Константин ШАКАРЯН. Исповедуюсь юному веку

* * *

Есть тона и оттенки у чувств —
Неподвластны словесной палитре.
Их высказывать молча учусь,
При страдании и на молитве.

Вновь ухватит тоска за рукав,
Гневом разум затянется снова —
Душу выговорить, не сказав
Ни единого лишнего слова.

Всё поведать, что знаешь о ней,
Взгляда шёпотом, окриком жеста…
И не выразить жизни своей
Одобрения или протеста,

Но принять её с миром вокруг
В каждом трепете и колыханье
Благодарной молитвою рук
И прерывистой речью дыханья.

* * *

…А с Богом я не разговаривал.
Хотя Господь меня порой
Великой милостью одаривал —
Созвучий дивною игрой.
Пускай — неслышно, полушёпотом
И не являя мне лица, —
Делился щедро светлым опытом,
Бессмертным опытом творца…

…Со мной Всевышний не беседует.
Я жду ответа на вопрос,
Но даже если он последует —
До пониманья не дорос.
На восклицание Господнее
Не отвечая ничего,
Внимаю я куда охотнее
Звучанью шёпота Его.

Едва расспрашиваю Вящего —
бунтует ухо сей же час…
И разговора настоящего
Не получается у нас.

* * *

Сколько было закрытых дверей,
Не внимающих голосу стука!
Удаляйся от них поскорей
И не пробуй тараном: “А ну-ка!..”

Порывался. Не пробую впредь.
И сломав — не добьёшься успеха,
Потому что должны отпереть.
Дверь, по сути своей, — не помеха,

Но предмет, содержащий ответ —
Не тупик, не забор, не ограда:
Отопрётся, коль надо, а нет —
И не надо тогда, и не надо…

* * *

Исповедуюсь юному веку
И, тоскуя незнамо о ком,
Стерегу свою душу, как реку,
Что прихвачена первым ледком.
Избегая с неведомым встречи,
Уношу её, зябкую, прочь,
От насущного мира далече —
В непочатую зимнюю ночь…

Превращается в тыкву карета,
Сигарета — в потухший бычок.
Меркнет всё.
Лишь, подобранный где-то,
Остаётся любви башмачок.

То шутя, то всерьёз,
понемножку,
Обретений страшась и потерь,
Я искал к нему нужную ножку,
И нашёл её — только теперь.

Ножка найдена — вновь примеряю
Заповедный хрусталь на твою…

В башмачке ты ходила по краю,
Как по ниточке — по острию,
Обивала чужие пороги…
…Грязь месивший, по шпильку в пыли,
Он, печальный, лежал на дороге,
Чуть поблескивая издали́…
Вновь сияет — красивый, хрустальный,
С бездорожьями жизни знаком…

А дальнейшее сковано тайной —
Нерасколотым свежим ледком.

* * *

Есть тона и оттенки у чувств —
Неподвластны словесной палитре.
Их высказывать молча учусь,
При страдании и на молитве.

Вновь ухватит тоска за рукав,
Гневом разум затянется снова —
Душу выговорить, не сказав
Ни единого лишнего слова.

Всё поведать, что знаешь о ней,
Взгляда шёпотом, окриком жеста…
И не выразить жизни своей
Одобрения или протеста,

Но принять её с миром вокруг
В каждом трепете и колыханье
Благодарной молитвою рук
И прерывистой речью дыханья.

* * *

…А с Богом я не разговаривал.
Хотя Господь меня порой
Великой милостью одаривал —
Созвучий дивною игрой.
Пускай — неслышно, полушёпотом
И не являя мне лица, —
Делился щедро светлым опытом,
Бессмертным опытом творца…

…Со мной Всевышний не беседует.
Я жду ответа на вопрос,
Но даже если он последует —
До пониманья не дорос.
На восклицание Господнее
Не отвечая ничего,
Внимаю я куда охотнее
Звучанью шёпота Его.

Едва расспрашиваю Вящего —
бунтует ухо сей же час…
И разговора настоящего
Не получается у нас.

* * *

Сколько было закрытых дверей,
Не внимающих голосу стука!
Удаляйся от них поскорей
И не пробуй тараном: “А ну-ка!..”

Порывался. Не пробую впредь.
И сломав — не добьёшься успеха,
Потому что должны отпереть.
Дверь, по сути своей, — не помеха,

Но предмет, содержащий ответ —
Не тупик, не забор, не ограда:
Отопрётся, коль надо, а нет —
И не надо тогда, и не надо…

* * *

Исповедуюсь юному веку
И, тоскуя незнамо о ком,
Стерегу свою душу, как реку,
Что прихвачена первым ледком.
Избегая с неведомым встречи,
Уношу её, зябкую, прочь,
От насущного мира далече —
В непочатую зимнюю ночь…

Превращается в тыкву карета,
Сигарета — в потухший бычок.
Меркнет всё.
Лишь, подобранный где-то,
Остаётся любви башмачок.

То шутя, то всерьёз,
понемножку,
Обретений страшась и потерь,
Я искал к нему нужную ножку,
И нашёл её — только теперь.

Ножка найдена — вновь примеряю
Заповедный хрусталь на твою…

В башмачке ты ходила по краю,
Как по ниточке — по острию,
Обивала чужие пороги…
…Грязь месивший, по шпильку в пыли,
Он, печальный, лежал на дороге,
Чуть поблескивая издали́…
Вновь сияет — красивый, хрустальный,
С бездорожьями жизни знаком…

А дальнейшее сковано тайной —
Нерасколотым свежим ледком.