Елена ЛИТИНСКАЯ. 11 сентября 2001 года. Воспоминания

С тех пор прошло 20 лет. Казалось бы, срок немалый. Но сколько буду жить, буду помнить этот день, со всеми деталями, подробностями, которые отпечатались в памяти, словно буквы и цифры, выбитые на кладбищенском памятнике. Не смоет дождём и снегом, не разрушит временем.
Наступил сентябрь, мягкий, тёплый, приятный, когда листья на деревьях ещё не успели ни пожелтеть, ни опасть, и казалось, что это промежуточное состояние между летом и осенью будет длиться вечно.

Во вторник одиннадцатого сентября, я, как обычно, поехала на машине на работу. Работала я в то время заведующей районным филиалом Шипсхед-Бей в системе Бруклинских публичных библиотек. Помню эту дату поминутно.

Мой рабочий день начинался в 9:45 утра. Ровно в 9:30 я открыла ключом входную дверь и прошла в свой офис, готовая окунуться в привычную текучку дня: люди, книги, бумаги, телефонные звонки, просьбы, жалобы… В 10 часов мы открыли библиотеку, у дверей которой уже скопилась большая очередь. Всё как всегда. Люди прошли внутрь здания: кто сдавал книги, кто выбирал новые, кто сразу же рванулся к компьютеру, чтобы успеть занять место первым.

Где-то в 10:15 раздался телефонный звонок. Звонил один из родственников сотрудниц. Моя заместительница А. сняла трубку.
– Срочно включите телевизор! – раздался в телефоне тревожный голос. А. побежала в комнату для собраний и программ. По телевизору показывали горящие здания Башен-Близнецов.

– Какой ужас! – закричала А. – Что происходит? Идите скорее сюда!

На её крик, бросив обслуживать читателей, прибежали остальные сотрудники.

– Что происходит? Разве вы не видите, что началась война? Это война, война! – повторяла   библиотекарь Л.

Прикованные к экрану, мы смотрели, как в течение часа, пронзённые самолётами, одна за другой рухнули обе башни. Зрелище было настолько кошмарным, что мы с трудом осознавали реальность происходящего.  Казалось, по телевизору показывали очередной фильм ужасов с горящими небоскрёбами и выпрыгивающими из окон людьми. Некоторые из них держались за руки, пожелав умереть вместе. Потом всё заволокло облаком из дыма, пепла и пыли. Постепенно до нас доходила жуткая истина – это не кино, не сон, а страшная реальность, только что произошедшая в Манхэттене.

Я не из слезливых. Плачу редко. Но в моих глазах стояли слёзы. Сотрудница Е. зарыдала. Её сын учился в школе для талантливых детей Ставесант, которая находилась в двух кварталах от Всемирного Торгового Центра.

– Не плачь! Я сейчас позвоню и всё узнаю, – успокаивала её А. Она куда-то позвонила, но так толком ничего и не узнала. (Только вечером, когда сын Е. вернулся домой, он рассказал, что школу закрыли и детей отпустили по домам. Но до вечера нужно было ещё дожить…)

– Ничего не подозревавшие читатели, как обычно, заполняли библиотеку, ворчали и требовали, чтобы их немедленно обслужили. Я пыталась им втолковать, что произошла катастрофа: рухнули Башни-Близнецы, неизвестно, что ещё произойдёт, и, вообще, не до сервиса – видимо, пора закрывать библиотеку. Позвонили из отдела охраны главного здания библиотеки и приказали немедленно закрываться и расходиться по домам. Кое-как удалось эвакуировать народ. Мы закрыли библиотеку и вышли на улицу.

Стоял яркий солнечный день. Равнодушная природа, привыкшая ко всему, не оплакивала погибших. Я села в свою машину, отвезла одну из сотрудниц домой. «Гошка!» – пронеслось в голове. Надо ехать за ним в бруклинскую компьютерную школу. Сабвей не работает, автобусы не ходят. Как он домой доберётся? В то время у сына не было ещё мобильного телефона, и я не могла ему позвонить.

Я ехала по одной из главных бруклинских магистралей – Оушен Парквей. Пытаюсь вспомнить, о чём я думала тогда. Я ведь ещё не знала подноготную случившегося. Кто стоял за этим терактом? Почему это произошло? И как Всевышний мог допустить такое? Я просто тупо рулила и нажимала на тормоз, останавливаясь на красный свет. Странно, светофоры работали. Жизнь в городе продолжалась. Моя машина, как одинокая лодка, медленно плыла на север. С неба сыпался серый пепел, гонимый ветром из Манхэттена в Бруклин. Пепел покрывал крыши домов, людей, машины, траву, деревья. В воздухе стоял удушливый запах гари. Людей и машин на улицах Бруклина было немного. Жители города то ли попрятались в свои дома и квартиры, то ли растворились в серой золе.

В компьютерной школе я Гошку не застала. Мне сказали, что в пол-одиннадцатого занятия были отменены и студентов распустили по домам. Господи, конечно же занятия отменили! Чего же ещё я могла ожидать? Сыночек мой, наверное, домой пешком плетётся. Надо быстро возвращаться к дому. Не на улицах же я его буду ловить. Я развернула машину и поехала в сторону океана. Серый пепел всё сыпал и сыпал, и не видно было конца этой скорбной метели.

Гоша ждал меня дома, не такой, как всегда, притихший, потрясённый случившимся. Мы обнялись и долго так сидели, уткнувшись друг в друга: я – распухшим от слёз лицом. Гошка не плакал. (Всё же двадцатичетырёхлетний мужчина.) Мы оба понимали, что пришёл конец безмятежной эпохе…

Вечером того же дня я написала стихотворение.

TWIN TOWERS

Отважно поднялась рука
На тему эту.
Моя поэзия хрупка
По трафарету.

По-вавилонски высоки
Стояли башни.
И дерзновенны, и легки
И бесшабашны.

Светило солнце. Обещал
День быть погожим
И радостно его вcтречал
Тот, кто не дожил.

Как виражи твои круты!
Имею ль право
Сказать, что, Господи, не ты,
А – дьявол.

Удар направил он одним
Движеньем длани.
И над пожаром – скорбный нимб,
Печать закланья.

И в небо – тысячи святых
Из пекла.
Нетленны черные цветы
Из пепла.

Зола над городом кружит,
Как снег, летает.
Те, у кого осталась жизнь,
Ее латают.

С тех пор прошло 20 лет. Казалось бы, срок немалый. Но сколько буду жить, буду помнить этот день, со всеми деталями, подробностями, которые отпечатались в памяти, словно буквы и цифры, выбитые на кладбищенском памятнике. Не смоет дождём и снегом, не разрушит временем.
Наступил сентябрь, мягкий, тёплый, приятный, когда листья на деревьях ещё не успели ни пожелтеть, ни опасть, и казалось, что это промежуточное состояние между летом и осенью будет длиться вечно.

Во вторник одиннадцатого сентября, я, как обычно, поехала на машине на работу. Работала я в то время заведующей районным филиалом Шипсхед-Бей в системе Бруклинских публичных библиотек. Помню эту дату поминутно.

Мой рабочий день начинался в 9:45 утра. Ровно в 9:30 я открыла ключом входную дверь и прошла в свой офис, готовая окунуться в привычную текучку дня: люди, книги, бумаги, телефонные звонки, просьбы, жалобы… В 10 часов мы открыли библиотеку, у дверей которой уже скопилась большая очередь. Всё как всегда. Люди прошли внутрь здания: кто сдавал книги, кто выбирал новые, кто сразу же рванулся к компьютеру, чтобы успеть занять место первым.

Где-то в 10:15 раздался телефонный звонок. Звонил один из родственников сотрудниц. Моя заместительница А. сняла трубку.
– Срочно включите телевизор! – раздался в телефоне тревожный голос. А. побежала в комнату для собраний и программ. По телевизору показывали горящие здания Башен-Близнецов.

– Какой ужас! – закричала А. – Что происходит? Идите скорее сюда!

На её крик, бросив обслуживать читателей, прибежали остальные сотрудники.

– Что происходит? Разве вы не видите, что началась война? Это война, война! – повторяла   библиотекарь Л.

Прикованные к экрану, мы смотрели, как в течение часа, пронзённые самолётами, одна за другой рухнули обе башни. Зрелище было настолько кошмарным, что мы с трудом осознавали реальность происходящего.  Казалось, по телевизору показывали очередной фильм ужасов с горящими небоскрёбами и выпрыгивающими из окон людьми. Некоторые из них держались за руки, пожелав умереть вместе. Потом всё заволокло облаком из дыма, пепла и пыли. Постепенно до нас доходила жуткая истина – это не кино, не сон, а страшная реальность, только что произошедшая в Манхэттене.

Я не из слезливых. Плачу редко. Но в моих глазах стояли слёзы. Сотрудница Е. зарыдала. Её сын учился в школе для талантливых детей Ставесант, которая находилась в двух кварталах от Всемирного Торгового Центра.

– Не плачь! Я сейчас позвоню и всё узнаю, – успокаивала её А. Она куда-то позвонила, но так толком ничего и не узнала. (Только вечером, когда сын Е. вернулся домой, он рассказал, что школу закрыли и детей отпустили по домам. Но до вечера нужно было ещё дожить…)

– Ничего не подозревавшие читатели, как обычно, заполняли библиотеку, ворчали и требовали, чтобы их немедленно обслужили. Я пыталась им втолковать, что произошла катастрофа: рухнули Башни-Близнецы, неизвестно, что ещё произойдёт, и, вообще, не до сервиса – видимо, пора закрывать библиотеку. Позвонили из отдела охраны главного здания библиотеки и приказали немедленно закрываться и расходиться по домам. Кое-как удалось эвакуировать народ. Мы закрыли библиотеку и вышли на улицу.

Стоял яркий солнечный день. Равнодушная природа, привыкшая ко всему, не оплакивала погибших. Я села в свою машину, отвезла одну из сотрудниц домой. «Гошка!» – пронеслось в голове. Надо ехать за ним в бруклинскую компьютерную школу. Сабвей не работает, автобусы не ходят. Как он домой доберётся? В то время у сына не было ещё мобильного телефона, и я не могла ему позвонить.

Я ехала по одной из главных бруклинских магистралей – Оушен Парквей. Пытаюсь вспомнить, о чём я думала тогда. Я ведь ещё не знала подноготную случившегося. Кто стоял за этим терактом? Почему это произошло? И как Всевышний мог допустить такое? Я просто тупо рулила и нажимала на тормоз, останавливаясь на красный свет. Странно, светофоры работали. Жизнь в городе продолжалась. Моя машина, как одинокая лодка, медленно плыла на север. С неба сыпался серый пепел, гонимый ветром из Манхэттена в Бруклин. Пепел покрывал крыши домов, людей, машины, траву, деревья. В воздухе стоял удушливый запах гари. Людей и машин на улицах Бруклина было немного. Жители города то ли попрятались в свои дома и квартиры, то ли растворились в серой золе.

В компьютерной школе я Гошку не застала. Мне сказали, что в пол-одиннадцатого занятия были отменены и студентов распустили по домам. Господи, конечно же занятия отменили! Чего же ещё я могла ожидать? Сыночек мой, наверное, домой пешком плетётся. Надо быстро возвращаться к дому. Не на улицах же я его буду ловить. Я развернула машину и поехала в сторону океана. Серый пепел всё сыпал и сыпал, и не видно было конца этой скорбной метели.

Гоша ждал меня дома, не такой, как всегда, притихший, потрясённый случившимся. Мы обнялись и долго так сидели, уткнувшись друг в друга: я – распухшим от слёз лицом. Гошка не плакал. (Всё же двадцатичетырёхлетний мужчина.) Мы оба понимали, что пришёл конец безмятежной эпохе…

Вечером того же дня я написала стихотворение.

TWIN TOWERS

Отважно поднялась рука
На тему эту.
Моя поэзия хрупка
По трафарету.

По-вавилонски высоки
Стояли башни.
И дерзновенны, и легки
И бесшабашны.

Светило солнце. Обещал
День быть погожим
И радостно его вcтречал
Тот, кто не дожил.

Как виражи твои круты!
Имею ль право
Сказать, что, Господи, не ты,
А – дьявол.

Удар направил он одним
Движеньем длани.
И над пожаром – скорбный нимб,
Печать закланья.

И в небо – тысячи святых
Из пекла.
Нетленны черные цветы
Из пепла.

Зола над городом кружит,
Как снег, летает.
Те, у кого осталась жизнь,
Ее латают.