Алина ФРОЛОВА. Ирен Немировски: жизнь как роман. К 80-летию со дня гибели

Однажды юная хрупкая девушка, чтобы заполнить образовавшуюся душевную пустоту после утраты самого близкого человека, начала писать стихи. Так, в один из горестных вечеров после смерти гувернантки, заменившей девушке мать, родились следующие строки:

Моя душа давно была маркизой.
Она любила тонкие духи,
Улыбки, маскарады, менуэты,
Ей поверяли томные секреты
И посвящали звучные стихи.

Она носила бледные атласы
И в локонах большие жемчуга,
Она любила тайну, точно сказку,
И часто надевала плащ и маску,
И в алой туфельке была ее нога.

Она жила в жеманном пышном веке,
Когда был нежно тонок сам порок,
С нее писали круглые портреты,
В нее влюблялись принцы и поэты,
Король и паж, философ и игрок.

Вот почему теперь, через столетья,
Родившись средь иных уже людей,
Я думаю порой, что я чужая,
Что суждена мне жизнь совсем иная,
И все мечты я посвящаю ей.

Вот почему люблю я грех и счастье,
Плыву в любви как в лунной полосе,
Я грезами одета точно ризой,
Моя душа давно была маркизой…

Если бы не перипетии двадцатого столетия и не вынужденная эмиграция, эта девушка могла стать русской поэтессой, быть может, не менее талантливой и знаменитой, чем Анна Ахматова или Марина Цветаева, и вместо романов прославленной французской писательницы Ирен Немировски русский мир сегодня наслаждался бы поэзией Ирины Львовны Немировской.

Поэтессой Ирен Немировски не стала, однако, в этих удивительно тонких и музыкальных строках, наполненных юношескими надеждами на счастливое будущее, содержится эпиграф к книге ее роковой судьбы: «Я думаю порой, что я чужая…» Несмотря на внезапную славу и литературное признание, ставшие для нее в свое время полной неожиданностью, Ирен Немировски была и осталась для всех «чужой»: для родителей,  (которым не было до нее никакого дела), для своей этнической среды (и по сей день находятся те, кто обвиняют ее в открытом антисемитизме), для России (в стране, где она родилась, об Ирен Немировски и ее творчестве знают лишь немногие), для Франции (страна, которую Ирен считала своей второй родиной, предала ее и отправила на смерть), для русских эмигрантских литературных кругов (вынужденная эмиграция стала для Ирен скорее счастливым билетом, чем трагедией, принесшей в жизнь  большинства русской диаспоры нищету, горечь и разочарования); она осталась чужой даже для своих собственных детей (младшая дочь, которой на момент гибели матери едва исполнилось пять лет, почти не помнила ее).
Жизнь Ирен Немировски и правда подобна роману, сотканному из противоречий и парадоксов: русская эмигрантка еврейского происхождения, прославившаяся как французская писательница, так и не получила французского гражданства; будучи иудейкой по рождению, питала неприязнь к своим корням и в силу обстоятельств перешла в католичество; посмертно, спустя шестьдесят лет после гибели, за неоконченный роман «Французская сюита» получила премию Ренодо (беспрецедентный случай в истории литературы: согласно правилам, премия присуждается только ныне здравствующим писателям).
Ирина Немировская родилась 11 (24) февраля 1903 года в Российской империи, в Киеве, в городе, воспетом немалым количеством литераторов. «Город прекрасный, город счастливый. Мать городов русских», – так писал о нем М.Булгаков.
Однако благосклонным Киев (впрочем, как и другие города) казался далеко не всем – жизнь еврейской части населения, проживающей на территории Российской империи, трудно было назвать счастливой. Черта оседлости, процентная норма обучающихся в гимназиях и университетах, разрешенные виды профессий – далеко не весь перечень мер по дискриминации евреев в Царской России. Лишь немногие удостаивались чести проживать на центральных улицах города. В «Собаках и волках» Немировски рисует портреты купцов первой гильдии, они одни среди евреев имели право жить в Киеве, где указом Николая I евреям было жить запрещено. Биполярный миропорядок богатства одних и крайней бедности других предстает в этом романе наиболее контрастно и беспощадно:
«В столовой с длинными шторами из красного дамасского шелка и с массивной дорогой мебелью, где семья Синнеров принимала свой первый завтрак, вдруг появились за спиной у горничной двое маленьких нищих, в грязных лохмотьях, с растрепанными волосами, испуганные, но злобные и нахальные, и страстно жаждущие, чтобы их накормили, обогрели и утешили…»

Ирен повезло – девочка в материальном плане никогда ни в чем не нуждалась. К моменту ее рождения отец семейства, Лев Немировский, уже изрядно разбогател и купил просторный дом на киевских холмах, на одной из относительно спокойных улиц города. О деловых качествах этого человека и его умении из всего извлекать выгоду ходили легенды. «Все, до чего дотронулась рука Льва Немировского, превращается в золото», – говорили одни.  «Посмотрите, каков стал! А был босоногим сиротой», – вторили другие.
Мать Ирен – Анна Немировская, в девичестве Маргулис – личность столь же незаурядная. В отличие от мужа, получившего образование на улицах провинциальных городов и изъяснявшегося всего на двух языках (русском и идише), она с отличием окончила в Киеве женскую гимназию, знала несколько иностранных языков и при желании могла бы стать лучшей пианисткой в городе.

Кроме того, в молодости Анна была обворожительна, что сыграло с отцом Ирен злую шутку. Увидев красивую девушку, азартный делец заключил с приятелем пари – женился и приобрел несчастье на всю жизнь. При всех очевидных достоинствах Анна была воплощением всех женских пороков – капризна, ветрена, любила дорогие украшения и наряды. В растрате капиталов мужа ей не было равных.
При кажущемся благополучии детство и юность Ирочки, как называли ее домочадцы, было глубоко несчастным. Ребенок никогда не знал ни ласки матери, ни внимания отца.
«Мысль о домашнем хозяйстве, о воспитании ребенка приводила ее [Мадам Кароль] в ужас. Она чувствовала себя счастливой только в гостиницах…. И только в Париже…»
«Вино одиночества»
Мать сильно раздражало присутствие дочери, и чем старше и прелестнее становилось дитя, тем явственнее проступала эта неприязнь: взросление Ирен вызывало иррациональную ревность и являлось живым доказательством возраста Анны, стремившейся во что бы то ни стало оставаться вечно молодой. Так описала она мать в романе «Иезавель:
«Даже самой себе она старалась не напоминать об истинном возрасте дочери… Она заставляла себя думать, тем более говорить, что ей всего пятнадцать лет… Скоро исполнится пятнадцать… Вокруг нее все женщины вели себя таким же образом. Они снижали возраст детей, которых невозможно было скрыть от окружающих, на год-два или даже три или четыре; постепенно они сами забывали их настоящий возраст…»

Отец девочки обожал дочь, но в стремлении угнаться за аппетитами супруги мог месяцами (а иногда годами) отсутствовать дома, а когда возвращался, вокруг воцарялась атмосфера азарта, коммерции и денег. В романе «Вино одиночества» Ирен описывает отца главной героини Элен Кароль:

«Кароля интересовали только деньги, секреты выигрыша и дела… По сути, у него только одна страсть, которая заполонила всю его душу, – игра, игра на бирже и в карты. Вот и все».

Разумеется, такое отношение родителей к дочери не могло вызвать ответного чувства любви, особенно к матери.

«Родить ребенка и не дать ему ни крошки, ни частички любви – настоящее преступление! – Отомстить!… Ах, я не смогу отказаться от этого соблазна!»

«Вино одиночества»

И Ирен Немировски отомстила. И как! Белла Кароль, Розина Кампф, Глория Гольдер, Глэдис Эйзенах, – все эти персонажи являются точными копиями Анны Немировской, ставшие олицетворением архетипа матери-монстра, пожирающей своих детей. Из романа «Вино одиночества»:
«Это была высокая, ладно сложенная женщина с «королевской осанкой» и склонная к полноте, которую она скрывала с помощью тугих корсетов, какие носили в то время… Ее красивые белые руки были напудрены. Глядя на эту белоснежную плоть, эти праздные руки с острыми ногтями, Элен испытывала страшное чувство, близкое к отвращению…»

С самого раннего возраста Ирен находилась на попечении гувернантки-француженки, которая и заменила несчастной девочке мать. Всю ту нерастраченную привязанность и любовь, предназначавшуюся по природе матери, девочка отдала своей воспитательнице. Стоит ли удивляться, что первое слово, произнесенное ребенком, было на французском языке.

«В каждой вечерней молитве «Боже мой, дай здоровья папе и маме…» Элен заменяла «маму» на «мадемуазель Роз», при этом вглубине души надеясь на смерть матери…»
Каждую весну Ирен отправлялась во Францию, сопровождая мать, приезжавшую сюда в поисках нарядов и любовных приключений. Правда, девочку было решено оградить от светской жизни и поселить вместе с няней в более скромном месте.
«Теперь, когда Борис Кароль разбогател, его жена останавливалась в «Гранд-отеле», а Элен жила в скверном пансиончике за Нотр-Дам-де-Лоретт. Девочка подрастала, и ее следовало держать подальше от той жизни, которая нравилась матери. Мадам Кароль старалась сэкономить на проживании Элен и мадемуазель Роз, извлекая из ситуации и материальную выгоду».

Ирен училась у лучших учителей города, причем они приходили заниматься к ней на дом, что полностью исключало общение со сверстниками. Таким образом, девушка выучила три языка (кроме французского еще английский и немецкий), обучалась музыке. Все свободное время уходило на чтение.
Отнюдь не любовь матери была причиной столь явного стремления дать достойное образование дочери – несносная девчонка должна быть приучена к хорошим манерам, быть воспитанной и образованной – под стать представителям высшего общества, чтобы казаться «более благородной, чем позволяло ее происхождение». Все вокруг должны забыть, кто они такие. Анна Немировская хорошо усвоила, что значит быть людьми «второго сорта»: слишком свежи были в памяти погромы 1905 года, когда еврейские кварталы, расположенные на окраинах Киева, за считанные минуты превращались в руины. В романе «Собаки и волки» Ирен Немировски описывает город после погромов:
«Дома в три-четыре этажа мало пострадали – лишь несколько окон было выбито, но маленькие домишки, которых было много в этом бедном квартале, ларьки, лавки кошерной пищи, магазинчики, состоящие из одной комнаты и чердака под жалкой крышей, казались вырванными из земли и брошенными один на другой, как после урагана или наводнения; другие же – черные от копоти и дыма, с выбитыми окнами и дверьми, были словно ослеплены и выпотрошены. На земле повсюду валялись груды какого-то железного лома, вырванных оконных рам, куски чугуна, черепицы, кирпичей, досок, бесчисленные кучи мусора, из которых торчал то ботинок, то ручка кастрюли, то осколки глиняной посуды, а чуть поодаль – женская туфелька с вывернутым каблуком, а за ней – сломанный стул, новенькая шумовка, пустая бутылка с отбитым горлышком и фаянсовое месиво, еще недавно бывшее чайником. Все это выбросили на улицу во время грабежа, но некоторым вещам удалось уцелеть, непонятно почему: так же и при пожаре огонь порой щадит хрупкую мебель. Все магазины были опустошены, витрины зияли черными дырами. Бело-серый пух и перья летали в воздухе: они сочились, как дождь из туч, из вспоротых перин на верхних этажах домов».

Несмотря на предпринятые меры, Немировские не избежали этой трагедии. Двухлетняя Ирочка, спрятавшаяся под кровать, чуть было не лишилась жизни, ее спасло лишь то, что в последний момент кто-то из прислуги надел ей на шею православный крест.
Эти события вкупе с дискриминацией не могли не оставить травму в сознании еврейской части населения. Поэтому трудно упрекать госпожу Немировскую за то, что в доме запрещено было разговаривать на идиш, подавать еврейские блюда и соблюдать религиозные обычаи. Атмосфера здесь стояла исключительно европейская: французская мебель, парижская мода, французский язык, французские романы, французское воспитание, все способствовало тому, чтобы оградить ребенка от «постыдной» среды.
Начало Первой мировой войны совпало с вступлением Льва Немировского в совет директоров частного Промышленного банка, бюро которого располагалось на Невском проспекте Петербурга. Так, Ирен вместе с семьей после теплого и солнечного Киева с его благоухающими парками и садами оказалась в угрюмом и пасмурном Петербурге.
«Осенним днем 1914 года, когда на улицы опустились бледно-синие сумерки, Элен и мадемуазель Роз с последней повозкой багажа прибыли в Санкт-Петербург… Это был один из тех мрачных, дождливых дней в самое грустное время года, когда солнечный свет едва пробивается сквозь тучи, поэтому приходится просыпаться, вставать, есть и работать при свете лампы, в то время, как с желтого неба сыплется и кружится на неистовом ветру мокрый липкий снег. Как сильно задувал в тот день этот резкий северный ветер! Как пахла гниющая вода Невы!..На улицах горели фонари. Все было окутано густым, как дым, туманом. Элен сразу же возненавидела этот незнакомый город…»

«Вино одиночества»

Немировские поселились в одном из самых известных особняков на Английском проспекте, где некогда проживала Матильда Кшесинская, известная балерина и фаворитка последнего русского императора. Здесь прошли не самые приятные три года затворнической жизни будущей писательницы.
«Сразу после уроков она принималась за домашнее задание, никакого перерыва с самого утра. Но Элен любила учебу и книги так же, как некоторые любят вино, — чтобы забыться. Что еще, кроме этого, она видела?.. Она жила в пустом, глухом доме. Звук ее собственных шагов в пустынных комнатах, тишина холодных улиц за закрытыми окнами, дождь или снег, ранние сумерки, неподвижный ярко-зеленый свет лампы, горящей все длинные вечера, на которую она смотрела до тех пор, пока та не начинала медленно покачиваться в ее уставших глазах, — вот и все, что скрашивало ее жизнь… Отца почти никогда не было дома, мать возвращалась поздно вечером и закрывалась в гостиной, друзьями она не обзавелась».

«Вино одиночества»

Когда Ирен исполнилось четырнадцать лет, случилась самая страшная трагедия, которая могла произойти на тот момент в ее жизни – умерла ее гувернантка-француженка.  Чтобы попытаться отвлечься от горя, девушка начала писать. Сначала она доверяла бумаге свои мысли и чувства, затем процесс увлек Ирен настолько, что она начала писать стихи. Это были внутренние диалоги с русскими поэтами. Несмотря на то, что юношеская поэзия носит, как водится, подражательный характер, в ней отчетливо проявляются основные темы всех будущих романов писательницы – одиночества и отчужденности, чуждости и инородности.

Как больно встретить взор суровый
И ожидая дружеской руки
Пожать далекую, чужую руку
Как больно, когда звук не отвечает звуку
Как больно не найти к стиху строки
Как больно встретить взор суровый.

Знатоки русской поэзии, безусловно, увидят в этих строках зеркальное отражение стихотворения А.Плещеева  «Ее мне жаль»:

Но этот взор, спокойный, ясный,
Да будет вечно им согрет,
И пусть на зов души прекрасной
Душа другая даст ответ.

Однако очень быстро Ирен переключается на прозу, увлекшись романной техникой И.Тургенева. Она досконально продумывает образ и жизнь персонажей, исписывает целые тетради подробными фактами биографии каждого героя, описывает привычки, характерные черты и поступки даже самых незначительных действующих лиц. Все это ей пригодится впоследствии для создания своих знаменитых романов.
В октябре 1917 года в Петрограде грянула революция, разделившая мир на «до и после». Лев Немировский принимает решение перевезти семью в Москву, надеясь, что там она будет в безопасности. Но в октябре 1918 года события принимают скверный оборот, за голову отца семейства большевики назначают большую награду. Потеряв почти полностью свое состояние и осознав, что будущего в России у семьи нет, Лев Немировский организовывает бегство жены и дочери в Финляндию – единственную страну, в которую можно было беспрепятственно попасть на тот момент. Так, в декабре 1918 года Анна и Ирина Немировские, переодетые в крестьянские платья, в которые заблаговременно спрятали все драгоценности, пересекают границу, чтобы больше никогда не вернуться.
«В Финляндии, в мудром согласии, словно вместе пережидающие вечернюю бурю путешественники, дружили независимо от общественного статуса и финансового положения и русские, и евреи «из хороших семей» (те, что разговаривали между собой по-английски и с гордым смирением следовали религиозным обычаям), и нувориши, скептические вольнодумцы с карманами, набитыми деньгами. Они вместе проводили вечера в маленькой обшарпанной гостиной».

«Вино одиночества»

Около года семья живет на хуторе, состоящем из трех избушек посреди заснеженных полей. Несмотря на очень непростые условия и обстоятельства, Ирен, наконец, перестает себя чувствовать в полном одиночестве и переживает первую девичью влюбленность. Отец между тем предпринимает несколько попыток возвращения в Россию в надежде вернуть свое богатство. Но все тщетно. Тогда Немировским ничего не остается, как пуститься в дальнейшее путешествие в Швецию, чтобы затем одним июльским днем сесть на корабль и отправиться в страну, которую Ирен почти с рождения считала своей второй Родиной – во Францию.

Париж! Пьянящий город мечты, блеска, внутренней свободы от всех предрассудков! Здесь, казалось, навсегда можно забыть о делении людей на касты и сословия. Страна только-только начинала приходить в себя после разрушительной войны, унесшей жизни каждого третьего француза, и была рада раскрыть свои объятия эмигрантам.
В Париже Лев Немировский стал во главе одного из филиалов своего банка и таким образом смог не только вернуть, но и преумножить состояние. Так что судьба продолжала бережно хранить Ирен от голода и нищеты. Для нее бесспорно наступали самые счастливые и беззаботные времена. Она чувствовала себя здесь как рыба в воде, наслаждаясь каждым мгновением жизни, будто знала наперед, что счастье не будет долгим.

Немировские ведут роскошную жизнь: светские приемы, балы, ужины, лучшие курорты Ниццы. Никто здесь не посмеет и намека сделать на то, что они – люди второго сорта.
Ирен с отличием окончила филологический факультет Сорбонны… Вместе с тем она обожает танцы и светскую жизнь. По собственному признанию, девушка с головой окунулась в тот сумасшедший ритм, в котором жила Франция 20-х годов. 2 января 1922 года она пишет подруге: «Провела сумасшедшую неделю: бал за балом, я и сейчас в опьянении, с трудом возвращаюсь на стезю долга». И другое письмо, из Ниццы: «Я ношусь, как сумасшедшая, мне даже немного стыдно… Танцую с утра до ночи. Каждый вечер в разных отелях шикарные праздники, моя счастливая звезда послала мне нескольких жиголо, веселюсь от души». По возвращении из Ниццы: «Я вела себя неблагоразумно… желая перемен… Накануне отъезда был роскошный бал в нашем отеле «Негреско». Я танцевала, как безумная, до двух часов ночи, а потом флиртовала на ледяном сквозняке и пила холодное шампанское». Спустя несколько дней: «Шура пришел повидать меня и два часа читал мораль: я слишком много флиртую, нехорошо сводить мальчиков с ума… Вы знаете, что я бросила Анри, он пришел ко мне на днях, бледный, глаза сумасшедшие, лицо злое, в кармане револьвер!»

На одной из вечеринок Ирен познакомилась с «брюнетом маленького роста с очень смуглой кожей», на которого тут же обратила внимание. Брюнета звали Михаил (Мишель) Эпштейн, он был, как и Ирен, эмигрантом из России, получившим диплом физика и специалиста по электротехнике Петербургского университета. В Париже Мишель работал управляющим в банке Северных стран на улице Гайон. После недолгих ухаживаний Ирен принимает предложение Мишеля и в 1926 году выходит за него замуж.
Стоит ли сомневаться в реакции Анны Немировской на замужество дочери? Для нее это, безусловно, стало личной трагедией и навсегда отдалило дочь. Окончательный разрыв между ними произошел в 1929 году после рождения старшей дочери Ирен – Дениз. Анна так и не смогла простить дочери ни молодости, ни рождения детей, ни личного счастья.
«Это я скоро стану бабушкой? – подумала она и провела рукой по лицу. — Нет, нет, это какой-то бред… Еще вчера я сама была ребенком. И я не изменилась… Еще вчера я была счастливой юной девушкой, чуть позже — удачливой избранницей судьбы… Мари-Тереза говорит, что когда-то меня любили все мужчины… А теперь я буду слышать слова сожаления: какой красавицей она была когда-то… Нет, этого я не перенесу… Еще два, три года… Я не прошу у нее большего… Для нее это такой пустяк, тогда как для меня… Через три года я действительно состарюсь… Мой возраст будет отчетливо написан на моем лице… И мне придется смириться со своими годами…»

«Иезавель»

Супруги Эпштейн поселились на улице Констан-Коклен-10, окна их квартиры выходили на большой монастырский сад на левом берегу Сены. Рождение Дениз совпало с еще одним крупным событием в жизни Ирен – она в мгновение ока стала знаменитой после выхода в свет написанного ею романа «Давид Гольдер», прототипами главных героев которого стали родители писательницы. Такого ошеломительного успеха она никак не ожидала, тем более, что роман не был ее литературным дебютом. Ирен была скорее удивлена, что «Давид Гольдер», которого она сама называла без ложной скромности «романчиком», удостоился стольких похвал. 22 января 1930 года она писала своей подруге: «Неужели вы могли предположить, что я способна позабыть старых друзей из-за книжки, о которой поговорят две недели, а потом позабудут, как забывают все в Париже?»
Первые взрослые и осознанные произведения на французском языке Ирен начала писать гораздо раньше,  посылая в «Fantasio», толстый журнал, который выходил 1-го и 15-го числа каждого месяца, «озорные рассказики», как она сама их называла. Затем Ирен заявила о себе, послав одну сказку в «Le Matin», где ее также напечатали. Далее последовали сказка и новелла в ежемесячном литературном журнале «Les Œuvres Libres», и там же был опубликован ее первый роман «Недоразумение», оконченный в 1923 году, когда автору едва исполнилось восемнадцать лет. В феврале 1926 года в том же издательстве появился «Гениальный мальчик» – новелла, которую впоследствии Ирен переименует и назовет «Вундеркинд». «Давид Гольдер» был следующим романом, работа над которым велась около двух лет. Особых ожиданий на громкий успех книги у автора не было. Ирен даже не подписала конверт с рукописью, который отправила в издательство Бернара Грассе, оставив лишь номер почтового ящика.

Бернар Грассе, прочитав роман, был сильно впечатлен талантом автора и тем незнакомым широкому читателю жестоким миром дельцов, о котором шло повествование. Так во Франции еще никто не писал. Для того, чтобы заключить с автором рукописи договор на публикацию книги, Бернару Грассе пришлось разыскивать автора при помощи объявления в газетах. Когда, спустя несколько дней, Ирен появилась на пороге издательства, Грассе был потрясен еще раз: вместо умудренного опытом мужчины средних лет, за плечами которого не один роман, перед ним предстала хрупкая, невысокая молодая женщина, почти ребенок. Восхищаясь, но вместе с тем сомневаясь, он долго ее расспрашивал, желая убедиться, что молодая женщина не взяла на себя роль подставного лица, заменив какую-нибудь знаменитость, пожелавшую остаться в тени.
После ошеломительного успеха романа кинематографисты выкупили права у писательницы на его экранизацию. Так, В 1931 году весь парижский свет рукоплескал на премьере одноименного фильма, снятого Жюльеном Дювивье, в котором главную роль исполнил гениальный и знаменитый Гарри Бауэр. В этом же году выходит еще один фильм, снятый Вильгельмом Тиле по новелле Ирен Немировски – «Бал», снискавший не меньшее количество похвал.

С тех пор каждое произведение, вышедшее из-под пера писательницы, становилось бестселлером. Ее книги по достоинству ценили и Жозеф Кессель, и Роббер Бразийяк, и Франсуа Мориак. Глубокую оценку ее творчеству дал и Юрий Мандельштам, один из талантливейших русских поэтов и публицистов в эмигрантских литературных кругах Парижа того времени: «Помимо несомненного дарования… привлекало в этих книгах своеобразие – вероятно, результат особого сочетания русской и французской культуры».
О чем бы Немировски ни писала, круг ее интересов за небольшим исключением ограничивается темой упадка состоятельной еврейской среды, в которой выросла сама писательница, и в атмосфере которой проходила жизнь ее родителей. Среди наиболее интересных произведений, созданных в предвоенные годы, стоит выделить следующие: «Жар крови», «Вино одиночества», «Властитель душ», «Собаки и волки», «Двое».  Мир, который предстает перед читателем, был глубоко ненавистен Ирен, она очень хорошо знала и понимала его, но вместе с тем презирала. Она никогда не хотела быть его частью, но все же безраздельно принадлежала ему. Без всякого стеснения и оговорок, изобличая определенные черты внешности и характера своих героев, писательница называла вещи своими именами, что нередко приводило к открытым обвинениям Немировски в антисемитизме.
«Его лицо было худым, пожелтевшим, иссушенным, длинный нос такой странной формы, словно он был разбит надвое ударом кулака, глубокие надбровные дуги посинели и казались чуть ли не фиолетовыми (поговаривали, что это признак рака, пожирающего его изнутри), белки глаз изборождены извилистыми кровеносными сосудиками, зрачки зеленоватые, взгляд неприятный, пронизывающий. Но его седая борода, совершенно лысая голова, слабая сутулая спина и длинные сухие пальцы с желтыми ногтями, выгнутыми и твердыми, как рога, его речь с идишским акцентом, то отрывистая, то протяжная, – все это было очень знакомым… и казалось чем-то родным: богач Синнер походил на стариков из еврейского квартала – барышников, продавцов металлолома, сапожников, сидящих в своих мастерских».

«Собаки и волки»

«Сойфер умрет один, как собака, ни один друг не придет почтить его память, никто не положит на могилу венка, а родственники похоронят его на самом дешевом парижском кладбище. При жизни их связывала лютая ненависть, но он все-таки оставил семье тридцать миллионов наследства, до конца исполнив загадочное предназначение любого хорошего еврея на этой земле».
«Давид Гольдер»

В ответ на нападки Ирен Немировски заявляла, что не считает необходимым в угоду внешних идеологических или социальных соображений отступать от художественной правды. Среди персонажей писательницы встречаются и предприимчивые иностранцы-авантюристы, и космополиты, но многие  из них наделены чертами Бориса Кароля или Давида Гольдера.
Несмотря на успех, известность и появившиеся связи в высшем обществе, ни Ирен Немировски, ни ее мужу так и не удается стать полноправными членами французского общества. Все попытки получить французское гражданство оборачиваются неудачей. Лишь дочерям супружеской пары (Дениз и Элизабет, родившейся в 1937 году) позволяется иметь заветные бумаги.
Между тем политическая обстановка во Франции начинает ухудшаться день ото дня. В 1938 году до Парижа доходят слухи о еврейских погромах в Германии и Австрии, одновременно в самой Франции раздаются призывы выдворить всех иностранцев еврейского происхождения из страны. Ирен, в попытке полностью интегрироваться во французское общество, принимает решение перейти вместе со всей семьей в католичество, наивно полагая, что это оградит ее и близких от возможных преследований по национальному признаку. Крещение состоялось 2 февраля 1939 года.

До сих пор для многих остается загадкой, почему имея столько связей в высших кругах и столько возможностей, писательница отказывается от идеи эмиграции в США. Впоследствии одна из дочерей Ирен скажет: «Мама не могла не видеть, что творится вокруг, ее нежелание эмигрировать погубило всю семью. Единственным человеком, который был способен уговорить ее на этот шаг, был наш дед, Лев Немировски. Но, к сожалению, на тот момент его уже не было в живых».
Накануне начала Второй мировой войны Ирен и Мишель Эпштейн отвезли детей в Исси-Левек, департамент Сон-э-Луар. С ними поехала няня девочек, Сесиль Мишо, которая была родом из тех краев. Ирен с мужем продолжали работать в Париже вплоть до вторжения немцев во Францию.
Первый закон о евреях от 3 октября 1940 года лишил их всех без исключения прав и превратил в изгоев. Ирен с мужем, прошедшие регистрацию в июне 1941 года, оказались одновременно и евреями, и иностранцами. У Мишеля больше не было права работать в банке, его жена не могла публиковаться в издательствах, которым вменялось в обязанность следить за арийским происхождением своих служащих и авторов. Таким образом, супругам пришлось покинуть Париж и поселиться вместе с дочерьми в Исси-Левек, в гостинице «Для путешественников», где в это время жили солдаты и офицеры вермахта.
В октябре 1940 года закон о евреях был распространен и на «выходцев из-за границы еврейского происхождения». В нем указывалась возможность отправлять этих людей, вне зависимости от вероисповедания, в концентрационные лагеря или предписывать им точное местонахождение.
2 июня 1941 года положение евреев стало еще более тяжелым – появился новый закон, который предписывал депортировать евреев в нацистские лагеря уничтожения.
Так, Франция, которую Ирен боготворила и которая подарила ей столько счастливых мгновений, отвернулась от нее. Неоднократно супруги пытались обращаться к Маршалу Петену с просьбой пересмотреть их социальный статус, но ответа так и не получили.
Прожив год в гостинице, семья Эпштейнов смогла арендовать небольшой дом в этой же местности. Ирен, ужасаясь тому, что происходит, находила утешение в творчестве. Каждый день она уходила с детьми далеко от дома, находила укромное удобное место и принималась за работу.  С 1940 по 1942 годы издательству «Albin Michel» в строжайшей тайне удалось под псевдонимами напечатать несколько рассказов Ирен Немировски. В то же время писательница работает над «Жизнью Чехова» и «Огнями осени», которые опубликуют лишь весной 1957 года. Но самой важной и главной задачей она ставит для себя успеть написать (хотя понимает, что вряд ли это возможно) роман «Французская сюита», который, согласно плану, должен состоять из пяти частей и будет повествовать о войне, той самой, что происходит сейчас. Ирен сумеет осуществить замысел лишь двух частей. Этот неоконченный роман через 62 года станет сенсацией всего литературного мира: благодаря усилиям старшей дочери, Денизы Эпштейн, он будет не просто опубликован и переведен на все языки мира, но и получит одну из самых престижных премий Франции. Еще через десять лет по мотивам романа выйдет одноименный фильм.

Незадолго до своего ареста Ирен составляет завещание в пользу няни своих девочек, чтобы та могла обеспечивать их в случае, если с матерью и отцом случится беда. Ирен дает точные указания, перечисляет все имущество, которое может принести деньги для оплаты дома и отопления, ставит задачу садовнику обеспечивать детей овощами на тот период, пока продукты распределяются по карточкам. Она указывает адреса врачей, у которых наблюдаются девочки…
3 июля 1942 года она пишет: «Ясно, к чему идет, если только все это не затянется, а затянувшись, не усугубится. Скорей бы конец, хороший или плохой!»
11 июля 1942 года Немировски адресует своему литературному директору письмо, в котором не остается и тени сомнения, что ее ждет неминуемая гибель: «Дорогой друг… думайте обо мне. Я много написала. Полагаю, это будут посмертные публикации, но для этого должно пройти время».
13 июля 1942 года в дверь позвонили. Это были не фашисты, нет. Французские жандармы. Они пришли за Ирен. То были первые вестники операции «Весенний ветер», заключавшейся в «реализации программы окончательного решения еврейского вопроса» на территории Франции. 16 июля 1942 года Франция навсегда покрыла себя пятном позора, отправив на смерть более 13 тысяч человек. Только потому, что они были евреями. Ирен Немировски разделила судьбу своего народа. 17 июля одним из первых эшелонов ее отправили в Освенцим, где она погибла ровно через месяц. В официальных документах значится, что она умерла от гриппа. Ирен Немировски было всего 39 лет.
В ноябре того же года, сам того не ведая, Мишель Эпштейн повторит путь своей жены: сразу по прибытии в Освенцим он попадет в газовую камеру.
По иронии судьбы, Ирен Немировски, появившись на свет в Российской империи, приняла мученическую смерть почти в родном краю, ибо Польша до начала Первой мировой войны, входила в состав России.

Однажды юная хрупкая девушка, чтобы заполнить образовавшуюся душевную пустоту после утраты самого близкого человека, начала писать стихи. Так, в один из горестных вечеров после смерти гувернантки, заменившей девушке мать, родились следующие строки:

Моя душа давно была маркизой.
Она любила тонкие духи,
Улыбки, маскарады, менуэты,
Ей поверяли томные секреты
И посвящали звучные стихи.

Она носила бледные атласы
И в локонах большие жемчуга,
Она любила тайну, точно сказку,
И часто надевала плащ и маску,
И в алой туфельке была ее нога.

Она жила в жеманном пышном веке,
Когда был нежно тонок сам порок,
С нее писали круглые портреты,
В нее влюблялись принцы и поэты,
Король и паж, философ и игрок.

Вот почему теперь, через столетья,
Родившись средь иных уже людей,
Я думаю порой, что я чужая,
Что суждена мне жизнь совсем иная,
И все мечты я посвящаю ей.

Вот почему люблю я грех и счастье,
Плыву в любви как в лунной полосе,
Я грезами одета точно ризой,
Моя душа давно была маркизой…

Если бы не перипетии двадцатого столетия и не вынужденная эмиграция, эта девушка могла стать русской поэтессой, быть может, не менее талантливой и знаменитой, чем Анна Ахматова или Марина Цветаева, и вместо романов прославленной французской писательницы Ирен Немировски русский мир сегодня наслаждался бы поэзией Ирины Львовны Немировской.

Поэтессой Ирен Немировски не стала, однако, в этих удивительно тонких и музыкальных строках, наполненных юношескими надеждами на счастливое будущее, содержится эпиграф к книге ее роковой судьбы: «Я думаю порой, что я чужая…» Несмотря на внезапную славу и литературное признание, ставшие для нее в свое время полной неожиданностью, Ирен Немировски была и осталась для всех «чужой»: для родителей,  (которым не было до нее никакого дела), для своей этнической среды (и по сей день находятся те, кто обвиняют ее в открытом антисемитизме), для России (в стране, где она родилась, об Ирен Немировски и ее творчестве знают лишь немногие), для Франции (страна, которую Ирен считала своей второй родиной, предала ее и отправила на смерть), для русских эмигрантских литературных кругов (вынужденная эмиграция стала для Ирен скорее счастливым билетом, чем трагедией, принесшей в жизнь  большинства русской диаспоры нищету, горечь и разочарования); она осталась чужой даже для своих собственных детей (младшая дочь, которой на момент гибели матери едва исполнилось пять лет, почти не помнила ее).
Жизнь Ирен Немировски и правда подобна роману, сотканному из противоречий и парадоксов: русская эмигрантка еврейского происхождения, прославившаяся как французская писательница, так и не получила французского гражданства; будучи иудейкой по рождению, питала неприязнь к своим корням и в силу обстоятельств перешла в католичество; посмертно, спустя шестьдесят лет после гибели, за неоконченный роман «Французская сюита» получила премию Ренодо (беспрецедентный случай в истории литературы: согласно правилам, премия присуждается только ныне здравствующим писателям).
Ирина Немировская родилась 11 (24) февраля 1903 года в Российской империи, в Киеве, в городе, воспетом немалым количеством литераторов. «Город прекрасный, город счастливый. Мать городов русских», – так писал о нем М.Булгаков.
Однако благосклонным Киев (впрочем, как и другие города) казался далеко не всем – жизнь еврейской части населения, проживающей на территории Российской империи, трудно было назвать счастливой. Черта оседлости, процентная норма обучающихся в гимназиях и университетах, разрешенные виды профессий – далеко не весь перечень мер по дискриминации евреев в Царской России. Лишь немногие удостаивались чести проживать на центральных улицах города. В «Собаках и волках» Немировски рисует портреты купцов первой гильдии, они одни среди евреев имели право жить в Киеве, где указом Николая I евреям было жить запрещено. Биполярный миропорядок богатства одних и крайней бедности других предстает в этом романе наиболее контрастно и беспощадно:
«В столовой с длинными шторами из красного дамасского шелка и с массивной дорогой мебелью, где семья Синнеров принимала свой первый завтрак, вдруг появились за спиной у горничной двое маленьких нищих, в грязных лохмотьях, с растрепанными волосами, испуганные, но злобные и нахальные, и страстно жаждущие, чтобы их накормили, обогрели и утешили…»

Ирен повезло – девочка в материальном плане никогда ни в чем не нуждалась. К моменту ее рождения отец семейства, Лев Немировский, уже изрядно разбогател и купил просторный дом на киевских холмах, на одной из относительно спокойных улиц города. О деловых качествах этого человека и его умении из всего извлекать выгоду ходили легенды. «Все, до чего дотронулась рука Льва Немировского, превращается в золото», – говорили одни.  «Посмотрите, каков стал! А был босоногим сиротой», – вторили другие.
Мать Ирен – Анна Немировская, в девичестве Маргулис – личность столь же незаурядная. В отличие от мужа, получившего образование на улицах провинциальных городов и изъяснявшегося всего на двух языках (русском и идише), она с отличием окончила в Киеве женскую гимназию, знала несколько иностранных языков и при желании могла бы стать лучшей пианисткой в городе.

Кроме того, в молодости Анна была обворожительна, что сыграло с отцом Ирен злую шутку. Увидев красивую девушку, азартный делец заключил с приятелем пари – женился и приобрел несчастье на всю жизнь. При всех очевидных достоинствах Анна была воплощением всех женских пороков – капризна, ветрена, любила дорогие украшения и наряды. В растрате капиталов мужа ей не было равных.
При кажущемся благополучии детство и юность Ирочки, как называли ее домочадцы, было глубоко несчастным. Ребенок никогда не знал ни ласки матери, ни внимания отца.
«Мысль о домашнем хозяйстве, о воспитании ребенка приводила ее [Мадам Кароль] в ужас. Она чувствовала себя счастливой только в гостиницах…. И только в Париже…»
«Вино одиночества»
Мать сильно раздражало присутствие дочери, и чем старше и прелестнее становилось дитя, тем явственнее проступала эта неприязнь: взросление Ирен вызывало иррациональную ревность и являлось живым доказательством возраста Анны, стремившейся во что бы то ни стало оставаться вечно молодой. Так описала она мать в романе «Иезавель:
«Даже самой себе она старалась не напоминать об истинном возрасте дочери… Она заставляла себя думать, тем более говорить, что ей всего пятнадцать лет… Скоро исполнится пятнадцать… Вокруг нее все женщины вели себя таким же образом. Они снижали возраст детей, которых невозможно было скрыть от окружающих, на год-два или даже три или четыре; постепенно они сами забывали их настоящий возраст…»

Отец девочки обожал дочь, но в стремлении угнаться за аппетитами супруги мог месяцами (а иногда годами) отсутствовать дома, а когда возвращался, вокруг воцарялась атмосфера азарта, коммерции и денег. В романе «Вино одиночества» Ирен описывает отца главной героини Элен Кароль:

«Кароля интересовали только деньги, секреты выигрыша и дела… По сути, у него только одна страсть, которая заполонила всю его душу, – игра, игра на бирже и в карты. Вот и все».

Разумеется, такое отношение родителей к дочери не могло вызвать ответного чувства любви, особенно к матери.

«Родить ребенка и не дать ему ни крошки, ни частички любви – настоящее преступление! – Отомстить!… Ах, я не смогу отказаться от этого соблазна!»

«Вино одиночества»

И Ирен Немировски отомстила. И как! Белла Кароль, Розина Кампф, Глория Гольдер, Глэдис Эйзенах, – все эти персонажи являются точными копиями Анны Немировской, ставшие олицетворением архетипа матери-монстра, пожирающей своих детей. Из романа «Вино одиночества»:
«Это была высокая, ладно сложенная женщина с «королевской осанкой» и склонная к полноте, которую она скрывала с помощью тугих корсетов, какие носили в то время… Ее красивые белые руки были напудрены. Глядя на эту белоснежную плоть, эти праздные руки с острыми ногтями, Элен испытывала страшное чувство, близкое к отвращению…»

С самого раннего возраста Ирен находилась на попечении гувернантки-француженки, которая и заменила несчастной девочке мать. Всю ту нерастраченную привязанность и любовь, предназначавшуюся по природе матери, девочка отдала своей воспитательнице. Стоит ли удивляться, что первое слово, произнесенное ребенком, было на французском языке.

«В каждой вечерней молитве «Боже мой, дай здоровья папе и маме…» Элен заменяла «маму» на «мадемуазель Роз», при этом вглубине души надеясь на смерть матери…»
Каждую весну Ирен отправлялась во Францию, сопровождая мать, приезжавшую сюда в поисках нарядов и любовных приключений. Правда, девочку было решено оградить от светской жизни и поселить вместе с няней в более скромном месте.
«Теперь, когда Борис Кароль разбогател, его жена останавливалась в «Гранд-отеле», а Элен жила в скверном пансиончике за Нотр-Дам-де-Лоретт. Девочка подрастала, и ее следовало держать подальше от той жизни, которая нравилась матери. Мадам Кароль старалась сэкономить на проживании Элен и мадемуазель Роз, извлекая из ситуации и материальную выгоду».

Ирен училась у лучших учителей города, причем они приходили заниматься к ней на дом, что полностью исключало общение со сверстниками. Таким образом, девушка выучила три языка (кроме французского еще английский и немецкий), обучалась музыке. Все свободное время уходило на чтение.
Отнюдь не любовь матери была причиной столь явного стремления дать достойное образование дочери – несносная девчонка должна быть приучена к хорошим манерам, быть воспитанной и образованной – под стать представителям высшего общества, чтобы казаться «более благородной, чем позволяло ее происхождение». Все вокруг должны забыть, кто они такие. Анна Немировская хорошо усвоила, что значит быть людьми «второго сорта»: слишком свежи были в памяти погромы 1905 года, когда еврейские кварталы, расположенные на окраинах Киева, за считанные минуты превращались в руины. В романе «Собаки и волки» Ирен Немировски описывает город после погромов:
«Дома в три-четыре этажа мало пострадали – лишь несколько окон было выбито, но маленькие домишки, которых было много в этом бедном квартале, ларьки, лавки кошерной пищи, магазинчики, состоящие из одной комнаты и чердака под жалкой крышей, казались вырванными из земли и брошенными один на другой, как после урагана или наводнения; другие же – черные от копоти и дыма, с выбитыми окнами и дверьми, были словно ослеплены и выпотрошены. На земле повсюду валялись груды какого-то железного лома, вырванных оконных рам, куски чугуна, черепицы, кирпичей, досок, бесчисленные кучи мусора, из которых торчал то ботинок, то ручка кастрюли, то осколки глиняной посуды, а чуть поодаль – женская туфелька с вывернутым каблуком, а за ней – сломанный стул, новенькая шумовка, пустая бутылка с отбитым горлышком и фаянсовое месиво, еще недавно бывшее чайником. Все это выбросили на улицу во время грабежа, но некоторым вещам удалось уцелеть, непонятно почему: так же и при пожаре огонь порой щадит хрупкую мебель. Все магазины были опустошены, витрины зияли черными дырами. Бело-серый пух и перья летали в воздухе: они сочились, как дождь из туч, из вспоротых перин на верхних этажах домов».

Несмотря на предпринятые меры, Немировские не избежали этой трагедии. Двухлетняя Ирочка, спрятавшаяся под кровать, чуть было не лишилась жизни, ее спасло лишь то, что в последний момент кто-то из прислуги надел ей на шею православный крест.
Эти события вкупе с дискриминацией не могли не оставить травму в сознании еврейской части населения. Поэтому трудно упрекать госпожу Немировскую за то, что в доме запрещено было разговаривать на идиш, подавать еврейские блюда и соблюдать религиозные обычаи. Атмосфера здесь стояла исключительно европейская: французская мебель, парижская мода, французский язык, французские романы, французское воспитание, все способствовало тому, чтобы оградить ребенка от «постыдной» среды.
Начало Первой мировой войны совпало с вступлением Льва Немировского в совет директоров частного Промышленного банка, бюро которого располагалось на Невском проспекте Петербурга. Так, Ирен вместе с семьей после теплого и солнечного Киева с его благоухающими парками и садами оказалась в угрюмом и пасмурном Петербурге.
«Осенним днем 1914 года, когда на улицы опустились бледно-синие сумерки, Элен и мадемуазель Роз с последней повозкой багажа прибыли в Санкт-Петербург… Это был один из тех мрачных, дождливых дней в самое грустное время года, когда солнечный свет едва пробивается сквозь тучи, поэтому приходится просыпаться, вставать, есть и работать при свете лампы, в то время, как с желтого неба сыплется и кружится на неистовом ветру мокрый липкий снег. Как сильно задувал в тот день этот резкий северный ветер! Как пахла гниющая вода Невы!..На улицах горели фонари. Все было окутано густым, как дым, туманом. Элен сразу же возненавидела этот незнакомый город…»

«Вино одиночества»

Немировские поселились в одном из самых известных особняков на Английском проспекте, где некогда проживала Матильда Кшесинская, известная балерина и фаворитка последнего русского императора. Здесь прошли не самые приятные три года затворнической жизни будущей писательницы.
«Сразу после уроков она принималась за домашнее задание, никакого перерыва с самого утра. Но Элен любила учебу и книги так же, как некоторые любят вино, — чтобы забыться. Что еще, кроме этого, она видела?.. Она жила в пустом, глухом доме. Звук ее собственных шагов в пустынных комнатах, тишина холодных улиц за закрытыми окнами, дождь или снег, ранние сумерки, неподвижный ярко-зеленый свет лампы, горящей все длинные вечера, на которую она смотрела до тех пор, пока та не начинала медленно покачиваться в ее уставших глазах, — вот и все, что скрашивало ее жизнь… Отца почти никогда не было дома, мать возвращалась поздно вечером и закрывалась в гостиной, друзьями она не обзавелась».

«Вино одиночества»

Когда Ирен исполнилось четырнадцать лет, случилась самая страшная трагедия, которая могла произойти на тот момент в ее жизни – умерла ее гувернантка-француженка.  Чтобы попытаться отвлечься от горя, девушка начала писать. Сначала она доверяла бумаге свои мысли и чувства, затем процесс увлек Ирен настолько, что она начала писать стихи. Это были внутренние диалоги с русскими поэтами. Несмотря на то, что юношеская поэзия носит, как водится, подражательный характер, в ней отчетливо проявляются основные темы всех будущих романов писательницы – одиночества и отчужденности, чуждости и инородности.

Как больно встретить взор суровый
И ожидая дружеской руки
Пожать далекую, чужую руку
Как больно, когда звук не отвечает звуку
Как больно не найти к стиху строки
Как больно встретить взор суровый.

Знатоки русской поэзии, безусловно, увидят в этих строках зеркальное отражение стихотворения А.Плещеева  «Ее мне жаль»:

Но этот взор, спокойный, ясный,
Да будет вечно им согрет,
И пусть на зов души прекрасной
Душа другая даст ответ.

Однако очень быстро Ирен переключается на прозу, увлекшись романной техникой И.Тургенева. Она досконально продумывает образ и жизнь персонажей, исписывает целые тетради подробными фактами биографии каждого героя, описывает привычки, характерные черты и поступки даже самых незначительных действующих лиц. Все это ей пригодится впоследствии для создания своих знаменитых романов.
В октябре 1917 года в Петрограде грянула революция, разделившая мир на «до и после». Лев Немировский принимает решение перевезти семью в Москву, надеясь, что там она будет в безопасности. Но в октябре 1918 года события принимают скверный оборот, за голову отца семейства большевики назначают большую награду. Потеряв почти полностью свое состояние и осознав, что будущего в России у семьи нет, Лев Немировский организовывает бегство жены и дочери в Финляндию – единственную страну, в которую можно было беспрепятственно попасть на тот момент. Так, в декабре 1918 года Анна и Ирина Немировские, переодетые в крестьянские платья, в которые заблаговременно спрятали все драгоценности, пересекают границу, чтобы больше никогда не вернуться.
«В Финляндии, в мудром согласии, словно вместе пережидающие вечернюю бурю путешественники, дружили независимо от общественного статуса и финансового положения и русские, и евреи «из хороших семей» (те, что разговаривали между собой по-английски и с гордым смирением следовали религиозным обычаям), и нувориши, скептические вольнодумцы с карманами, набитыми деньгами. Они вместе проводили вечера в маленькой обшарпанной гостиной».

«Вино одиночества»

Около года семья живет на хуторе, состоящем из трех избушек посреди заснеженных полей. Несмотря на очень непростые условия и обстоятельства, Ирен, наконец, перестает себя чувствовать в полном одиночестве и переживает первую девичью влюбленность. Отец между тем предпринимает несколько попыток возвращения в Россию в надежде вернуть свое богатство. Но все тщетно. Тогда Немировским ничего не остается, как пуститься в дальнейшее путешествие в Швецию, чтобы затем одним июльским днем сесть на корабль и отправиться в страну, которую Ирен почти с рождения считала своей второй Родиной – во Францию.

Париж! Пьянящий город мечты, блеска, внутренней свободы от всех предрассудков! Здесь, казалось, навсегда можно забыть о делении людей на касты и сословия. Страна только-только начинала приходить в себя после разрушительной войны, унесшей жизни каждого третьего француза, и была рада раскрыть свои объятия эмигрантам.
В Париже Лев Немировский стал во главе одного из филиалов своего банка и таким образом смог не только вернуть, но и преумножить состояние. Так что судьба продолжала бережно хранить Ирен от голода и нищеты. Для нее бесспорно наступали самые счастливые и беззаботные времена. Она чувствовала себя здесь как рыба в воде, наслаждаясь каждым мгновением жизни, будто знала наперед, что счастье не будет долгим.

Немировские ведут роскошную жизнь: светские приемы, балы, ужины, лучшие курорты Ниццы. Никто здесь не посмеет и намека сделать на то, что они – люди второго сорта.
Ирен с отличием окончила филологический факультет Сорбонны… Вместе с тем она обожает танцы и светскую жизнь. По собственному признанию, девушка с головой окунулась в тот сумасшедший ритм, в котором жила Франция 20-х годов. 2 января 1922 года она пишет подруге: «Провела сумасшедшую неделю: бал за балом, я и сейчас в опьянении, с трудом возвращаюсь на стезю долга». И другое письмо, из Ниццы: «Я ношусь, как сумасшедшая, мне даже немного стыдно… Танцую с утра до ночи. Каждый вечер в разных отелях шикарные праздники, моя счастливая звезда послала мне нескольких жиголо, веселюсь от души». По возвращении из Ниццы: «Я вела себя неблагоразумно… желая перемен… Накануне отъезда был роскошный бал в нашем отеле «Негреско». Я танцевала, как безумная, до двух часов ночи, а потом флиртовала на ледяном сквозняке и пила холодное шампанское». Спустя несколько дней: «Шура пришел повидать меня и два часа читал мораль: я слишком много флиртую, нехорошо сводить мальчиков с ума… Вы знаете, что я бросила Анри, он пришел ко мне на днях, бледный, глаза сумасшедшие, лицо злое, в кармане револьвер!»

На одной из вечеринок Ирен познакомилась с «брюнетом маленького роста с очень смуглой кожей», на которого тут же обратила внимание. Брюнета звали Михаил (Мишель) Эпштейн, он был, как и Ирен, эмигрантом из России, получившим диплом физика и специалиста по электротехнике Петербургского университета. В Париже Мишель работал управляющим в банке Северных стран на улице Гайон. После недолгих ухаживаний Ирен принимает предложение Мишеля и в 1926 году выходит за него замуж.
Стоит ли сомневаться в реакции Анны Немировской на замужество дочери? Для нее это, безусловно, стало личной трагедией и навсегда отдалило дочь. Окончательный разрыв между ними произошел в 1929 году после рождения старшей дочери Ирен – Дениз. Анна так и не смогла простить дочери ни молодости, ни рождения детей, ни личного счастья.
«Это я скоро стану бабушкой? – подумала она и провела рукой по лицу. — Нет, нет, это какой-то бред… Еще вчера я сама была ребенком. И я не изменилась… Еще вчера я была счастливой юной девушкой, чуть позже — удачливой избранницей судьбы… Мари-Тереза говорит, что когда-то меня любили все мужчины… А теперь я буду слышать слова сожаления: какой красавицей она была когда-то… Нет, этого я не перенесу… Еще два, три года… Я не прошу у нее большего… Для нее это такой пустяк, тогда как для меня… Через три года я действительно состарюсь… Мой возраст будет отчетливо написан на моем лице… И мне придется смириться со своими годами…»

«Иезавель»

Супруги Эпштейн поселились на улице Констан-Коклен-10, окна их квартиры выходили на большой монастырский сад на левом берегу Сены. Рождение Дениз совпало с еще одним крупным событием в жизни Ирен – она в мгновение ока стала знаменитой после выхода в свет написанного ею романа «Давид Гольдер», прототипами главных героев которого стали родители писательницы. Такого ошеломительного успеха она никак не ожидала, тем более, что роман не был ее литературным дебютом. Ирен была скорее удивлена, что «Давид Гольдер», которого она сама называла без ложной скромности «романчиком», удостоился стольких похвал. 22 января 1930 года она писала своей подруге: «Неужели вы могли предположить, что я способна позабыть старых друзей из-за книжки, о которой поговорят две недели, а потом позабудут, как забывают все в Париже?»
Первые взрослые и осознанные произведения на французском языке Ирен начала писать гораздо раньше,  посылая в «Fantasio», толстый журнал, который выходил 1-го и 15-го числа каждого месяца, «озорные рассказики», как она сама их называла. Затем Ирен заявила о себе, послав одну сказку в «Le Matin», где ее также напечатали. Далее последовали сказка и новелла в ежемесячном литературном журнале «Les Œuvres Libres», и там же был опубликован ее первый роман «Недоразумение», оконченный в 1923 году, когда автору едва исполнилось восемнадцать лет. В феврале 1926 года в том же издательстве появился «Гениальный мальчик» – новелла, которую впоследствии Ирен переименует и назовет «Вундеркинд». «Давид Гольдер» был следующим романом, работа над которым велась около двух лет. Особых ожиданий на громкий успех книги у автора не было. Ирен даже не подписала конверт с рукописью, который отправила в издательство Бернара Грассе, оставив лишь номер почтового ящика.

Бернар Грассе, прочитав роман, был сильно впечатлен талантом автора и тем незнакомым широкому читателю жестоким миром дельцов, о котором шло повествование. Так во Франции еще никто не писал. Для того, чтобы заключить с автором рукописи договор на публикацию книги, Бернару Грассе пришлось разыскивать автора при помощи объявления в газетах. Когда, спустя несколько дней, Ирен появилась на пороге издательства, Грассе был потрясен еще раз: вместо умудренного опытом мужчины средних лет, за плечами которого не один роман, перед ним предстала хрупкая, невысокая молодая женщина, почти ребенок. Восхищаясь, но вместе с тем сомневаясь, он долго ее расспрашивал, желая убедиться, что молодая женщина не взяла на себя роль подставного лица, заменив какую-нибудь знаменитость, пожелавшую остаться в тени.
После ошеломительного успеха романа кинематографисты выкупили права у писательницы на его экранизацию. Так, В 1931 году весь парижский свет рукоплескал на премьере одноименного фильма, снятого Жюльеном Дювивье, в котором главную роль исполнил гениальный и знаменитый Гарри Бауэр. В этом же году выходит еще один фильм, снятый Вильгельмом Тиле по новелле Ирен Немировски – «Бал», снискавший не меньшее количество похвал.

С тех пор каждое произведение, вышедшее из-под пера писательницы, становилось бестселлером. Ее книги по достоинству ценили и Жозеф Кессель, и Роббер Бразийяк, и Франсуа Мориак. Глубокую оценку ее творчеству дал и Юрий Мандельштам, один из талантливейших русских поэтов и публицистов в эмигрантских литературных кругах Парижа того времени: «Помимо несомненного дарования… привлекало в этих книгах своеобразие – вероятно, результат особого сочетания русской и французской культуры».
О чем бы Немировски ни писала, круг ее интересов за небольшим исключением ограничивается темой упадка состоятельной еврейской среды, в которой выросла сама писательница, и в атмосфере которой проходила жизнь ее родителей. Среди наиболее интересных произведений, созданных в предвоенные годы, стоит выделить следующие: «Жар крови», «Вино одиночества», «Властитель душ», «Собаки и волки», «Двое».  Мир, который предстает перед читателем, был глубоко ненавистен Ирен, она очень хорошо знала и понимала его, но вместе с тем презирала. Она никогда не хотела быть его частью, но все же безраздельно принадлежала ему. Без всякого стеснения и оговорок, изобличая определенные черты внешности и характера своих героев, писательница называла вещи своими именами, что нередко приводило к открытым обвинениям Немировски в антисемитизме.
«Его лицо было худым, пожелтевшим, иссушенным, длинный нос такой странной формы, словно он был разбит надвое ударом кулака, глубокие надбровные дуги посинели и казались чуть ли не фиолетовыми (поговаривали, что это признак рака, пожирающего его изнутри), белки глаз изборождены извилистыми кровеносными сосудиками, зрачки зеленоватые, взгляд неприятный, пронизывающий. Но его седая борода, совершенно лысая голова, слабая сутулая спина и длинные сухие пальцы с желтыми ногтями, выгнутыми и твердыми, как рога, его речь с идишским акцентом, то отрывистая, то протяжная, – все это было очень знакомым… и казалось чем-то родным: богач Синнер походил на стариков из еврейского квартала – барышников, продавцов металлолома, сапожников, сидящих в своих мастерских».

«Собаки и волки»

«Сойфер умрет один, как собака, ни один друг не придет почтить его память, никто не положит на могилу венка, а родственники похоронят его на самом дешевом парижском кладбище. При жизни их связывала лютая ненависть, но он все-таки оставил семье тридцать миллионов наследства, до конца исполнив загадочное предназначение любого хорошего еврея на этой земле».
«Давид Гольдер»

В ответ на нападки Ирен Немировски заявляла, что не считает необходимым в угоду внешних идеологических или социальных соображений отступать от художественной правды. Среди персонажей писательницы встречаются и предприимчивые иностранцы-авантюристы, и космополиты, но многие  из них наделены чертами Бориса Кароля или Давида Гольдера.
Несмотря на успех, известность и появившиеся связи в высшем обществе, ни Ирен Немировски, ни ее мужу так и не удается стать полноправными членами французского общества. Все попытки получить французское гражданство оборачиваются неудачей. Лишь дочерям супружеской пары (Дениз и Элизабет, родившейся в 1937 году) позволяется иметь заветные бумаги.
Между тем политическая обстановка во Франции начинает ухудшаться день ото дня. В 1938 году до Парижа доходят слухи о еврейских погромах в Германии и Австрии, одновременно в самой Франции раздаются призывы выдворить всех иностранцев еврейского происхождения из страны. Ирен, в попытке полностью интегрироваться во французское общество, принимает решение перейти вместе со всей семьей в католичество, наивно полагая, что это оградит ее и близких от возможных преследований по национальному признаку. Крещение состоялось 2 февраля 1939 года.

До сих пор для многих остается загадкой, почему имея столько связей в высших кругах и столько возможностей, писательница отказывается от идеи эмиграции в США. Впоследствии одна из дочерей Ирен скажет: «Мама не могла не видеть, что творится вокруг, ее нежелание эмигрировать погубило всю семью. Единственным человеком, который был способен уговорить ее на этот шаг, был наш дед, Лев Немировски. Но, к сожалению, на тот момент его уже не было в живых».
Накануне начала Второй мировой войны Ирен и Мишель Эпштейн отвезли детей в Исси-Левек, департамент Сон-э-Луар. С ними поехала няня девочек, Сесиль Мишо, которая была родом из тех краев. Ирен с мужем продолжали работать в Париже вплоть до вторжения немцев во Францию.
Первый закон о евреях от 3 октября 1940 года лишил их всех без исключения прав и превратил в изгоев. Ирен с мужем, прошедшие регистрацию в июне 1941 года, оказались одновременно и евреями, и иностранцами. У Мишеля больше не было права работать в банке, его жена не могла публиковаться в издательствах, которым вменялось в обязанность следить за арийским происхождением своих служащих и авторов. Таким образом, супругам пришлось покинуть Париж и поселиться вместе с дочерьми в Исси-Левек, в гостинице «Для путешественников», где в это время жили солдаты и офицеры вермахта.
В октябре 1940 года закон о евреях был распространен и на «выходцев из-за границы еврейского происхождения». В нем указывалась возможность отправлять этих людей, вне зависимости от вероисповедания, в концентрационные лагеря или предписывать им точное местонахождение.
2 июня 1941 года положение евреев стало еще более тяжелым – появился новый закон, который предписывал депортировать евреев в нацистские лагеря уничтожения.
Так, Франция, которую Ирен боготворила и которая подарила ей столько счастливых мгновений, отвернулась от нее. Неоднократно супруги пытались обращаться к Маршалу Петену с просьбой пересмотреть их социальный статус, но ответа так и не получили.
Прожив год в гостинице, семья Эпштейнов смогла арендовать небольшой дом в этой же местности. Ирен, ужасаясь тому, что происходит, находила утешение в творчестве. Каждый день она уходила с детьми далеко от дома, находила укромное удобное место и принималась за работу.  С 1940 по 1942 годы издательству «Albin Michel» в строжайшей тайне удалось под псевдонимами напечатать несколько рассказов Ирен Немировски. В то же время писательница работает над «Жизнью Чехова» и «Огнями осени», которые опубликуют лишь весной 1957 года. Но самой важной и главной задачей она ставит для себя успеть написать (хотя понимает, что вряд ли это возможно) роман «Французская сюита», который, согласно плану, должен состоять из пяти частей и будет повествовать о войне, той самой, что происходит сейчас. Ирен сумеет осуществить замысел лишь двух частей. Этот неоконченный роман через 62 года станет сенсацией всего литературного мира: благодаря усилиям старшей дочери, Денизы Эпштейн, он будет не просто опубликован и переведен на все языки мира, но и получит одну из самых престижных премий Франции. Еще через десять лет по мотивам романа выйдет одноименный фильм.

Незадолго до своего ареста Ирен составляет завещание в пользу няни своих девочек, чтобы та могла обеспечивать их в случае, если с матерью и отцом случится беда. Ирен дает точные указания, перечисляет все имущество, которое может принести деньги для оплаты дома и отопления, ставит задачу садовнику обеспечивать детей овощами на тот период, пока продукты распределяются по карточкам. Она указывает адреса врачей, у которых наблюдаются девочки…
3 июля 1942 года она пишет: «Ясно, к чему идет, если только все это не затянется, а затянувшись, не усугубится. Скорей бы конец, хороший или плохой!»
11 июля 1942 года Немировски адресует своему литературному директору письмо, в котором не остается и тени сомнения, что ее ждет неминуемая гибель: «Дорогой друг… думайте обо мне. Я много написала. Полагаю, это будут посмертные публикации, но для этого должно пройти время».
13 июля 1942 года в дверь позвонили. Это были не фашисты, нет. Французские жандармы. Они пришли за Ирен. То были первые вестники операции «Весенний ветер», заключавшейся в «реализации программы окончательного решения еврейского вопроса» на территории Франции. 16 июля 1942 года Франция навсегда покрыла себя пятном позора, отправив на смерть более 13 тысяч человек. Только потому, что они были евреями. Ирен Немировски разделила судьбу своего народа. 17 июля одним из первых эшелонов ее отправили в Освенцим, где она погибла ровно через месяц. В официальных документах значится, что она умерла от гриппа. Ирен Немировски было всего 39 лет.
В ноябре того же года, сам того не ведая, Мишель Эпштейн повторит путь своей жены: сразу по прибытии в Освенцим он попадет в газовую камеру.
По иронии судьбы, Ирен Немировски, появившись на свет в Российской империи, приняла мученическую смерть почти в родном краю, ибо Польша до начала Первой мировой войны, входила в состав России.