Наталья ЛЯСКОВСКАЯ. Почти по Гельмгольцу

нотация почти по Гельмгольцу

Let your balalaika sing
What my guitar wants to say
                 Scorpions «Wind Of Change»

как на городе Москва появилася пева
ох лоскутная летает о пришелице молва
мол юродива горбата и вообще едва жива

а другие говорят — косы золотом горят
как из сказки жар-девица откутюровый наряд
зеленющие глазищи зубы жемчуг в ровный ряд

мол раздень-ка догола — ночью негра днём бела
то ль не мать её а гречка от ярилы родила
то ли пленница гречанка опросталась от орла

говорят пасла коров настрадалась будь здоров
нет же — крови гардарейской рундуки полны добров
дядька ейный миллионщик с телевизору дибров

ой кричат одни — в углу на голимом спит полу
пьёт текилу стаканами ест стекло за похвалу
а по праздникам сшибает три копейки на углу

третьи снова поперёк — ёк ершатся макарёк
баба чуть ли не святая глянь попы под козырёк
вся больная вся страдает убивали Бог сберёг

я в сторонке постою погляжу на жизнь свою
на трёх струночках сыграю на три голоса спою
приравняю балалайку да к трёхствольному ружью

охти ситьюшка-Москва жаба сиськи-жернова
душишь в ситцевых объятьях — как пева ещё жива
да ещё и дух вселяет в полумёртвые слова

у неё ж прямая речь может снизу в небо течь
не вставай реке на русло в это время не перечь
отхлестать волнами может да рыбёхами посечь

у неё ж особый дар — не за хлеб да гонорар
не за красное словечко графоману на зашквар —
а за соло соловейки в час предутренних стожар

чуть стихом заговорит — логос сам себя творит
акробаты акрофуты кто вертится кто парит
а вокабулы на каблах киммерийский шкварят бит

пьют кустоды по второй каждый сам себе герой
партитив предикативу подсыпает — пир горой
и мероним и холоним забавляются игрой

ямб да троп парчой горят как игрушки у царят
сёстры семы и лексемы карагодят рядом в ряд
а вибранты маркитанты на гортанных говорят

всякий звук и всякий зык претекает в праязык
будь тунгус ты финн калмык ли славянин — единый фиг
если сердце приоткроешь — станешь ею хоть на миг

из пылающа столба вскрикнет птица Рух — судьба
а в руладах звуколадах то мольба то ворожба
лавр в терновник обернётся кровь закапает со лба

трень
и лопнула струна слава Богу я одна
от хвалы и поношенья милосердно спасена
всё пройдёт и всех забудут и столица и страна

я была ли то не я эта чудо-четия
мне потом кампан расскажет бронза древлего литья
да мой критик и наставник по воскресным дням —
Судья

 

Антоше Ростовой

в ладонке ладоней несу огонёк молитва за Тоню июльский денек
одет по-дурацки больничный народ по Первой по Градской идёт крестный ход
сияет картинно колоннами храм цветы на куртинах за корпусом травм
созрела черешня — ешь нет пруд пруди Споручница грешных плывёт впереди
на солнце прищурившись курит алкаш держа деревянный костыль как калаш
я кардио (это потом) обойду спущусь поднимусь Антонину найду
места на постах медсестринских пусты недобро шуршат назначений листы
и так плотоядно в палатах жирны в горшках калатеи драцены вьюны
ах свет-поэтесса в отвесах кровать почти что без веса ну что там ломать
у милой подруги диагнозы швах такие бы руки в шелках кружевах
чтоб были изнежены дивно белы а Тоня мятежная моет полы
храбрится сквозь слёзоньки шуйца в петле но держится — значит попьём божоле
я ей про своё чтоб забылось её лангета скользит как на помпе цевьё
и боль пробивает сквозь локоть плечо и голос дрожит хоть не сломан ещё
под сердцем щемит — бедный рыжик прости но мне за тебя крест твой не понести
«красивой на свете живется легко» — за слово ответ всем держать высоко
Господь судит строго поэтов Антош как скажут в Полтаве твоей так ото ж
напишешь «легко» — так под дых прилетит век будешь ворочать руду апатит
придётся смириться с порядком потерь нанижут на спицу срастётся поверь
сломать можно много за столько-то лет башку руки ноги и даже хребет
святые едва ли и хлеб наш беда нам жизни ломали
но дух
никогда

 

антиассольное

пальни из стартовой пистоли погожим вечером — и вот
толпа оскаленных ассолей своей мечты кровавой ждёт
пища по берегу топочет вбирая море в бездны глаз
чего ж вся эта блазень хочет луска духовный псориаз —
что с юга им надует счастье из вод восстанет черемных
что лановой червовой масти прибудет из миров иных
и всех девиц сграбастав скопом умчит в кинопрокатный рай
с подскоком по дурным синкопам где ждёт их вечный лалулай
гринландия в цветах и замках вся в дольче фар ниентах блин
где люд в панамках и вьетнамках гуляет в благостях долин
сладки отравленные грёзы они сгубили не одну
особенно в ассольных дозах под гормональную луну
в башке вовсю цветёт шиповник любви не названа цена
Мужчина Он Герой Любовник и нате здрасьте вам — Она
не любят ни детей ни мужа коль даже те случатся вдруг
их быт нелепый — фейк да фьюжн среди таких же дур-подруг
так день за днём и год за годом
им ненавистен честный труд
закат пылает за восходом а эти всё артуров ждут
и с тем умрут и с тем воскреснут одной лишь страсти слыша зык
«волнительно» да чтоб вам треснуть кто это слово ввёл в язык
субретки принципа парето просопопея серых мхов
им выделения «секрета» живых милее женихов
ох устремлюсь я в Крым всем телом укором стану средь могил
Гриневский брат что ж ты наделал ох что ты Саша натворил
попортил столько наших девок в пылу писательской игры
твой романтический обсевок гель-гьючит всех до сей поры
меня споси — так горстка соли в котле в котлетах поценней
мечт некольцованных ассолей всех типов групп и степеней
моя бы власть — ждала бы мама у очага весь век семью
вон Нина Грин качает «да мол» кульбабно в сторону мою

 

клик-клак

я вот это хочу кружевное в мелких бусинках бледных цветах
что вскипает нежнейшей волною на плечах мне подобных натах
и вон то в золотистую нитку и легчайшую цвета шампань
пузырьками как будто накидку как у давних изысканных пань
и салопчик с расшитым подхватом на защипах тальму и боа
и халат с кренделями хвостатый и лорнетку а ля дюбуа
эти туфли с брильянтовой пчёлкой пеньюар из голландского льна
где же мой кошелёчек с защёлкой вот он ах — там монетка одна
я такая растратчица Боже я из тех нескаредных девчат
у кого нет заначек под кожей — деньги рвутся из рук аж пищат
всё потрачу о близких болея вью гнездо одеваю кормлю
наряжу задарю залелею в общем радую в общем люблю
одного не умею пожалуй — класть в чулок да жмотиться копить
ничего под себя не зажала а зачем если можно купить
то что высветит детское сердце то что вкусно мужьям и гостям
в чём душою и телом согреться что раздать по церквам папертям
может было бы надо на книжку — были книжки да как-то не те
может надо бы было в кубышку — лишь кувшинка плывёт по воде
не сумела себя обеспечить — люди добрые помощь творят
я стихам обеспечила вечность — я смеюсь когда так говорят
но наверное время настало хоть разочек себя одарить
я иссякла погасла устала ладить строить писать говорить
что за платье Ты вынул из скрыни
тихо хлопнула клямка клик-клак
из чего же оно
из полыни
сколько стоит
бери-ка за так

___________

кубышка — сорт водяной лилии

 

Гале Климовой

будто маленькая Ева вышла из-за диво-древа
вам к бессмертию — налево за билет четыре лева
райский двуязычный сад
зыблется вперёд-назад

вот заветная скамейка праславянский соловейка
без названья без наклейки ну-ка пой-ка ну-ка пей-ка
новосозданный с утра
свищет-плещет на ура

были бюли трели грали тьюти бьюти нахти гали
звуки воздух разлагали на астральные детали
за Ишимом соловьи
откликалися — свои

бедной Феничке-молодке вдовья доля как колодки
мёдом напилась солодким а потом-то горше водки
где ты домик на Песках
тесный словно батискаф

а сама уже под Тулой — в Тулу сиверком задуло
через всю страну махнуло покатило отряхнуло
глядь — под крыльцем соловья
есть у деда-то семья

а потом Москва — поныне вязнет внучка в юрской глине
бьётся соловей в Галине кровью алой небом синим
а подруга говорит
мол теперь учи иврит

ты мой климышек не Ева помнишь ты изнанку чрева
материнского сугрева под сердечный грохот слева
много жадно вобрала
и другим передала

Ева детства ведь не знала как подкидышка с вокзала
нам же детство жизнь писала со страной внахлёст вязала
и теперь стихи слова
из такого вещества

что не взять из райской зыби лишь из древней геноглыби
всё нам счастье что не гибель лишь бы соль на хлеба скибе
да в заветном человек
не рассолилась вовек

 

игорю меламеду

по телефону по емейлу ли не передать любви тепла
о что ж мы Господи наделали как нас Москва-то развела
зачем болтали ересь разную зачем хранили на потом
слова лечебные прекрасные что говорят не грешным ртом
а сердцем радостным как яблоко в блаженной юности раю
пускай хоть тоненько хоть слабенько услышь сейчас печаль мою
зачем откладывали встречи мы вдруг в суете узревши суть
ответ твой кротостью подсвеченный — ну ничего ну как-нибудь
да я из тех из недоехавших теперь измученных виной
посмертно охавших и эхавших над вестью совесть выносной
жизнь проживаем косо-криво мы уходим часто без следа
благими выстлана порывами дорога ведомо куда
бежим по ней под дудку медную на лбу библейская печать
а нам бы надо меламедные слова и звуки излучать
в них дух мятётся неприкаянный зато он жив горящ и смел
бессонниц горьких полон тайнами и сопряженьем душ и тел
божественным мерцаньем гения в болотной мгле ночей и дней
в твоей нерастворенной тени я хотела б стать тебе родней
ища погибели успеха ли не вижу грани замкнут круг
ну вот мы все к тебе приехали
встречай нас
друг

 

пусть она живёт

удивляюсь мы такие с нею разные — мама больше дни рождения не празднует
её Пасха светозарная не радует директивы из Уорвика наградой ей
ни Христу ни Божьей Матери не молится маме нынче не по-нашему глаголется
было сельское сперва потом торговое а теперь вот гляньте стало иеговое

от рожденья у земли в особой милости — что воткнёт весною в грядку то и вырастет
выйдет маем в дачный рай в ночнушечке — лес кругом ни посторонней душечки
чуть светает птичий звон стоит к заутрене исполняют золотое летне-лютнее
мама тоже над участком машет крыльями Валентина ж по-латыни значит сильная
всё живое под ладонь ей льнёт ласкается мама к каждому низёхонько спускается
тут польёт а там подсушит там подтяпает разговаривает тихо как с дитятами
всё растёт и расцветает опыляется плодоносит созревает наливается
мир земной уцацкан разными украсами и полны подвалы дивными припасами

было ей то что вспоминать уже не хочется — претерпела и с отцом и отчимом
поножовщину и ревность от Лясковского изуверства наущения бесовского
да и муж второй мур-мур сперва да гладенек оказался из до баб охочих дяденек
к самогону сальцу-шмальцу сильно ласый был штурханами маму ж часом угощать любил
но за то что неродных детей обласкивал нас с Витьком из разных бед вытаскивал
помогал и всей большой родне Ревенковой — мама верною опорой стала стенкою
чистым сердцем породнилася с конельскими — те ведь тоже препростые люди сельские
и Мыколу свет Порфирьича всю жизнь пасла из пяти реанимаций его вынесла
обиходила да выходила Усичка — так по отчиму прозванье у мамусечки

легка на ногу без ноши и с бебехами даже штифт в икре железный не помеха ей
ни колено — вдрызг когда с черешни падала — но стянула как-то механизм наладила
ни инфаркт при переломе (ох в тревоге я) ни всё ближе всё грознее онкология
метушилася к себе не зная жалости — как матрёшка ведь семейство распложалось-ти
в тридцать восемь (как и я потом знай нашенских дерзновенных по-хорошему безбашенских)
мама крышечку в последний раз откинула — да и младшую дочурку Олю вынула
а у той во брюшке — внучка маме Дашенька а у той уж следом — правнучка ей Сашенька
а потом случилось то что упустила я — одиночество тоска постель остылая
и — страх смерти тяжко людям его вынести нам дояблочной отторгнутым невинности
уманчане любят тусу не затворники причепурятся гуляют а по вторникам
эй кума соседка сватья за компанию в Стефановича проулок на собрание
и звонит однажды мама с сообщением я-де водное «вжэ прыйняла» крещение
на упрёк мой — что ж не в церкву православную так отрезала как лезом своенравно мне
«я с базару раньше сразу до попив ишла в уголочке притыкалась как с крапив метла —
чаю помощи в беде и утешения а меня всё тычут носом в прегрешения
ни коврами ни закрутками не гребуют только карами грозят да гроши требуют
а свидетели с меня сдувают пеночку прикрепили мне из Белой Церкви Леночку
подарили и планшет и что-то там ещё помогают как хорошие товарищи
учат Библию читать и Откровения разъясняют с превеликейшим терпением»

что ж теперь из сердца вон её родимую дальше с мордой жить невозмутимою
мол ах так ну всё прощай навек отступница дочь к сектантке даже в вайбере не стукнется
не всплакнёт за житие тебя не выспросит не обнимет-поцелует даже мысленно
ой матуся
верю — Леночка хорошая но тебя без Божьей помощи не брошу я
ты же родина моя — и всё тут сказано мы незримой пуповиной насмерть связаны
прячешь руки перекрученные венами ты стесняешься такого откровенного
когда я при встречах редких с запоздалостью их целую выгорая нежной жалостью
говорю «люблю риднэнька мамо» ласково — что несбыточной казалось прежде сказкою
помнишь я скиталась с сыном бесприютная и сейчас я не с тобою в годы трудные
на Москву ты пёрла сумками домашнину — я ж тебе любви своей в загашнину
впрок спешу набить слова целебные в сумку сердца —лучше харча будет хлебного
что могу уже — лишь плакать да печалиться вон ковида за окном косая скалится
отрывают друг от друга силы грозные — то политика то рознь религиозная
то безденежье то немощи телесные а то и вовсе подоплёки неизвестные
остаётся лишь молиться болью маяться вспоминать рыдая горько сладко каяться
чую в списки Ты меня уже занёс поди
но она пускай живёт
живёт
о Господи

 нотация почти по Гельмгольцу

Let your balalaika sing
What my guitar wants to say
                 Scorpions «Wind Of Change»

как на городе Москва появилася пева
ох лоскутная летает о пришелице молва
мол юродива горбата и вообще едва жива

а другие говорят — косы золотом горят
как из сказки жар-девица откутюровый наряд
зеленющие глазищи зубы жемчуг в ровный ряд

мол раздень-ка догола — ночью негра днём бела
то ль не мать её а гречка от ярилы родила
то ли пленница гречанка опросталась от орла

говорят пасла коров настрадалась будь здоров
нет же — крови гардарейской рундуки полны добров
дядька ейный миллионщик с телевизору дибров

ой кричат одни — в углу на голимом спит полу
пьёт текилу стаканами ест стекло за похвалу
а по праздникам сшибает три копейки на углу

третьи снова поперёк — ёк ершатся макарёк
баба чуть ли не святая глянь попы под козырёк
вся больная вся страдает убивали Бог сберёг

я в сторонке постою погляжу на жизнь свою
на трёх струночках сыграю на три голоса спою
приравняю балалайку да к трёхствольному ружью

охти ситьюшка-Москва жаба сиськи-жернова
душишь в ситцевых объятьях — как пева ещё жива
да ещё и дух вселяет в полумёртвые слова

у неё ж прямая речь может снизу в небо течь
не вставай реке на русло в это время не перечь
отхлестать волнами может да рыбёхами посечь

у неё ж особый дар — не за хлеб да гонорар
не за красное словечко графоману на зашквар —
а за соло соловейки в час предутренних стожар

чуть стихом заговорит — логос сам себя творит
акробаты акрофуты кто вертится кто парит
а вокабулы на каблах киммерийский шкварят бит

пьют кустоды по второй каждый сам себе герой
партитив предикативу подсыпает — пир горой
и мероним и холоним забавляются игрой

ямб да троп парчой горят как игрушки у царят
сёстры семы и лексемы карагодят рядом в ряд
а вибранты маркитанты на гортанных говорят

всякий звук и всякий зык претекает в праязык
будь тунгус ты финн калмык ли славянин — единый фиг
если сердце приоткроешь — станешь ею хоть на миг

из пылающа столба вскрикнет птица Рух — судьба
а в руладах звуколадах то мольба то ворожба
лавр в терновник обернётся кровь закапает со лба

трень
и лопнула струна слава Богу я одна
от хвалы и поношенья милосердно спасена
всё пройдёт и всех забудут и столица и страна

я была ли то не я эта чудо-четия
мне потом кампан расскажет бронза древлего литья
да мой критик и наставник по воскресным дням —
Судья

 

Антоше Ростовой

в ладонке ладоней несу огонёк молитва за Тоню июльский денек
одет по-дурацки больничный народ по Первой по Градской идёт крестный ход
сияет картинно колоннами храм цветы на куртинах за корпусом травм
созрела черешня — ешь нет пруд пруди Споручница грешных плывёт впереди
на солнце прищурившись курит алкаш держа деревянный костыль как калаш
я кардио (это потом) обойду спущусь поднимусь Антонину найду
места на постах медсестринских пусты недобро шуршат назначений листы
и так плотоядно в палатах жирны в горшках калатеи драцены вьюны
ах свет-поэтесса в отвесах кровать почти что без веса ну что там ломать
у милой подруги диагнозы швах такие бы руки в шелках кружевах
чтоб были изнежены дивно белы а Тоня мятежная моет полы
храбрится сквозь слёзоньки шуйца в петле но держится — значит попьём божоле
я ей про своё чтоб забылось её лангета скользит как на помпе цевьё
и боль пробивает сквозь локоть плечо и голос дрожит хоть не сломан ещё
под сердцем щемит — бедный рыжик прости но мне за тебя крест твой не понести
«красивой на свете живется легко» — за слово ответ всем держать высоко
Господь судит строго поэтов Антош как скажут в Полтаве твоей так ото ж
напишешь «легко» — так под дых прилетит век будешь ворочать руду апатит
придётся смириться с порядком потерь нанижут на спицу срастётся поверь
сломать можно много за столько-то лет башку руки ноги и даже хребет
святые едва ли и хлеб наш беда нам жизни ломали
но дух
никогда

 

антиассольное

пальни из стартовой пистоли погожим вечером — и вот
толпа оскаленных ассолей своей мечты кровавой ждёт
пища по берегу топочет вбирая море в бездны глаз
чего ж вся эта блазень хочет луска духовный псориаз —
что с юга им надует счастье из вод восстанет черемных
что лановой червовой масти прибудет из миров иных
и всех девиц сграбастав скопом умчит в кинопрокатный рай
с подскоком по дурным синкопам где ждёт их вечный лалулай
гринландия в цветах и замках вся в дольче фар ниентах блин
где люд в панамках и вьетнамках гуляет в благостях долин
сладки отравленные грёзы они сгубили не одну
особенно в ассольных дозах под гормональную луну
в башке вовсю цветёт шиповник любви не названа цена
Мужчина Он Герой Любовник и нате здрасьте вам — Она
не любят ни детей ни мужа коль даже те случатся вдруг
их быт нелепый — фейк да фьюжн среди таких же дур-подруг
так день за днём и год за годом
им ненавистен честный труд
закат пылает за восходом а эти всё артуров ждут
и с тем умрут и с тем воскреснут одной лишь страсти слыша зык
«волнительно» да чтоб вам треснуть кто это слово ввёл в язык
субретки принципа парето просопопея серых мхов
им выделения «секрета» живых милее женихов
ох устремлюсь я в Крым всем телом укором стану средь могил
Гриневский брат что ж ты наделал ох что ты Саша натворил
попортил столько наших девок в пылу писательской игры
твой романтический обсевок гель-гьючит всех до сей поры
меня споси — так горстка соли в котле в котлетах поценней
мечт некольцованных ассолей всех типов групп и степеней
моя бы власть — ждала бы мама у очага весь век семью
вон Нина Грин качает «да мол» кульбабно в сторону мою

 

клик-клак

я вот это хочу кружевное в мелких бусинках бледных цветах
что вскипает нежнейшей волною на плечах мне подобных натах
и вон то в золотистую нитку и легчайшую цвета шампань
пузырьками как будто накидку как у давних изысканных пань
и салопчик с расшитым подхватом на защипах тальму и боа
и халат с кренделями хвостатый и лорнетку а ля дюбуа
эти туфли с брильянтовой пчёлкой пеньюар из голландского льна
где же мой кошелёчек с защёлкой вот он ах — там монетка одна
я такая растратчица Боже я из тех нескаредных девчат
у кого нет заначек под кожей — деньги рвутся из рук аж пищат
всё потрачу о близких болея вью гнездо одеваю кормлю
наряжу задарю залелею в общем радую в общем люблю
одного не умею пожалуй — класть в чулок да жмотиться копить
ничего под себя не зажала а зачем если можно купить
то что высветит детское сердце то что вкусно мужьям и гостям
в чём душою и телом согреться что раздать по церквам папертям
может было бы надо на книжку — были книжки да как-то не те
может надо бы было в кубышку — лишь кувшинка плывёт по воде
не сумела себя обеспечить — люди добрые помощь творят
я стихам обеспечила вечность — я смеюсь когда так говорят
но наверное время настало хоть разочек себя одарить
я иссякла погасла устала ладить строить писать говорить
что за платье Ты вынул из скрыни
тихо хлопнула клямка клик-клак
из чего же оно
из полыни
сколько стоит
бери-ка за так

___________

кубышка — сорт водяной лилии

 

Гале Климовой

будто маленькая Ева вышла из-за диво-древа
вам к бессмертию — налево за билет четыре лева
райский двуязычный сад
зыблется вперёд-назад

вот заветная скамейка праславянский соловейка
без названья без наклейки ну-ка пой-ка ну-ка пей-ка
новосозданный с утра
свищет-плещет на ура

были бюли трели грали тьюти бьюти нахти гали
звуки воздух разлагали на астральные детали
за Ишимом соловьи
откликалися — свои

бедной Феничке-молодке вдовья доля как колодки
мёдом напилась солодким а потом-то горше водки
где ты домик на Песках
тесный словно батискаф

а сама уже под Тулой — в Тулу сиверком задуло
через всю страну махнуло покатило отряхнуло
глядь — под крыльцем соловья
есть у деда-то семья

а потом Москва — поныне вязнет внучка в юрской глине
бьётся соловей в Галине кровью алой небом синим
а подруга говорит
мол теперь учи иврит

ты мой климышек не Ева помнишь ты изнанку чрева
материнского сугрева под сердечный грохот слева
много жадно вобрала
и другим передала

Ева детства ведь не знала как подкидышка с вокзала
нам же детство жизнь писала со страной внахлёст вязала
и теперь стихи слова
из такого вещества

что не взять из райской зыби лишь из древней геноглыби
всё нам счастье что не гибель лишь бы соль на хлеба скибе
да в заветном человек
не рассолилась вовек

 

игорю меламеду

по телефону по емейлу ли не передать любви тепла
о что ж мы Господи наделали как нас Москва-то развела
зачем болтали ересь разную зачем хранили на потом
слова лечебные прекрасные что говорят не грешным ртом
а сердцем радостным как яблоко в блаженной юности раю
пускай хоть тоненько хоть слабенько услышь сейчас печаль мою
зачем откладывали встречи мы вдруг в суете узревши суть
ответ твой кротостью подсвеченный — ну ничего ну как-нибудь
да я из тех из недоехавших теперь измученных виной
посмертно охавших и эхавших над вестью совесть выносной
жизнь проживаем косо-криво мы уходим часто без следа
благими выстлана порывами дорога ведомо куда
бежим по ней под дудку медную на лбу библейская печать
а нам бы надо меламедные слова и звуки излучать
в них дух мятётся неприкаянный зато он жив горящ и смел
бессонниц горьких полон тайнами и сопряженьем душ и тел
божественным мерцаньем гения в болотной мгле ночей и дней
в твоей нерастворенной тени я хотела б стать тебе родней
ища погибели успеха ли не вижу грани замкнут круг
ну вот мы все к тебе приехали
встречай нас
друг

 

пусть она живёт

удивляюсь мы такие с нею разные — мама больше дни рождения не празднует
её Пасха светозарная не радует директивы из Уорвика наградой ей
ни Христу ни Божьей Матери не молится маме нынче не по-нашему глаголется
было сельское сперва потом торговое а теперь вот гляньте стало иеговое

от рожденья у земли в особой милости — что воткнёт весною в грядку то и вырастет
выйдет маем в дачный рай в ночнушечке — лес кругом ни посторонней душечки
чуть светает птичий звон стоит к заутрене исполняют золотое летне-лютнее
мама тоже над участком машет крыльями Валентина ж по-латыни значит сильная
всё живое под ладонь ей льнёт ласкается мама к каждому низёхонько спускается
тут польёт а там подсушит там подтяпает разговаривает тихо как с дитятами
всё растёт и расцветает опыляется плодоносит созревает наливается
мир земной уцацкан разными украсами и полны подвалы дивными припасами

было ей то что вспоминать уже не хочется — претерпела и с отцом и отчимом
поножовщину и ревность от Лясковского изуверства наущения бесовского
да и муж второй мур-мур сперва да гладенек оказался из до баб охочих дяденек
к самогону сальцу-шмальцу сильно ласый был штурханами маму ж часом угощать любил
но за то что неродных детей обласкивал нас с Витьком из разных бед вытаскивал
помогал и всей большой родне Ревенковой — мама верною опорой стала стенкою
чистым сердцем породнилася с конельскими — те ведь тоже препростые люди сельские
и Мыколу свет Порфирьича всю жизнь пасла из пяти реанимаций его вынесла
обиходила да выходила Усичка — так по отчиму прозванье у мамусечки

легка на ногу без ноши и с бебехами даже штифт в икре железный не помеха ей
ни колено — вдрызг когда с черешни падала — но стянула как-то механизм наладила
ни инфаркт при переломе (ох в тревоге я) ни всё ближе всё грознее онкология
метушилася к себе не зная жалости — как матрёшка ведь семейство распложалось-ти
в тридцать восемь (как и я потом знай нашенских дерзновенных по-хорошему безбашенских)
мама крышечку в последний раз откинула — да и младшую дочурку Олю вынула
а у той во брюшке — внучка маме Дашенька а у той уж следом — правнучка ей Сашенька
а потом случилось то что упустила я — одиночество тоска постель остылая
и — страх смерти тяжко людям его вынести нам дояблочной отторгнутым невинности
уманчане любят тусу не затворники причепурятся гуляют а по вторникам
эй кума соседка сватья за компанию в Стефановича проулок на собрание
и звонит однажды мама с сообщением я-де водное «вжэ прыйняла» крещение
на упрёк мой — что ж не в церкву православную так отрезала как лезом своенравно мне
«я с базару раньше сразу до попив ишла в уголочке притыкалась как с крапив метла —
чаю помощи в беде и утешения а меня всё тычут носом в прегрешения
ни коврами ни закрутками не гребуют только карами грозят да гроши требуют
а свидетели с меня сдувают пеночку прикрепили мне из Белой Церкви Леночку
подарили и планшет и что-то там ещё помогают как хорошие товарищи
учат Библию читать и Откровения разъясняют с превеликейшим терпением»

что ж теперь из сердца вон её родимую дальше с мордой жить невозмутимою
мол ах так ну всё прощай навек отступница дочь к сектантке даже в вайбере не стукнется
не всплакнёт за житие тебя не выспросит не обнимет-поцелует даже мысленно
ой матуся
верю — Леночка хорошая но тебя без Божьей помощи не брошу я
ты же родина моя — и всё тут сказано мы незримой пуповиной насмерть связаны
прячешь руки перекрученные венами ты стесняешься такого откровенного
когда я при встречах редких с запоздалостью их целую выгорая нежной жалостью
говорю «люблю риднэнька мамо» ласково — что несбыточной казалось прежде сказкою
помнишь я скиталась с сыном бесприютная и сейчас я не с тобою в годы трудные
на Москву ты пёрла сумками домашнину — я ж тебе любви своей в загашнину
впрок спешу набить слова целебные в сумку сердца —лучше харча будет хлебного
что могу уже — лишь плакать да печалиться вон ковида за окном косая скалится
отрывают друг от друга силы грозные — то политика то рознь религиозная
то безденежье то немощи телесные а то и вовсе подоплёки неизвестные
остаётся лишь молиться болью маяться вспоминать рыдая горько сладко каяться
чую в списки Ты меня уже занёс поди
но она пускай живёт
живёт
о Господи