1

Людмила ШАРГА. Одесский дневник. Летние страницы

Балансирую между мирами.

Их бесконечное множество.

Тьмы и тьмы.

Из одних не хочется уходить.

В другие не хочется возвращаться.

По приговору.

В бесконечном потоке машин, людей, платёжек, квитанций, денежных купюр, голоса соседних миров неразличимы.

Но если прислушаться…

Неспешное жужжание пчёл и шмелей над цветущим лугом, пёстрые бабочки на узких тропинках, протоптанных кем-то, оставшимся неизвестным, перистые тени от цветущих акаций.

Дня три как цветёт, источая аромат, смешанный с не отцветшими ещё каштанами и жасмином и чем-то ещё, знакомым и неуловимым. Липы? Так рано?

Впрочем, знаю я несколько молодых да ранних липушек, зацветающих как раз в это время.

Из платёжно-продажного мира прорывается телефонный звонок. Мне? Не мне.

Человек средних лет с загорелым лицом поворачивается к очереди и произносит:

  Распустил. Наконец-то, свершилось.

На его реплику отзывается парочка женщин, претендующих называться «дамами». Очередь оживает. Завязывается разговор, вращаясь вокруг столпов сегодняшней злобы дня: новый президент. Новые чаяния. Старые проблемы.

Проваливаюсь в параллельный мир, где нет важнее события, чем цветение акации, и выхожу из него лишь у самого окошечка оператора.

Да. Вместо кабинетов теперь окошечки.

Она придерживает иссохшей рукой соломенную шляпку и улыбается.

  невольно улыбаюсь в ответ и, легко переступая заветную невидимую грань,  оказываюсь там, где хотела – на празднике цветения акации.

Здесь я – одуванчик. Вот он, наполовину облетевший.

  пальчики навстречу солнцу.

А солнца нет – как нет.

И смотрит снисходительно и устало на нас ещё один одуванчик… облетевший.

Надо спешить.

С точки зрения одуванчика всё относительно.

И значит…надо спешить.

                                      Между мной и морем

и кресел, тентов и зонтиков.
Моё – когда знаешь, что оно рядом, живое, свободное, вечное, и даже эта полоска песка между не разделяет, а сближает нас, и утренний след мой, оставленный на песке, не затоптан,  а прочитан и чуть размыт волной.

Ветер доносит издалека крики чаек.

Между мной и морем только полоска песка, чайки и ветер.




Шторм на песке.
Шторм на Земле.
Карамельно-жемчужный летучий песок Ланжерона повсюду.


Им забита махровая ткань полотенца, тапочки, он между страницами книгами и в тетради, между стихами и прозой, он сам – стихи и проза.

                                                      Любопытная чайка

Она молода и очень любопытна – как все здешние чайки.

Ходит, посматривает в мою сторону, делает вид, что просто гуляет.

Но стоит взяться за пакет с семечками, взлетает и зависает надо мной.

А я в это время размышляю о…

Будет что рассказать перед сиестой, в самый пик полуденного зноя.

Вспоминая Экклезиаста: время брать и время отдавать…

  я знаю, что… Что-то.
Трескучий женский голос проникает в пространство между мной и морем, и я уже вижу его обладательницу – без лица и особых примет –  с телефоном в руке, удаляющуюся к заброшенной буне.
Невольно задумываюсь о том, о чём никогда не думала.
И о том, что мне от жизни надо.
В сущности, не так много: чтобы родные и дорогие люди были здоровы, а если им не суждено быть здоровыми и жить долго, то чтобы не страдали…как в мудрой песенке «если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой…",

чтобы пятнистая тропинка петляла между цветущими акациями и вела к морю, чтобы между мной и морем был только ветер и полоска песка, влажного, тяжёлого, сонного, хранящая мой утренний след.

И за всё это я готова отдать…

Откуда мне знать, что.

Всё.

Справа – в бывшем здании ЧМП – нынче консульство Китая, если не ошибаюсь.

Рядом с аркой строение, с крыши которого свисают две хвостатые тётки, мнящие себя русалками.

  ветер был с моря.

Теперь я знаю, что их так рассмешило.

*

На скамейке у Котика-Скифа седовласая женщина читает газету…

В прошлом.

        Ещё не поздно

Но я разучилась плести венки для себя.

А для кого-то – не хочется.

Напрасная затея.

Венок увянет, его бросят под ноги и забудут, и меня и венок.

Меня, пожалуй, раньше.

Но я не дождусь, когда мутная беспокойная жидкость в бутле станет янтарной и игристой, Разучилась ждать.

Так ему и надо

Когда-то таких раковинок-амфорок здесь было видимо-невидимо.

Теперь всё меньше и меньше: рапаны съели всё подчистую.

Представила раковину того, кто придёт и съест рапаны.

Пожиратель пожирателей будет красив и безжалостен.

И в скором времени и из его раковин станут делать пепельницы и сувенирчики-паруснички для приезжих, с надписью «Привет из Одессы».

Так ему и надо.

И новые желания

Четыре чужих куриных бога, повстречались мне сегодня.

А пятый лёг в руку и послышалось знакомое:

  Загадывай. На всё лето.

И я загадала три летних месяца, солнечных и жарких, с дождями и ветрами…

  брюзжащей литературной тёткой, знающей, что и как, а главное – кому, надо писать.

Из молитвы морю

Большие и маленькие, молодые и старые.

Чья-то рука опустила в вазу новый боглаз.

Молодой камешек коснулся лика старого камня.

Старый боглаз усмехнулся.

  – вздохнул старый камень.

…чья-то невидимая рука листает снова и снова книгу, в которой я только строка, или всего лишь – слово…

Молодой боглаз вздрогнул.

– Человеческий голос.

…в начатой кем-то давным-давно повести или саге: лето, открытое в ночь окно, скомканный лист бумаги…

Молодой месяц гнался за уходящей ночью.

Вздрагивали виноградные листья.

Где-то совсем близко прокричал скорый поезд.

  боглазами. Спящими куриными богами, уже не исполняющих желания.

Разбуженная тихими голосами, я подошла к окну.

Может, среди них окажется боглаз, который исполнит и моё желание.

Единственное.

Жизнь дорогого мне человека.

…и отражаются в ней облака, солнечный свет и птицы, я в этой книге – только строка, слово, волна, страница…

 было: фата, ЗАГС, "горько" и гарантии – штамп в паспорте.
«Гарантийный срок» истёк через пять лет.
Что дальше – не знаю, наши пути разошлись и больше, к счастью, не пересекались.
Вот такие воспоминания навеяла сегодняшняя находка.
Жаль, пары для неё нет.
Из оставшейся серьги и из другого серебряного лома было сделано кольцо.
Теперь в моей шкатулочке снова лежит одна серебряная серьга с маленькой прозрачной вставкой.
Что-то произошло – закончился какой-то срок. Цикл.
Ту серьгу я потеряла в день, когда знакомая сделала мне славянский гороскоп.
Я ещё подумала тогда, что так надо. Наверное – это такая плата.
Что думать теперь – не знаю. Только что прошёл роскошный июльский дождь, и виноградная лоза с поспевающими темнеющими гроздьями, нагретыми щедрым июльским солнцем, благоухает так, что думать ни о чём не хочется.

          Я остаюсь

иться с чёрным котиком, морским, без всяких сомнений, не выдержав серьёзный кошачий взгляд…"…зачем кискаешь, будто ты не знаешь, что настоящие коты не откликаются на глупое кис, и вообще, зачем зовёшь, если из еды у тебя только этот жалкий кусочек… ешь его сама..", заказать сосиску для котика, и дописывая стихотворение, начатое ещё прошлым летом, подглядывать, как три девушки элегантного возраста делают селфи с чем-то съестным, наверняка вкусным    здесь не бывает невкусной снеди, напоминающим шарлотку с яблоками.

  алым.
Пора подниматься в город.
В Купальном переулке две дамы нездешнего вида с нездешним акцентом, покрытые свежим июльским загаром, гадают: что за дерево такое огромное, платан или чинара…
Успокаиваю дам: ни то и ни другое, платан    он же чинара    растёт чуть дальше,  во дворе, и ещё один – по улице Черноморской. А это тополь.
 – То-оо-поль…,    выдыхают облегчённо, но разочарованно дамы.

печальное вино её ранних стихов. До троллейбусной остановки идём вместе, и у моего недописанного стихотворения не остаётся никаких шансов.  к лунному, трудно, если не невозможно ли.
Есть день Сурка. А у меня есть день мяты и птичьей вишни. С утра ФБ порадовал воспоминаниями, а вечером прилетела Оля, принесла охапку свежей мяты, душицы, шалфея. Теперь можно смело идти коридором затмений навстречу пепельной луне.

Июнь-июль август 2019. Одесса.

Балансирую между мирами.

Их бесконечное множество.

Тьмы и тьмы.

Из одних не хочется уходить.

В другие не хочется возвращаться.

По приговору.

В бесконечном потоке машин, людей, платёжек, квитанций, денежных купюр, голоса соседних миров неразличимы.

Но если прислушаться…

Неспешное жужжание пчёл и шмелей над цветущим лугом, пёстрые бабочки на узких тропинках, протоптанных кем-то, оставшимся неизвестным, перистые тени от цветущих акаций.

Дня три как цветёт, источая аромат, смешанный с не отцветшими ещё каштанами и жасмином и чем-то ещё, знакомым и неуловимым. Липы? Так рано?

Впрочем, знаю я несколько молодых да ранних липушек, зацветающих как раз в это время.

Из платёжно-продажного мира прорывается телефонный звонок. Мне? Не мне.

Человек средних лет с загорелым лицом поворачивается к очереди и произносит:

  Распустил. Наконец-то, свершилось.

На его реплику отзывается парочка женщин, претендующих называться «дамами». Очередь оживает. Завязывается разговор, вращаясь вокруг столпов сегодняшней злобы дня: новый президент. Новые чаяния. Старые проблемы.

Проваливаюсь в параллельный мир, где нет важнее события, чем цветение акации, и выхожу из него лишь у самого окошечка оператора.

Да. Вместо кабинетов теперь окошечки.

Она придерживает иссохшей рукой соломенную шляпку и улыбается.

  невольно улыбаюсь в ответ и, легко переступая заветную невидимую грань,  оказываюсь там, где хотела – на празднике цветения акации.

Здесь я – одуванчик. Вот он, наполовину облетевший.

  пальчики навстречу солнцу.

А солнца нет – как нет.

И смотрит снисходительно и устало на нас ещё один одуванчик… облетевший.

Надо спешить.

С точки зрения одуванчика всё относительно.

И значит…надо спешить.

                                      Между мной и морем

и кресел, тентов и зонтиков.
Моё – когда знаешь, что оно рядом, живое, свободное, вечное, и даже эта полоска песка между не разделяет, а сближает нас, и утренний след мой, оставленный на песке, не затоптан,  а прочитан и чуть размыт волной.

Ветер доносит издалека крики чаек.

Между мной и морем только полоска песка, чайки и ветер.




Шторм на песке.
Шторм на Земле.
Карамельно-жемчужный летучий песок Ланжерона повсюду.


Им забита махровая ткань полотенца, тапочки, он между страницами книгами и в тетради, между стихами и прозой, он сам – стихи и проза.

                                                      Любопытная чайка

Она молода и очень любопытна – как все здешние чайки.

Ходит, посматривает в мою сторону, делает вид, что просто гуляет.

Но стоит взяться за пакет с семечками, взлетает и зависает надо мной.

А я в это время размышляю о…

Будет что рассказать перед сиестой, в самый пик полуденного зноя.

Вспоминая Экклезиаста: время брать и время отдавать…

  я знаю, что… Что-то.
Трескучий женский голос проникает в пространство между мной и морем, и я уже вижу его обладательницу – без лица и особых примет –  с телефоном в руке, удаляющуюся к заброшенной буне.
Невольно задумываюсь о том, о чём никогда не думала.
И о том, что мне от жизни надо.
В сущности, не так много: чтобы родные и дорогие люди были здоровы, а если им не суждено быть здоровыми и жить долго, то чтобы не страдали…как в мудрой песенке «если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой…",

чтобы пятнистая тропинка петляла между цветущими акациями и вела к морю, чтобы между мной и морем был только ветер и полоска песка, влажного, тяжёлого, сонного, хранящая мой утренний след.

И за всё это я готова отдать…

Откуда мне знать, что.

Всё.

Справа – в бывшем здании ЧМП – нынче консульство Китая, если не ошибаюсь.

Рядом с аркой строение, с крыши которого свисают две хвостатые тётки, мнящие себя русалками.

  ветер был с моря.

Теперь я знаю, что их так рассмешило.

*

На скамейке у Котика-Скифа седовласая женщина читает газету…

В прошлом.

        Ещё не поздно

Но я разучилась плести венки для себя.

А для кого-то – не хочется.

Напрасная затея.

Венок увянет, его бросят под ноги и забудут, и меня и венок.

Меня, пожалуй, раньше.

Но я не дождусь, когда мутная беспокойная жидкость в бутле станет янтарной и игристой, Разучилась ждать.

Так ему и надо

Когда-то таких раковинок-амфорок здесь было видимо-невидимо.

Теперь всё меньше и меньше: рапаны съели всё подчистую.

Представила раковину того, кто придёт и съест рапаны.

Пожиратель пожирателей будет красив и безжалостен.

И в скором времени и из его раковин станут делать пепельницы и сувенирчики-паруснички для приезжих, с надписью «Привет из Одессы».

Так ему и надо.

И новые желания

Четыре чужих куриных бога, повстречались мне сегодня.

А пятый лёг в руку и послышалось знакомое:

  Загадывай. На всё лето.

И я загадала три летних месяца, солнечных и жарких, с дождями и ветрами…

  брюзжащей литературной тёткой, знающей, что и как, а главное – кому, надо писать.

Из молитвы морю

Большие и маленькие, молодые и старые.

Чья-то рука опустила в вазу новый боглаз.

Молодой камешек коснулся лика старого камня.

Старый боглаз усмехнулся.

  – вздохнул старый камень.

…чья-то невидимая рука листает снова и снова книгу, в которой я только строка, или всего лишь – слово…

Молодой боглаз вздрогнул.

– Человеческий голос.

…в начатой кем-то давным-давно повести или саге: лето, открытое в ночь окно, скомканный лист бумаги…

Молодой месяц гнался за уходящей ночью.

Вздрагивали виноградные листья.

Где-то совсем близко прокричал скорый поезд.

  боглазами. Спящими куриными богами, уже не исполняющих желания.

Разбуженная тихими голосами, я подошла к окну.

Может, среди них окажется боглаз, который исполнит и моё желание.

Единственное.

Жизнь дорогого мне человека.

…и отражаются в ней облака, солнечный свет и птицы, я в этой книге – только строка, слово, волна, страница…

 было: фата, ЗАГС, "горько" и гарантии – штамп в паспорте.
«Гарантийный срок» истёк через пять лет.
Что дальше – не знаю, наши пути разошлись и больше, к счастью, не пересекались.
Вот такие воспоминания навеяла сегодняшняя находка.
Жаль, пары для неё нет.
Из оставшейся серьги и из другого серебряного лома было сделано кольцо.
Теперь в моей шкатулочке снова лежит одна серебряная серьга с маленькой прозрачной вставкой.
Что-то произошло – закончился какой-то срок. Цикл.
Ту серьгу я потеряла в день, когда знакомая сделала мне славянский гороскоп.
Я ещё подумала тогда, что так надо. Наверное – это такая плата.
Что думать теперь – не знаю. Только что прошёл роскошный июльский дождь, и виноградная лоза с поспевающими темнеющими гроздьями, нагретыми щедрым июльским солнцем, благоухает так, что думать ни о чём не хочется.

          Я остаюсь

иться с чёрным котиком, морским, без всяких сомнений, не выдержав серьёзный кошачий взгляд…"…зачем кискаешь, будто ты не знаешь, что настоящие коты не откликаются на глупое кис, и вообще, зачем зовёшь, если из еды у тебя только этот жалкий кусочек… ешь его сама..", заказать сосиску для котика, и дописывая стихотворение, начатое ещё прошлым летом, подглядывать, как три девушки элегантного возраста делают селфи с чем-то съестным, наверняка вкусным    здесь не бывает невкусной снеди, напоминающим шарлотку с яблоками.

  алым.
Пора подниматься в город.
В Купальном переулке две дамы нездешнего вида с нездешним акцентом, покрытые свежим июльским загаром, гадают: что за дерево такое огромное, платан или чинара…
Успокаиваю дам: ни то и ни другое, платан    он же чинара    растёт чуть дальше,  во дворе, и ещё один – по улице Черноморской. А это тополь.
 – То-оо-поль…,    выдыхают облегчённо, но разочарованно дамы.

печальное вино её ранних стихов. До троллейбусной остановки идём вместе, и у моего недописанного стихотворения не остаётся никаких шансов.  к лунному, трудно, если не невозможно ли.
Есть день Сурка. А у меня есть день мяты и птичьей вишни. С утра ФБ порадовал воспоминаниями, а вечером прилетела Оля, принесла охапку свежей мяты, душицы, шалфея. Теперь можно смело идти коридором затмений навстречу пепельной луне.

Июнь-июль август 2019. Одесса.