на левом рукаве.
Я остаюсь перед открытой рамой.
Остывший воздух затекает в дом.
Я мал ещё, и нестерпимо рано
Заглядывать за влажный окоём.
Что ожидает мальчика в матроске,
Когда предстанет выйти за предел
Его забав на дачных перекрёстках?
Плывёт дурман: полынь и чистотел…
* * *
Как мнительна и как ты непохожа,
Когда стоишь – ладони в рукавах –
На сквозняке! Опять одно и то же:
На сжатых пальцах прошлое итожа,
Прости меня – уж если в двух словах!
Меж нас, должно быть, скрыты недомолвки,
Пространные, как лёд, обиняки,
Просыпанные в простыни иголки
Сосновые, фонарь у верхней полки
И памяти цветные сквозняки.
Да всё бы это высказать! И всё бы
Назвать, сложить и подвести итог:
Звонки, записки, частые хворобы,
Заносы снега, прошлого сугробы. –
Я не могу. А впрочем, кто бы – смог?
И мы молчим. И так невероятна
Молчанием подбитая черта
Под прошлое – под вспышки, блики, пятна
И суету, что, в сущности, понятна,
И чем не дорожили ни черта!
* * *
З.К.
Голубиная почта нам выпала на неделе:
Забиралась на подоконник, в форточку опускала… –
И птица летела косо, ворочалась еле-еле
И грузно ложилась нáземь, как будто она устала.
Легчайший вид несвободы: как говорят, «во благо» –
Оставили же бумагу и к форточке допустили!
А может быть, я впервые почуял слепую тягу
Вцепиться, рвануться нá свет, в глаза заглянуть: да ты ли!
Неужто уже сказались последние два-три года,
В которые мы учились исподволь – не смиряться?
Похвастаться ли плодами, посетовать ли немного?
Или отмахнуться вовсе, невесело рассмеяться?
…А птица парит на воле, корму легко задирая.
Следишь за ней, упираясь коленками в подоконник.
А что как порывом ветра обрушится ввысь, сгорая,
Бумажный непрочный голубь,
прочих свобод сторонник?
* * *
Попробуй, возрази: когда-нибудь и нам
Предстанет кочевать по весям и холмам
Не путником, не странником дорожным,
А чем-то вроде памяти о том,
Как берега уходят под шестом,
Что жизни – не объять стрекозьим зреньем сложным.
Ты вдумайся: как это нелегко –
Назвать себя по имени «никто»
И ощутить не кровь, а протеканье лета
По хрупким обнажённым проводкам,
Не мысль, а хаос чувствовать, а там –
И не сознаньем называют это…
Когда-нибудь, но через много лет,
Нас поглотит, на свет разъяв, фасет,
И не узнаем, встретившись снаружи,
Ни дворика московского дубы,
Ни голоса, ни – строгой худобы,
Не выдадим себя, ничем не обнаружим…