Александр КАРПЕНКО. Дар благодарности. Единственная – о единственной.
Вера Зубарева, Тайнопись. Библейский контекст в поэзии Беллы Ахмадулиной 1980-х – 2000-х годов. М., Языки славянской культуры: Глобал Ком, 2017. – 224 стр.
Я всегда с симпатией относился к тому, что делает в литературе Вера Зубарева. Шарм, интеллигентность, аналитический дар, особая доверительность – и, вместе с тем, «неслыханная» простота в общении. Поэтому вдохновенность работы Зубаревой о Белле Ахмадулиной меня нисколько не удивила. Она подошла к литературоведению так, как обычно подходят к поэзии – дождалась света в душе, понимания, «сигнала» свыше – и начала писать. Большая книга была завершена «в несколько присестов».
Белла Ахмадулина – возможно, самая загадочная представительница когорты поэтов-шестидесятников. И одна из самых виртуозных – это заметно даже в песнях, написанных на её стихи. Поэт Вера Зубарева, создатель идеи «русского безрубежья», словно бы биографически была «запрограммирована» на глубокий интерес к лирике Ахмадулиной. Она общалась с великой поэтессой, они дружили. Ахмадулина дала Зубаревой путёвку в большую литературу, написав предисловие к первой книге её стихов. И, когда твой друг покидает этот мир, ты хочешь сказать о нём что-то такое, что способен сказать только ты. А ведь ещё в юности Зубарева… зареклась писать о творчестве Ахмадулиной – из боязни, «что неумелое прикосновение к тайнописи повредит тайне». В общем, этой книги могло и не быть. Но она состоялась – необычайное сцепление обстоятельств, о котором рассказывается в эпилоге, «вело» автора к ещё не видимой цели.
Каждое время по-разному «роет» свои глубины. Бывает так, что какую-то тему нельзя проговорить открыто, прямым текстом. Так и возникает герметизм – как ответ на опасность разглашения истины. Герметизм хорошо служит писателю и как защита знания от профанов. Но тайнопись – это не совсем герметизм. Произведение может быть одной своей стороной абсолютно понятным. А какие-то идеи могут быть закодированными или зашифрованными. Чем больше смыслов заложено в произведении, тем оно долговечнее. Белла Ахмадулина жила в достаточно плоское по объёму советское время. Про церковь и Священное Писание говорить было запрещено. Конечно, можно было писать «в стол». Надо полагать, что религиозная тайнопись появляется в лирике Ахмадулиной именно в начале 80-ж годов прошлого века. Белла в это время уже очень знаменита, и в ней ширится усталость от советской идеологии. И, наоборот, появляются всходы иной веры.
Думаю, важен в данном контексте и возраст поэта. «Земную жизнь пройдя до половины…» «Кризис среднего возраста» и т. п. В произведениях Ахмадулиной этого периода «задействованы» и мистика, и метафизика. Умнейшая Вера Зубарева всё видит и всё анализирует. При этом она абсолютно уверена: вариант, при котором она вычитывает в произведениях Беллы больше, нежели закладывал туда сам автор, исключён. То есть: мышление интерпретатора конгениально мышлению поэта. Что, безусловно, не так уж мало: много ли найдётся исследователей, мыслящих на столь высоком уровне? Сама Зубарева с удовольствием ссылается на таких знатоков творчества Беллы Ахмадулиной, как Виктор Куллэ, Владимир Губайловский, Владимир Коркунов, Александр Михайлов, Олеся Николаева.
Литературоведение Веры Зубаревой в высшей степени поэтично. Для меня несомненна слиянность мира Веры и мира Беллы. «Автор стихов и толкователь находятся на одной волне», – пишет об этом сама Зубарева. «Тайнопись» – серьёзное литературоведение. Только в конце книги появляется «лирика» в виде трёх эссе о встречах с Ахмадулиной. Зубарева раскрывает нам мучительные переживания Беллы по поводу своих стихов, «пушкинскую ноту» в её творчестве. Всё это входит в ареал исследования поэмы «Род занятий». «Поэт, не дорожи любовию народной!» – говорил в своём знаменитом сонете Пушкин. Призыв великого поэта был услышан и понят Беллой. Но не сразу. Её преследует мучительная двойственность. Потрафить читателю и снискать массовый успех – или не думать об этом, идти за своей звездой? Она сжигает только что написанную поэму. А потом пишет новую – уже не о Пушкине, а о том, как она сжигала старую поэму. Получились своеобразные «Выбранные места из переписки с друзьями». Мирское и литературное было побеждено духовным.
Зубарева сравнивает поэму Ахмадулиной «Род занятий» с шахматами позиционного плана. Казалось бы, поэзия и шахматы – «две вещи несовместные». Но Белла, если так можно выразиться, тонко и скрупулёзно наращивает пространственные преимущества своей лирики. Она, может быть, проигрывает в динамике, зато выигрывает в общем впечатлении, обогащает целое. «И как в ней уживаются эта высота и кажущаяся оторванность от всего обыденного с таким раскрытым всем болям и невзгодам постороннего мира сердцем?» – спрашивает Вера Зубарева. Конечно, поэзия не имеет пола. Но мне представляется важным, что стихи женщины анализирует женщина. Сад, цветок, луна – это естественная среда обитания именно женщины, а не мужчины. Мужчина так хорошо об этом не напишет и не всегда поймет чувства женщины. Зубарева прекрасно владеет несколькими языками и несколькими стилями русского языка. Вера – исследователь всё время помнит о Вере – эссеисте и Вере – поэте. Есть у меня и замечания к «Тайнописи» (книга – замечательная, как же без них?) Слова «имплицитный» и «сакраментальный» Вера употребляет так часто, что они… обращают на себя внимание, теряя свой изначальный вес и становясь «сорняками».
Кульминацией «Тайнописи» является, на мой взгляд, глава о поэме Ахмадулиной «Глубокий обморок». Здесь тема смерти и воскресения – это уже не только библейские аллюзии, но и непосредственные откровения Беллы, пережившей в Кимрах клиническую смерть. Ахмадулина мучительно ищет ответ на вопрос: зачем её воскресили: зачем ей дана отсрочка? И постепенно приходит к выводу: ей «велено» уйти от солипсического «Я» к животворящему состраданию. В Ахмадулиной постепенно совершается духовный переворот. Хотя она, по выражению Бориса Мессерера, «никогда не религиозничала», она оказалась именно тем поэтом из когорты великих шестидесятников, через которого религиозная символика «проговаривалась» в поэзии.
Ещё со студенческой скамьи Вере запомнились строки Беллы: «Нет, я ценю единственность предмета,/ вы знаете, о чём веду я речь…» А потом, уже при личном знакомстве. Ахмадулина и саму Веру охарактеризовала как единственную и ни на кого не похожую – даже в своих юношеских стихотворениях. И это – примечательная характеристика. Стало быть, «Тайнопись» – книга единственной о единственной.
Главное открытие Веры Зубаревой заключается в том, что в последние десятилетия своего творческого пути Белла Ахмадулина занималась поисками Присутствия в своём творчестве. В чём это выражалось? Дневниковость стихов Ахмадулиной напрямую связана с датами церковного календаря и датами из жизни великих поэтов. Зубарева анализирует множество дат, ассоциаций, деталей – и приходит к очевидному для себя (и для нас, читателей) выводу, что библейский контекст в лирике Ахмадулиной не только существует, но и чрезвычайно важен для её понимания. Тайная гармония лучше явной. Безусловная заслуга исследований Веры Зубаревой заключается в том, что она указала нам новую оптику взгляда на творчество Беллы Ахмадулиной, показала, что и где искать. Благодарность – отличительная черта ярких людей. Многомудрая «Тайнопись» Веры Зубаревой – переходящая из рук в руки благодарность за счастье человеческого общения, за творчество, которое помогает жить.
Александр КАРПЕНКО Вера Зубарева, Тайнопись. Библейский контекст в поэзии Беллы Ахмадулиной 1980-х – 2000-х годов. М., Языки славянской культуры: Глобал Ком, 2017. – 224 стр.
Я всегда с симпатией относился к тому, что делает в литературе Вера Зубарева. Шарм, интеллигентность, аналитический дар, особая доверительность – и, вместе с тем, «неслыханная» простота в общении. Поэтому вдохновенность работы Зубаревой о Белле Ахмадулиной меня нисколько не удивила. Она подошла к литературоведению так, как обычно подходят к поэзии – дождалась света в душе, понимания, «сигнала» свыше – и начала писать. Большая книга была завершена «в несколько присестов».
Белла Ахмадулина – возможно, самая загадочная представительница когорты поэтов-шестидесятников. И одна из самых виртуозных – это заметно даже в песнях, написанных на её стихи. Поэт Вера Зубарева, создатель идеи «русского безрубежья», словно бы биографически была «запрограммирована» на глубокий интерес к лирике Ахмадулиной. Она общалась с великой поэтессой, они дружили. Ахмадулина дала Зубаревой путёвку в большую литературу, написав предисловие к первой книге её стихов. И, когда твой друг покидает этот мир, ты хочешь сказать о нём что-то такое, что способен сказать только ты. А ведь ещё в юности Зубарева… зареклась писать о творчестве Ахмадулиной – из боязни, «что неумелое прикосновение к тайнописи повредит тайне». В общем, этой книги могло и не быть. Но она состоялась – необычайное сцепление обстоятельств, о котором рассказывается в эпилоге, «вело» автора к ещё не видимой цели.
Каждое время по-разному «роет» свои глубины. Бывает так, что какую-то тему нельзя проговорить открыто, прямым текстом. Так и возникает герметизм – как ответ на опасность разглашения истины. Герметизм хорошо служит писателю и как защита знания от профанов. Но тайнопись – это не совсем герметизм. Произведение может быть одной своей стороной абсолютно понятным. А какие-то идеи могут быть закодированными или зашифрованными. Чем больше смыслов заложено в произведении, тем оно долговечнее. Белла Ахмадулина жила в достаточно плоское по объёму советское время. Про церковь и Священное Писание говорить было запрещено. Конечно, можно было писать «в стол». Надо полагать, что религиозная тайнопись появляется в лирике Ахмадулиной именно в начале 80-ж годов прошлого века. Белла в это время уже очень знаменита, и в ней ширится усталость от советской идеологии. И, наоборот, появляются всходы иной веры.
Думаю, важен в данном контексте и возраст поэта. «Земную жизнь пройдя до половины…» «Кризис среднего возраста» и т. п. В произведениях Ахмадулиной этого периода «задействованы» и мистика, и метафизика. Умнейшая Вера Зубарева всё видит и всё анализирует. При этом она абсолютно уверена: вариант, при котором она вычитывает в произведениях Беллы больше, нежели закладывал туда сам автор, исключён. То есть: мышление интерпретатора конгениально мышлению поэта. Что, безусловно, не так уж мало: много ли найдётся исследователей, мыслящих на столь высоком уровне? Сама Зубарева с удовольствием ссылается на таких знатоков творчества Беллы Ахмадулиной, как Виктор Куллэ, Владимир Губайловский, Владимир Коркунов, Александр Михайлов, Олеся Николаева.
Литературоведение Веры Зубаревой в высшей степени поэтично. Для меня несомненна слиянность мира Веры и мира Беллы. «Автор стихов и толкователь находятся на одной волне», – пишет об этом сама Зубарева. «Тайнопись» – серьёзное литературоведение. Только в конце книги появляется «лирика» в виде трёх эссе о встречах с Ахмадулиной. Зубарева раскрывает нам мучительные переживания Беллы по поводу своих стихов, «пушкинскую ноту» в её творчестве. Всё это входит в ареал исследования поэмы «Род занятий». «Поэт, не дорожи любовию народной!» – говорил в своём знаменитом сонете Пушкин. Призыв великого поэта был услышан и понят Беллой. Но не сразу. Её преследует мучительная двойственность. Потрафить читателю и снискать массовый успех – или не думать об этом, идти за своей звездой? Она сжигает только что написанную поэму. А потом пишет новую – уже не о Пушкине, а о том, как она сжигала старую поэму. Получились своеобразные «Выбранные места из переписки с друзьями». Мирское и литературное было побеждено духовным.
Зубарева сравнивает поэму Ахмадулиной «Род занятий» с шахматами позиционного плана. Казалось бы, поэзия и шахматы – «две вещи несовместные». Но Белла, если так можно выразиться, тонко и скрупулёзно наращивает пространственные преимущества своей лирики. Она, может быть, проигрывает в динамике, зато выигрывает в общем впечатлении, обогащает целое. «И как в ней уживаются эта высота и кажущаяся оторванность от всего обыденного с таким раскрытым всем болям и невзгодам постороннего мира сердцем?» – спрашивает Вера Зубарева. Конечно, поэзия не имеет пола. Но мне представляется важным, что стихи женщины анализирует женщина. Сад, цветок, луна – это естественная среда обитания именно женщины, а не мужчины. Мужчина так хорошо об этом не напишет и не всегда поймет чувства женщины. Зубарева прекрасно владеет несколькими языками и несколькими стилями русского языка. Вера – исследователь всё время помнит о Вере – эссеисте и Вере – поэте. Есть у меня и замечания к «Тайнописи» (книга – замечательная, как же без них?) Слова «имплицитный» и «сакраментальный» Вера употребляет так часто, что они… обращают на себя внимание, теряя свой изначальный вес и становясь «сорняками».
Кульминацией «Тайнописи» является, на мой взгляд, глава о поэме Ахмадулиной «Глубокий обморок». Здесь тема смерти и воскресения – это уже не только библейские аллюзии, но и непосредственные откровения Беллы, пережившей в Кимрах клиническую смерть. Ахмадулина мучительно ищет ответ на вопрос: зачем её воскресили: зачем ей дана отсрочка? И постепенно приходит к выводу: ей «велено» уйти от солипсического «Я» к животворящему состраданию. В Ахмадулиной постепенно совершается духовный переворот. Хотя она, по выражению Бориса Мессерера, «никогда не религиозничала», она оказалась именно тем поэтом из когорты великих шестидесятников, через которого религиозная символика «проговаривалась» в поэзии.
Ещё со студенческой скамьи Вере запомнились строки Беллы: «Нет, я ценю единственность предмета,/ вы знаете, о чём веду я речь…» А потом, уже при личном знакомстве. Ахмадулина и саму Веру охарактеризовала как единственную и ни на кого не похожую – даже в своих юношеских стихотворениях. И это – примечательная характеристика. Стало быть, «Тайнопись» – книга единственной о единственной.
Главное открытие Веры Зубаревой заключается в том, что в последние десятилетия своего творческого пути Белла Ахмадулина занималась поисками Присутствия в своём творчестве. В чём это выражалось? Дневниковость стихов Ахмадулиной напрямую связана с датами церковного календаря и датами из жизни великих поэтов. Зубарева анализирует множество дат, ассоциаций, деталей – и приходит к очевидному для себя (и для нас, читателей) выводу, что библейский контекст в лирике Ахмадулиной не только существует, но и чрезвычайно важен для её понимания. Тайная гармония лучше явной. Безусловная заслуга исследований Веры Зубаревой заключается в том, что она указала нам новую оптику взгляда на творчество Беллы Ахмадулиной, показала, что и где искать. Благодарность – отличительная черта ярких людей. Многомудрая «Тайнопись» Веры Зубаревой – переходящая из рук в руки благодарность за счастье человеческого общения, за творчество, которое помогает жить.
Александр КАРПЕНКО