Инна Лиснянская. Стихи разных лет

В третьей октаве дрожит он впервые,

Всё уже поздно, поскольку рано

Голосу лезть на верха роковые.

Девочка, это не Жизни Осанна –

Славит кантата Оспу России,

Завтра на музыке Хачатуряна

Связки порвутся голосовые!

Это с дороги голосом хриплым

Память моя окликает былое.

Нет, не с дороги, я всё же в столице!

Скоро весна. Скоро к ёлочным иглам

Верба прильнёт, и светло распушится

Утро туманное, утро седое.

14

                               Странник прошёл, опираясь на посох.

                                                               Ходасевич

Утро туманное, утро седое,

Сорок лет минуло, как не бывало!

Утро, я вовсе не лицевое

Нынче ранение разбинтовала,

Я размотала еле живое

Сердце моё у того перевала,

Где начинается внебытовое

Время без всякого интервала

Утро! Привыкший к объедкам, обноскам,

Странник прошёл, опираясь на посох.

Кто же Он? Кровь на ногах Его босых

Рдеет надеждой и цветом весенним

В свете войны маскировочно-жёстком.

15

В свете войны маскировочно-жёстком

Мне и мой нынешний жребий не горек.

Память осталась вечным подростком, –

Я ли вхожу в олеандровый дворик?

В городе нефти, в тылу приморском,

В тесной матроске, в туфлях без набоек,

Девочка пела в консерваторском

Зале на 118 коек.

Что ни лицо, то закрытая рана.

Что моя жизнь перед этой бедою?

Только моё здесь лицо открыто, –

Пуля не ранит, не буду убита!

Ломко звенит колокольчик сопрано:

1984

Из цикла «ГИМНЫ»

В ГЛУХОМАНИ

Почитающий доблесть, и равнодушный к славе,

Запустил в моё сердце амур не стрелу, а пулю, –

Как служивый солдат на забытой всеми заставе,

Я бессменно твой сон и явь твою караулю.

От мифической пули розой становится рана,

А шипы – охраной любви. В преклонные годы

В этой птичьей глуши – я тебе антенна, мембрана,

Телефонная связь, и даже – прогноз погоды.

Ничего, что о нас забывают друзья-собратья, –

Бремя общих тревог бесконтактным делает время, –

И когда бытию устаю раскрывать объятья,

Пуля в сердце моём проникает в моё же темя, –

Ни за что не даёт мне расслабиться, а тем паче

Не даёт поглупеть. Оттого и зрение зорче, –

Вот и вижу, что мы одни на бесхозной даче,

Что строка всё длиннее, а жизнь – короче.

В ВАННОЙ КОМНАТЕ

Я курю фимиам, а он пенится словно шампунь,

Я купаю тебя в моей глубокой любви.

Я седа, как в июне луна, ты седой, как лунь,

Но о смерти не смей! Не смей умирать, живи!

Ты глядишь сквозь меня, как сквозь воду владыка морей,

Говоришь, как ветер, дыханьем глубин сквозя:

Кто не помнит о гибели, тот и помрёт скорей,

Без раздумий о смерти понять и жизни нельзя.

Иноземный взбиваю шампунь и смеюсь в ответ:

На змею батареи махровый халат надет,

А на зеркале плачет моими слезами пар.

В ЛЕСУ

У тебя в глазах вековечный растаял лёд,

У меня в глазах вековая застыла темь,

По научному мы как будто – с катодом анод,

По народному мы – неразлучны, как свет и тень.

Я – жена твоя и припадаю к твоим стопам, –

Увлажняю слезами и сукровицей ребра,

Из которого вышла, а ты, мой свет, мой Адам,

Осушаешь мой лоб, ибо почва в лесу сыра.

Много тысячелетий прошло с тех эдемских пор,

Лишь любовь не прошла, потому что одна она –

Суть пространства и времени. А троянский раздор

И война, как и ныне, – из за золотого руна.

Ради красного слова любовь называли певцы

Всех несчастий причиной, (любовь возвышает и слог),

Но от лжи и у римской волчицы отсохли сосцы.

И певцы – ни при чём. За словцо я цепляюсь сама,

Ах, мой свет, твоя тень не умрёт от большого ума,

А беззвучно исчезнет как только исчезнешь ты.

У ЯФФСКИХ ВОРОТ

Я – твоя Суламифь, мой старый царь Соломон,

Твои мышцы ослабли, но твой проницателен взгляд.

Тайны нет для тебя, но взглянув на зелёный склон,

Ты меня не узнаешь, одетую в платье до пят,

Меж старух собирающих розовый виноград.

И раздев, – не узнал бы, – как волны песка мой живот,

И давно мои ноги утратили гибкость лоз,

Грудь моя, как на древней пальме увядший плод,

А сквозь кожу сосуды видны, как сквозь крылья стрекоз.

Иногда я тебя поджидаю у Яффских ворот.

Но к тебе не приближусь. Зачем огорчать царя?

Славен духом мужчина, а женщина – красотой.

От объятий твоих остывая и вновь горя,

Наслаждалась я песней не меньше, чем плотью тугой,

Ведь любовь появилась Песне благодаря.

Ах, какими словами ты возбуждал мой слух,

Для бездушной страсти сгодился бы и пастух.

Но ведь дело не в том, чтоб бурлила кровь кипятком,

А чтоб сердце взлетало, как с персиков спелый пух.

Я вкушала слова твои, словно пчела пыльцу,

Неужели, мой царь, твой любовный гимн красоте,

До тебя недоступный ни одному певцу,

Только стал ты стареть, привел тебя к суете, –

К поклоненью заморскому золотому тельцу?

В стороне от тебя за тебя всей любовью моей

Постоянно молюсь. И сейчас в тишине ночной

Зажигаю в песчаной посудине семь свечей,

Раздираю рубаху и сыплю пепел печной

На седины: Царя укрепи, а тельца забей!

НА САДОВОЙ СКАМЕЙКЕ

На садовой скамейке средь буйного сорняка

Дотемна в подкидного режемся дурака.

Старосветских помещиков в возрасте перегнав,

Что ещё могут делать два старые старика

В одичалые дни посреди некультурных трав?

Наши дни одичали от всяких бессильных забот –

Чем и как подпереть крыльцо и створки ворот,

Как дойти до аптеки, на что лекарства купить?

Всё же будь старосветскими – мы бы варили компот

Иль взялись подоконник геранью красной кропить.

За день мы устаём от чтенья газет и книг,

Но особенно от газет, где столько пиарских интриг.

Вот и режемся в карты. Но вот, дорогой, беда –

Ты в игре, как и в жизни, проигрывать не привык,

И ловчу, чтобы в дурочках мне прибывать всегда.

Ты, проигрывая, глядишь, как раненый тигр.

И война для мужчин, знать, одна из азартных игр

Но ты к глупостям не прислушивайся моим.

Дама бубен – с цветком, с сердечком – дама червей,

Я трефовая и – твой лучший в судьбе трофей,

Хоть досталась легко, ты и в этом – козырный туз.

Вечерком мы играем, но утро-то – мудреней, –

По утрам мы сдаёмся на милость печальных муз.

НАША ВСТРЕЧА

Дятел долбит по коре, – легко ль червяка добыть?

Я поднялась на заре и медлю тебя будить.

Своё ты отвоевал – у каждого свой мороз, –

Ты ладожский лед целовал и по волжскому полз.

А в морге был мой мороз, – пошла сирота в санчасть

Тянуть погребальный воз, чтоб с голоду не пропасть.

Есть сокровенный смысл в стыковке судьбы с судьбой, –

Чтоб разморозить жизнь, встретились мы с тобой.

НАД ПРУДОМ

Милый мой, пусть хозяйки думают о зиме,

Ну а мне ни к чему, когда – вот здесь и сейчас

Все травинки, листочки и ряска, жизнью сочась, –

На зелёные буквы похожи в синем письме.

Может быть, из Одессы тебе, а мне из Баку

Да, империя откуковала, и там, где мы

Родились, совершенно другие страны уже, –

Это мне не строкой, а осокою – по душе,

Это мне не оскомина от незрелой хурмы.

Там уже не цветёт на каштанах русская речь,

Некрасиво грустить, что распался имперский мир,

Но и чувством распада немыслимо пренебречь.

Так что кстати пришлись о запасе к зиме слова, –

И тоску мою твой усекает душевный нерв,

Не коснётся меня – пока с тобой и жива.

Гул волны черноморской – в раковинах ушей

У тебя, а в моих – каспийской волны прибой,

Но печальную оду заканчиваю мольбой:

Хорошей, земля, из последних сил хорошей!

январь-май 2001

В госпитале лицевого ранения

               Памяти моего отца, погибшего на войне

                                               Девушка пела в церковном хоре…