Людмила ШАРГА. Одесский дневник. Осень-зима

Тропинка к солнцу

Одесса. Жевахова Гора.
Иное пространство, иное время, иной мир.
Её называют местом Силы.
И не зря – она не имеет вершины и мало напоминает гору.
Мифов и легенд об этом месте едва ли не столько же, сколько тропинок на здешних склонах и поверхности. Сюда приходят посмотреть на НЛО, на магические, почти  средневековые обряды и ритуалы, а чаще всего, чтоб на какое-то время вырваться из города, но видеть его – как на ладони, знать, что он живёт и дышит, быть рядом и вне, и над – между устьями Хаджибеевского и Куяльницкого лиманов, которые когда-то были морскими заливами и устьями рек. Гора возвышалась между ними.
До штурма крепости Хаджибей казаки называли гору Довга Могила, а нынешнее название (по одной из версий) гора получила в честь генерала Джавахишвили (князя Жевахова), у которого в XIX веке было здесь поместье.
И поверхность, и склоны горы изрезаны узкими тропинками, петляющими в зарослях полыни –  воистину полынное царство.
Не покидает ощущение, что пока ты охотишься за полынью, кто-то охотится за тобой.
Все здешние тропинки ведут к солнцу, надо только отыскать свою. Единственную.

 

Жевахова гора: Возвращение. Спуск.

При восхождении мало кто думает о спуске.
Какой бы ни была высота, летишь вперёд и вверх, постигая истинный смысл слова эйфория (буквально: «хорошо несущая»).
Она несёт тебя, невесомого: ещё немного и ты на вершине, и крылья расправляются, и рядом летит кто-то, такой же невесомый и счастливый.
Эйфория сходит на нет.
Крылья сложены.
Смотришь вниз, понимая: спуститься той же тропинкой невозможно.
Что остаётся? Поиск пологих склонов, чтобы не так дрожали колени, и одиночество.
Всё – как в жизни.
Кто разделит с тобой спуск, из тех, кто был рядом (или казался таковым) на подъёме и на вершине?
За редким исключением – никто.
Восхождение ослепляет, пьянит, кружит голову.
Мысли о спуске отрезвляют, заставляя взглянуть на реальность, в которую предстоит вернуться.
Возвращение болезненно.
Но ощущение подъёма остаётся с тобой и в тебе.
Однажды, преодолев очередной подъём, поймёшь: лучше не возвращаться.
И это совсем не о горах.
Место захоронения неизвестного лётчика, погибшего здесь в 1941 году, неожиданно открылось с одного из холмов, которых немало на поверхности Жеваховой Горы.
Хочется надеяться и верить, что его спуск был мгновенным и безболезненным, и лёгким – как подъём.

Людмила ШАРГА. Коллаж

 

Звезда по имени Анна

Свет звёзд долетает к Земле не сразу.
В те места, где однажды зажглась звезда, в родные города – тем более.
Звезда Анны Яблонской взошла сорок лет назад, 20 июля 1981 года в Одессе.
Именно столько исполнилось бы Ане в нынешнем, 2021 году.
Стихи её, летящие над городом, и сегодня поражают особенным мироощущением. Взрослостью. Осознанностью и осознанием, предчувствием скорого ухода.
Спектакли по её пьесам и теперь идут на театральных сценах.
Не в родной Одессе. Нет.
Возможно, после сегодняшнего дня что-то изменится.
Слабо верится, но всё же, всё же…
Людмила ШАРГА. Коллаж

 

Одессе – в день рождения

Отвыкла от больших экранов.
От полумрака зрительных залов кинотеатров.
Кино можно смотреть дома, сидя в удобном кресле, или, что чаще всего, валяясь на диване.
И ушло, исчезло что-то важное, без чего ощущения от просмотра фильма не полны.
Второго сентября 2021, в День рождения Одессы, в библиотеке им. Грушевского презентовали фильм «Мое бессмертие — любовь! Одесса. Поэзия. ХХ век».
Демонстрационный зал библиотеки Грушевского практически полностью воссоздаёт атмосферу кинозала.
В фильме нет главных ролей и ролей второго плана, нет эпизодов и массовки, в каждом кадре Город, Море, Люди.
Без ретуши, без прикрас.
Всё это я вижу каждое утро и каждый день, всё это люблю и не мыслю себя без и вне Города. Той его части, что ветшает, разрушается, исчезает, но остаётся в нас.
В каждом кадре море: живое, изменяющееся каждую минуту и секунду – и неизменное. Константа.
В каждом кадре люди.
Одесса никого не оставляет равнодушным. Город наш либо любят с первого взгляда и навсегда, либо ненавидят.
К влюблённым с радостью причисляю себя.
Ненавидящим сочувствую.
Стихи Валентина Катаева и Анатолия Фиолетова, Иосифа Бродского и Евгения Рейна, Юрия Михайлика и Анатолия Гланца, Игоря Павлова, Семёна Липкина, Анны Сон, написанные в разное время, объединяет одно: написаны они в Одессе и об Одессе.
И хочется продолжения.
Со стихами Зинаиды Шишовой и Веры Инбер, Семёна Кирсанова, Аделины Адалис, Эдуарда Багрицкого, Владимира Маяковского, Ирины Ратушинской и Ефима Ярошевского…
Со стихами Пушкина, конечно же.
Продолжения фильма, создателей которого ещё и ещё раз хочется поблагодарить.
Пусть звучат стихи и песни об Одессе, пусть живёт Город, в котором так много любви и тепла, так много солнца, что хватит на всех.
Никто не уйдёт обделённым, ни возлюбивший, ни возненавидевший.
Над фильмом работали:
Алексей Семенищев
Владимир Богатырев
Дмитрий Клюка
Музыка: Вадим Бессараб
Читает Илья Змеев
Посмотрите. Послушайте. Полюбите.

 

Ко мне приходят книги…

Мифическая птица-дева, приносящая счастье, поёт и сама себя не ощущает, но утешает своим пением, возвещая будущее.
Пение Алконоста настолько прекрасно, что услышавший его забывает обо всём на свете.
О священной птице из древних преданий знают многие.
Но редко кому доводилось слышать  пение Алконоста.
Листаю книгу Юлии Мельник, любезно подаренную мне автором, вчитываюсь в стихотворные строчки и слышу, слышу негромкий чистый голос птицы Алконост.
“А кто вблизи тогда будет, тот всё на свете забудет: тогда ум от него отходит, и душа из тела выходит».
Всё именно так. Душа не просто из тела выходит, душа взлетает и парит от акварельной лёгкости стихов, от ясности, простоты и изящества образов, которые тем не менее точны, филигранны и выверены.
Достичь подобного равновесия не так просто, как может показаться на первый взгляд.
Балансировать на тончайшей грани между мирами, говорить о сложном простыми словами, без крика и надрыва, без игры и позёрства.
Такое подвластно лишь поэтам и птицам.
Сборник стихотворений Юлии Мельник под названием “Алконост” вышел в Одессе нынешним летом, и это событие радостно не только для автора, но и для читателя.
Радость от прикосновения и погружения в настоящую поэзию, которой так немного осталось в мире, от голоса чистого, такого негромкого, но такого сильного и высокого, и от того что книга будет жить теперь на моей книжной полке.

 

Ко мне приходят книги…Анна Михалевская. «Победить нельзя проиграть.»

Моё знакомство с автором произошло задолго до вчерашнего события, с рассказов, в которых жил Город и его обитатели. Прогулки по солнечным крышам, одесским дворикам, переулкам, погружение в детство на грани взросления. Узнавание.
Такое случается: не знаешь автора, но знаешь, о чём он пишет. О ком.
Потом была книга “Междверье”, и встреча с автором, не разочаровавшая, к счастью.
Впоследствии, читая рассказ “Хлеб Соломии”, в который раз ощутила погружение в реальность, оживающую на страницах рассказа, до кома в горле, до слёз.
Узнав, что автор имеет самое прямое отношение к психологии, только порадовалась: это не похоже на прозу психолога, на разного рода гештальты, это то, что называется литературой. Хорошей литературой, в которой много “от жизни”, в которой отсутствует самолюбование и выпячивание, отсутствует сведение счётов и злословие, именуемое нынче сарказмом, отсутствует стремление понравиться всем-всем-всем, и пресловутая “злоба дня”, которой изобилует современная проза.
Персонажи, выписанные тонкими графическими штрихами, вещи, предметы, наделённые человеческими свойствами, характерами, природа — то густые, то полупрозрачные акварельные мазки — и главная ценность — язык, не исковерканный “обиходом”, новоязом,  тем не менее, живой, не рафинированный.
Автор рассказывает о судьбах своих родных, своей семьи, пытаясь понять и принять каждую судьбу, отвечая на вопрос: почему, не задавая извечное “за что”.
Дерево Рода каждый из нас видит по-своему, по-своему же и ощущает себя на этом дереве: ветка, листок, почка; каждый связан со стволом и корнями, и почвой, и той глубиной, куда уходят корни — родной землёй.
Беседа с читателями, пришедшими вчера на презентацию книги “Победить нельзя проиграть”, судя по вопросам из зала, по тому, как задавались эти вопросы, задела за живое каждого.
Мне не удалось дослушать беседу до конца, но ответить на вопрос, заданный автором слушателям, я успела.
Что для вас семья?
Звучали разные ответы: поддержка, забота, ответственность, клан…
“Любовь”, — послышалось, наконец, откуда-то.
Не видела, кто именно ответил “любовь”, просто повторила, будучи согласна почти со всеми ответами.
Несомненно, семья — это ответственность и поддержка, тепло и забота, но всё это держится исключительно на любви. Любовь — первопричина всего сущего, всего живого. И семьи — в самом широком смысле этого понятия.
Без любви всё превращается в “должности”, обязанности.
Почему ты делаешь это?
Потому что –  должен?
Нет. Потому что — люблю.
Мне ещё предстоит прочесть книгу.
И я с радостью, благодарностью и надеждой называю автора: Анна Михалевская.
С радостью от встречи вчерашней.
С благодарностью за гармонию и чувство такта, изящество и подлинность.
С надеждой на будущие встречи и на новые книги.

 

Пора нам в оперу…

Места в первом ряду амфитеатра позволяют видеть не только сцену, как на ладони, но и партер, погружённый в полумрак и лишь изредка подсвечиваемый чьим-то смартфоном. Воистину: выйти в театр –  не означает выйти из ФБ.
Но светящийся “мобильничек”, скорее исключение, как и две болтуньи-дамочки, сидящие позади, и покинувшие (к счастью) театр в антракте.
Город вечерний и сам напоминает театральную сцену с яркими декорациями, с улицами, на которых смешались актёры и зрители, напоминая и одним и другим, что наша жизнь – игра.
В тёплый сентябрьский одесский вечер вливается плач о потерянной родине, о разрушенном Первом Храме.
«Набукко», или «Навуходоносор» (итал. Nabucco) третья опера Верди. «Это опера, с которой поистине началась моя художественная карьера», — напишет он в автобиографии.
Премьера состоялась 9 марта 1842 года в театре «Ла Скала».
К этому времени Верди успел пережить смерть своих детей и жены, провал двух первых опер. Ему было всего 26. Всего.
Время взросления у каждого своё, и каждый проходит свои испытания взрослой жизнью, изживая, или не изживая детские страхи и обиды, как несчастная Абигайль, поднявшая упавшую с головы Навуходоносора корону и провозгласившая себя царицей Вавилона. Сбылась мечта дочери рабов, но счастья не принесла — её возлюбленный не с нею.
Ненависть и жажда отмщения оборачиваются раскаяньем, и яд в финале — как единственный исход, когда отвергнута любовь царицы.
Любящему всё равно, царица ты или рабыня, все титулы и троны ничто перед любовью.
В год 1842, год постановки оперы в Ла Скала, археолог Ботта, французский консул в Мосуле, открыл древнее поселение близ Ниневии. За этим открытием последовали другие, и то, что считалось библейским мифом, оказалось реальностью.
Клинопись, расшифровка древнего языка, крылатые быки и львы, ворота и сады Вавилона, тройное кольцо стен, знаменитый зиккурат, и царь Навуходоносор…
«Набукко»   – третью из двадцати пяти опер, созданных Верди, спустя пять лет
после головокружительного успеха в Ла Скала, поставили в Одессе, на сцене первого городского театра силами итальянской труппы.
Спустя 170 лет, 18 ноября 2017, «Набукко» с триумфом вернулась на сцену Одесского Оперного, где с неизменным успехом и идёт вот уже почти четыре года.
О великолепии костюмов и декораций писать не имеет смысла. Это надо увидеть. Хоть раз, но увидеть.
Как и услышать саму оперу.
А до начала действа, пока не прозвенит третий звонок, непременно пройти по всем лестницам и этажам театра, заглянуть в зеркала, отразиться, остаться в них до следующего отражения. До следующей игры.

 

* * * *

Есть люди  спокойно и безмятежно живущие без стихов.
Вне гравитационного поля живого слова.
Наверное, так проще.
В одном из давних стихотворений представила свой мир без стихов. Оказалось – идиллия. К счастью, не моя.

“А может, нас ждала судьба иная,
в которой были б небеса глухи,
и не рождались бы на свет стихи.
И, откровенья этого не зная,
мы жили бы – послушны и тихи,
и наши домочадцы были б рады…
А в сущности, что человеку надо?
Чтоб полной чашей назывался дом…
Идиллию представила с трудом.
Не для меня она,
и я готова
всё в жертву принести во имя Слова.
Но только близких охрани, Творец,
пусть будет ровным стук родных сердец.”

 

* * * *

Море тёплое и тёплый песок.
Горячие зелёные холмы из водорослей.
Не верится, что всё скоро закончится.
Но чайки кричат по-осеннему, и камешек, найденный на отмели, похож на опавший листок.
Каждый тёплый осенний день кажется последним. Или одним из последних.
Солнечный луч, танцующий на ещё зелёной листве,  лениво остывающее море, “крестики-нолики” на песке – детская игра, в которой нет проигравших и выигравших.
Взрослея, понимаешь, что “крестик” равен “нолику”.
Когда жизнь перечеркивают забытой, но очень живучей буквицей. Херят. Умножая на “нолик”, сводят к нулю. К концу, или к началу – к точке отсчёта.
Без улиток и котов  в сегодняшнем дне не обошлось, конечно.
Без Сада камней, который выращен на морском берегу не мной, но мой.
Без моря.

* * * *

Текст не новый, а фотографии сегодняшние.
Но в них нет ощущения новизны.
Впервые такое со мной у моря, которое не повторяется никогда.
И чувство “хождения по кругу”, где всё повторяется, и ничего от меня не зависит.
Я уже была здесь, на этом Круге.
Зачем же вернулась?
Вернули.
Так возвращают ученика, не усвоившего программу, именуемую “учебным годом”, не усвоил урок, вот и оставили “на второй год”.
На второй Круг.
На второй ли…?
Не впускаю в стихи “ковидные” страсти. И не только “ковидные”.
И не только в стихи.
Воюю с ветряными мельницами, не иначе.
Всё равно проникнет, проскользнёт, просочится.
На этих Кругах, словно в сообщающихся сосудах, тревога, сомнения, пустоты, не мои и …мои.
И зыбучие пески под ногами.
Доносится откуда-то ветхозаветный Плач Иосифа Прекрасного, прочитанный однажды и оставшийся со мной и во мне: кому повем печаль мою…

 

* * * *

Пожалуй, впервые после спектакля мне хотелось молчать и длить молчанием программу, длить стихами и музыкой, дабы не смолкало вечное и высокое: Аве. Аве, Мария.
Десятого октября в Камерном Зале Одесской филармонии состоялась долгожданная премьера литературно-музыкальной программы «И на челе избрания печать. Мать Мария», посвящённой поэтессе Серебряного Века Елизавете Кузьминой-Караваевой, впоследствии Елизавете Скобцовой, монахине Марии(Скобцовой), Матери Марии.
Сценарий программы был написан мной по просьбе Елены Яковлевны Кукловой, после январской встречи-остановки гостиной «Diligans», посвящённой Елизавете Кузьминой-Караваевой, в которой принимала участие и Елена.
Узнав, что актриса много лет вынашивает мечту о программе-посвящении, программе-подношении этой уникальной женщине, я скорее обрадовалась, чем удивилась – не единожды стремления и взгляды наши совпадали, и причина этих совпадений видится мне в родстве душ, в любви к поэзии Серебряного Века, в желании донести до слушателя живое слово, поделиться любовью, познакомить с судьбами, среди которых – увы – нет лёгких и безмятежных.
Лиза Пиленко, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, Елизавета Скобцова, Мать Мария. Она смотрит с фотографий, сделанных в разное время, и строчки стихотворения Александра Блока, посвященного ей – юной, не оставляют меня, но вспоминается при взгляде на эти фотографии ещё и написанное Елизаветой стихотворение-предчувствие, стихотворение-пророчество.
Нет, ничего я здесь не выбирала,
Меня позвал Ты, как же мне молчать?
Любви Твоей вонзилось в сердце жало,
И на челе избрания печать.
После встречи-остановки «Diligans» мне задали вопрос:
“Вы искусствовед? Откуда Вы узнали о Матери Марии?”
Нет, я не искусствовед и не литературовед. Я делюсь тем, что люблю, и рассказываю о тех, кого люблю.
А Мать Мария началась для меня с Блока. Именно его посвящение вызвало бурю чувств, когда я пребывала примерно в том же нежном возрасте, что и адресат стихотворения “Когда Вы стоите на моём пути…”, – лет в четырнадцать. Блоком я была очарована сразу, едва лишь открыла для себя его.
Но вернёмся к вчерашней премьере.
Просто ли прикасаться к таким судьбам, как у Матери Марии?
Нет, конечно, не просто. Как не просто рассказать о долгом извилистом, тернистом жизненном пути в рамках одной программы, одного спектакля – настолько уникальна, неординарна и трагична судьба героини.
Особенно, когда инструментом является лишь голос. Взгляд. Полёт рук.
Но в помощь вдохновение и движение души, и музыка, о которой я ещё обязательно скажу.
Не раз и не два во время премьеры вспоминалось блоковское:

Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите всё о печальном,
Думаете о смерти…

 
И возникал чистый образ пятнадцатилетней девочки, чьё чело, чья судьба уже были отмечены печатью избрания.
Звучат стихи Лизы и отрывки из её дневника, письма к Блоку и короткие, сжатые, иногда сухие, его ответы ей. Но в сжатости этой и горечь, и боль, и мощь – сила дремлющей пружины.
Голос актрисы переносит зрителей в Санкт-Петербург начала прошлого столетия, на улицу Офицерскую – в квартиру Блока. В комнате двое: Он – Поэт и Она – девочка, восторженная, юная, с «печатью избрания на челе», тогда уже почувствовавшая силу и мощь Блока, и своё предназначение.
“Мы долго говорим. За окном уже темно. Он не зажигает света. Мне хорошо, я дома, хотя многого не могу понять. Я чувствую, что около меня большой человек, что он мучается больше, чем я. Меня поражает его особая внимательность, какая-то нежная бережность… Через неделю я получаю письмо, почерк твердый, не очень крупный, но широкий, щедрый, широко расставлены строчки. В письме есть стихи…».
Легко ли говорить о любви в такие времена, нужно ли?
Легко ли выходить на сцену и нести зрителю свет любви?
Трудно. И необходимо. Чем спасёмся, если не любовью и верой.
В эти дни Одесская филармония отмечает своё 90-летие.
И более пятидесяти пяти лет с этих подмостков несёт свет и любовь зрителям актриса Елена Куклова – служит Мельпомене и Эрато, Каллиопе и Эвтерпе, но прежде всего – Его Величеству Зрителю. Человеку.
«Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет. На Страшном Суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько я положила земных и поясных поклонов, а спросят: накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме».

            
Эти слова Матери Марии запомнились каждому, кто пришёл на премьеру.
Как запомнился и её образ, созданный актрисой, мастером художественного слова, лауреатом литературных премий Паустовского и Рядченко, лауреатом международной премии Серебряная Роза им. Беллы Ахмадулиной, премии «Культурная столица» Еленой Кукловой, вокалистами, лауреатами международных конкурсов Людмилой Третяк (сопрано) и Анной Слободяник (сопрано), концертмейстером Татьяной Кравченко (фортепиано) и режиссёром программы, лауреатом муниципальной премии «Твої імена, Одесо!» Сергеем Сеславинским.
Для меня программа не окончилась.
Я ещё продолжаю длить прикосновение к судьбе Матери Марии молчанием, стихами и строчками из её дневников, и звучит во мне голос актрисы, читающий их, и зовёт вечное и высокое: Аве. Аве Мария.

Людмила ШАРГА. Коллаж

  * * * *

Стрижи, голуби, воробышки ко мне прилетают часто. А заряночка – впервые.
И улетать не хочет. Пригрелась в руке тихая-тихая маленькая солнечная душа.
Даже оставить захотелось.
Но живёт у меня Тот Кто Притворяется Котом. Несовместимо.
Есть красивая легенда о появлении пятнышка у неё на горлышке: от капельки крови Иисуса. Об этом есть рассказ Сельмы Лагерлёф “Красношейка”.
Время перечитывать и открывать новое, недоступное ранее.
Время отпускать птиц с ладони.

* * * *

Поэт читает свои стихи.
Без модуляций и артикуляций – не ошибиться бы в терминологии спецэффектов, которыми достигается усиление воздействия читаемого на слушателя.
На самом деле всё просто: воздействие на слушателей достигается самими стихами. Поэзией в чистом виде, без красивостей и громкостей.
Самыми простыми и тихими словами, которые и берега подмывают, и плотины рвут, и такая в них заключена сила, что в дополнительных усилениях, читай  – подпорках, они не нуждаются.
На сегодняшней встрече во Всемирном Клубе Одесситов с поэтом Борисом Фабрикантом звучали именно такие стихи, и мне их не хватило, и это добрый знак, поскольку такое случается со мной не часто.
Но ушла я с вечера с книгами, подаренными автором, и значит, стихи будут длиться.
Тем более что впереди ещё один творческий вечер Бориса, 7 октября, в Литературном музее.
И, кажется, только теперь я понимаю, почему автор не ставит точку после последнего слова в своих стихотворениях.

 

* * * *

Отбитые пальчики Амура и Психеи, выдранный бочок Грифона, оторванные руки Лаокоона, растрескавшиеся от времени, солнца и ветров, измученные фотосессиями Львы… Трижды возвращённая роза Веры Холодной взамен трижды украденной, восстановленный Античный зал в Музее Западного и Восточного искусства, открытие которого состоялось уже без него.
Всё это бережно врачевалось и лечилось им, Хранителем Города, добрым и светлым волшебником Аликом Мирзоевым.
Есть люди, которые замечая плохое, много говорят об этом, возмущаются.
Алик брал свою тележку с инструментами и материалом и шёл врачевать разрушенное, сломанное, разбитое. Редкий дар. Редкий Человек.

 

* * * *

«Мы сроднились с ними за те четыре года, в течение которых разбирали и работали с фотоархивом Кугеля, стали частью его семьи…»
Этими словами Аня (один из авторов и кураторов проекта  “Викентий Кугель. Взгляд фотографа”   Анна Голубовская) помогла мне определить то ощущение, которое не оставляло меня во время хождения по залам Одесского музея Западного и Восточного искусства, где 3 декабря открылась выставка фотографий, автора которых давно уже нет среди живых – Викентий Кугель скончался в пятьдесят третьем.
И всё же ощущение его присутствия в залах велико, и не только благодаря нескольким прекрасно исполненным автопортретам.
Да, чувство родственности, сопричастности – вот оно, неуловимое, возникшее ещё задолго до посещения выставки.
Вглядываясь в лица на фотографиях, вольно или невольно начинаешь искать себя – свой след.
И на переполненных одесских пляжах – здесь ничего не изменилось, почти, плотность та же…
И среди детей с такими недетскими взглядами, что становится страшно: когда же они успели так повзрослеть, ведь не одежда и не выражение лица делает из ребёнка взрослого человека, а взгляд – осмысленный, ни тени детской беспечности и безмятежности в нём, а только опыт и проницательность, взгляд человека, способного не только на поступок, но и на ответственность за совершенное.
Вот взгляд маленького всадника, выкупавшего коня,…возможно, что и был этот конь красным – на восходе – и купался в красных водах.
Вот туфельки одесситок тех времён, они весьма и весьма современны, и ножки в фильдекосовых? фильдеперсовых? – кто их разберёт – чулках, хороши и выставлены напоказ с извечным женским желанием покрасоваться, пусть даже и перед незнакомцем-фотографом. Знали бы они, что и сто лет спустя, желание их будет исполняться и исполняться.
Ещё одно из самых сильных ощущений: взгляды. Пока рассматриваешь море и паруса, в которых дышит ветер, пока пытаешься прочесть название улицы, разглядеть номер трамвайчика, лица его пассажиров, пока любуешься липами?, цветущими над марширующими по мостовой…Она, мостовая, тоже – над, над временем, как и угол здания гостиницы, выглядывающий из- за скульптуры львицы в Горсаду, здание, которое снесли, а затем попытались воссоздать…лучше и не пытались. То, что нависает сегодня над мостовой Дерибасовской, ни к воссозданию, ни к созиданию в целом – отношения не имеет…
Так вот, пока погружаешься себя в пространство на фотографиях, понимаешь вдруг: это не ты смотришь на них, это они смотрят на тебя из своего мира, яркого и пёстрого, смотрят и видят насквозь.
А когда, обойдя всю экспозицию, возвращаешься на исходную позицию – к выходу-входу – тебя ждёт ещё одно потрясение – альбом фотографий. И всё заново, только больше, только глубже, только ближе, и час пролетает за несколько минут, а ты всё листаешь и листаешь страницы.
Возвращаюсь пешком, через город. Мысль о том, что такого троллейбуса, который вместил бы меня сейчас со всем, что во мне – с грузом десятилетий, который и неподъёмен и невесом, и который именуется памятью, не существует, тому причиной.
Авторы проекта “Викентий Кугель. Взгляд фотографа”, сделали бесценный подарок одесситам, сделали с любовью к ним и к городу – как истинные его – города – дети. С такой же любовью снимал Одессу и одесситов Викентий Кугель, который жил в Одессе с 1885 по 1953 годы. Более полувека архив хранился в его квартире, пока потомки не решили его продать. Исследователи нашли могилу Викентия Кугеля, разыскали его внучку, с которой успели записать интервью. И шаг за шагом, кадр за кадром продолжалась кропотливая работа с архивом.
И вот, наконец, выставка.
Не пропустите. Приходите посмотреть на Одессу, не старую, но иную Одессу, которую не так просто увидеть, встретиться с взглядом фотографа.
Что-то ещё из невысказанного просится. Да, конечно, они «…люди, как люди. Ну, легкомысленны ну, что ж обыкновенные люди…».
Чем-то напоминают нас.
Тем, хотя бы, что жили в этом городе, любили и ненавидели, радовались и печалились, оставляли свой след.
С тем что «рукописи не горят» я давно и абсолютно согласна.
И ещё с тем, что всё происходит по какому-то соизволению свыше, если этого очень хочешь.
Вот, например, очень хотела увидеть выставку, и так, чтобы одной побродить по любимому городу, который на этих фотографиях и знаком мне, и не знаком, и так, чтобы Аню увидеть…
Всё сбылось.
С лёгкой руки Ани я познакомилась с ещё одним первооткрывателем и исследователем архива Викентия Кугеля Александром Якимчуком.
Ещё одну небольшую экспозицию итальянской фотографии я пролетела минут за 15.
Не потому что неинтересно.
Просто вместить я в себя сегодня больше уже ничего не могла.

Людмила ШАРГА. Коллаж

* * * *

Арсений Тарковский открылся для меня после фильма Андрея Тарковского «Зеркало», в котором голос поэта звучит над ветром, над временем, над пространством, и ничто и никто не в силах заглушить это высокое чистое звучание, ведущее «…сквозь влажную сирень в свои владенья с той стороны зеркального стекла.»
Как-то случайно, сами собой проникали в мою жизнь его стихи.
Случайности, которые стирают временные и пространственные грани и становятся неотъемлемой частью жизни – судьбой, тем, что было со мной и во мне всегда, с тем, что в крови.
У этой случайности горький запах палой листвы и привкус осени – туманной, тёплой, в которой самый серенький денёк светел.
Однажды, на исходе осени, в сумерках упал кленовый лист в открытую книгу.
Это был томик стихов Тарковского, купленный при выходе из метро, на книжном развале у Чистопрудного бульвара.
Лучшей закладки для стихов, чем палый кленовый лист, вряд ли можно себе представить, закладки для томика стихов Тарковского, открывшемся наугад на стихотворении «Рукопись».
Когда-то давно мы предсказывали будущее, гадая на любимых книгах, и безоговорочно верили выпавшим строчкам, и – что самое удивительное – предсказания сбывались.
На чём же, как не на книгах, могли гадать в самой читающей в мире стране.
Сбылись и эти строчки из стихотворения Тарковского «Рукопись», давшие название программе, состоявшейся сегодня в Камерном Зале Одесской филармонии – я с радостью добавляю теперь: имени Давида Ойстраха.
«Судьба моя сгорела между строк» – литературно-музыкальная композиция по произведениям Арсения Тарковского; сценарий Романа Бродавко; музыка к программе написана Яном Фрейдлиным, исполнители: чтец, лауреат муниципальной премии «Твої імена, Одесо!» Сергей Сеславинский, концертмейстер – лауреат международных музыкальных конкурсов Татьяна Кравченко (рояль).
Следует упомянуть, что именно над этой программой Сергей работал со своим учителем – Зинаидой Григорьевной Дьяконовой – в последний раз, и репетиции она вела, будучи прикованной к постели.
Актриса, педагог, театральный режиссер, критик, выдающийся специалист по культуре речи…
Школа Дьяконовой — не единожды слышала я, и это определение говорило само за себя: хороший вкус, изящество, мастерство, профессионализм в высшей — превосходной степени.
Нить-струна повествования о судьбе поэта тонка и возвышенна, натянута до предела, но всякий раз, когда голос чтеца затихает, звучит музыка, удивительнейшим образом длящая вибрации поэзии. Она тревожна, в ней гул телефонных проводов, всхлип ночного ветра, звон осколков, падающих куда-то в бесконечность…Нервный, неровный пульс, струны рояля, разбуженные случайным прикосновением. Невозможно передать все оттенки, да и не нужно – так тонко и проникновенно, как это делает Татьяна Кравченко, на словах всё равно не получится, это, как если бы пытаться объяснить строчки Тарковского: «ты помнишь рифмы влажное биение…», либо «…когда идет бессмертье косяком»…
«Как будто руки по клавиатуре шли от земли до самых верхних нот….», – именно так.
Невероятная сила поэзии Тарковского не единожды вырывала меня из гула и многоголосия, из суеты и тщеты, – преходящее, похожее на сегодняшний снег, летело из ниоткуда и мгновенно исчезало – в никуда, оставалась поэзия.
И правда, так ли уж важно, что там – за книжным переплётом, кто и о чём судачит, кто и что делит, кто беснуется за окнами и дверьми…
От сегодняшней программы в Камерном Зале осталось вечное «рифмы влажное биение», не смешанное с шумом и звуками извне. Так и поэзия рождается вопреки всему, живёт над сиюминутностью и длится, звучит, благодаря не ремеслу – но высокому дару Поэта и мастерству исполнителей, которым ещё и ещё раз хочется тихо, дабы не нарушить биение рифмы, повторить: Браво. Брависсимо.
Photo by Александр Апаринов
Рost dictum: Программа, о которой пишу, не впервые радует зрителей, тех немногих любителей и ценителей настоящей поэзии, но исполнителям впервые пришлось работать в экстремальных условиях. Я не случайно упомянула книжный переплёт и двери, которые как плотно ни прикрывай, потусторонние звуки проникнут. Да, именно потусторонние, я не ошиблась. То, что происходит за плотно прикрытыми дверьми находится сегодня по ту сторону и, к счастью, не пересекается со стороной этой. Там “делают” звёзд. Учат не быть, но казаться. Учат светить отражённым светом.
Вчерашняя программа — подвиг исполнителей, и это не для красного словца. Это от восхищения, что они есть в нашем городе. Это от сожаления, что пословица “что имеем — не храним, потерявши — плачем” верна во все времена, как и то, что в жизни всегда есть место подвигу. И на сцене.

Тропинка к солнцу

Одесса. Жевахова Гора.
Иное пространство, иное время, иной мир.
Её называют местом Силы.
И не зря – она не имеет вершины и мало напоминает гору.
Мифов и легенд об этом месте едва ли не столько же, сколько тропинок на здешних склонах и поверхности. Сюда приходят посмотреть на НЛО, на магические, почти  средневековые обряды и ритуалы, а чаще всего, чтоб на какое-то время вырваться из города, но видеть его – как на ладони, знать, что он живёт и дышит, быть рядом и вне, и над – между устьями Хаджибеевского и Куяльницкого лиманов, которые когда-то были морскими заливами и устьями рек. Гора возвышалась между ними.
До штурма крепости Хаджибей казаки называли гору Довга Могила, а нынешнее название (по одной из версий) гора получила в честь генерала Джавахишвили (князя Жевахова), у которого в XIX веке было здесь поместье.
И поверхность, и склоны горы изрезаны узкими тропинками, петляющими в зарослях полыни –  воистину полынное царство.
Не покидает ощущение, что пока ты охотишься за полынью, кто-то охотится за тобой.
Все здешние тропинки ведут к солнцу, надо только отыскать свою. Единственную.

 

Жевахова гора: Возвращение. Спуск.

При восхождении мало кто думает о спуске.
Какой бы ни была высота, летишь вперёд и вверх, постигая истинный смысл слова эйфория (буквально: «хорошо несущая»).
Она несёт тебя, невесомого: ещё немного и ты на вершине, и крылья расправляются, и рядом летит кто-то, такой же невесомый и счастливый.
Эйфория сходит на нет.
Крылья сложены.
Смотришь вниз, понимая: спуститься той же тропинкой невозможно.
Что остаётся? Поиск пологих склонов, чтобы не так дрожали колени, и одиночество.
Всё – как в жизни.
Кто разделит с тобой спуск, из тех, кто был рядом (или казался таковым) на подъёме и на вершине?
За редким исключением – никто.
Восхождение ослепляет, пьянит, кружит голову.
Мысли о спуске отрезвляют, заставляя взглянуть на реальность, в которую предстоит вернуться.
Возвращение болезненно.
Но ощущение подъёма остаётся с тобой и в тебе.
Однажды, преодолев очередной подъём, поймёшь: лучше не возвращаться.
И это совсем не о горах.
Место захоронения неизвестного лётчика, погибшего здесь в 1941 году, неожиданно открылось с одного из холмов, которых немало на поверхности Жеваховой Горы.
Хочется надеяться и верить, что его спуск был мгновенным и безболезненным, и лёгким – как подъём.

Людмила ШАРГА. Коллаж

 

Звезда по имени Анна

Свет звёзд долетает к Земле не сразу.
В те места, где однажды зажглась звезда, в родные города – тем более.
Звезда Анны Яблонской взошла сорок лет назад, 20 июля 1981 года в Одессе.
Именно столько исполнилось бы Ане в нынешнем, 2021 году.
Стихи её, летящие над городом, и сегодня поражают особенным мироощущением. Взрослостью. Осознанностью и осознанием, предчувствием скорого ухода.
Спектакли по её пьесам и теперь идут на театральных сценах.
Не в родной Одессе. Нет.
Возможно, после сегодняшнего дня что-то изменится.
Слабо верится, но всё же, всё же…
Людмила ШАРГА. Коллаж

 

Одессе – в день рождения

Отвыкла от больших экранов.
От полумрака зрительных залов кинотеатров.
Кино можно смотреть дома, сидя в удобном кресле, или, что чаще всего, валяясь на диване.
И ушло, исчезло что-то важное, без чего ощущения от просмотра фильма не полны.
Второго сентября 2021, в День рождения Одессы, в библиотеке им. Грушевского презентовали фильм «Мое бессмертие — любовь! Одесса. Поэзия. ХХ век».
Демонстрационный зал библиотеки Грушевского практически полностью воссоздаёт атмосферу кинозала.
В фильме нет главных ролей и ролей второго плана, нет эпизодов и массовки, в каждом кадре Город, Море, Люди.
Без ретуши, без прикрас.
Всё это я вижу каждое утро и каждый день, всё это люблю и не мыслю себя без и вне Города. Той его части, что ветшает, разрушается, исчезает, но остаётся в нас.
В каждом кадре море: живое, изменяющееся каждую минуту и секунду – и неизменное. Константа.
В каждом кадре люди.
Одесса никого не оставляет равнодушным. Город наш либо любят с первого взгляда и навсегда, либо ненавидят.
К влюблённым с радостью причисляю себя.
Ненавидящим сочувствую.
Стихи Валентина Катаева и Анатолия Фиолетова, Иосифа Бродского и Евгения Рейна, Юрия Михайлика и Анатолия Гланца, Игоря Павлова, Семёна Липкина, Анны Сон, написанные в разное время, объединяет одно: написаны они в Одессе и об Одессе.
И хочется продолжения.
Со стихами Зинаиды Шишовой и Веры Инбер, Семёна Кирсанова, Аделины Адалис, Эдуарда Багрицкого, Владимира Маяковского, Ирины Ратушинской и Ефима Ярошевского…
Со стихами Пушкина, конечно же.
Продолжения фильма, создателей которого ещё и ещё раз хочется поблагодарить.
Пусть звучат стихи и песни об Одессе, пусть живёт Город, в котором так много любви и тепла, так много солнца, что хватит на всех.
Никто не уйдёт обделённым, ни возлюбивший, ни возненавидевший.
Над фильмом работали:
Алексей Семенищев
Владимир Богатырев
Дмитрий Клюка
Музыка: Вадим Бессараб
Читает Илья Змеев
Посмотрите. Послушайте. Полюбите.

 

Ко мне приходят книги…

Мифическая птица-дева, приносящая счастье, поёт и сама себя не ощущает, но утешает своим пением, возвещая будущее.
Пение Алконоста настолько прекрасно, что услышавший его забывает обо всём на свете.
О священной птице из древних преданий знают многие.
Но редко кому доводилось слышать  пение Алконоста.
Листаю книгу Юлии Мельник, любезно подаренную мне автором, вчитываюсь в стихотворные строчки и слышу, слышу негромкий чистый голос птицы Алконост.
“А кто вблизи тогда будет, тот всё на свете забудет: тогда ум от него отходит, и душа из тела выходит».
Всё именно так. Душа не просто из тела выходит, душа взлетает и парит от акварельной лёгкости стихов, от ясности, простоты и изящества образов, которые тем не менее точны, филигранны и выверены.
Достичь подобного равновесия не так просто, как может показаться на первый взгляд.
Балансировать на тончайшей грани между мирами, говорить о сложном простыми словами, без крика и надрыва, без игры и позёрства.
Такое подвластно лишь поэтам и птицам.
Сборник стихотворений Юлии Мельник под названием “Алконост” вышел в Одессе нынешним летом, и это событие радостно не только для автора, но и для читателя.
Радость от прикосновения и погружения в настоящую поэзию, которой так немного осталось в мире, от голоса чистого, такого негромкого, но такого сильного и высокого, и от того что книга будет жить теперь на моей книжной полке.

 

Ко мне приходят книги…Анна Михалевская. «Победить нельзя проиграть.»

Моё знакомство с автором произошло задолго до вчерашнего события, с рассказов, в которых жил Город и его обитатели. Прогулки по солнечным крышам, одесским дворикам, переулкам, погружение в детство на грани взросления. Узнавание.
Такое случается: не знаешь автора, но знаешь, о чём он пишет. О ком.
Потом была книга “Междверье”, и встреча с автором, не разочаровавшая, к счастью.
Впоследствии, читая рассказ “Хлеб Соломии”, в который раз ощутила погружение в реальность, оживающую на страницах рассказа, до кома в горле, до слёз.
Узнав, что автор имеет самое прямое отношение к психологии, только порадовалась: это не похоже на прозу психолога, на разного рода гештальты, это то, что называется литературой. Хорошей литературой, в которой много “от жизни”, в которой отсутствует самолюбование и выпячивание, отсутствует сведение счётов и злословие, именуемое нынче сарказмом, отсутствует стремление понравиться всем-всем-всем, и пресловутая “злоба дня”, которой изобилует современная проза.
Персонажи, выписанные тонкими графическими штрихами, вещи, предметы, наделённые человеческими свойствами, характерами, природа — то густые, то полупрозрачные акварельные мазки — и главная ценность — язык, не исковерканный “обиходом”, новоязом,  тем не менее, живой, не рафинированный.
Автор рассказывает о судьбах своих родных, своей семьи, пытаясь понять и принять каждую судьбу, отвечая на вопрос: почему, не задавая извечное “за что”.
Дерево Рода каждый из нас видит по-своему, по-своему же и ощущает себя на этом дереве: ветка, листок, почка; каждый связан со стволом и корнями, и почвой, и той глубиной, куда уходят корни — родной землёй.
Беседа с читателями, пришедшими вчера на презентацию книги “Победить нельзя проиграть”, судя по вопросам из зала, по тому, как задавались эти вопросы, задела за живое каждого.
Мне не удалось дослушать беседу до конца, но ответить на вопрос, заданный автором слушателям, я успела.
Что для вас семья?
Звучали разные ответы: поддержка, забота, ответственность, клан…
“Любовь”, — послышалось, наконец, откуда-то.
Не видела, кто именно ответил “любовь”, просто повторила, будучи согласна почти со всеми ответами.
Несомненно, семья — это ответственность и поддержка, тепло и забота, но всё это держится исключительно на любви. Любовь — первопричина всего сущего, всего живого. И семьи — в самом широком смысле этого понятия.
Без любви всё превращается в “должности”, обязанности.
Почему ты делаешь это?
Потому что –  должен?
Нет. Потому что — люблю.
Мне ещё предстоит прочесть книгу.
И я с радостью, благодарностью и надеждой называю автора: Анна Михалевская.
С радостью от встречи вчерашней.
С благодарностью за гармонию и чувство такта, изящество и подлинность.
С надеждой на будущие встречи и на новые книги.

 

Пора нам в оперу…

Места в первом ряду амфитеатра позволяют видеть не только сцену, как на ладони, но и партер, погружённый в полумрак и лишь изредка подсвечиваемый чьим-то смартфоном. Воистину: выйти в театр –  не означает выйти из ФБ.
Но светящийся “мобильничек”, скорее исключение, как и две болтуньи-дамочки, сидящие позади, и покинувшие (к счастью) театр в антракте.
Город вечерний и сам напоминает театральную сцену с яркими декорациями, с улицами, на которых смешались актёры и зрители, напоминая и одним и другим, что наша жизнь – игра.
В тёплый сентябрьский одесский вечер вливается плач о потерянной родине, о разрушенном Первом Храме.
«Набукко», или «Навуходоносор» (итал. Nabucco) третья опера Верди. «Это опера, с которой поистине началась моя художественная карьера», — напишет он в автобиографии.
Премьера состоялась 9 марта 1842 года в театре «Ла Скала».
К этому времени Верди успел пережить смерть своих детей и жены, провал двух первых опер. Ему было всего 26. Всего.
Время взросления у каждого своё, и каждый проходит свои испытания взрослой жизнью, изживая, или не изживая детские страхи и обиды, как несчастная Абигайль, поднявшая упавшую с головы Навуходоносора корону и провозгласившая себя царицей Вавилона. Сбылась мечта дочери рабов, но счастья не принесла — её возлюбленный не с нею.
Ненависть и жажда отмщения оборачиваются раскаяньем, и яд в финале — как единственный исход, когда отвергнута любовь царицы.
Любящему всё равно, царица ты или рабыня, все титулы и троны ничто перед любовью.
В год 1842, год постановки оперы в Ла Скала, археолог Ботта, французский консул в Мосуле, открыл древнее поселение близ Ниневии. За этим открытием последовали другие, и то, что считалось библейским мифом, оказалось реальностью.
Клинопись, расшифровка древнего языка, крылатые быки и львы, ворота и сады Вавилона, тройное кольцо стен, знаменитый зиккурат, и царь Навуходоносор…
«Набукко»   – третью из двадцати пяти опер, созданных Верди, спустя пять лет
после головокружительного успеха в Ла Скала, поставили в Одессе, на сцене первого городского театра силами итальянской труппы.
Спустя 170 лет, 18 ноября 2017, «Набукко» с триумфом вернулась на сцену Одесского Оперного, где с неизменным успехом и идёт вот уже почти четыре года.
О великолепии костюмов и декораций писать не имеет смысла. Это надо увидеть. Хоть раз, но увидеть.
Как и услышать саму оперу.
А до начала действа, пока не прозвенит третий звонок, непременно пройти по всем лестницам и этажам театра, заглянуть в зеркала, отразиться, остаться в них до следующего отражения. До следующей игры.

 

* * * *

Есть люди  спокойно и безмятежно живущие без стихов.
Вне гравитационного поля живого слова.
Наверное, так проще.
В одном из давних стихотворений представила свой мир без стихов. Оказалось – идиллия. К счастью, не моя.

“А может, нас ждала судьба иная,
в которой были б небеса глухи,
и не рождались бы на свет стихи.
И, откровенья этого не зная,
мы жили бы – послушны и тихи,
и наши домочадцы были б рады…
А в сущности, что человеку надо?
Чтоб полной чашей назывался дом…
Идиллию представила с трудом.
Не для меня она,
и я готова
всё в жертву принести во имя Слова.
Но только близких охрани, Творец,
пусть будет ровным стук родных сердец.”

 

* * * *

Море тёплое и тёплый песок.
Горячие зелёные холмы из водорослей.
Не верится, что всё скоро закончится.
Но чайки кричат по-осеннему, и камешек, найденный на отмели, похож на опавший листок.
Каждый тёплый осенний день кажется последним. Или одним из последних.
Солнечный луч, танцующий на ещё зелёной листве,  лениво остывающее море, “крестики-нолики” на песке – детская игра, в которой нет проигравших и выигравших.
Взрослея, понимаешь, что “крестик” равен “нолику”.
Когда жизнь перечеркивают забытой, но очень живучей буквицей. Херят. Умножая на “нолик”, сводят к нулю. К концу, или к началу – к точке отсчёта.
Без улиток и котов  в сегодняшнем дне не обошлось, конечно.
Без Сада камней, который выращен на морском берегу не мной, но мой.
Без моря.

* * * *

Текст не новый, а фотографии сегодняшние.
Но в них нет ощущения новизны.
Впервые такое со мной у моря, которое не повторяется никогда.
И чувство “хождения по кругу”, где всё повторяется, и ничего от меня не зависит.
Я уже была здесь, на этом Круге.
Зачем же вернулась?
Вернули.
Так возвращают ученика, не усвоившего программу, именуемую “учебным годом”, не усвоил урок, вот и оставили “на второй год”.
На второй Круг.
На второй ли…?
Не впускаю в стихи “ковидные” страсти. И не только “ковидные”.
И не только в стихи.
Воюю с ветряными мельницами, не иначе.
Всё равно проникнет, проскользнёт, просочится.
На этих Кругах, словно в сообщающихся сосудах, тревога, сомнения, пустоты, не мои и …мои.
И зыбучие пески под ногами.
Доносится откуда-то ветхозаветный Плач Иосифа Прекрасного, прочитанный однажды и оставшийся со мной и во мне: кому повем печаль мою…

 

* * * *

Пожалуй, впервые после спектакля мне хотелось молчать и длить молчанием программу, длить стихами и музыкой, дабы не смолкало вечное и высокое: Аве. Аве, Мария.
Десятого октября в Камерном Зале Одесской филармонии состоялась долгожданная премьера литературно-музыкальной программы «И на челе избрания печать. Мать Мария», посвящённой поэтессе Серебряного Века Елизавете Кузьминой-Караваевой, впоследствии Елизавете Скобцовой, монахине Марии(Скобцовой), Матери Марии.
Сценарий программы был написан мной по просьбе Елены Яковлевны Кукловой, после январской встречи-остановки гостиной «Diligans», посвящённой Елизавете Кузьминой-Караваевой, в которой принимала участие и Елена.
Узнав, что актриса много лет вынашивает мечту о программе-посвящении, программе-подношении этой уникальной женщине, я скорее обрадовалась, чем удивилась – не единожды стремления и взгляды наши совпадали, и причина этих совпадений видится мне в родстве душ, в любви к поэзии Серебряного Века, в желании донести до слушателя живое слово, поделиться любовью, познакомить с судьбами, среди которых – увы – нет лёгких и безмятежных.
Лиза Пиленко, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, Елизавета Скобцова, Мать Мария. Она смотрит с фотографий, сделанных в разное время, и строчки стихотворения Александра Блока, посвященного ей – юной, не оставляют меня, но вспоминается при взгляде на эти фотографии ещё и написанное Елизаветой стихотворение-предчувствие, стихотворение-пророчество.
Нет, ничего я здесь не выбирала,
Меня позвал Ты, как же мне молчать?
Любви Твоей вонзилось в сердце жало,
И на челе избрания печать.
После встречи-остановки «Diligans» мне задали вопрос:
“Вы искусствовед? Откуда Вы узнали о Матери Марии?”
Нет, я не искусствовед и не литературовед. Я делюсь тем, что люблю, и рассказываю о тех, кого люблю.
А Мать Мария началась для меня с Блока. Именно его посвящение вызвало бурю чувств, когда я пребывала примерно в том же нежном возрасте, что и адресат стихотворения “Когда Вы стоите на моём пути…”, – лет в четырнадцать. Блоком я была очарована сразу, едва лишь открыла для себя его.
Но вернёмся к вчерашней премьере.
Просто ли прикасаться к таким судьбам, как у Матери Марии?
Нет, конечно, не просто. Как не просто рассказать о долгом извилистом, тернистом жизненном пути в рамках одной программы, одного спектакля – настолько уникальна, неординарна и трагична судьба героини.
Особенно, когда инструментом является лишь голос. Взгляд. Полёт рук.
Но в помощь вдохновение и движение души, и музыка, о которой я ещё обязательно скажу.
Не раз и не два во время премьеры вспоминалось блоковское:

Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите всё о печальном,
Думаете о смерти…

 
И возникал чистый образ пятнадцатилетней девочки, чьё чело, чья судьба уже были отмечены печатью избрания.
Звучат стихи Лизы и отрывки из её дневника, письма к Блоку и короткие, сжатые, иногда сухие, его ответы ей. Но в сжатости этой и горечь, и боль, и мощь – сила дремлющей пружины.
Голос актрисы переносит зрителей в Санкт-Петербург начала прошлого столетия, на улицу Офицерскую – в квартиру Блока. В комнате двое: Он – Поэт и Она – девочка, восторженная, юная, с «печатью избрания на челе», тогда уже почувствовавшая силу и мощь Блока, и своё предназначение.
“Мы долго говорим. За окном уже темно. Он не зажигает света. Мне хорошо, я дома, хотя многого не могу понять. Я чувствую, что около меня большой человек, что он мучается больше, чем я. Меня поражает его особая внимательность, какая-то нежная бережность… Через неделю я получаю письмо, почерк твердый, не очень крупный, но широкий, щедрый, широко расставлены строчки. В письме есть стихи…».
Легко ли говорить о любви в такие времена, нужно ли?
Легко ли выходить на сцену и нести зрителю свет любви?
Трудно. И необходимо. Чем спасёмся, если не любовью и верой.
В эти дни Одесская филармония отмечает своё 90-летие.
И более пятидесяти пяти лет с этих подмостков несёт свет и любовь зрителям актриса Елена Куклова – служит Мельпомене и Эрато, Каллиопе и Эвтерпе, но прежде всего – Его Величеству Зрителю. Человеку.
«Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет. На Страшном Суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько я положила земных и поясных поклонов, а спросят: накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме».

            
Эти слова Матери Марии запомнились каждому, кто пришёл на премьеру.
Как запомнился и её образ, созданный актрисой, мастером художественного слова, лауреатом литературных премий Паустовского и Рядченко, лауреатом международной премии Серебряная Роза им. Беллы Ахмадулиной, премии «Культурная столица» Еленой Кукловой, вокалистами, лауреатами международных конкурсов Людмилой Третяк (сопрано) и Анной Слободяник (сопрано), концертмейстером Татьяной Кравченко (фортепиано) и режиссёром программы, лауреатом муниципальной премии «Твої імена, Одесо!» Сергеем Сеславинским.
Для меня программа не окончилась.
Я ещё продолжаю длить прикосновение к судьбе Матери Марии молчанием, стихами и строчками из её дневников, и звучит во мне голос актрисы, читающий их, и зовёт вечное и высокое: Аве. Аве Мария.

Людмила ШАРГА. Коллаж

  * * * *

Стрижи, голуби, воробышки ко мне прилетают часто. А заряночка – впервые.
И улетать не хочет. Пригрелась в руке тихая-тихая маленькая солнечная душа.
Даже оставить захотелось.
Но живёт у меня Тот Кто Притворяется Котом. Несовместимо.
Есть красивая легенда о появлении пятнышка у неё на горлышке: от капельки крови Иисуса. Об этом есть рассказ Сельмы Лагерлёф “Красношейка”.
Время перечитывать и открывать новое, недоступное ранее.
Время отпускать птиц с ладони.

* * * *

Поэт читает свои стихи.
Без модуляций и артикуляций – не ошибиться бы в терминологии спецэффектов, которыми достигается усиление воздействия читаемого на слушателя.
На самом деле всё просто: воздействие на слушателей достигается самими стихами. Поэзией в чистом виде, без красивостей и громкостей.
Самыми простыми и тихими словами, которые и берега подмывают, и плотины рвут, и такая в них заключена сила, что в дополнительных усилениях, читай  – подпорках, они не нуждаются.
На сегодняшней встрече во Всемирном Клубе Одесситов с поэтом Борисом Фабрикантом звучали именно такие стихи, и мне их не хватило, и это добрый знак, поскольку такое случается со мной не часто.
Но ушла я с вечера с книгами, подаренными автором, и значит, стихи будут длиться.
Тем более что впереди ещё один творческий вечер Бориса, 7 октября, в Литературном музее.
И, кажется, только теперь я понимаю, почему автор не ставит точку после последнего слова в своих стихотворениях.

 

* * * *

Отбитые пальчики Амура и Психеи, выдранный бочок Грифона, оторванные руки Лаокоона, растрескавшиеся от времени, солнца и ветров, измученные фотосессиями Львы… Трижды возвращённая роза Веры Холодной взамен трижды украденной, восстановленный Античный зал в Музее Западного и Восточного искусства, открытие которого состоялось уже без него.
Всё это бережно врачевалось и лечилось им, Хранителем Города, добрым и светлым волшебником Аликом Мирзоевым.
Есть люди, которые замечая плохое, много говорят об этом, возмущаются.
Алик брал свою тележку с инструментами и материалом и шёл врачевать разрушенное, сломанное, разбитое. Редкий дар. Редкий Человек.

 

* * * *

«Мы сроднились с ними за те четыре года, в течение которых разбирали и работали с фотоархивом Кугеля, стали частью его семьи…»
Этими словами Аня (один из авторов и кураторов проекта  “Викентий Кугель. Взгляд фотографа”   Анна Голубовская) помогла мне определить то ощущение, которое не оставляло меня во время хождения по залам Одесского музея Западного и Восточного искусства, где 3 декабря открылась выставка фотографий, автора которых давно уже нет среди живых – Викентий Кугель скончался в пятьдесят третьем.
И всё же ощущение его присутствия в залах велико, и не только благодаря нескольким прекрасно исполненным автопортретам.
Да, чувство родственности, сопричастности – вот оно, неуловимое, возникшее ещё задолго до посещения выставки.
Вглядываясь в лица на фотографиях, вольно или невольно начинаешь искать себя – свой след.
И на переполненных одесских пляжах – здесь ничего не изменилось, почти, плотность та же…
И среди детей с такими недетскими взглядами, что становится страшно: когда же они успели так повзрослеть, ведь не одежда и не выражение лица делает из ребёнка взрослого человека, а взгляд – осмысленный, ни тени детской беспечности и безмятежности в нём, а только опыт и проницательность, взгляд человека, способного не только на поступок, но и на ответственность за совершенное.
Вот взгляд маленького всадника, выкупавшего коня,…возможно, что и был этот конь красным – на восходе – и купался в красных водах.
Вот туфельки одесситок тех времён, они весьма и весьма современны, и ножки в фильдекосовых? фильдеперсовых? – кто их разберёт – чулках, хороши и выставлены напоказ с извечным женским желанием покрасоваться, пусть даже и перед незнакомцем-фотографом. Знали бы они, что и сто лет спустя, желание их будет исполняться и исполняться.
Ещё одно из самых сильных ощущений: взгляды. Пока рассматриваешь море и паруса, в которых дышит ветер, пока пытаешься прочесть название улицы, разглядеть номер трамвайчика, лица его пассажиров, пока любуешься липами?, цветущими над марширующими по мостовой…Она, мостовая, тоже – над, над временем, как и угол здания гостиницы, выглядывающий из- за скульптуры львицы в Горсаду, здание, которое снесли, а затем попытались воссоздать…лучше и не пытались. То, что нависает сегодня над мостовой Дерибасовской, ни к воссозданию, ни к созиданию в целом – отношения не имеет…
Так вот, пока погружаешься себя в пространство на фотографиях, понимаешь вдруг: это не ты смотришь на них, это они смотрят на тебя из своего мира, яркого и пёстрого, смотрят и видят насквозь.
А когда, обойдя всю экспозицию, возвращаешься на исходную позицию – к выходу-входу – тебя ждёт ещё одно потрясение – альбом фотографий. И всё заново, только больше, только глубже, только ближе, и час пролетает за несколько минут, а ты всё листаешь и листаешь страницы.
Возвращаюсь пешком, через город. Мысль о том, что такого троллейбуса, который вместил бы меня сейчас со всем, что во мне – с грузом десятилетий, который и неподъёмен и невесом, и который именуется памятью, не существует, тому причиной.
Авторы проекта “Викентий Кугель. Взгляд фотографа”, сделали бесценный подарок одесситам, сделали с любовью к ним и к городу – как истинные его – города – дети. С такой же любовью снимал Одессу и одесситов Викентий Кугель, который жил в Одессе с 1885 по 1953 годы. Более полувека архив хранился в его квартире, пока потомки не решили его продать. Исследователи нашли могилу Викентия Кугеля, разыскали его внучку, с которой успели записать интервью. И шаг за шагом, кадр за кадром продолжалась кропотливая работа с архивом.
И вот, наконец, выставка.
Не пропустите. Приходите посмотреть на Одессу, не старую, но иную Одессу, которую не так просто увидеть, встретиться с взглядом фотографа.
Что-то ещё из невысказанного просится. Да, конечно, они «…люди, как люди. Ну, легкомысленны ну, что ж обыкновенные люди…».
Чем-то напоминают нас.
Тем, хотя бы, что жили в этом городе, любили и ненавидели, радовались и печалились, оставляли свой след.
С тем что «рукописи не горят» я давно и абсолютно согласна.
И ещё с тем, что всё происходит по какому-то соизволению свыше, если этого очень хочешь.
Вот, например, очень хотела увидеть выставку, и так, чтобы одной побродить по любимому городу, который на этих фотографиях и знаком мне, и не знаком, и так, чтобы Аню увидеть…
Всё сбылось.
С лёгкой руки Ани я познакомилась с ещё одним первооткрывателем и исследователем архива Викентия Кугеля Александром Якимчуком.
Ещё одну небольшую экспозицию итальянской фотографии я пролетела минут за 15.
Не потому что неинтересно.
Просто вместить я в себя сегодня больше уже ничего не могла.

Людмила ШАРГА. Коллаж

* * * *

Арсений Тарковский открылся для меня после фильма Андрея Тарковского «Зеркало», в котором голос поэта звучит над ветром, над временем, над пространством, и ничто и никто не в силах заглушить это высокое чистое звучание, ведущее «…сквозь влажную сирень в свои владенья с той стороны зеркального стекла.»
Как-то случайно, сами собой проникали в мою жизнь его стихи.
Случайности, которые стирают временные и пространственные грани и становятся неотъемлемой частью жизни – судьбой, тем, что было со мной и во мне всегда, с тем, что в крови.
У этой случайности горький запах палой листвы и привкус осени – туманной, тёплой, в которой самый серенький денёк светел.
Однажды, на исходе осени, в сумерках упал кленовый лист в открытую книгу.
Это был томик стихов Тарковского, купленный при выходе из метро, на книжном развале у Чистопрудного бульвара.
Лучшей закладки для стихов, чем палый кленовый лист, вряд ли можно себе представить, закладки для томика стихов Тарковского, открывшемся наугад на стихотворении «Рукопись».
Когда-то давно мы предсказывали будущее, гадая на любимых книгах, и безоговорочно верили выпавшим строчкам, и – что самое удивительное – предсказания сбывались.
На чём же, как не на книгах, могли гадать в самой читающей в мире стране.
Сбылись и эти строчки из стихотворения Тарковского «Рукопись», давшие название программе, состоявшейся сегодня в Камерном Зале Одесской филармонии – я с радостью добавляю теперь: имени Давида Ойстраха.
«Судьба моя сгорела между строк» – литературно-музыкальная композиция по произведениям Арсения Тарковского; сценарий Романа Бродавко; музыка к программе написана Яном Фрейдлиным, исполнители: чтец, лауреат муниципальной премии «Твої імена, Одесо!» Сергей Сеславинский, концертмейстер – лауреат международных музыкальных конкурсов Татьяна Кравченко (рояль).
Следует упомянуть, что именно над этой программой Сергей работал со своим учителем – Зинаидой Григорьевной Дьяконовой – в последний раз, и репетиции она вела, будучи прикованной к постели.
Актриса, педагог, театральный режиссер, критик, выдающийся специалист по культуре речи…
Школа Дьяконовой — не единожды слышала я, и это определение говорило само за себя: хороший вкус, изящество, мастерство, профессионализм в высшей — превосходной степени.
Нить-струна повествования о судьбе поэта тонка и возвышенна, натянута до предела, но всякий раз, когда голос чтеца затихает, звучит музыка, удивительнейшим образом длящая вибрации поэзии. Она тревожна, в ней гул телефонных проводов, всхлип ночного ветра, звон осколков, падающих куда-то в бесконечность…Нервный, неровный пульс, струны рояля, разбуженные случайным прикосновением. Невозможно передать все оттенки, да и не нужно – так тонко и проникновенно, как это делает Татьяна Кравченко, на словах всё равно не получится, это, как если бы пытаться объяснить строчки Тарковского: «ты помнишь рифмы влажное биение…», либо «…когда идет бессмертье косяком»…
«Как будто руки по клавиатуре шли от земли до самых верхних нот….», – именно так.
Невероятная сила поэзии Тарковского не единожды вырывала меня из гула и многоголосия, из суеты и тщеты, – преходящее, похожее на сегодняшний снег, летело из ниоткуда и мгновенно исчезало – в никуда, оставалась поэзия.
И правда, так ли уж важно, что там – за книжным переплётом, кто и о чём судачит, кто и что делит, кто беснуется за окнами и дверьми…
От сегодняшней программы в Камерном Зале осталось вечное «рифмы влажное биение», не смешанное с шумом и звуками извне. Так и поэзия рождается вопреки всему, живёт над сиюминутностью и длится, звучит, благодаря не ремеслу – но высокому дару Поэта и мастерству исполнителей, которым ещё и ещё раз хочется тихо, дабы не нарушить биение рифмы, повторить: Браво. Брависсимо.
Photo by Александр Апаринов
Рost dictum: Программа, о которой пишу, не впервые радует зрителей, тех немногих любителей и ценителей настоящей поэзии, но исполнителям впервые пришлось работать в экстремальных условиях. Я не случайно упомянула книжный переплёт и двери, которые как плотно ни прикрывай, потусторонние звуки проникнут. Да, именно потусторонние, я не ошиблась. То, что происходит за плотно прикрытыми дверьми находится сегодня по ту сторону и, к счастью, не пересекается со стороной этой. Там “делают” звёзд. Учат не быть, но казаться. Учат светить отражённым светом.
Вчерашняя программа — подвиг исполнителей, и это не для красного словца. Это от восхищения, что они есть в нашем городе. Это от сожаления, что пословица “что имеем — не храним, потерявши — плачем” верна во все времена, как и то, что в жизни всегда есть место подвигу. И на сцене.