Валерий СУХОВ. Cергей Есенин – «русский Байрон». Байронические мотивы в есенинских «маленьких поэмах» 1924-1925 годов
Интерес к романтической личности Байрона у Есенина зародился ещё в начале его творческого пути, когда поэт стремился создать соответствующий имидж. Его знакомый В. С. Чернявский вспоминал: «В наружности Сергея – под разными последовательными влияниями – скоро проявился внешне профессиональный отпечаток… Некоторые советовали ему, отпустив подлиннее свои льняные кудри, носить поэтическую бархатную куртку под Байрона. Но народный поддёвочный стиль восторжествовал»1 Байронический подтекст можно открыть в «маленьких поэмах», созданных Есениным в зрелый период творчества в 1924 -1925 годах. На это обратила внимание критик В. Дынник, проницательно отметившая, что в поэме «Возвращение на родину» «…на фоне мирного, неприглядного быта рязанской деревни повторяется ситуация из «Чайльд-Гарольда»… деревня встречает его, как «угрюмого пилигрима». В личной судьбе своей, в отчуждённом одиночестве среди родного когда-то села, поэт умеет показать трагический смысл смены поколений». 2 Исследователь зарубежной литературы А. Д. Михайлов, сравнив многочисленные переводы поэмы «Паломничество Чайльд Гарольда» на русский язык, пришёл к выводу, что Сергей Есенин хорошо знал эту поэму Байрона. 3
На самом деле, в поэме «Возвращение на родину» мы можем выделить сразу несколько байронических мотивов: мотив возвращения пилигрима, мотив отчуждения/неузнавания, мотив «мировой скорби», которая, по словам В. М. Жирмунского, «нашла в его (Байрона) личности и мировоззрении своего классического выразителя».4 Эта «мировая скорбь» проявляется в том, что лирический герой Есенина начинает посещение родных мест с кладбища, что глубоко символично. Поэт, изображая сельский погост, создает образы, напоминающие о недавней гражданской войне: «Подгнившие кресты.// Как будто в рукопашной мертвецы, //Застыли с распростёртыми руками».5 Как известно, кладбищенские мотивы широко представлены в творчестве поэтов-романтиков. Например, в стихотворении «Строки, написанные под вязом на кладбище в Гарроу» (1807) Байрон выражает желание быть похороненным на своей родине: «Окутаться землёй на родине мне милой// Смешаться с нею там, где грусть моя бродила».6 Есенин, изображая сельское кладбище, подчёркивает: дорогая ему крестьянская Русь обречена на умирание. Самое пронзительное воплощение мотива мировой скорби в есенинской интерпретации – скорбящий взгляд деда, которого не узнал внук: «Но что, старик с тобой? // Скажи мне, // Отчего ты так глядишь скорбяще?// …«Добро, мой внук, //Добро, что не узнал ты деда!…» (2, 90). Мотив неузнавания, связанный с романтической традицией, становится у Есенина одним из самых важных. Лейтмотивом «Возвращения на родину» стала строка «Уже никто меня не узнает» (2, 92).
Кульминационным становится момент, обретающий особую символику в связи с обращением к известному байроническому мотиву. В поэме «Паломничество Чайльд Гарольда» Байрон заостряет внимание на эпизоде прощания. Гарольд поёт песню, в которой отражено его разочарование в преданной ему собаке: «Мой пёс поплачет день, другой, // Разбудит воем тьму // И станет первому слугой //Кто бросит кость ему» (2, 143-144). У Байрона романтический герой одинок и жалеет лишь о том, что ему «нечего жалеть».У Есенина в поэме «Возвращение на родину» отражена принципиально иная коллизия. Есениновед Н.И. Шубникова-Гусева справедливо отмечает: «В основе созданной Есениным художественной системы лежит идея полемического диалога как основы бытия в русской культуре».7 Есенин по-своему интерпретирует «чайльд-гарольдовский» мотив. Лирического героя Есенина не узнали все – за исключением собачонки, которая встречает его с радостным лаем. Подобная интерпретация ключевых есенинских строк связана с развитием байроновского мотива противопоставления эгоистических человеческих взаимоотношений – бескорыстной верности животных людям. В «Надписи на могиле ньюфаундлендской собаки», написанной Байроном в Ньюстедском аббатстве 30 октября 1808 года, создан образ собаки как вернейшего друга человека: «А этот бедный пёс, вернейший друг.// Усерднейший из всех усердных слуг// Он как умел хозяину служил,// Он только для него дышал и жил» (2,39). Лирический герой Есенина обостренно воспринимает разрыв родственных и человеческих связей между людьми на фоне сохранения прежней привязанности «собачонки», которая единственная узнала своего хозяина и приветствовала его по-собачьи преданно. Отношение Есенина к «собачонке» близко байроновскому. Вспомним памятник, который Байрон поставил своему любимому псу по кличке Ботсвен. Эпитафия на нём гласит: «Здесь погребены останки того, // Кто обладал Красотой без Тщеславия/ /Силой без наглости// Храбростью без Жестокости.// И всеми Добродетелями Человека без его Пороков…» (2, 293). Байрон противопоставляет собачьей бескорыстной привязанности лицемерие человека: «Любовь твоя – разврат, а дружба – ложь»(2, 39). Таким образом, если воспринимать есенинские строки в контексте лирики Байрона, связанной с его родным Ньюстедским аббатством, то логично сделать такой вывод. Образ собаки из есенинской «Исповеди хулигана»(1920), к которой лирический герой обращается со словами: «А ты, любимый, // верный пегий пёс», находит своё логичное развитие в «маленькой поэме» «Возвращение на родину». Так Есенин в безысходной по своей сути ситуации гибели старой, патриархальной деревни, которую трагически осознает лирический герой, оставляет луч надежды, связанный с образами родных ему людей: деда, матери, сестры и, как оказалось, самого преданного существа – «собачонки». Поэтому строки «По-байроновски наша собачонка // Меня встречала с лаем у ворот» дважды повторяются в поэме и даже вынесены в финал. Необходимо особо подчеркнуть, что собака встречает лирического героя именно «по – байроновски», а не так, как представил герой поэмы «Паломничество Чайльд Гарольда». Тем самым автор хотел подчеркнуть особую смысловую нагрузку, которая ложилась на концовку произведения.
В «маленьких поэмах» Сергея Есенина «Возвращение на родину», «Русь советская», «Русь уходящая», «Метель», «Мой путь» байроническое начало в еснинской интерпретации проявляется особенно ярко. Здесь мы находим свою трансформацию мотива странничества, красной нитью проходившего через всё творчество Байрона и Есенина. Так в «Руси советской» появляется сравнение с пилигримом: «Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый // Бог весть с какой далёкой стороны»(2, 95). Это признание лирического героя тесным образом связано с романтической традицией, отраженной в поэме Байрона «Паломничество Чайльд Гарольда» и заявленной в заключительных 175 и 186 строфах песни четвертой: «Но к цели мой подходит пилигрим, // И время кончить строфы путевые» (2, 286) «И здесь должны расстаться мы с тобой// Прости, читатель, спутник пилигрима» (2,289).
Почему же в творчестве Есенина последних лет такое значительное место занимают байронические мотивы? Есенина сближало с Байроном чувство горечи и разочарования, вызванное осознанием обманутых надежд. Есенинское письмо Александру Кусикову, написанное 7 февраля 1923 года, тому подтверждение: «Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждёт меня, так и возвращаться не хочется…тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть…» (6, 154). Свою роль сыграло и то, что 19 апреля 1924 года отмечалась скорбная дата – столетие со дня смерти Джорджа Гордона Байрона. В конце мая 1924 года Есенин побывал в родном селе. Впечатления от этой поездки в Константиново отразились в поэмах «Возвращение на родину», «Русь советская» и «Русь уходящая», отразивших черты есенинского романтического «байронизма». Вспомним основные положения, характерные для романтизма как литературного направления: расхождение между мечтой и действительностью, которой не удовлетворен автор и его лирический герой; разрыв с окружающим обществом и одиночество главного героя; изображение непримиримого конфликта между личностью и социальной средой. Всё, выше перечисленное, является следствием всеобъемлющего недовольства окружающей действительностью, что сближало Есенина с Байроном. Поэтому имеет смысл говорить о «байронизме» Есенина как особой форме развития литературной традиции, связанной с ярко выраженной тягой поэта к романтическому мировосприятию, которое органично соединялось с реалистическими принципами изображения действительности. Подобными установками в творческом плане и объясняется особый синтез романтизма и реализма, отличающий есенинскую поэзию. В очерке «Железный Миргород»(1923), имея в виду большевиков, Есенин писал: «Пусть я не близок им как романтик в моих поэмах, я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, «близок» и в своем творчестве…» (5, 267). Мучительно пытаясь примириться с тем, что произошло с Русью в годы советской власти, Есенин остро осознает своё одиночество и свою ненужность: «Моя поэзия здесь больше не нужна//Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен»(2, 96). Поэтому в «Руси советской» наряду с образом «пилигрима угрюмого», связанного с байроническим мотивом скитальчества, присутствует и образ смирившегося «бунтаря». Необходимо отметить, что он трансформируется Есениным по-новому: «А я пойду один к неведомым пределам,// Душой бунтующей навеки присмирев» (2, 97). От романтизма героев Байрона с их острым неприятием несправедливости, творящейся в мире, идёт и «планетарный» размах заключительного есенинского вывода: « Но и тогда, // Когда на всей планете // Пройдёт вражда племен// Исчезнет ложь и грусть…» (2, 97). Есенин по-философски воспринимает присущие человечеству пороки: «вражду племен», «ложь», противопоставляя им вечные ценности, которые для него ассоциируются прежде всего с родиной. Поэма, названная «Русь советская», заканчивается автором подчёркнуто «оппозиционно» по отношению к советской власти. «Я буду воспевать// Всем существом в поэте// Шестую часть земли// С названьем кратким “Русь”»(2, 97).
Во многом от Байрона в русской поэзии идёт традиция романтической аналогии между бурным творческим процессом в душе поэта и бушующим во время шторма морем. Образ моря – особенно значим для поэзии романтиков. В поэме «Паломничество Чайльд Гарольда» Байрон признавался в заключительном лирическом отступлении: «Тебя любил я, море! В час покоя// Уплыть в простор, где дышит грудь вольней,//Рассечь руками шумный вал прибоя –// Моей отрадой было с юных дней» (2, 289). Сравнение «поющего» поэта и шумящего моря мы находим в есенинской «Балладе о двадцати шести» (1924): «Пой песню, поэт,// Пой.// Ситец неба такой// Голубой.// Море тоже рокочет песнь…» (2,114). Образ лирического героя, который не может понять, куда несёт страну стихия революционного шторма, оказывается в центре «маленькой поэмы» Есенина «Письмо к женщине»(1924). Морские метафоры здесь–несомненная дань романтической традиции (например, образ «земля – корабль»). Думается, что и упоминание в данном контексте пролива Ла-Манш, который, как известно, переплывал Байрон, не случайно.
Широкое использование лирических монологов и диалогов подводит Есенина к созданию особого эпистолярного жанра, «маленьких поэм – писем», что также было связано с развитием определенных литературных традиций. Вспомним обращения Байрона к Ианте в «Паломничестве Чайльд Гарольда». «Маленькие поэмы» «Письмо от матери» (1924) и «Ответ» (1924), представляющие из себя диалог лирического героя с самым родным человеком, объединяет характерный для Есенина трагический мотив одиночества, выраженный с особой силой в заключительных строках диптиха: «И нет за гробом// Ни жены, ни друга» (2, 133). Байронические мотивы нашли развитие и в есенинской поэме «Метель» (1924). Здесь внутренний разлад с самим собой, связанный с темой раздвоения личности, отражён уже в самом начале: «Нет!// Никогда с собой я не полажу, // Себе, любимому, // Чужой я человек» (2, 148). Ключевую роль в «Метели» играет мотив сна – предзнаменования смерти. Размышления о пророческих предсказаниях в сновидениях мы находим у Байрона в стихотворении «Сон» (1816): «…есть у Сна свой мир,// Обширный мир действительности странной…//Они отягощают мысли наши…//…О будущем вещают, как сивиллы» (2, 90). В духе романтической поэзии с её особым вниманием к трагическим предсказаниям воспринимается пророческое предвидение лирическим героем собственной смерти у Есенина: «Себя усопшего// В гробу я вижу» (2,151). Символично то, что эти строки Есенин написал за год до своей трагической гибели.
В маленькой поэме «Мой путь» (1925) Есенин подводит итоги исканий своего лирического героя, прослеживая основные этапы становления его творческой личности. Здесь и юношеские мечты о славе: «Текли мечтанья// В тайной тишине, // Что буду я// Известным и богатым// И будет памятник// Стоять в Рязани мне»(2, 161). Здесь и горькое разочарование, характерное для романтиков: «Тогда я понял,// Что такое Русь.// Я понял, что такое слава,// И потому мне// В душу грусть// Вошла, как горькая отрава» (2,162). Кольцевой характер всему циклу «маленьких поэм» придаёт обращение к романтическим мотивам странничества и разочарования: «И, заболев// Писательскою скукой,// Пошел скитаться я// средь разных стран, // Не веря встречам,// Не томясь разлукой,// Считая мир весь за обман» (2,162). Чувства есенинского лирического героя вполне сопоставимы с тем, что испытывал у Байрона Чайльд Гарольд: «Заговорило пресыщенье в нём,// Болезнь ума и сердца роковая,// И показалось мерзким всё кругом:// Тюрьмою – родина, могилой – отчий дом» (2, 140). Конфликт романтического героя и светского общества у Байрона отражается так: «Но часто в блеске, в шуме модных зал// Лицо Гарольда муку выражало.// Отвергнутую страсть он вспоминал// Иль чувствовал вражды смертельной жало» (2, 141). Напротив, у Есенина лирический герой протестует против «салонного сброда» с деревенским озорством, используя характерный эпатаж поэта-хулигана: «И вот в стихах моих// Забила// В салонный вылощенный //Сброд // Мочой рязанская кобыла» (2,163). Многие байронические мотивы в есенинской поэме «Мой путь» находят своё дальнейшее развитие. Лирический герой по-прежнему чувствует себя чужим на родине. Крестьяне, везущие в телегах рожь, не узнают его. Для них он остаётся пилигримом, странником: «Им не узнать меня,// Я им прохожий» (2,164). Его отчуждённость подчеркивается характерной деталью. Он идёт, «надвинув ниже кепи,// Чтобы не выдать холода очей» (2, 165). Образ «холод очей» явно из арсенала поэтов- романтиков. Так финал поэмы «Мой путь» логично соотносится с заключительными строками «Возвращения на родину». Лирический герой видит, что жизнь в родном селе сильно изменилась. Многие перемены ему не по душе, но другой родины у него нет. Поэтому после мучительных размышлений он делает для себя осознанный вывод: «И пусть иная жизнь села// Меня наполнит// Новой силой,// Как раньше// К славе привела// Родная русская кобыла» (2, 165). Лирический герой вспоминает совет деда писать «про рожь,// Но больше про кобыл», который он когда-то воспринимал с горькой иронией. Если в поэме «Возвращение на родину» важное смысловое значение обретал образ «собачонки», которая «по-байроновски встречает» лирического героя, то в поэме «Мой путь» особую роль Есенин отводит образу «кобылы». Надежда на обретение своего места в родном селе у поэта связана не с людьми, а с животными – «братьями нашими меньшими». В связи с этим вспоминаются есенинские строки из стихотворения «Я обманывать себя не стану…»(1922), ставшие декларацией одиночества поэта-романтика: «Средь людей я дружбы не имею.//Я иному покорился царству…» (1,166). Такой подтекст финальных строк первой и заключительной «глав» есенинского «лирического романа» (В. Дынник) из «маленьких поэм», созданных в 1924-25 гг. заставляет о многом задуматься. Таким образом, характерное для Есенина стремление к полемическому диалогу с мировой культурой 8привело его к оригинальной модификации байронизма. Это нашло отражение в «маленьких поэмах», автор которых предстаёт перед читателями в образе «русского Байрона», а его лирический герой выступает в качестве его alter ego – российского Чайльд Гарольда. Интерес к романтической личности Байрона у Есенина зародился ещё в начале его творческого пути, когда поэт стремился создать соответствующий имидж. Его знакомый В. С. Чернявский вспоминал: «В наружности Сергея – под разными последовательными влияниями – скоро проявился внешне профессиональный отпечаток… Некоторые советовали ему, отпустив подлиннее свои льняные кудри, носить поэтическую бархатную куртку под Байрона. Но народный поддёвочный стиль восторжествовал»9 Байронический подтекст можно открыть в «маленьких поэмах», созданных Есениным в зрелый период творчества в 1924 -1925 годах. На это обратила внимание критик В. Дынник, проницательно отметившая, что в поэме «Возвращение на родину» «…на фоне мирного, неприглядного быта рязанской деревни повторяется ситуация из «Чайльд-Гарольда»… деревня встречает его, как «угрюмого пилигрима». В личной судьбе своей, в отчуждённом одиночестве среди родного когда-то села, поэт умеет показать трагический смысл смены поколений». 10 Исследователь зарубежной литературы А. Д. Михайлов, сравнив многочисленные переводы поэмы «Паломничество Чайльд Гарольда» на русский язык, пришёл к выводу, что Сергей Есенин хорошо знал эту поэму Байрона. 11
На самом деле, в поэме «Возвращение на родину» мы можем выделить сразу несколько байронических мотивов: мотив возвращения пилигрима, мотив отчуждения/неузнавания, мотив «мировой скорби», которая, по словам В. М. Жирмунского, «нашла в его (Байрона) личности и мировоззрении своего классического выразителя».12 Эта «мировая скорбь» проявляется в том, что лирический герой Есенина начинает посещение родных мест с кладбища, что глубоко символично. Поэт, изображая сельский погост, создает образы, напоминающие о недавней гражданской войне: «Подгнившие кресты.// Как будто в рукопашной мертвецы, //Застыли с распростёртыми руками».13 Как известно, кладбищенские мотивы широко представлены в творчестве поэтов-романтиков. Например, в стихотворении «Строки, написанные под вязом на кладбище в Гарроу» (1807) Байрон выражает желание быть похороненным на своей родине: «Окутаться землёй на родине мне милой// Смешаться с нею там, где грусть моя бродила».14 Есенин, изображая сельское кладбище, подчёркивает: дорогая ему крестьянская Русь обречена на умирание. Самое пронзительное воплощение мотива мировой скорби в есенинской интерпретации – скорбящий взгляд деда, которого не узнал внук: «Но что, старик с тобой? // Скажи мне, // Отчего ты так глядишь скорбяще?// …«Добро, мой внук, //Добро, что не узнал ты деда!…» (2, 90). Мотив неузнавания, связанный с романтической традицией, становится у Есенина одним из самых важных. Лейтмотивом «Возвращения на родину» стала строка «Уже никто меня не узнает» (2, 92).
Кульминационным становится момент, обретающий особую символику в связи с обращением к известному байроническому мотиву. В поэме «Паломничество Чайльд Гарольда» Байрон заостряет внимание на эпизоде прощания. Гарольд поёт песню, в которой отражено его разочарование в преданной ему собаке: «Мой пёс поплачет день, другой, // Разбудит воем тьму // И станет первому слугой //Кто бросит кость ему» (2, 143-144). У Байрона романтический герой одинок и жалеет лишь о том, что ему «нечего жалеть».У Есенина в поэме «Возвращение на родину» отражена принципиально иная коллизия. Есениновед Н.И. Шубникова-Гусева справедливо отмечает: «В основе созданной Есениным художественной системы лежит идея полемического диалога как основы бытия в русской культуре».15 Есенин по-своему интерпретирует «чайльд-гарольдовский» мотив. Лирического героя Есенина не узнали все – за исключением собачонки, которая встречает его с радостным лаем. Подобная интерпретация ключевых есенинских строк связана с развитием байроновского мотива противопоставления эгоистических человеческих взаимоотношений – бескорыстной верности животных людям. В «Надписи на могиле ньюфаундлендской собаки», написанной Байроном в Ньюстедском аббатстве 30 октября 1808 года, создан образ собаки как вернейшего друга человека: «А этот бедный пёс, вернейший друг.// Усерднейший из всех усердных слуг// Он как умел хозяину служил,// Он только для него дышал и жил» (2,39). Лирический герой Есенина обостренно воспринимает разрыв родственных и человеческих связей между людьми на фоне сохранения прежней привязанности «собачонки», которая единственная узнала своего хозяина и приветствовала его по-собачьи преданно. Отношение Есенина к «собачонке» близко байроновскому. Вспомним памятник, который Байрон поставил своему любимому псу по кличке Ботсвен. Эпитафия на нём гласит: «Здесь погребены останки того, // Кто обладал Красотой без Тщеславия/ /Силой без наглости// Храбростью без Жестокости.// И всеми Добродетелями Человека без его Пороков…» (2, 293). Байрон противопоставляет собачьей бескорыстной привязанности лицемерие человека: «Любовь твоя – разврат, а дружба – ложь»(2, 39). Таким образом, если воспринимать есенинские строки в контексте лирики Байрона, связанной с его родным Ньюстедским аббатством, то логично сделать такой вывод. Образ собаки из есенинской «Исповеди хулигана»(1920), к которой лирический герой обращается со словами: «А ты, любимый, // верный пегий пёс», находит своё логичное развитие в «маленькой поэме» «Возвращение на родину». Так Есенин в безысходной по своей сути ситуации гибели старой, патриархальной деревни, которую трагически осознает лирический герой, оставляет луч надежды, связанный с образами родных ему людей: деда, матери, сестры и, как оказалось, самого преданного существа – «собачонки». Поэтому строки «По-байроновски наша собачонка // Меня встречала с лаем у ворот» дважды повторяются в поэме и даже вынесены в финал. Необходимо особо подчеркнуть, что собака встречает лирического героя именно «по – байроновски», а не так, как представил герой поэмы «Паломничество Чайльд Гарольда». Тем самым автор хотел подчеркнуть особую смысловую нагрузку, которая ложилась на концовку произведения.
В «маленьких поэмах» Сергея Есенина «Возвращение на родину», «Русь советская», «Русь уходящая», «Метель», «Мой путь» байроническое начало в еснинской интерпретации проявляется особенно ярко. Здесь мы находим свою трансформацию мотива странничества, красной нитью проходившего через всё творчество Байрона и Есенина. Так в «Руси советской» появляется сравнение с пилигримом: «Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый // Бог весть с какой далёкой стороны»(2, 95). Это признание лирического героя тесным образом связано с романтической традицией, отраженной в поэме Байрона «Паломничество Чайльд Гарольда» и заявленной в заключительных 175 и 186 строфах песни четвертой: «Но к цели мой подходит пилигрим, // И время кончить строфы путевые» (2, 286) «И здесь должны расстаться мы с тобой// Прости, читатель, спутник пилигрима» (2,289).
Почему же в творчестве Есенина последних лет такое значительное место занимают байронические мотивы? Есенина сближало с Байроном чувство горечи и разочарования, вызванное осознанием обманутых надежд. Есенинское письмо Александру Кусикову, написанное 7 февраля 1923 года, тому подтверждение: «Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждёт меня, так и возвращаться не хочется…тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть…» (6, 154). Свою роль сыграло и то, что 19 апреля 1924 года отмечалась скорбная дата – столетие со дня смерти Джорджа Гордона Байрона. В конце мая 1924 года Есенин побывал в родном селе. Впечатления от этой поездки в Константиново отразились в поэмах «Возвращение на родину», «Русь советская» и «Русь уходящая», отразивших черты есенинского романтического «байронизма». Вспомним основные положения, характерные для романтизма как литературного направления: расхождение между мечтой и действительностью, которой не удовлетворен автор и его лирический герой; разрыв с окружающим обществом и одиночество главного героя; изображение непримиримого конфликта между личностью и социальной средой. Всё, выше перечисленное, является следствием всеобъемлющего недовольства окружающей действительностью, что сближало Есенина с Байроном. Поэтому имеет смысл говорить о «байронизме» Есенина как особой форме развития литературной традиции, связанной с ярко выраженной тягой поэта к романтическому мировосприятию, которое органично соединялось с реалистическими принципами изображения действительности. Подобными установками в творческом плане и объясняется особый синтез романтизма и реализма, отличающий есенинскую поэзию. В очерке «Железный Миргород»(1923), имея в виду большевиков, Есенин писал: «Пусть я не близок им как романтик в моих поэмах, я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, «близок» и в своем творчестве…» (5, 267). Мучительно пытаясь примириться с тем, что произошло с Русью в годы советской власти, Есенин остро осознает своё одиночество и свою ненужность: «Моя поэзия здесь больше не нужна//Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен»(2, 96). Поэтому в «Руси советской» наряду с образом «пилигрима угрюмого», связанного с байроническим мотивом скитальчества, присутствует и образ смирившегося «бунтаря». Необходимо отметить, что он трансформируется Есениным по-новому: «А я пойду один к неведомым пределам,// Душой бунтующей навеки присмирев» (2, 97). От романтизма героев Байрона с их острым неприятием несправедливости, творящейся в мире, идёт и «планетарный» размах заключительного есенинского вывода: « Но и тогда, // Когда на всей планете // Пройдёт вражда племен// Исчезнет ложь и грусть…» (2, 97). Есенин по-философски воспринимает присущие человечеству пороки: «вражду племен», «ложь», противопоставляя им вечные ценности, которые для него ассоциируются прежде всего с родиной. Поэма, названная «Русь советская», заканчивается автором подчёркнуто «оппозиционно» по отношению к советской власти. «Я буду воспевать// Всем существом в поэте// Шестую часть земли// С названьем кратким “Русь”»(2, 97).
Во многом от Байрона в русской поэзии идёт традиция романтической аналогии между бурным творческим процессом в душе поэта и бушующим во время шторма морем. Образ моря – особенно значим для поэзии романтиков. В поэме «Паломничество Чайльд Гарольда» Байрон признавался в заключительном лирическом отступлении: «Тебя любил я, море! В час покоя// Уплыть в простор, где дышит грудь вольней,//Рассечь руками шумный вал прибоя –// Моей отрадой было с юных дней» (2, 289). Сравнение «поющего» поэта и шумящего моря мы находим в есенинской «Балладе о двадцати шести» (1924): «Пой песню, поэт,// Пой.// Ситец неба такой// Голубой.// Море тоже рокочет песнь…» (2,114). Образ лирического героя, который не может понять, куда несёт страну стихия революционного шторма, оказывается в центре «маленькой поэмы» Есенина «Письмо к женщине»(1924). Морские метафоры здесь–несомненная дань романтической традиции (например, образ «земля – корабль»). Думается, что и упоминание в данном контексте пролива Ла-Манш, который, как известно, переплывал Байрон, не случайно.
Широкое использование лирических монологов и диалогов подводит Есенина к созданию особого эпистолярного жанра, «маленьких поэм – писем», что также было связано с развитием определенных литературных традиций. Вспомним обращения Байрона к Ианте в «Паломничестве Чайльд Гарольда». «Маленькие поэмы» «Письмо от матери» (1924) и «Ответ» (1924), представляющие из себя диалог лирического героя с самым родным человеком, объединяет характерный для Есенина трагический мотив одиночества, выраженный с особой силой в заключительных строках диптиха: «И нет за гробом// Ни жены, ни друга» (2, 133). Байронические мотивы нашли развитие и в есенинской поэме «Метель» (1924). Здесь внутренний разлад с самим собой, связанный с темой раздвоения личности, отражён уже в самом начале: «Нет!// Никогда с собой я не полажу, // Себе, любимому, // Чужой я человек» (2, 148). Ключевую роль в «Метели» играет мотив сна – предзнаменования смерти. Размышления о пророческих предсказаниях в сновидениях мы находим у Байрона в стихотворении «Сон» (1816): «…есть у Сна свой мир,// Обширный мир действительности странной…//Они отягощают мысли наши…//…О будущем вещают, как сивиллы» (2, 90). В духе романтической поэзии с её особым вниманием к трагическим предсказаниям воспринимается пророческое предвидение лирическим героем собственной смерти у Есенина: «Себя усопшего// В гробу я вижу» (2,151). Символично то, что эти строки Есенин написал за год до своей трагической гибели.
В маленькой поэме «Мой путь» (1925) Есенин подводит итоги исканий своего лирического героя, прослеживая основные этапы становления его творческой личности. Здесь и юношеские мечты о славе: «Текли мечтанья// В тайной тишине, // Что буду я// Известным и богатым// И будет памятник// Стоять в Рязани мне»(2, 161). Здесь и горькое разочарование, характерное для романтиков: «Тогда я понял,// Что такое Русь.// Я понял, что такое слава,// И потому мне// В душу грусть// Вошла, как горькая отрава» (2,162). Кольцевой характер всему циклу «маленьких поэм» придаёт обращение к романтическим мотивам странничества и разочарования: «И, заболев// Писательскою скукой,// Пошел скитаться я// средь разных стран, // Не веря встречам,// Не томясь разлукой,// Считая мир весь за обман» (2,162). Чувства есенинского лирического героя вполне сопоставимы с тем, что испытывал у Байрона Чайльд Гарольд: «Заговорило пресыщенье в нём,// Болезнь ума и сердца роковая,// И показалось мерзким всё кругом:// Тюрьмою – родина, могилой – отчий дом» (2, 140). Конфликт романтического героя и светского общества у Байрона отражается так: «Но часто в блеске, в шуме модных зал// Лицо Гарольда муку выражало.// Отвергнутую страсть он вспоминал// Иль чувствовал вражды смертельной жало» (2, 141). Напротив, у Есенина лирический герой протестует против «салонного сброда» с деревенским озорством, используя характерный эпатаж поэта-хулигана: «И вот в стихах моих// Забила// В салонный вылощенный //Сброд // Мочой рязанская кобыла» (2,163). Многие байронические мотивы в есенинской поэме «Мой путь» находят своё дальнейшее развитие. Лирический герой по-прежнему чувствует себя чужим на родине. Крестьяне, везущие в телегах рожь, не узнают его. Для них он остаётся пилигримом, странником: «Им не узнать меня,// Я им прохожий» (2,164). Его отчуждённость подчеркивается характерной деталью. Он идёт, «надвинув ниже кепи,// Чтобы не выдать холода очей» (2, 165). Образ «холод очей» явно из арсенала поэтов- романтиков. Так финал поэмы «Мой путь» логично соотносится с заключительными строками «Возвращения на родину». Лирический герой видит, что жизнь в родном селе сильно изменилась. Многие перемены ему не по душе, но другой родины у него нет. Поэтому после мучительных размышлений он делает для себя осознанный вывод: «И пусть иная жизнь села// Меня наполнит// Новой силой,// Как раньше// К славе привела// Родная русская кобыла» (2, 165). Лирический герой вспоминает совет деда писать «про рожь,// Но больше про кобыл», который он когда-то воспринимал с горькой иронией. Если в поэме «Возвращение на родину» важное смысловое значение обретал образ «собачонки», которая «по-байроновски встречает» лирического героя, то в поэме «Мой путь» особую роль Есенин отводит образу «кобылы». Надежда на обретение своего места в родном селе у поэта связана не с людьми, а с животными – «братьями нашими меньшими». В связи с этим вспоминаются есенинские строки из стихотворения «Я обманывать себя не стану…»(1922), ставшие декларацией одиночества поэта-романтика: «Средь людей я дружбы не имею.//Я иному покорился царству…» (1,166). Такой подтекст финальных строк первой и заключительной «глав» есенинского «лирического романа» (В. Дынник) из «маленьких поэм», созданных в 1924-25 гг. заставляет о многом задуматься. Таким образом, характерное для Есенина стремление к полемическому диалогу с мировой культурой 16привело его к оригинальной модификации байронизма. Это нашло отражение в «маленьких поэмах», автор которых предстаёт перед читателями в образе «русского Байрона», а его лирический герой выступает в качестве его alter ego – российского Чайльд Гарольда.