Михай Препелицэ. Сколько катренов достаточно для признания в любви? О книгах Анатолия Вершинского: «Чалдонская тетрадь», стихотворения и поэмы
Недавно вышедшие книги Анатолия Вершинского всколыхнули душу свежестью и полнотой поэтического дыхания — явление редкое в наше апокалипсическое время. Так верить в очистительную силу поэзии, как верит автор, мало кому удаётся в нынешнем веке бездушья и вседозволенности.
Анатолий родом из Красноярья, края многонационального, и помнит о своих корнях.
Семёновка. Родное сердцу имя.
Сибирское село, где вырос я,
чьи рощи и пруды считал своими,
как все мы в детстве, помните, друзья?
Просторный дол и русским, и татарам,
и ссыльным латышам давал приют.
Но чаще — украинцам: здесь недаром
одну из улиц Киевской зовут.
Наш дом на праздник становился тесен:
за стол садилась мамина родня.
Слова застольных украинских песен
мне были внятны, трогали меня…
(«Ожог», 9–12 июня 2014)
Как своевременно прозвучали эти строки!..
Чуть севернее малой родины поэта (ну что такое 300 вёрст по сибирским масштабам!) проходил некогда путь знаменитого молдавского летописца и учёного Николая Милеску-Спафария в цинский Китай — с дипломатической миссией от русского царя. Об этом посольстве Анатолий Вершинский написал в своё время поэму, а я перевел её с русского языка и напечатал в кишинёвском журнале «Горизонт» («Orizontul»). А в сентябре 1990 года Союзом писателей СССР мы были командированы в Румынию для презентации только что увидевшего свет сборника стихов «Древо существования» — первой в Советском Союзе антологии молодых поэтов Румынии (переводы с румынского, венгерского и немецкого). Книгу вышла в Москве в серии «Библиотека журнала “Молодая гвардия”». Мы — это Анатолий Вершинский, её редактор; ваш покорный слуга, составитель сборника, и моя супруга Алла Тер-Акопян, известная армянско-русская поэтесса, автор половины переводов. (С грустью замечу, что год спустя талантливая поэтесса отказалась от поэзии, продала квартиру в центре Москвы, уехала на Алтай, построила в горах на вырученные деньги «Храм знаний» и пишет исключительно эзотерические книги…)
Неслучайно вспомнил я нашу творческую командировку на мою историческую родину. Мы жили в самом центре столицы Румынии, в гостинице «Ambasador», и в редкие минуты отдыха гуляли втроём по бульварам. Анатолий Вершинский и здесь продолжал работать. Он снимал на любительскую кинокамеру городские виды, и часто в объектив попадали обгорелые здания в центре Бухареста, выбоины от пуль на стенах домов — горестные следы событий декабря 1989 года, когда произошла так называемая румынская революция, которая на деле оказалась всего лишь государственным переворотом… Местная полиция заметила «кинооператора». Я услышал реплику стража порядка: «Что это он всё снимает?!» и поспешил дать соответствующие пояснения. Время было довольно смутное, а мы говорили на русском…
Впечатления поэта от повседневных событий, для кого-то незаметных или малозначительных, фиксируются, как на той 8-мм киноплёнке, в его душе, оставляют отметины в памяти и рано или поздно воплощаются в стихи. Достаточно даже бегло пролистать эти два новых сборника, чтобы убедиться, насколько интересны и важны для автора любые его поездки. Красноярск («Небесные сёстры»); Овсянка, родина знаменитого писателя Виктора Астафьева (цикл «Долгая дорога к земляку»); Коломна и Жуковский (подмосковные города, близ которых, в Раменском, проживает с семьёй поэт); Адлер (замечательное двухчастное стихотворение «Дом»); Салоники, Касторья, Дельфы, Афины (цикл стихов «Греческая седмица»); Махачкала и Дербент (стихотворение «Цитадели» и ряд соседних); Брюссель, Льеж, Париж (цикл «Франкофония»). Эти и многие другие географические точки планеты не зарисованы беглым пером туриста, но запечатлены поэтом в единственно верных словах на самом высоком накале души. Оригинальные сравнения, метафоры, поэтические образы складываются в стройные строфы, а катрены и двустишия — в стихотворения, циклы и поэмы. Автор исповедует классическую форму русского стиха, применяет изумительные рифмы, отточенную ритмику, внутренние созвучия…
Бухта на закате бирюзова.
Август убывает — и опять
негде скрыться от морского зова,
шум прибоя в сердце не унять…
(«Греческая седмица», 30 августа 2015)
Замечательно стихотворение «Портретист» (14–31 марта 2006). Прообразом его героя послужил наш общий друг, художник и поэт (автор многочисленных сонетов) Михаил Бецияну, который в прошлом дважды был сослан в Сибирь, а в 2010 году трагически погиб во время смога в Москве. В семи катренах будто вместилась вся жизнь самобытного живописца, и трагический её исход предсказан всей тональностью стихотворения.
У цыгана-художника больше картин,
чем вместит городская квартира…
Но вмещает! А как, знает он лишь один,
господин рукотворного мира…
Отчего уроженцы Саян и Карпат
за столичной заставой Таганской
с исключительно разных портретов глядят
с одинаковой страстью цыганской?
Или в каждом из нас он рисует себя
в сокровенной боязни сиротства?
И, сухие мазки с полотна соскребя,
добивается свежими сходства…
Вот стоит на стремянке поверх суеты,
будто римский актёр на котурнах.
И сползают к нему с антресолей холсты,
как пласты наслоений культурных.
Сам Михаил Бецияну, выходец из Бессарабии, не был этническим цыганом, хотя смуглая кожа и грива чёрных, с проседью, волос придавали ему сходство с этим древним кочевым народом. (Кстати, правильнее говорить — Басарабия, земля древнего рода Басарабов). Но судьба прототипа была скитальческая, воистину цыганская, что и позволило автору стихов назвать своего героя цыганом…
Книгу «Вечерний путь» составили исключительно двенадцатистишия. Эта поэтическая форма стала для Анатолия Вершинского своеобразным апофеозом его творчества. В предисловии к сборнику автор объясняет свой выбор так: «С некоторых пор у меня получаются преимущественно короткие стихотворения. Как правило, это двенадцатистрочники, чаще всего — с разбивкой на три катрена. Веяние времени, с его переизбытком информации, когда нужно успеть высказаться, прежде чем наскучишь публике? Может быть. Но почему строк именно двенадцать? Пиетет к сакральному числу? Дань старинной системе счёта? Всё гораздо проще. Стараясь быть немногословным — без ущерба для смысла высказывания, опытным путём я убедился, что трёх катренов бывает достаточно не только для пейзажной зарисовки или признания в любви… (выделено мною. — М. П.). Триаде четверостиший по силам историческая фабула, сюжет на злобу дня, развёрнутое умозаключение. Благодаря трёхчастному строению, двенадцатистрочник способен естественным образом воспроизводить хорошо известную логико-композиционную структуру речи: теза — антитеза — синтез. В поэзии эталонно делает это классический сонет. Двенадцатистишие лишь на две строки короче сонета…».
Приведу одно из ключевых для книги стихотворений:
Притулиться к родному плечу
слабодушием я не считаю.
Но для тех, кто сбивается в стаю,
становиться своим не хочу.
Мелок мой виноград и неспел.
А в кормушке — и пойло, и закусь.
Только всё это выкуси накось,
коль осанну кормильцу не спел!
Ну так пой — и успех достижим…
Но, босой у последнего брода,
для таких же, как сам, — для народа
не хочу оказаться чужим.
(«Успех», 30 августа 2017)
Притулиться поэту есть к кому: к своей единственной Музе, супруге Нине, которая подарила ему трёх замечательных дочерей и вдохновила на многие проникновенные строки. Например, такие:
За праздник лыжню раскатали до блеска.
Я обок по снежной иду целине.
Моя колея на краю перелеска —
как шов на белёном льняном полотне.
А спутница следует прямо за мною.
Мы вместе — без малого сорок годков,
но вышли кататься лишь этой зимою
и кружим поодаль от скользких катков.
Насмешливый лыжник проносится мимо.
За колкое слово его не виню,
ведь он же не знает, что я для любимой
в январском снегу пробиваю лыжню.
(«Вместе», 14 января 2019)
Тыл у поэта крепкий, непробиваемый, а характер — сибирский. Вот и стихи рождаются крепкие, жизнелюбивые, жизнестойкие.
Недавно вышедшие книги Анатолия Вершинского всколыхнули душу свежестью и полнотой поэтического дыхания — явление редкое в наше апокалипсическое время. Так верить в очистительную силу поэзии, как верит автор, мало кому удаётся в нынешнем веке бездушья и вседозволенности.
Анатолий родом из Красноярья, края многонационального, и помнит о своих корнях.
Семёновка. Родное сердцу имя.
Сибирское село, где вырос я,
чьи рощи и пруды считал своими,
как все мы в детстве, помните, друзья?
Просторный дол и русским, и татарам,
и ссыльным латышам давал приют.
Но чаще — украинцам: здесь недаром
одну из улиц Киевской зовут.
Наш дом на праздник становился тесен:
за стол садилась мамина родня.
Слова застольных украинских песен
мне были внятны, трогали меня…
(«Ожог», 9–12 июня 2014)
Как своевременно прозвучали эти строки!..
Чуть севернее малой родины поэта (ну что такое 300 вёрст по сибирским масштабам!) проходил некогда путь знаменитого молдавского летописца и учёного Николая Милеску-Спафария в цинский Китай — с дипломатической миссией от русского царя. Об этом посольстве Анатолий Вершинский написал в своё время поэму, а я перевел её с русского языка и напечатал в кишинёвском журнале «Горизонт» («Orizontul»). А в сентябре 1990 года Союзом писателей СССР мы были командированы в Румынию для презентации только что увидевшего свет сборника стихов «Древо существования» — первой в Советском Союзе антологии молодых поэтов Румынии (переводы с румынского, венгерского и немецкого). Книгу вышла в Москве в серии «Библиотека журнала “Молодая гвардия”». Мы — это Анатолий Вершинский, её редактор; ваш покорный слуга, составитель сборника, и моя супруга Алла Тер-Акопян, известная армянско-русская поэтесса, автор половины переводов. (С грустью замечу, что год спустя талантливая поэтесса отказалась от поэзии, продала квартиру в центре Москвы, уехала на Алтай, построила в горах на вырученные деньги «Храм знаний» и пишет исключительно эзотерические книги…)
Неслучайно вспомнил я нашу творческую командировку на мою историческую родину. Мы жили в самом центре столицы Румынии, в гостинице «Ambasador», и в редкие минуты отдыха гуляли втроём по бульварам. Анатолий Вершинский и здесь продолжал работать. Он снимал на любительскую кинокамеру городские виды, и часто в объектив попадали обгорелые здания в центре Бухареста, выбоины от пуль на стенах домов — горестные следы событий декабря 1989 года, когда произошла так называемая румынская революция, которая на деле оказалась всего лишь государственным переворотом… Местная полиция заметила «кинооператора». Я услышал реплику стража порядка: «Что это он всё снимает?!» и поспешил дать соответствующие пояснения. Время было довольно смутное, а мы говорили на русском…
Впечатления поэта от повседневных событий, для кого-то незаметных или малозначительных, фиксируются, как на той 8-мм киноплёнке, в его душе, оставляют отметины в памяти и рано или поздно воплощаются в стихи. Достаточно даже бегло пролистать эти два новых сборника, чтобы убедиться, насколько интересны и важны для автора любые его поездки. Красноярск («Небесные сёстры»); Овсянка, родина знаменитого писателя Виктора Астафьева (цикл «Долгая дорога к земляку»); Коломна и Жуковский (подмосковные города, близ которых, в Раменском, проживает с семьёй поэт); Адлер (замечательное двухчастное стихотворение «Дом»); Салоники, Касторья, Дельфы, Афины (цикл стихов «Греческая седмица»); Махачкала и Дербент (стихотворение «Цитадели» и ряд соседних); Брюссель, Льеж, Париж (цикл «Франкофония»). Эти и многие другие географические точки планеты не зарисованы беглым пером туриста, но запечатлены поэтом в единственно верных словах на самом высоком накале души. Оригинальные сравнения, метафоры, поэтические образы складываются в стройные строфы, а катрены и двустишия — в стихотворения, циклы и поэмы. Автор исповедует классическую форму русского стиха, применяет изумительные рифмы, отточенную ритмику, внутренние созвучия…
Бухта на закате бирюзова.
Август убывает — и опять
негде скрыться от морского зова,
шум прибоя в сердце не унять…
(«Греческая седмица», 30 августа 2015)
Замечательно стихотворение «Портретист» (14–31 марта 2006). Прообразом его героя послужил наш общий друг, художник и поэт (автор многочисленных сонетов) Михаил Бецияну, который в прошлом дважды был сослан в Сибирь, а в 2010 году трагически погиб во время смога в Москве. В семи катренах будто вместилась вся жизнь самобытного живописца, и трагический её исход предсказан всей тональностью стихотворения.
У цыгана-художника больше картин,
чем вместит городская квартира…
Но вмещает! А как, знает он лишь один,
господин рукотворного мира…
Отчего уроженцы Саян и Карпат
за столичной заставой Таганской
с исключительно разных портретов глядят
с одинаковой страстью цыганской?
Или в каждом из нас он рисует себя
в сокровенной боязни сиротства?
И, сухие мазки с полотна соскребя,
добивается свежими сходства…
Вот стоит на стремянке поверх суеты,
будто римский актёр на котурнах.
И сползают к нему с антресолей холсты,
как пласты наслоений культурных.
Сам Михаил Бецияну, выходец из Бессарабии, не был этническим цыганом, хотя смуглая кожа и грива чёрных, с проседью, волос придавали ему сходство с этим древним кочевым народом. (Кстати, правильнее говорить — Басарабия, земля древнего рода Басарабов). Но судьба прототипа была скитальческая, воистину цыганская, что и позволило автору стихов назвать своего героя цыганом…
Книгу «Вечерний путь» составили исключительно двенадцатистишия. Эта поэтическая форма стала для Анатолия Вершинского своеобразным апофеозом его творчества. В предисловии к сборнику автор объясняет свой выбор так: «С некоторых пор у меня получаются преимущественно короткие стихотворения. Как правило, это двенадцатистрочники, чаще всего — с разбивкой на три катрена. Веяние времени, с его переизбытком информации, когда нужно успеть высказаться, прежде чем наскучишь публике? Может быть. Но почему строк именно двенадцать? Пиетет к сакральному числу? Дань старинной системе счёта? Всё гораздо проще. Стараясь быть немногословным — без ущерба для смысла высказывания, опытным путём я убедился, что трёх катренов бывает достаточно не только для пейзажной зарисовки или признания в любви… (выделено мною. — М. П.). Триаде четверостиший по силам историческая фабула, сюжет на злобу дня, развёрнутое умозаключение. Благодаря трёхчастному строению, двенадцатистрочник способен естественным образом воспроизводить хорошо известную логико-композиционную структуру речи: теза — антитеза — синтез. В поэзии эталонно делает это классический сонет. Двенадцатистишие лишь на две строки короче сонета…».
Приведу одно из ключевых для книги стихотворений:
Притулиться к родному плечу
слабодушием я не считаю.
Но для тех, кто сбивается в стаю,
становиться своим не хочу.
Мелок мой виноград и неспел.
А в кормушке — и пойло, и закусь.
Только всё это выкуси накось,
коль осанну кормильцу не спел!
Ну так пой — и успех достижим…
Но, босой у последнего брода,
для таких же, как сам, — для народа
не хочу оказаться чужим.
(«Успех», 30 августа 2017)
Притулиться поэту есть к кому: к своей единственной Музе, супруге Нине, которая подарила ему трёх замечательных дочерей и вдохновила на многие проникновенные строки. Например, такие:
За праздник лыжню раскатали до блеска.
Я обок по снежной иду целине.
Моя колея на краю перелеска —
как шов на белёном льняном полотне.
А спутница следует прямо за мною.
Мы вместе — без малого сорок годков,
но вышли кататься лишь этой зимою
и кружим поодаль от скользких катков.
Насмешливый лыжник проносится мимо.
За колкое слово его не виню,
ведь он же не знает, что я для любимой
в январском снегу пробиваю лыжню.
(«Вместе», 14 января 2019)
Тыл у поэта крепкий, непробиваемый, а характер — сибирский. Вот и стихи рождаются крепкие, жизнелюбивые, жизнестойкие.