Елена ДУБРОВИНА. «У окна». Символика в поэзии русской диаспоры

 

Татьяна Фиш (Филадельфия). «Окно»

 

 

Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!

                                                  Марина Цветаева

 

Поэзия для многих поэтов первой и второй волн эмиграции стала формой своеобразного мышления, формой выражения своих идей посредством тайных образов и ведущая к разгадке вечной Тайны через образную символику. В русской эмигрантской поэзии, где доминировали метафизические настроения, символизм органически внедрился в их творчество. Русские поэты, пережившие влияние символистов, оказавшись в эмиграции, не могли пройти мимо этого опыта. Одним из символов, с помощью которого поэты передавали свои чувства и настроения, стало окно. Окно – мифопоэтический символ. С помощью такого окна мы можем заглянуть как в мир внешний — видимый, так и в мир внутренний — невидимый, а также и в недосягаемую для глаза тайну вселенной.

 

И весь вечер — без слов, без надежд, без мечты, без желаний,
Машинально смотря, как выходит из моря луна,
И блуждает мой друг по октябрьской мерзлой поляне,
Тщетно силясь в тоске мне помочь, — я стою у окна.

                                                                                                           Игорь Северянин

 

Вместе с автором, стоящим у окна, мы созерцаем не только картину, им описанную, но и проникаем в его творческий процесс, заглядываем в тот момент его жизни, его виденья мира и переживаний, когда поэт размышляет: «Ведь в бездне глаз твоих отражено / Все то, что есть, и то, что быть должно / И что смогло в событьях проявиться» (Н. Петерец). Владимир Диксон пишет: «Улицы – жилы – города, / Окна – глаза домов». Здесь поэты сравнивают окно с глазом (оком) не случайно, так как существует символика окна как глаза дома, его всевидящего ока. Отсюда вытекает и символ окна, смотрящего в небо, как образа света. Оно устанавливает связь с солнцем, небесными светилами и связь человека с Богом — «Всевидящее Око», «Недремлещее Око» Бога.

 

Окно, солнце и луна — три взаимосвязанных понятия, так как все три являются носителями света. «И, застыв, в венце из лунной пыли, / я гляжу на смолкшее окно», — так описывает В. Набоков лунный свет, заглянувший в его окно. Часто за окнами поэту виделась другая жизнь, освещенная божественным светом других, недосягаемых миров, когда мерещился «случайный свет из глуби ледяной» (В. Ветлугин), тот божественный свет, который помогал поэту выйти из мрака своего трагического существования. Окно можно также рассматривать как символ ухода в неведомое, а затемненное окно наводит на мысль о смерти: «В моем окне мутнеют очертанья, / Разлучница, в него вползает тьма…» (Елизавета Рачинская)

 

Некоторые поэты смотрели на мир реальный, на природу, как, например И. Бунин, не бывший символистом, описывает свое мимолетное впечатление от вида из окна: «И все утро яркие и чистые / Буду видеть краски в вышине». Его видение природы или картины жизни через открытое окно было чистым отображением действительности («В сторожке темной у окна, / Сидит и ложкой бьет ребенок»), хотя окно и было тем символом, с помощью которого он заглянул в мир просыпающегося утра или в сторожку крестьянина. Символисты тоже создавали свой пейзаж, увиденный из окна дома, но они были – не наблюдателями, они преображали виденное «внутри себя», через свои чувства и интуицию. 

 

Для символистов, как утверждал Ходасевич, природа является только сырым материалом, который поэт подвергал обработке. Поэты первой волны эмиграции, по его определению, дышали воздухом символизма, когда символизм «еще не успел стать планетой без атмосферы». Он пишет в 1928 году в статье «Символизм»: «И, вот, оказывается, – в той атмосфере лучи преломлялись и краски виделись как-то особенно, по-своему – и предметы являлись в других очертаниях». Поэт смотрит в окно и как бы происходит «единство», мистическое соединение природы, человека и мира, его духовного бытия, рождая новую поэзию образов из всего внутренне накопленного опыта и памяти. Очень точное определение символизма дал в 1925 году С. Серапин: «Это двойное ощущение постижения и непостижимости дают поэты-символисты, устраивая встречи незапамятно разлученного, будя память о забытом, но незабвенном; они делают мгновенные сближения, до степени смежности и касания того, что разделено звездными пространствами или сроками космических эпох».

 

Часто окно олицетворяло тоску поэта, его ностальгию, это было окно в потерянную Россию, когда «из всей давно оставленной России» им «не хватало русского окна», или просто грустили и вспоминали «окно с большим крестом посередине / вечернее горящее окно» (И. Елагин). Там в чужой стране для поэта, где  «окна — черные провалы» и стелется «все тот же мрак», он однажды, прильнув к окну, видит другой мир. И тогда наплывают воспоминания о покинутой родине, о детстве и, по словам харбинской поэтессы Елены Недельской, «тихий свет воспоминаний — словно кроткая лампада» всплывает в памяти. «А я прильнул к стеклу оконному / Мне как-то странно хорошо. / Я памятью настороженною / В страницы прошлого ушел», – восклицает другой харбинский поэт Виктор Ветлугин, как бы подтверждая мысль Недельской.

 

Однако были и те, которые видели нереальный, далекий, небесный мир через мистическое окно, например, цветаевское окно, когда: «Тонкий крест оконной рамы. / Мир. — На вечны времена. / И мерещится мне: в самом / Небе я погребена!» Цветаевой видится вечный мир, вселенная, в которой она навсегда погребена. Пророческие слова? Возможно, так как вскоре закончилось ее земное существование.

 

За окном была жизнь чужого таинственного города. Окна домов светятся ночью, они – «глаза домов». Где-то играет шарманка, поет оперный певец. Однако есть окна, за которыми царит мрак и случается страшное, непредвиденное. «Есть окна, где стекла выбиты, / Где нужда с враждою сошлись», – пишет рано ушедший из жизни поэт Владимир Диксон. Лидия Бердяева, жена известного философа Николая Бердяева, смотрит из окна на ночной Париж, и ей кажется, что везде царит веселье. Но вот «тело шлепнулось о мостовую» из того одного окна, за которым было темно, там страдала чья-то душа, не выдержав нищеты и драмы на чужой земле. В диалог с Л. Бердяевой вступает поэт Евгений Яшнов, живший в Шанхае:

 

Взглянешь в окно на город ночной,

Спросишь судьбу: зачем и куда?

Броситься, что ли, вниз головой

И позабыть себя навсегда?

 

Через открытое в мир окно перед нами возникает картина той эпохи, в которой жили поэты. В поэзии русской диаспоры запечатлена целая полоса жизни многих людей, жизни сложной, порой трагической. Читая статьи Ходасевича о символизме, невольно отмечаешь его критику декадентских настроений, проникших в течение символистов. В одном из стихотворений Ирины Кнорринг, рано ушедшей из жизни, в цикле «Окна на Север» звучат такие декадентские ноты:

 

Сегодня день — совсем вчерашний.

В пустом окне — пустой рассвет.

Бормочет дождь с тоской всегдашней

О том, чего на свете нет.

 

Действительно, упаднические настроения четко прослеживаются в поэзии, близкой к символизму. Взять хотя бы, к примеру, строки из стихотворения Татьяны Штильман:

 

Есть окна, как черные чётки,
Как голос безумья и тьмы.
Есть окна совсем без решетки
И, все-таки, – окна тюрьмы.

 

«Дело свелось к тому, что история символизма превратилась в историю разбитых жизней», – писал Ходасевич в 1928 году в статье «Конец Ренаты». Прослеживая историю эмигрантской поэзии, можно сказать, что слова В. Ходасевича оказались пророческими.

Если назначение поэзии, подобно философии, «отобразить и изобразить постижение мира», то выбор окна, как символа или образа, с помощью которого поэт пытался эту задачу выполнить, вполне оправдано. Символизм как бы открывает нам присутствие божественного в «двух крайних полюсах бытия – в природном и наиболее удаленном от природы». В стихотворении «Из окна» В. Ходасевич так выразил свое ощущение мира:

 

Прервутся сны, что душу душат.

Начнется всё, чего хочу,

И солнце ангелы потушат,

Как утром – лишнюю свечу.  

 

=====================>>>>>>>     Стихи поэтов можно читать здесь

 

 

 

Татьяна Фиш (Филадельфия). «Окно»

 

 

Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!

                                                  Марина Цветаева

 

Поэзия для многих поэтов первой и второй волн эмиграции стала формой своеобразного мышления, формой выражения своих идей посредством тайных образов и ведущая к разгадке вечной Тайны через образную символику. В русской эмигрантской поэзии, где доминировали метафизические настроения, символизм органически внедрился в их творчество. Русские поэты, пережившие влияние символистов, оказавшись в эмиграции, не могли пройти мимо этого опыта. Одним из символов, с помощью которого поэты передавали свои чувства и настроения, стало окно. Окно – мифопоэтический символ. С помощью такого окна мы можем заглянуть как в мир внешний — видимый, так и в мир внутренний — невидимый, а также и в недосягаемую для глаза тайну вселенной.

 

И весь вечер — без слов, без надежд, без мечты, без желаний,
Машинально смотря, как выходит из моря луна,
И блуждает мой друг по октябрьской мерзлой поляне,
Тщетно силясь в тоске мне помочь, — я стою у окна.

                                                                                                           Игорь Северянин

 

Вместе с автором, стоящим у окна, мы созерцаем не только картину, им описанную, но и проникаем в его творческий процесс, заглядываем в тот момент его жизни, его виденья мира и переживаний, когда поэт размышляет: «Ведь в бездне глаз твоих отражено / Все то, что есть, и то, что быть должно / И что смогло в событьях проявиться» (Н. Петерец). Владимир Диксон пишет: «Улицы – жилы – города, / Окна – глаза домов». Здесь поэты сравнивают окно с глазом (оком) не случайно, так как существует символика окна как глаза дома, его всевидящего ока. Отсюда вытекает и символ окна, смотрящего в небо, как образа света. Оно устанавливает связь с солнцем, небесными светилами и связь человека с Богом — «Всевидящее Око», «Недремлещее Око» Бога.

 

Окно, солнце и луна — три взаимосвязанных понятия, так как все три являются носителями света. «И, застыв, в венце из лунной пыли, / я гляжу на смолкшее окно», — так описывает В. Набоков лунный свет, заглянувший в его окно. Часто за окнами поэту виделась другая жизнь, освещенная божественным светом других, недосягаемых миров, когда мерещился «случайный свет из глуби ледяной» (В. Ветлугин), тот божественный свет, который помогал поэту выйти из мрака своего трагического существования. Окно можно также рассматривать как символ ухода в неведомое, а затемненное окно наводит на мысль о смерти: «В моем окне мутнеют очертанья, / Разлучница, в него вползает тьма…» (Елизавета Рачинская)

 

Некоторые поэты смотрели на мир реальный, на природу, как, например И. Бунин, не бывший символистом, описывает свое мимолетное впечатление от вида из окна: «И все утро яркие и чистые / Буду видеть краски в вышине». Его видение природы или картины жизни через открытое окно было чистым отображением действительности («В сторожке темной у окна, / Сидит и ложкой бьет ребенок»), хотя окно и было тем символом, с помощью которого он заглянул в мир просыпающегося утра или в сторожку крестьянина. Символисты тоже создавали свой пейзаж, увиденный из окна дома, но они были – не наблюдателями, они преображали виденное «внутри себя», через свои чувства и интуицию. 

 

Для символистов, как утверждал Ходасевич, природа является только сырым материалом, который поэт подвергал обработке. Поэты первой волны эмиграции, по его определению, дышали воздухом символизма, когда символизм «еще не успел стать планетой без атмосферы». Он пишет в 1928 году в статье «Символизм»: «И, вот, оказывается, – в той атмосфере лучи преломлялись и краски виделись как-то особенно, по-своему – и предметы являлись в других очертаниях». Поэт смотрит в окно и как бы происходит «единство», мистическое соединение природы, человека и мира, его духовного бытия, рождая новую поэзию образов из всего внутренне накопленного опыта и памяти. Очень точное определение символизма дал в 1925 году С. Серапин: «Это двойное ощущение постижения и непостижимости дают поэты-символисты, устраивая встречи незапамятно разлученного, будя память о забытом, но незабвенном; они делают мгновенные сближения, до степени смежности и касания того, что разделено звездными пространствами или сроками космических эпох».

 

Часто окно олицетворяло тоску поэта, его ностальгию, это было окно в потерянную Россию, когда «из всей давно оставленной России» им «не хватало русского окна», или просто грустили и вспоминали «окно с большим крестом посередине / вечернее горящее окно» (И. Елагин). Там в чужой стране для поэта, где  «окна — черные провалы» и стелется «все тот же мрак», он однажды, прильнув к окну, видит другой мир. И тогда наплывают воспоминания о покинутой родине, о детстве и, по словам харбинской поэтессы Елены Недельской, «тихий свет воспоминаний — словно кроткая лампада» всплывает в памяти. «А я прильнул к стеклу оконному / Мне как-то странно хорошо. / Я памятью настороженною / В страницы прошлого ушел», – восклицает другой харбинский поэт Виктор Ветлугин, как бы подтверждая мысль Недельской.

 

Однако были и те, которые видели нереальный, далекий, небесный мир через мистическое окно, например, цветаевское окно, когда: «Тонкий крест оконной рамы. / Мир. — На вечны времена. / И мерещится мне: в самом / Небе я погребена!» Цветаевой видится вечный мир, вселенная, в которой она навсегда погребена. Пророческие слова? Возможно, так как вскоре закончилось ее земное существование.

 

За окном была жизнь чужого таинственного города. Окна домов светятся ночью, они – «глаза домов». Где-то играет шарманка, поет оперный певец. Однако есть окна, за которыми царит мрак и случается страшное, непредвиденное. «Есть окна, где стекла выбиты, / Где нужда с враждою сошлись», – пишет рано ушедший из жизни поэт Владимир Диксон. Лидия Бердяева, жена известного философа Николая Бердяева, смотрит из окна на ночной Париж, и ей кажется, что везде царит веселье. Но вот «тело шлепнулось о мостовую» из того одного окна, за которым было темно, там страдала чья-то душа, не выдержав нищеты и драмы на чужой земле. В диалог с Л. Бердяевой вступает поэт Евгений Яшнов, живший в Шанхае:

 

Взглянешь в окно на город ночной,

Спросишь судьбу: зачем и куда?

Броситься, что ли, вниз головой

И позабыть себя навсегда?

 

Через открытое в мир окно перед нами возникает картина той эпохи, в которой жили поэты. В поэзии русской диаспоры запечатлена целая полоса жизни многих людей, жизни сложной, порой трагической. Читая статьи Ходасевича о символизме, невольно отмечаешь его критику декадентских настроений, проникших в течение символистов. В одном из стихотворений Ирины Кнорринг, рано ушедшей из жизни, в цикле «Окна на Север» звучат такие декадентские ноты:

 

Сегодня день — совсем вчерашний.

В пустом окне — пустой рассвет.

Бормочет дождь с тоской всегдашней

О том, чего на свете нет.

 

Действительно, упаднические настроения четко прослеживаются в поэзии, близкой к символизму. Взять хотя бы, к примеру, строки из стихотворения Татьяны Штильман:

 

Есть окна, как черные чётки,
Как голос безумья и тьмы.
Есть окна совсем без решетки
И, все-таки, – окна тюрьмы.

 

«Дело свелось к тому, что история символизма превратилась в историю разбитых жизней», – писал Ходасевич в 1928 году в статье «Конец Ренаты». Прослеживая историю эмигрантской поэзии, можно сказать, что слова В. Ходасевича оказались пророческими.

Если назначение поэзии, подобно философии, «отобразить и изобразить постижение мира», то выбор окна, как символа или образа, с помощью которого поэт пытался эту задачу выполнить, вполне оправдано. Символизм как бы открывает нам присутствие божественного в «двух крайних полюсах бытия – в природном и наиболее удаленном от природы». В стихотворении «Из окна» В. Ходасевич так выразил свое ощущение мира:

 

Прервутся сны, что душу душат.

Начнется всё, чего хочу,

И солнце ангелы потушат,

Как утром – лишнюю свечу.  

 

=====================>>>>>>>     Стихи поэтов можно читать здесь