Татьяна ПОМАЗКОВА. Памяти Олега Макоши (01.05.1966-01.08.2021)

Олег Макоша,

Олег Макоша,
Сказал: «Пойду попрощаюсь с парком, прудом и утками, может быть я их больше не увижу». Если бы знать, что осталась нам неделя… Если бы…
Олег Макоша родился в Горьком. Работал слесарем в трамвайном депо, охранником, строителем, заведующим гаражом, консультантом в книжном магазине, дворником.
Лауреат премии журнала «Флорида» Майами, США, 2012 года, премии журнала “Гостиная”, Филадельфия, США, 2019 года и премии журнала “Нижний Новгород” за 2019 год. Почему-то жизнь всегда толкала его в рабочую среду. А между тем, Олег был потомственным интеллигентом: дед – автор семи учебников для технических вузов, по которым до сих пор учатся в России, мама – учитель русского языка и литературы, папа был главным конструктором крупного объединения. Прекрасная, дружная семья, открытый дом с огромным количеством друзей, застольями, семейными праздниками.

Папу Владимира Михайловича Олег вообще считал идеалом мужчины, идеалом порядочности, честности, идеалом настоящего джентльмена: от умения держать себя в общении до ботинок, начищенных до зеркального блеска. Свой собственный свод правил жизни Олег во многом писал с него. После школы Олег поступил в Нижегородский университет на филфак, но закончить его не получилось: сначала армия, а потом как-то сразу началась новая взрослая жизнь и учебой пришлось пожертвовать. Однако, справедливости ради стоит сразу сказать, что учиться ему было откровенно скучно. Разве раньше можно было помыслить о дискуссии между студентом и преподавателем? А Олег всегда читал и знал много больше других, добавьте сюда горячность молодости и демонстративное нежелание мириться с откровенно шаблонными, а паче чаяния глупыми высказываниями людей, которые претендуют на звание учителя. Поэтому и пошёл на завод. А потом кем только не работал: электриком, охранником, бригадиром грузчиков на оптовом складе, заведующим гаражом. Когда к Олегу пришла первая известность, он как раз работал в трамвайном депо исполняющим обязанности мастера смены, подписывал вагоны в линию. Но пришел-то в депо даже не представляя себе, чем он будет там заниматься, рабочим пришел. А стал – мастером. Главный инженер ему говорил: «У тебя за спиной – 40 человек, если что – сядешь надолго». Вагоны уходили за его подписью и ни разу не возвращались с линии с поломкой. И он не скрывал, что гордился этим, это вызывало чувство удовлетворения. Нужно сказать, что в депо Олега обожали все. Рабочие, начальство и, конечно, дамы, коих там было множество. Есть такая профессия: водитель трамвая, вот в России она чуть ли не официально считается женской. Так вот они, эти дамы, вообще, обращались к нему настолько уважительно, что даже и по отчеству и считалось, что лучше Олега Владимировича никто тормоза отладить не может, только он. А просто он делал так, как учили дома: нужно отвечать за свою работу, а значит, делать её на совесть, чтобы фамилию не опозорить. Он и писал также. Доводил свои тексты и стихи до филигранной точности, боролся за «бьющую не в бровь, а в глаз метафору», когда каждое слово на своем месте, и с этого своего места может проникнуть в самые закрытые души, чтобы сделать их чище, добрее, отзывчивее и на беду чужую, и на радость откликнуться радостью, а не завистью.

Конечно, жизнь нелинейная. Сказать, что он начал писать, только придя в депо – неверно. Он стихи писал лет с 12, и прекрасные, надо сказать, стихи, и много, надо сказать, стихов своих нам оставил. А в депо да, там было столько людей, событий, интересных персонажей, что, записывание всего происходящего, фиксация картинок из жизни текстами, постепенно выросла в серьёзное занятие литературой. Миллион яблок упало на головы миллионам пастухов, спящих под деревом. Мы не знаем о них ничего. Но только история Ньютона дошла до нас, оформленная прекрасной физической формулой. Вы же понимаете о чём я? Истинную литературу может читать всякий слесарь, но не каждый слесарь может её создавать.

Его всё время сравнивали с Довлатовым. Говорили, что у Олега «биографическая проза», как у Довлатова. Но это не эпигонство, конечно, так и я считаю, да и Олег всегда отмечал, что это не совсем, а часто и вовсе неверное замечание. Даже если некоторому числу читателей произведения Олега Макоши покажутся автобиографичными, на самом деле это художественная проза. Именно поэтому лишь изредка Олег использует- авторское «Я». Чаще главный герой у него почти никогда не носит имя автора, он – только художественный вымысел, в реальном существовании которого автор силой своего дарования сумел убедить читателя. Впрочем, так же, как и все остальные «биографические» герои, которые на самом деле – собирательные образы.
Но это, пожалуй, и всё то общее, что между ними было. Хотя Довлатова Олег любил, читал всегда, с любого места, да что там, цитировал наизусть, хохоча при этом искренне и залихватски. Многие его приятели, (а из друзей, если мы вкладываем в это слово тот смысл, который в него вкладывал Олег, в живых не осталось никого и это, кстати, было самой страшной его болью, эта потеря людей, общих с ним оболочек, крови, как хотите назовите эту потребность общности), говорили, что он был замкнут, сосредоточен, немногословен. На самом деле к себе располагал сразу, разговаривал легко и на любые темы, поскольку знания имел поистине энциклопедические, но открывался не всем, да почти никому. Присматривался, прислушивался: берёг тонкую свою душевную организацию от хамства, фамильярности, сохранял свой только ему понятный и устойчивый порядок мира. При этом обладал ювелирным чувством юмора и был неистощим на творческие фантазии. Одни только его коллажи из бумаги чего стоят. Прекрасно разбирался и любил живопись. Меломан каких даже если поискать-не найдёшь. А в 2019 году, работая в арт-галерее «Кладовка» в Нижнем Новгороде, стал идейным вдохновителем творческого объединения, литературного клуба «Нон-стоп», который был потом переименован в «Литературный клуб журнала «Нижний Новгород», но сути своей не потерял. Цитата из письма Олега: «Туда приходят взрослые люди (примечание: нижегородцы, их друзья и коллеги, все, кому интересно такое неформальное общение), читают свои и, бывает, чужие стихи, спорят, или радостно обсуждают технику написания какого-то «английского сонета». Плюс получают квалифицированные советы. Плюс пьют чай, жуют печенье, поют под гитару и просто треплются. И даже самые интровертные и застенчивые через год-другой, легко читаю с листа свои бессмертные строки (все строки, написанные от чистого сердца – бессмертны). Это – нужно. И я очень рад, что это есть. Человеку пишущему, необходим отклик, необходимо общение с такими же, нельзя творить в безвоздушном пространстве, в вакууме. Творить надо среди людей. И для них. Даже если им это нахрен не надо».
На своей странице в FB занимался практически подвижничеством, рассказывая о незаслуженно забытых, талантливых авторах, нерастиражированных именах, «сбитых лётчиках» или, наоборот, любимцах фортуны. И всегда подача материала была настолько индивидуальной, интересной, необычной, что страница стала очень популярной. Более того, многие любители литературы и поклонники его творчества под его влиянием теперь увлеченно рассказывают о книгах, используя свои странички. А в Красноярске даже существует интернет-сообщество книголюбов, носящее имя Олега: ребята-учредители приняли такое решение после его трагического ухода. И это, конечно, не отменяет ощущения огромной потери, но означает, что дело популяризации чтения вообще и литературы, которую так знал и любил Олег, не уйдёт вместе с ним.

Его девизом было «Жить, чтобы читать. Читать, чтобы писать. Писать, чтобы жить». Пока мы читаем Макошу, он живёт. Мы живём. Потому что его проза и стихи – это про любовь. И про жизнь. Разную. Но всегда жизнь, которая пытается научить нас любить. Всем сердцем. Жизнь со-причастие. Жизнь со-страдание.

________________________________

 

Олег МАКОША

Пеший ход
Я спокоен за державу,
Потому что в ранний час,
В переходе Окуджаву
Юноша поёт для нас.

Он сутулый человечек,
Он очки и пиджачок,
Он напрягся как кузнечик,
Поднимающий смычок.

И гитара-семиструнка,
Тонкий детский голосок,
И пристал к углу рисунка
Тонкой кисти волосок.

И накатывают слезы
На отвыкшие глаза,
Хоть совсем и не березы
И совсем не образа.

Перед ним стоит коробка,
А в коробке три рубля,
Я иду к коробке робко,
Меж прохожими руля.

И туда кидаю сотню,
И смотрю ему в глаза,
Я спасен хотя б сегодня,
Что еще могу сказать.

Отгребают снег лопатой
Дворники который год,
Я столичный обыватель
И московский пешеход.

 

РЕКА

Я ни о чем не сожалею,
И если все уже сбылось,
То я целую тебя в шею,
Туда, где завитки волос.

Туда где русые их корни
И чем надменнее изгиб
Склоненной шеи, тем покорней
Я понимаю, что погиб.

Пока под этой кожей гладкой,
Куда ты в спешке убрала
По-детски хрупкие лопатки,
Спят два запрятанных крыла.

Или когда в томленье влажном,
Тебя выкручивает от
Желания – целую дважды,
В подставленный губам живот.

И ухожу тебе навстречу –
Такой знакомой, но другой,
Туда, где сердце станет речью,
А речь прохладною рекой.

 

АЛФАВИТ

А – это Африка,
Б – это Борхес,
Ц – это цапля,
М – метро,
Если от счастья сердце вспорхнет –
Мелко вибрирует нутро.

Д – это дом,
Е – это елка,
К – корова,
Ю – юла,
Если от боли нет проку и толка,
Значит, напрасной она была.

Р – расставание,
К – это кровля,
М – это музыка,
Ш – это шар,
Если на землю летят капли крови,
Хлад превращается в жар.

З – это зубы,
Д – это дети,
Р – это радуга,
К – это крот,
Если любовь существует на свете,
Значит, Бог есть, и наоборот.

 

БУМАЖНЫЙ ЗМЕЙ

Я бы выпил, да не с кем,
Умер мой друг,
Бумажным змеем на леске
Болтаюсь вокруг.

Я б сорвался в запой,
Но это нелепо,
Как спускаться в забой
В поисках неба.

День под снежной крупой,
На улице – март,
Я всегда был с тобой,
Мой брат.

В воздушных потоках,
Под снегом, зимой,
Место для одиноких,
Друг мой.

Обрезать бы леску
И взмыть в небеса,
Я бы выпил, да не с кем…
Я об этом писал.

 

ТЫ

Если я буду слабым –
Меня понесет по ухабам,
Разбрасывая тут и там,
И только страх по пятам.

Если я буду сильным –
Как герои тех фильмов,
Вокруг полетят искры,
На полные канистры.

Этот скрежет металла,
Которому всегда мало,
Это сжимание пружин,
Настоящих мужчин.

Если ты будешь слабой –
Я буду увит славой,
Увенчан ранами и убит
Чередой твоих обид.
Если ты будешь сильной –
Я буду лишь символ
Рядом с тобой,
И не более того.

 

КОЛЫМЧАНКА

Оставляют след полозьев санки,
Раскраснелись уши и носы,
Дорогая, ты же колымчанка,
Что тебе морозы средней полосы.

Здесь волной не бьет о берег море,
Здесь стоят березы вдоль дорог,
Здесь у нас одно возможно горе,
Что замерз, а вовсе не продрог.

Замерзают без душевной ласки,
Замерзают без участья душ
В том движенье, где загнув салазки,
После ставят под холодный душ.

Как суббота, так обычно пьянка,
Это не обходится без травм,
Дорогая, ты же колымчанка,
Что тебе каких-то 200 грамм.

Спят мужчины, дети и собаки,
Во дворах забыты колуны,
Ты, конечно, скажешь, это враки –
Все на свете, кроме Колымы

 

МАТЬ СЫРА-ЗЕМЛЯ

Мать меня родила,
И земля меня носит,
Осталось отпустить удила
Приделать колеса на оси.

Деревья для меня растут,
Орут целый день дети,
В любом окне – там и тут,
Свет мне светит.

Дождь для меня идет –
Абсолютно приватно,
Время летит только вперед
И никогда обратно.

Вот такие дела –
Я плоть, одетая на кости,
Мать меня родила
И земля меня носит

 

ДВОРЖАК

Не прокрадется и вор же
В наши дворы,
А из окон Дворжак
Осенней поры.

Осень же осторожно
Делает первый шаг,
А из окон Дворжак,
И дождь сквозь дуршлаг.

Качели совсем осипли,
Скрипят в си миноре,
Апокалипсис,
А хочется – море.

Виолончель из окон,
Все, что было – прошло,
Холодно и одиноко,
И это – хорошо.

Ни детей, ни кошек,
А алкаши – бодры,
И из окон Дворжак
Осенней поры.

 

ОСОКА

Когда порежешься осокой
Как в детстве – узенький порез –
Лишь от поэзии высокой,
И думаешь, куда полез.

На берегу пруда иль речки,
Той, что течет среди лесов,
И без осечки все словечки
Вплетает в эхо голосов.

А эхо тает за холмами,
И только легкий ветерок,
Играет над рекой словами,
Как будто запасает впрок.

Осока острая как бритва,
Осока режет в кровь и вкривь,
Как будто здесь случилась битва
Из слов и рифм.

Как будто мы – начало плана,
Мы смешиваем крови клятв,
Осока сочная, поляна,
Порезы до сих пор болят.

 

МИЛОСТЬ

Поле, поле, поле –
И все по божьей милости,
Но сколько же боли
Можно вынести.

А сколько дадено,
Сколько намерено,
Боль как патина,
И под молодо – зелено.

А дадено нам немало,
Намерено от души,
Так больно бывало,
Что казалось – не утащить.

И ничего – тащили,
Падали и тащили снова,
А значит, жили,
Значит, просили слова.

Бредет судьба мерином,
Тащится она полем,
Дано нам немерено,
Но не боле.

 Олег Макоша,

Олег Макоша,
Сказал: «Пойду попрощаюсь с парком, прудом и утками, может быть я их больше не увижу». Если бы знать, что осталась нам неделя… Если бы…
Олег Макоша родился в Горьком. Работал слесарем в трамвайном депо, охранником, строителем, заведующим гаражом, консультантом в книжном магазине, дворником.
Лауреат премии журнала «Флорида» Майами, США, 2012 года, премии журнала “Гостиная”, Филадельфия, США, 2019 года и премии журнала “Нижний Новгород” за 2019 год. Почему-то жизнь всегда толкала его в рабочую среду. А между тем, Олег был потомственным интеллигентом: дед – автор семи учебников для технических вузов, по которым до сих пор учатся в России, мама – учитель русского языка и литературы, папа был главным конструктором крупного объединения. Прекрасная, дружная семья, открытый дом с огромным количеством друзей, застольями, семейными праздниками.

Папу Владимира Михайловича Олег вообще считал идеалом мужчины, идеалом порядочности, честности, идеалом настоящего джентльмена: от умения держать себя в общении до ботинок, начищенных до зеркального блеска. Свой собственный свод правил жизни Олег во многом писал с него. После школы Олег поступил в Нижегородский университет на филфак, но закончить его не получилось: сначала армия, а потом как-то сразу началась новая взрослая жизнь и учебой пришлось пожертвовать. Однако, справедливости ради стоит сразу сказать, что учиться ему было откровенно скучно. Разве раньше можно было помыслить о дискуссии между студентом и преподавателем? А Олег всегда читал и знал много больше других, добавьте сюда горячность молодости и демонстративное нежелание мириться с откровенно шаблонными, а паче чаяния глупыми высказываниями людей, которые претендуют на звание учителя. Поэтому и пошёл на завод. А потом кем только не работал: электриком, охранником, бригадиром грузчиков на оптовом складе, заведующим гаражом. Когда к Олегу пришла первая известность, он как раз работал в трамвайном депо исполняющим обязанности мастера смены, подписывал вагоны в линию. Но пришел-то в депо даже не представляя себе, чем он будет там заниматься, рабочим пришел. А стал – мастером. Главный инженер ему говорил: «У тебя за спиной – 40 человек, если что – сядешь надолго». Вагоны уходили за его подписью и ни разу не возвращались с линии с поломкой. И он не скрывал, что гордился этим, это вызывало чувство удовлетворения. Нужно сказать, что в депо Олега обожали все. Рабочие, начальство и, конечно, дамы, коих там было множество. Есть такая профессия: водитель трамвая, вот в России она чуть ли не официально считается женской. Так вот они, эти дамы, вообще, обращались к нему настолько уважительно, что даже и по отчеству и считалось, что лучше Олега Владимировича никто тормоза отладить не может, только он. А просто он делал так, как учили дома: нужно отвечать за свою работу, а значит, делать её на совесть, чтобы фамилию не опозорить. Он и писал также. Доводил свои тексты и стихи до филигранной точности, боролся за «бьющую не в бровь, а в глаз метафору», когда каждое слово на своем месте, и с этого своего места может проникнуть в самые закрытые души, чтобы сделать их чище, добрее, отзывчивее и на беду чужую, и на радость откликнуться радостью, а не завистью.

Конечно, жизнь нелинейная. Сказать, что он начал писать, только придя в депо – неверно. Он стихи писал лет с 12, и прекрасные, надо сказать, стихи, и много, надо сказать, стихов своих нам оставил. А в депо да, там было столько людей, событий, интересных персонажей, что, записывание всего происходящего, фиксация картинок из жизни текстами, постепенно выросла в серьёзное занятие литературой. Миллион яблок упало на головы миллионам пастухов, спящих под деревом. Мы не знаем о них ничего. Но только история Ньютона дошла до нас, оформленная прекрасной физической формулой. Вы же понимаете о чём я? Истинную литературу может читать всякий слесарь, но не каждый слесарь может её создавать.

Его всё время сравнивали с Довлатовым. Говорили, что у Олега «биографическая проза», как у Довлатова. Но это не эпигонство, конечно, так и я считаю, да и Олег всегда отмечал, что это не совсем, а часто и вовсе неверное замечание. Даже если некоторому числу читателей произведения Олега Макоши покажутся автобиографичными, на самом деле это художественная проза. Именно поэтому лишь изредка Олег использует- авторское «Я». Чаще главный герой у него почти никогда не носит имя автора, он – только художественный вымысел, в реальном существовании которого автор силой своего дарования сумел убедить читателя. Впрочем, так же, как и все остальные «биографические» герои, которые на самом деле – собирательные образы.
Но это, пожалуй, и всё то общее, что между ними было. Хотя Довлатова Олег любил, читал всегда, с любого места, да что там, цитировал наизусть, хохоча при этом искренне и залихватски. Многие его приятели, (а из друзей, если мы вкладываем в это слово тот смысл, который в него вкладывал Олег, в живых не осталось никого и это, кстати, было самой страшной его болью, эта потеря людей, общих с ним оболочек, крови, как хотите назовите эту потребность общности), говорили, что он был замкнут, сосредоточен, немногословен. На самом деле к себе располагал сразу, разговаривал легко и на любые темы, поскольку знания имел поистине энциклопедические, но открывался не всем, да почти никому. Присматривался, прислушивался: берёг тонкую свою душевную организацию от хамства, фамильярности, сохранял свой только ему понятный и устойчивый порядок мира. При этом обладал ювелирным чувством юмора и был неистощим на творческие фантазии. Одни только его коллажи из бумаги чего стоят. Прекрасно разбирался и любил живопись. Меломан каких даже если поискать-не найдёшь. А в 2019 году, работая в арт-галерее «Кладовка» в Нижнем Новгороде, стал идейным вдохновителем творческого объединения, литературного клуба «Нон-стоп», который был потом переименован в «Литературный клуб журнала «Нижний Новгород», но сути своей не потерял. Цитата из письма Олега: «Туда приходят взрослые люди (примечание: нижегородцы, их друзья и коллеги, все, кому интересно такое неформальное общение), читают свои и, бывает, чужие стихи, спорят, или радостно обсуждают технику написания какого-то «английского сонета». Плюс получают квалифицированные советы. Плюс пьют чай, жуют печенье, поют под гитару и просто треплются. И даже самые интровертные и застенчивые через год-другой, легко читаю с листа свои бессмертные строки (все строки, написанные от чистого сердца – бессмертны). Это – нужно. И я очень рад, что это есть. Человеку пишущему, необходим отклик, необходимо общение с такими же, нельзя творить в безвоздушном пространстве, в вакууме. Творить надо среди людей. И для них. Даже если им это нахрен не надо».
На своей странице в FB занимался практически подвижничеством, рассказывая о незаслуженно забытых, талантливых авторах, нерастиражированных именах, «сбитых лётчиках» или, наоборот, любимцах фортуны. И всегда подача материала была настолько индивидуальной, интересной, необычной, что страница стала очень популярной. Более того, многие любители литературы и поклонники его творчества под его влиянием теперь увлеченно рассказывают о книгах, используя свои странички. А в Красноярске даже существует интернет-сообщество книголюбов, носящее имя Олега: ребята-учредители приняли такое решение после его трагического ухода. И это, конечно, не отменяет ощущения огромной потери, но означает, что дело популяризации чтения вообще и литературы, которую так знал и любил Олег, не уйдёт вместе с ним.

Его девизом было «Жить, чтобы читать. Читать, чтобы писать. Писать, чтобы жить». Пока мы читаем Макошу, он живёт. Мы живём. Потому что его проза и стихи – это про любовь. И про жизнь. Разную. Но всегда жизнь, которая пытается научить нас любить. Всем сердцем. Жизнь со-причастие. Жизнь со-страдание.

________________________________

 

Олег МАКОША

Пеший ход
Я спокоен за державу,
Потому что в ранний час,
В переходе Окуджаву
Юноша поёт для нас.

Он сутулый человечек,
Он очки и пиджачок,
Он напрягся как кузнечик,
Поднимающий смычок.

И гитара-семиструнка,
Тонкий детский голосок,
И пристал к углу рисунка
Тонкой кисти волосок.

И накатывают слезы
На отвыкшие глаза,
Хоть совсем и не березы
И совсем не образа.

Перед ним стоит коробка,
А в коробке три рубля,
Я иду к коробке робко,
Меж прохожими руля.

И туда кидаю сотню,
И смотрю ему в глаза,
Я спасен хотя б сегодня,
Что еще могу сказать.

Отгребают снег лопатой
Дворники который год,
Я столичный обыватель
И московский пешеход.

 

РЕКА

Я ни о чем не сожалею,
И если все уже сбылось,
То я целую тебя в шею,
Туда, где завитки волос.

Туда где русые их корни
И чем надменнее изгиб
Склоненной шеи, тем покорней
Я понимаю, что погиб.

Пока под этой кожей гладкой,
Куда ты в спешке убрала
По-детски хрупкие лопатки,
Спят два запрятанных крыла.

Или когда в томленье влажном,
Тебя выкручивает от
Желания – целую дважды,
В подставленный губам живот.

И ухожу тебе навстречу –
Такой знакомой, но другой,
Туда, где сердце станет речью,
А речь прохладною рекой.

 

АЛФАВИТ

А – это Африка,
Б – это Борхес,
Ц – это цапля,
М – метро,
Если от счастья сердце вспорхнет –
Мелко вибрирует нутро.

Д – это дом,
Е – это елка,
К – корова,
Ю – юла,
Если от боли нет проку и толка,
Значит, напрасной она была.

Р – расставание,
К – это кровля,
М – это музыка,
Ш – это шар,
Если на землю летят капли крови,
Хлад превращается в жар.

З – это зубы,
Д – это дети,
Р – это радуга,
К – это крот,
Если любовь существует на свете,
Значит, Бог есть, и наоборот.

 

БУМАЖНЫЙ ЗМЕЙ

Я бы выпил, да не с кем,
Умер мой друг,
Бумажным змеем на леске
Болтаюсь вокруг.

Я б сорвался в запой,
Но это нелепо,
Как спускаться в забой
В поисках неба.

День под снежной крупой,
На улице – март,
Я всегда был с тобой,
Мой брат.

В воздушных потоках,
Под снегом, зимой,
Место для одиноких,
Друг мой.

Обрезать бы леску
И взмыть в небеса,
Я бы выпил, да не с кем…
Я об этом писал.

 

ТЫ

Если я буду слабым –
Меня понесет по ухабам,
Разбрасывая тут и там,
И только страх по пятам.

Если я буду сильным –
Как герои тех фильмов,
Вокруг полетят искры,
На полные канистры.

Этот скрежет металла,
Которому всегда мало,
Это сжимание пружин,
Настоящих мужчин.

Если ты будешь слабой –
Я буду увит славой,
Увенчан ранами и убит
Чередой твоих обид.
Если ты будешь сильной –
Я буду лишь символ
Рядом с тобой,
И не более того.

 

КОЛЫМЧАНКА

Оставляют след полозьев санки,
Раскраснелись уши и носы,
Дорогая, ты же колымчанка,
Что тебе морозы средней полосы.

Здесь волной не бьет о берег море,
Здесь стоят березы вдоль дорог,
Здесь у нас одно возможно горе,
Что замерз, а вовсе не продрог.

Замерзают без душевной ласки,
Замерзают без участья душ
В том движенье, где загнув салазки,
После ставят под холодный душ.

Как суббота, так обычно пьянка,
Это не обходится без травм,
Дорогая, ты же колымчанка,
Что тебе каких-то 200 грамм.

Спят мужчины, дети и собаки,
Во дворах забыты колуны,
Ты, конечно, скажешь, это враки –
Все на свете, кроме Колымы

 

МАТЬ СЫРА-ЗЕМЛЯ

Мать меня родила,
И земля меня носит,
Осталось отпустить удила
Приделать колеса на оси.

Деревья для меня растут,
Орут целый день дети,
В любом окне – там и тут,
Свет мне светит.

Дождь для меня идет –
Абсолютно приватно,
Время летит только вперед
И никогда обратно.

Вот такие дела –
Я плоть, одетая на кости,
Мать меня родила
И земля меня носит

 

ДВОРЖАК

Не прокрадется и вор же
В наши дворы,
А из окон Дворжак
Осенней поры.

Осень же осторожно
Делает первый шаг,
А из окон Дворжак,
И дождь сквозь дуршлаг.

Качели совсем осипли,
Скрипят в си миноре,
Апокалипсис,
А хочется – море.

Виолончель из окон,
Все, что было – прошло,
Холодно и одиноко,
И это – хорошо.

Ни детей, ни кошек,
А алкаши – бодры,
И из окон Дворжак
Осенней поры.

 

ОСОКА

Когда порежешься осокой
Как в детстве – узенький порез –
Лишь от поэзии высокой,
И думаешь, куда полез.

На берегу пруда иль речки,
Той, что течет среди лесов,
И без осечки все словечки
Вплетает в эхо голосов.

А эхо тает за холмами,
И только легкий ветерок,
Играет над рекой словами,
Как будто запасает впрок.

Осока острая как бритва,
Осока режет в кровь и вкривь,
Как будто здесь случилась битва
Из слов и рифм.

Как будто мы – начало плана,
Мы смешиваем крови клятв,
Осока сочная, поляна,
Порезы до сих пор болят.

 

МИЛОСТЬ

Поле, поле, поле –
И все по божьей милости,
Но сколько же боли
Можно вынести.

А сколько дадено,
Сколько намерено,
Боль как патина,
И под молодо – зелено.

А дадено нам немало,
Намерено от души,
Так больно бывало,
Что казалось – не утащить.

И ничего – тащили,
Падали и тащили снова,
А значит, жили,
Значит, просили слова.

Бредет судьба мерином,
Тащится она полем,
Дано нам немерено,
Но не боле.