Олеся НИКОЛАЕВА. Николай Некрасов как персонаж Достоевского -

Литературный персонаж может быть прямо по своему характеру и воззрениям, портретному сходству, замашкам, словечкам, обстоятельствам и т.д. соотнесен с прототипом, либо он может быть поставлен в литературном произведении в определенные обстоятельства, точь-в-точь совпадающие с ситуацией, в какую попадало реальное лицо, либо он может представлять собой сплав или модификацию из свойств и черт нескольких прототипов и тогда уже представляется неким новым героем, гадательно-узнаваемым и рассеянным по реальным людям.

У Достоевского нет героя, который непосредственно соотносился бы с Некрасовым как прототипом, но, тем не менее, какие-то его черты и обстоятельства «рассеяны» по разным персонажам, исключая, конечно, его поэзию. И это не случайно.

Достоевский писал о Некрасове:

«Страстный к страданью поэт»¹. «Раненое сердце» «загадочный» ²

«Обрисовался передо мною этот загадочный человек самой существенной и самой затаенной стороной своего духа. Это именно, как мне почувствовалось тогда, было раненное в самом начале жизни сердце, и эта никогда не заживавшая рана его и была началом и источником всей страстной, страдальческое поэзии его» ³. Там же он признается: «Буквально в первый раз дал себе отчет: как много Некрасов как поэт, во все эти тридцать лет, занимал места в моей жизни!».

После смерти Некрасова Достоевский посвящает ему половину декабрьского выпуска «Дневника писателя» 1877 года. Там есть главка, которая до сих пор вызывает споры. Она называется «Поэт и гражданин. Общие толки о Некрасове как о человеке». Смысл означенных толков хорошо передал А.М. Скабичевский: «Помилуйте, певец народного горя, — и вдруг большую часть жизни был окружен полным комфортом, сладко ел и пил, играл в карты…». Это суждение толпы, оно живо и сегодня. И Достоевский попытался понять, как же в Некрасове совмещалась эта практичность и высокая поэзия.

«Некрасов, он почти любил свое страдание. Это было бы искусством для искусства. И действительно только это и было бы. И мы бы имели вполне право сказать, что умер последний и самый сильный представитель искусства для искусства»

«Некрасов есть русский исторический тип, один из крупных примеров того, до каких противоречий, до каких раздвоений в области нравственной и в области убеждений может доходить русский человек в наше печальное, переходное время» ⁴.

У Достоевского были с ним непростые литературные отношения: И Некрасов печатал в «Современнике» повесть «Бедные люди», и Достоевский во «Времени» публиковал Некрасова. Поэтому впечатления Достоевского не были голословными.

Эту некрасовскую «раздвоенность», «двоедушие» мы узнаем во многих персонажах Достоевского. Мало того – исследование происхождения внутреннего раскола и борьбы в человеке («тут дьявол с Богом борется») чрезвычайно интересует его как писателя.

«Но что мы знаем о внутренней борьбе его со своим демоном, борьбе несомненно мучительной и всю жизнь продолжавшейся?» в продолжение размышления: «…сегодня он бьется о стены родного храма, кается, кричит: «Я упал, я упал» И это в бессмертной красоты стихах, которые он в ту же ночь запишет, а назавтра, чуть пройдет ночь и обсохнут слезы, и опять примется за «практичность». Да что же тогда будут означать эти стоны и крики, облекшиеся в стихи?» ⁵.

Но Достоевскому эта раздвоенность была понятна. Не сам он ли писал о «двойных мыслях»:

В романе «Идиот» один его персонажей – Келлер – приходит к князю Мышкину с желанием излить ему свою жизни, даже признаться ему в своих грехах: в том: что потерял «всякий признак нравственности», что даже воровал». Князь спрашивает его, почуяв некий подвох:

– Скажите, пожалуйста, и зачем вы пришли с вашей исповедью?

Князь спрашивает его в лоб:

– Может быть, денег хотели занять?

Келлер ему признается:

– Разумеется, в конце концов, моя цель была занять денег…

Но в то же время, говорит он, хотел сообщить Мышкину «свою полную сердечную исповедь», но вместе с этим желанием пришла ему «адская мысль»: «А что, не занять ли у него, в конце-то концов, после исповеди денег?»

На что князь Мышкин ему отвечает:

«Две мысли вместе сошлись, это очень часто случается. Со мной беспрерывно. Я, впрочем, думаю, что это нехорошо, и, знаете, Келлер, я в этом всего больше укоряю себя. Вы мне точно меня самого теперь рассказали. Мне даже случалось иногда думать, – продолжал князь очень серьезно, истинно и глубоко заинтересованный, – что и все люди так, так что я начал было и одобрять себя, потому что с этими двойными мыслями ужасно трудно бороться; я испытал» ⁶.

Это откровение в художественном тексте повторяет слова Апостола Павла о раздвоении воли: «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю…Ибо знаю, что не живёт во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих». (Рим. 7:15-23)

Впрочем, об этом двоедушии, или двойственности Некрасова, писали многие, особенно после его оды Муравьеву, к которому прилепился ярлык «Вешателя», и он оказывался «вешателем» именно тех, которого сам Некрасов в своих стихах призывал на борьбу, на самопожертвование, на пролитие крови:

Иди в огонь за честь отчизны,

За убежденье, за любовь…

Иди и гибни безупрёчно.

Умрешь недаром: дело прочно,

Когда под ним струится кровь.

В ответ на оду Муравьеву он получил множество ядовитых стихотворных откликов, в том числе от Якова Полонского:

И верил я ему тогда,

Как вещему певцу страданий и труда.

Теперь пускай кричит молва,

Что это были все – слова-слова-слова,

Что он лишь тешился порой

Литературною козырною игрой,

Что с юных лет его грызет

То зависть жгучая, то ледяной расчет.

Так же и Владимир Соловьев не преминул оценить деяния Некрасова:

Восторг любви расчетливым обманом

И речью рабскою – живой язык богов,

Святыню муз – шумящим балаганом

Он заменил и обманул глупцов.

Обличает Некрасова и Иван Никитин:

Нищий духом и словом богатый,

Понаслышке о всем ты поешь

И постыдно похвал ждешь, как платы

За твою всенародную ложь.

Композитор Юрий Арнольд увидел в его стихах «умело под вкус вопрошающего сложенные изречения спекулянта-авгура» ⁷.

Распространилось такое мнение, что поэт «лишь тешится порой /Литературною игрою козырной», намекая на его пристрастие к карточным играм и даже шулерству.

«Спекулирует свободой и братством» (Минаев). «Направление Некрасова – дело расчета спекуляции и скандала» (Боткин).«Счастливая карьера – потрафил по вкусу времени» (Лев Толстой) «Необразованный, пошлый сердцем человек… В нем много отталкивающего» (Грановский).«Костомаров … ругает Некрасова за шарлатанство» (Стасюлевич)

Двуличие. Двоедушие, двойственность, двурушничество. В стихах он проповедует жертвы и подвиги, а сам…

«Двойной человек» (Пыпин)

«Перепутанная фигура» (Анненков)

«Загадочный» (Михайловский) ⁸

Сам же Некрасов признается Боткину: «Во мне всегда было два человека – один официальный, вечно бьющийся с жизнью и с темными силами, а другой такой, каким создала меня природа»

Плещеев вторит ему: «В нем как будто два человека, не имеющих друг к другу ничего общего».

И правда – порой Некрасов нечто делает сам – и сам себя же и обличает. Ходит к врагам «Современника» и всячески ругает свой журнал. Боткин : «Некрасов стал похаживать ко мне и протестовать против гадких тенденций своего журнала» ⁹.

На все эти филиппики Некрасов откликается с сердечной болью:

Что враги? Пусть клевещут язвительней,

Я пощады у них не прошу.

Не придумать им казни мучительней,

Той, которую в сердце ношу.

Стоит ли напоминать о том вопиющем противоречии поведения Некрасова с его обличительными стихами, в которых он бичует петербургское «обжорное общество», будучи сам его членом и участником этих гастрономических собраний. Или возмущается пресыщенными барами, которые отправляются на медвежью охоту, безжалостно помыкая голодными и больными крепостными крестьянами, в то время как сам любил выезжать на подобные охотничьи стрельбы, сгоняя для этой потребы целые деревни. Или клеймит позором тех помещиков, которые утыкивают запятки своих карет гвоздями, чтобы деревенским ребятишкам, вскочившим туда и поранившимся неповадно было это делать впредь, а сам, тем временем, ездит именно на такой карете… Об этом прекрасно написано в статье Корней Чуковского «Поэт и палач» со ссылками на воспоминания Афанасия Фета.

Это кажется явным перебором «двойничества», почти невероятным: человек, соединяющий в себе «две бездны», казалось бы, не совместимые друг с другом! Но как это напоминает некоторых персонажей Достоевского с их темным душевным «подпольем»! Человек восстает против тех идеалов, которые сам же и проповедует городу и миру!

Первое обвинение, которое предъявляли Некрасову чаще всего – это то, что он был литературный барышник, гостинодворец, торгаш. Тургенев обвинял его в том, что он купил у него «Записки охотника» за 1000 рублей и тут же перепродал другому издателю за 2500, то есть получил барыш в полторы тысячи рублей. Герцен – Тургеневу: «Видел ты, как «Космос» начинает заголять Некрасову спину, чтобы пороть за воровство и мошенничество?» ¹⁰.

Зная колорит и «подполье» некоторых персонажей Достоевского, можно предположить, что такой характер не мог его по-писательски не заинтересовать.

Достоевский пишет в письме брату: «Некрасов аферист от природы, иначе он не мог бы и существовать, он так с тем и родился» ¹¹.

«Некрасову хоть битым стеклом торговать» – Краевский, узнавший, что Некрасов скупил у издателя экземпляры сочинений Гоголя и перепродал их с большим барышом. Да и Белинский отмечал эту черту своего литературного соратника: «Некрасов пойдет далеко… Это не то, что мы… Он наживёт себе капиталец» ¹². «Думаю пуститься в аферы. Некрасов на это золотой человек».¹³.

Кавелин уверенно заявлял, что Некрасов литературный кулак и вор. Даже с университетской кафедры обвинял его в том, что он присвоил чужое имение (Огарева, должно быть) А также обличал его в том, что он ограбил больного Белинского, Его поддерживал в этом обвинении и Анненков, и Герцен, который звал его «гадким негодяем», «стервятником, «сукиным сыном» и «шулером». Тургенев вторил ему: «Пора этого бесстыдного мазурика на лобное место». Грановский отзывался о нем, как о «мелком торгаше». В «Голосе минувшего» писали: «Щедрин – генерал и сквалыга», а Некрасов – первостатейный кулак, картежник и весь сгнил от разврата с француженками» ¹⁴. «И что это Некрасов смотрит? – он человек коммерческий», – говорил о нем Панаеву один из друзей Белинского ¹⁵.

Итак, если у Достоевского и нет прямых соотношений какого-либо его персонажа с Николаем Некрасовым, то можно отыскать косвенные, рассеянные по ментально и биографически близким к нему героям.

Есть свидетельства, что прообразом Ракитина из «Братьев Карамазовых» был философ Страхов. И, тем не менее, очень соблазнительно провести тут некоторую параллель с Некрасовым.

Ракитин пересказывает Алеше Карамазову подслушанную им речь Ивана у Катерины Ивановны:

Итак, Иван Карамазов «изволил выразить мысль, что (я) непременно уеду в Петербург и примкну к толстому журналу, непременно к отделению критики, буду писать лет десяток и в конце концов переведу журнал на себя. Затем буду опять его издавать и непременно в либеральном и атеистическом направлении, с социалистическим оттенком, с маленьким даже лоском социализма, но держа уход востро, то есть, в сущности держа нашим и вашим и отводя глаза дуракам. Конец карьеры моей, по толкованию твоего братца, в том, что оттенок социализма не помешает мне откладывать на текущий счет подписные денежки и пускать их при случае в оборот, под руководством какого-нибудь жидишки, до тех пор, пока не выстрою капитальный дом в Петербурге, с тем, чтобы перевесть в него редакцию, а в остальные этажи напустить жильцов. Даже место назначил: у Нового Каменного моста через Неву… С Литейной на Выборгскую».

Nota Bene: квартира Некрасова, как и редакция «Современника» и «Отечественных записок»в 600 квадратных метров, на которых, помимо редакции и самого Некрасова, располагалась и квартира Панаева, выкупленная Некрасовым.

Про «держа нашим и вашим» у Некрасова достаточно красноречиво говорит «ода Муравьеву».

Впрочем, он и сам в этом признавался:

Не торговал я лирой, но, бывало,

Когда грозил неумолимый рок,

У лиры звук неверный исторгала

Моя рука…

Чуковский пишет про Некрасова: «Образование его было грошовое, именно такое, какое достается плебеям; он был в полном смысле самоучкой… Чтобы не умереть на панели, делал деньги, по-мещански не брезгуя никакими «аферами», не боясь, что в нем увидят торгаша, щелкал на счетах, по-ярославски хлопоча о копеечной прибыли… Едва только освоившись в петербургской литературной среде, он, полумальчик, берется за грошовое издательство… мечтает открыть книжную лавку, издавать журнал «Иллюстрацию» или «русский Вестник, или «Сын Отечества».

Некрасов действительно всю жизнь занимался аферами, всю жизнь его тянуло к этому недворянскому заработку…

Если бы не его аферы, он умер бы с голод потому что, – как бы ни были преувеличены рассказы о его нищете, – нет никакого сомнения, что в 1838, -39,-40, -41 годах он был литературный пролетарий, нередко бегавший зимою без пальто, не обедавший по целым неделям, действительно имевший возможность запастись на всю жизнь психологией литературного плебея» ¹⁶.

О тяжелых испытаниях Некрасова в юности вспоминает и Панаев: «Он (Белинский – О.Н.) полюбил его за его резкий, несколько ожесточенный ум, за те страдания, которые он испытал так рано, добиваясь куска насущного хлеба, и за тот смелый, практический взгляд не по летам, который вынес он из своей труженической и страдальческой жизни – и которому Белинский всегда мучительно завидовал» ¹⁷.

Заняться моим образованием у меня не было времени, надо было думать о том, чтобы не умереть с голоду» – говорил о себе Добролюбову Некрасов ¹⁸.

А А.Я. Панаева свидетельствует: «Я слышала от самого Некрасова, как он бедствовал… в начале своего пребывания в Петербурге. Он с юмором передавал, как с неделю прожил в пустой комнате, потому что его квартирная хозяйка, желая выжить своего жильца, в его отсутствие вынесла всю убогую мебель из комнаты, и Некрасов спал на голом полу, подложив пальто под голову, а когда писал, то растягивался на полу, уставая стоять на коленях у подоконника»¹⁹.

Это немного напоминает жизненный путь ростовщика Птицына из «Идиота». Со слов Гани Иволгина: «Птицын семнадцати лет на улице спал, перочинными ножичками торговал и с копейки начал; теперь у него шестьдесят тысяч, да после какой гимнастики!» «Ганя сердился, например, и на то, что Птицын не загадывает быть Ротшильдом и не ставит себе этой цели. «Коли уж ростовщик, так уж иди до конца, жми людей, чекань из них деньги, стань характером, стань королем иудейским!» Птицын – Гане: «Ротшильдом не буду, а дом на Литейной буду иметь, даже, может, и два, и на этом кончу. А кто знает, может, и три!» – думал он про себя, но никогда не договаривал вслух и скрывал мечту».

Опять этот дом на Литейном!

Поскольку это уже не секрет, что многие стихи Николая Некрасова имеют автобиографическую основу, а обличает он те собственные черты и поступки, которые объективирует, то весьма характерно звучит его стихотворение «Миллион», которое цитирует Достоевский в «Дневнике Писателя» за 1878 год, декабрь, статья «Поэт и гражданин». Итак,

МИЛЛИОН.

(опыт современной баллады)

Огни зажигались вечерние,

Выл ветер и дождик мочил,

Когда из Полтавской губернии

Я в город столичный входил.

В руках была палка предлинная,

Котомка пустая на ней,

На плечах шубенка овчинная,

В кармане пятнадцать грошей.

Ни денег, ни званья, ни племени,

Мал ростом и с виду смешон,

Да сорок лет минуло времени –

В кармане моем миллион.

Это слова того, о ком Некрасов пишет:

В его деревянной постройке

Свеча одиноко горит;

Скупец умирает на койке

И детям своим говорит:

Достоевский комментирует: «Миллион – вот демон Некрасова! Что ж, он любил так золото, роскошь, наслажденья и, чтобы иметь их, пускался в «практичности»? Нет, скорее это был другого характера демон… Это был демон гордости, самообеспечения, потребности оградиться от людей твердой стеной и независимо, спокойно смотреть на их злость, на их угрозы… Это была жажда мрачного, угрюмого (любимое слово Некрасова – О. Н.), отъединенного самообеспечения, чтобы уже не зависеть ни от кого» ²⁰.

Миллион – это ли не мечта Подростка из одноименного романа Достоевского? Конечно, не Ротшильд, но все же…
«Моя идея — это стать Ротшильдом…
Я повторяю: моя идея — это стать Ротшильдом, стать так же богатым, как Ротшильд; не просто богатым, а именно как Ротшильд, – признается Аркадий Долгоруков.
«Мне нужно и могущество», « Деньги – это единственный путь, который приводит на первое место даже ничтожество».

Деньги, повторим за Достоевским, – это единственный путь оградиться от людей твердой стеной, спокойно смотреть на их злость, на их угрозы. «Но этот демон всё же был низкий демон. Такого ли самообеспечения могла жаждать душа Некрасова, эта душа, способная так отзываться на всё святое и не покидавшая веры в него. Разве таким самообеспечением ограждают себя столь одаренные души? Такие люди пускаются в путь босы и с пустыми руками, и на сердце их ясно и светло. Самообеспечение их не в золоте. Золото — грубость, насилие, деспотизм! Золото может казаться обеспечением именно той слабой и робкой толпе, которую Некрасов сам презирал. Неужели картины насилия и потом жажда сластолюбия и разврата могли ужиться в таком сердце, в сердце человека, который сам бы мог воззвать к иному. «Брось всё, возьми посох свой и иди за мной».

От ликующих, праздноболтающих,
Обагряющих руки в крови
Уведи меня в стан погибающих
За великое дело любви.

Но демон осилил, и человек остался на месте и никуда не пошел».» ²¹.

И еще: Некрасов, как и Достоевский, был игроком, с той лишь разницей, что последний предпочитал рулетку, а Некрасов – карты, Достоевский по преимуществу оставался в проигрыше, а Некрасов срывал куш. Порой он доходил до восьмидесяти тысяч. Да и отношение к игре у них было разное. «Я очень хладнокровно играю в карты», – говорил он. ²². Вследствие ли этого, или каких-то иных причин, по воспоминаниям А.Я. Панаевой, бедственное положение Некрасова, в котором он пребывал в юности, весьма неожиданным образом закончилось: «На моих глазах произошло почти сказочное превращение в наружной обстановке и жизни Некрасова. Конечно, многие завидовали Некрасову, что у его подъезда стояли блестящие экипажи очень важных особ; его ужинами восхищались богачи-гастрономы; сам Некрасов бросал тысячи на свои прихоти, выписывал из Англии ружья и охотничьих собак…»²³.

Но были и другие свидетельства процветания Некрасова: «Тургенев в виде предостережения некоторым литераторам в их денежных расчетах с Некрасовым рассказывал, что при встрече с Некрасовым в Париже, узнав, что он едет в Лондон, поручил ему передать 18 000 франков Генцену; но Некрасов, в первый же день по прибытии своем в Лондон, проиграл их в игорном доме и скрыл это, пока Тургенев не обличил его; что Некрасов клялся уплатить в скором времени проигранные 18 000, но, конечно, не уплатил, воспользовавшись оплошностью Тургенева, который не взял с него никакого документа.»²⁴.

И хотя Авдотья Яковлевна опровергает это, сопоставляя даты встреч Тургенева и Некрасова, все же распространение этого слуха, которому многие поверили, говорит, во-первых, о репутации Некрасова, а во вторых, что он, при всем его внешнем хладнокровии во время игры, был все же, как и Достоевский, игроком страстным. А потому поверили и истории с проданным имением Огарева, в которой были замешаны и Некрасов с Панаевой.

Ну, и конечно, бурные отношения Некрасова с женой Панаева – Авдотьей Яковлевной, жизнь втроем под одной крышей, такой «любовный треугольник», эти сцены ревности, столь же бурных примирений, слезных покаяний и приступов холодного отчуждения, – как это все характерно для героев Достоевского, где и уничижение паче гордости, и гордыня неслыханная, и порывы самопожертвования, и внутренние надрывы, и накал страстей, и любовный поединок:

Кипим сильней, последней жаждой полны,

Но в сердце тайном – холод и тоска

Так осенью бурливее река,

Но холодней бушующие волны.

«Невозможная… женщина», говорил о Панаевой Чернышевский ²⁵.

Что-то есть в темпераменте Некрасова и от Ивана, и от Митеньки Карамазовых…

А уж загадочная история с продажей имения Огарева, с исчезновением вырученных за него пятисот тысяч рублей, история, которую связывают с Некрасовым и Панаевой, и вовсе просится на страницы Достоевского, в романах и повестях которого вокруг денег практически всегда закручивается интрига. .

Несмотря на то, что Достоевский писал в «Записках из Мертвого Дома», что «деньги – это чеканенная свобода», в его романах за деньги расплачиваются честью, поломанной судьбой, свободой, жизнью. Из-за них Соня Мармеладова отправляется на панель, Дуня собирается вступить в брак с Лужиным, чтобы помочь брату, Ганя готов жениться на Настасье Филипповне. Вспомним темную историю с женитьбой Свидригайлова на Марфе Петровне («У ней был капитал») и с ее странной смертью; интригу Лужина, подсунувшего Соне сторублевую купюру и обвинившую ее в воровстве; проигравшуюся в пух и прах генеральшу из «Игрока», самого «игрока»; Грушеньку, живущую на содержании старика, «шановнего пана лайдака», примчавшегося к ней, как только прослышал, что у нее завелись деньги; Федора Карамазова, желавшего за три тысячи купить Грушенькино расположение; Катерину Ивановну, готовую заплатить собой за Митенькину денежную помощь; страдания самого Мити Карамазова и т.д. и т.п. Практически во всех романах в той или иной интриге замешаны деньги. Это деньги шальные, упавшие ниоткуда и так же исчезающие в никуда, выигранные и проигранные, нажитые на процента или полученные вследствие преступления. Они отмечены связью с криминалом, агрессией, преступлением, насилием, душевной кастрацией, шулерством. «Деньги до зарезу нужны», как говорит Митя Карамазов. Вокруг денег, вернее их обладателей, у Достоевского всегда собираются приживальщики, нахлебники, злоупотребляющие своим положением, вроде Фомы Фомича Опискина.

И при этом в романах нет никакого следа трудового происхождения денег, никакой связи с созиданием и производством – промышленным, сельскохозяйственным. (Розанов в «Уединенном»: «В России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или кого-нибудь «обобрал». Труда в собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается»).

Деньги у Достоевского приобретают некий символический и демонический характер. В романе «Подросток» они вообще вырастают до размеров Золотого Тельца в мечтах главного героя Аркадия Долгорукого стать Ротшильдом.

Однако вернемся к истории о проданном имении Огарева и ее персонажам, которая по своей тональности вполне могла бы лечь в основу ненаписанного романа Достоевского, и в этом смысле – Некрасов несостоявшийся прототип ненаписанного романа. Дело же это, которое Чуковский называет «темным, сложным и путаным» ²⁶

Когда Огарев разошелся с женой Марьей Львовной, он оставил ей не безопасный для себя документ: фиктивное заемное письмо на 300000 рублей с тем, чтобы она жила на одни лишь проценты от этих денег. Она и жила, причем со своим любовником _ художником Сократом Воробьевым. Тургенев назвал ее «плешивой вакханкой». Авдотья Панаева сошлась с ней в Петербурге и внушила, что Огарев – палач и тиран и что надо его наказать. И когда Огарев, влюбившись в Консуэлу Тучкову, попросил у Марьи Львовны, живущей уже семь лет с любовником и прижившей от него ребенка, развода, она ему не только в этом отказала, не без участия Панаевой предъявила ему иск ко взысканию трехсот тысяч рублей. И для обеспечения иска наложила по суду запрещение на его имение, стоившее пятьсот тысяч. Ведение дела она передала в руки Панаевой. Имение было продано, однако, ни Марья Львовна, ни Огарев никаких денег за него не получили: они растворились…Подозрение повисло как на друзьях Огаревых, которые участвовали в ведении этого дела, так и на Авдотье Яковлевне, больно зацепив при этом и Некрасова: недаром его почитали «великим практиком и финансовым гением».

Это и побудило Герцена всю вину взвалить на него и назвать «мошенником, мерзавцем и вором»²⁷ «За это дело Некрасову и тюрьмы мало!» – таково было убеждение Герцена ²⁸ Да и вообще это мнение укоренилось и кочевало из одних воспоминаний о Некрасове в другие….

А меж тем существует загадочное письмо Некрасова Авдотье Яковлевне: «Довольно того, что я до сих пор прикрываю тебя в ужасном деле по продаже имения Огарева. Будь покойна: этот грех я навсегда принял на себя… Твоя честь была мне дороже своей… С этим клеймом я умру… Презрение Огарева, Герцена, Анненкова, Сатина не смыть всю жизнь».²⁹. В любом случае, и в том, если не причастный к делу Некрасов брал чужую вину на себя, принимая страдание, как Миколка из «Преступления и наказания» или Митя Карамазов, и в том, если он участвовал в этой афере, но, подобно Фердыщенко, укравшего три рубля, норовил целиком переложить этот грех на женские плечи (Чуковский намекает, что письмо не случайно было написано Некрасовым гораздо позже проставленной на нем даты), за этими перипетиями угадывается контур персонажей Достоевского.

Любопытно, что к повести «По поводу мокрого снега» – второй части «Человека из подполья» Достоевский взял эпиграф из стихотворения Некрасова:

Когда из мрака заблужденья

Горячим словом убежденья

Я душу падшую извлек,

И, вся полна глубокой муки,

Ты прокляла, ломая руки,

Тебя опутавший порок;

Сознательно или бессознательно, но отнюдь не случайно и в «Человеке из подполья» промелькнула тень Некрасова: это и внутренняя разорванность и сознания, и души персонажа, от лица которого ведется повествование в «Записках…», столь роднящая его с Некрасовым, представляется Достоевскому «типической»: «Я горжусь, что впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сторону», писал он в «Записках из подполья». Только я один вывел трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни…»

Но было еще одно обстоятельство, побуждающее вспомнить именно Некрасова.

Напомним, что «Записки…» были написаны Достоевским в 1864году. А меж тем еще в 1846-1847 году Некрасов написал некий незаконченный текст, предполагая, очевидно, сделать из него повесть. Этот черновик вошел в состав неизданных произведений Некрасова и получил название «Как я велик!» (повесть из жизни литературного гения). Это язвительная и даже ядовитая сатира на Достоевского и на старый состав редакции «Современника», за исключением Белинского, которого Некрасов превозносит.

Достоевский здесь выведен в образе смешного персонажа, по фамилии Глажиевский, который является автором повести «Каменное сердце» Глажиевского зовут Осип Михайлович, ему двадцать четыре года. Столько, сколько было и Достоевскому, когда он писал свою повесть «Бедный люди», которая восхитила Белинского и Некрасова, а также повесть «Двойник», которая не просто подверглась самой острой критике, но вызвала шквал сарказма.

Любопытно, что Глажиевский обедает в ресторане «Hotel de Paris», где любил бывать и Достоевский и где впоследствии, лет через восемнадцать, будет ужинать «человек из подполья». И даже слово, которое придумал Достоевский – «стушеваться», Некрасов, чтобы уж никто не сомневался, вложил в уста Глажиевскому, указав на его авторство.

Чуковский отмечает тот удивительный факт, что, изображая шаржированного Достоевского, Некрасов в некоторых чертах предварил героя «Записок…», что свидетельствует о точности писательского глазка Некрасова, хотя карикатурный характер некрасовского персонажа Глажиевского обличает его как недоброго и желчного человека. Достоевский слышал об этой пародии и жаловался на то, что Некрасов зачитывает куски из своего памфлета. ³⁰.

Полагаю, что оба – и Достоевский, и Некрасов – были взаимопроницаемы для друга. И глядя в другого, как в собеседника или оппонента, «чувствовали натуру», угадывали в нем кое-какие собственные, а потому и понятные черты.

Но были у них и точки схождения. Такое общее для обоих писателей чувство вызывает сцена избиения лошадки, особенно, когда ее секут «по глазам»:

НЕКРАСОВ:

Ноги как-то расставив широко,

Вся дымясь, оседая назад,

Лошадь только вздыхала глубоко

И глядела (так люди глядят,

Покоряясь неправым нападкам)

Он опять: по спине, по бокам,

И вперед забежав, по лопаткам

И по плачущим кротким глазам.

Все напрасно. Клячонка стояла

Полосатая вся от кнута.

Лишь на каждый удар отвечала

Равномерным движеньем хвоста.

У Достоевского почти та же сцена в «Преступлении и наказании»: сон Раскольникова:

Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не падает.— Секи до смерти! — кричит Миколка, — на то пошло. Засеку! Мое добро! Что хочу, то и делаю. Садись еще! Все садись! Хочу, чтобы беспременно вскачь пошла!..Два парня из толпы достают еще по кнуту и бегут к лошаденке сечь ее с боков. Каждый бежит с своей стороны. — По морде ее, по глазам хлещи, по глазам! — кричит Миколка.— Разразит! — кричат кругом.— Убьет!— Мое добро! — кричит Миколка и со всего размаху опускает оглоблю. Раздается тяжелый удар.— Секи ее, секи! Что стали! — кричат голоса из толпы. — Живуча! — кричат кругом.— Сейчас беспременно падет, братцы, тут ей и конец! — кричит из толпы один любитель.— Топором ее, чего! Покончить с ней разом, — кричит третий.— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается в телегу и вытаскивает железный лом.

Неожиданное сближение писательских позиций есть у них и в вопросе назначения литературы. Несмотря на то, что Достоевский превыше всего ставит «художественность», о чем он постоянно напоминает в «Дневнике…», есть у него и высказывание о том, что если во время Лиссабонского землетрясения, когда жители гибнут, дома горят, а земля разверзается под ногами, поэт напишет «Шепот, робкое дыханье», то это будет воспринято как оскорбление и ложь. ³¹

У Некрасова та же мысль в его стихотворении «Поэт и гражданин»:

Нет, ты не Пушкин. Но покуда

Не видно солнца ниоткуда,

С твоим талантом стыдно спать;

Еще стыдней в годину горя

Красу долин, небес и моря

И ласку милой воспевать.

Этому он противопоставляет гражданина, который

…как свои на теле носит

Все язвы родины своей.

И если у Некрасова есть вот такое:

У НЕКРАСОВА (из «Петербургских углов»)

Лет пятнадцати не боле

Лиза в рощицу пошла

И, гулявши в чистом поле,

Жука черного нашла –

Жука с черными усами

И с курчавой головой,

С чернобурыми бровями

Настоящий милый мой!

То у Достоевского Лебядкин откликается ему:

Жил на свете таракан,

Таракан от детства,

Таракан попал в стакан,

Полный мухоедства.

Достоевский ценил Некрасова как поэта, возможно, по этой причине, перевешивающей все дурные черты его характера и неблаговидные поступки его жизни, он не вошел в число прототипов великого писателя, разве что намеком, как «русский исторический тип» («типичные представитель» разночинской эпохи).

Да и, правда, в перспективе веков мало кто интересовался негативными проявлениями его личности.

И первые поэты России на вопрос: «Как Вы относитесь к распространенному мнению, будто Некрасов был безнравственный человек?», отвечали:

«Это "распространенное" мнение решительно никаким образом не меняет моего представления о Некрасове». (Ахматова).
«Он был страстный человек и "барин", этим все и сказано». (Блок)
«Ценю в его безнравственности лишнее доказательство его сильного темперамента». (Гумилев)
И, напротив, подчеркивали его ценность как поэта.

Любите ли Вы стихи Некрасова?

«Люблю».(Ахматова)
«Да». (Блок)
«Да. Очень!» (Гумилев)

Любил стихи Некрасова и Достоевский, чрезвычайно ценя его как поэта: «Некрасов был в высшей степени своеобразен и, действительно, приходил с «новым словом» В этом смысле он, в ряду поэтов, должен прямо стоять вслед за Пушкиным и Лермонтовым»³²

И хотя в романах и повестях Достоевского попадаются «сочинители» (Кармазинов, Степан Трофимович Верховенский, капитан Лебядкин, Иван Карамазов, Ипполит Терентьев, Видоплясов), чьи опусы за них (а по сути – пародии, как это произошло с Огарев, стихотворение которого было спародировано в «Светлой личности») пишет Достоевский, невозможность впустить в свою прозу персонажа, чьим прототипом целиком являлся бы поэт такого масштаба, как Некрасов (а без этого он – уже не он), полностью исключала нечто подобное. Что не мешало впустить его туда «по черточке, по штришку», по биографической подробности. Ведь он и вправду был «исторический тип».

Достоевский писал о Некрасове:

«Страстный к страданью поэт»³³. «Раненое сердце» «загадочный» ³⁴

«Обрисовался передо мною этот загадочный человек самой существенной и самой затаенной стороной своего духа. Это именно, как мне почувствовалось тогда, было раненное в самом начале жизни сердце, и эта никогда не заживавшая рана его и была началом и источником всей страстной, страдальческое поэзии его» ³⁵. Там же он признается: «Буквально в первый раз дал себе отчет: как много Некрасов как поэт, во все эти тридцать лет, занимал места в моей жизни!».

Но Достоевскому эта раздвоенность была понятна. Не сам он ли писал о «двойных мыслях»:

– Скажите, пожалуйста, и зачем вы пришли с вашей исповедью?

Князь спрашивает его в лоб:

– Может быть, денег хотели занять?

Келлер ему признается:

– Разумеется, в конце концов, моя цель была занять денег…

На что князь Мышкин ему отвечает:

Иди в огонь за честь отчизны,

За убежденье, за любовь…

Иди и гибни безупрёчно.

Умрешь недаром: дело прочно,

Когда под ним струится кровь.

И верил я ему тогда,

Как вещему певцу страданий и труда.

Теперь пускай кричит молва,

Что это были все – слова-слова-слова,

Что он лишь тешился порой

Литературною козырною игрой,

Что с юных лет его грызет

То зависть жгучая, то ледяной расчет.

Так же и Владимир Соловьев не преминул оценить деяния Некрасова:

Восторг любви расчетливым обманом

И речью рабскою – живой язык богов,

Святыню муз – шумящим балаганом

Он заменил и обманул глупцов.

Обличает Некрасова и Иван Никитин:

Нищий духом и словом богатый,

Понаслышке о всем ты поешь

И постыдно похвал ждешь, как платы

За твою всенародную ложь.

Композитор Юрий Арнольд увидел в его стихах «умело под вкус вопрошающего сложенные изречения спекулянта-авгура» ³⁹.

Двуличие. Двоедушие, двойственность, двурушничество. В стихах он проповедует жертвы и подвиги, а сам…

«Двойной человек» (Пыпин)

«Перепутанная фигура» (Анненков)

«Загадочный» (Михайловский) ⁴⁰

Плещеев вторит ему: «В нем как будто два человека, не имеющих друг к другу ничего общего».

На все эти филиппики Некрасов откликается с сердечной болью:

Что враги? Пусть клевещут язвительней,

Я пощады у них не прошу.

Не придумать им казни мучительней,

Той, которую в сердце ношу.

Достоевский пишет в письме брату: «Некрасов аферист от природы, иначе он не мог бы и существовать, он так с тем и родился» ⁴³.

«Некрасову хоть битым стеклом торговать» – Краевский, узнавший, что Некрасов скупил у издателя экземпляры сочинений Гоголя и перепродал их с большим барышом. Да и Белинский отмечал эту черту своего литературного соратника: «Некрасов пойдет далеко… Это не то, что мы… Он наживёт себе капиталец» ⁴⁴. «Думаю пуститься в аферы. Некрасов на это золотой человек».⁴⁵.

Кавелин уверенно заявлял, что Некрасов литературный кулак и вор. Даже с университетской кафедры обвинял его в том, что он присвоил чужое имение (Огарева, должно быть) А также обличал его в том, что он ограбил больного Белинского, Его поддерживал в этом обвинении и Анненков, и Герцен, который звал его «гадким негодяем», «стервятником, «сукиным сыном» и «шулером». Тургенев вторил ему: «Пора этого бесстыдного мазурика на лобное место». Грановский отзывался о нем, как о «мелком торгаше». В «Голосе минувшего» писали: «Щедрин – генерал и сквалыга», а Некрасов – первостатейный кулак, картежник и весь сгнил от разврата с француженками» ⁴⁶. «И что это Некрасов смотрит? – он человек коммерческий», – говорил о нем Панаеву один из друзей Белинского ⁴⁷.

Ракитин пересказывает Алеше Карамазову подслушанную им речь Ивана у Катерины Ивановны:

Про «держа нашим и вашим» у Некрасова достаточно красноречиво говорит «ода Муравьеву».

Впрочем, он и сам в этом признавался:

Не торговал я лирой, но, бывало,

Когда грозил неумолимый рок,

У лиры звук неверный исторгала

Моя рука…

Некрасов действительно всю жизнь занимался аферами, всю жизнь его тянуло к этому недворянскому заработку…

Заняться моим образованием у меня не было времени, надо было думать о том, чтобы не умереть с голоду» – говорил о себе Добролюбову Некрасов ⁵⁰.

Опять этот дом на Литейном!

МИЛЛИОН.

(опыт современной баллады)

Огни зажигались вечерние,

Выл ветер и дождик мочил,

Когда из Полтавской губернии

Я в город столичный входил.

В руках была палка предлинная,

Котомка пустая на ней,

На плечах шубенка овчинная,

В кармане пятнадцать грошей.

Ни денег, ни званья, ни племени,

Мал ростом и с виду смешон,

Да сорок лет минуло времени –

В кармане моем миллион.

Это слова того, о ком Некрасов пишет:

В его деревянной постройке

Свеча одиноко горит;

Скупец умирает на койке

И детям своим говорит:

От ликующих, праздноболтающих,
Обагряющих руки в крови
Уведи меня в стан погибающих
За великое дело любви.

Но демон осилил, и человек остался на месте и никуда не пошел».» ⁵³.

И еще: Некрасов, как и Достоевский, был игроком, с той лишь разницей, что последний предпочитал рулетку, а Некрасов – карты, Достоевский по преимуществу оставался в проигрыше, а Некрасов срывал куш. Порой он доходил до восьмидесяти тысяч. Да и отношение к игре у них было разное. «Я очень хладнокровно играю в карты», – говорил он. ⁵⁴. Вследствие ли этого, или каких-то иных причин, по воспоминаниям А.Я. Панаевой, бедственное положение Некрасова, в котором он пребывал в юности, весьма неожиданным образом закончилось: «На моих глазах произошло почти сказочное превращение в наружной обстановке и жизни Некрасова. Конечно, многие завидовали Некрасову, что у его подъезда стояли блестящие экипажи очень важных особ; его ужинами восхищались богачи-гастрономы; сам Некрасов бросал тысячи на свои прихоти, выписывал из Англии ружья и охотничьих собак…»⁵⁵.

Кипим сильней, последней жаждой полны,

Но в сердце тайном – холод и тоска

Так осенью бурливее река,

Но холодней бушующие волны.

«Невозможная… женщина», говорил о Панаевой Чернышевский ⁵⁷.

Что-то есть в темпераменте Некрасова и от Ивана, и от Митеньки Карамазовых…

Это и побудило Герцена всю вину взвалить на него и назвать «мошенником, мерзавцем и вором»⁵⁹ «За это дело Некрасову и тюрьмы мало!» – таково было убеждение Герцена ⁶⁰ Да и вообще это мнение укоренилось и кочевало из одних воспоминаний о Некрасове в другие….

А меж тем существует загадочное письмо Некрасова Авдотье Яковлевне: «Довольно того, что я до сих пор прикрываю тебя в ужасном деле по продаже имения Огарева. Будь покойна: этот грех я навсегда принял на себя… Твоя честь была мне дороже своей… С этим клеймом я умру… Презрение Огарева, Герцена, Анненкова, Сатина не смыть всю жизнь».⁶¹. В любом случае, и в том, если не причастный к делу Некрасов брал чужую вину на себя, принимая страдание, как Миколка из «Преступления и наказания» или Митя Карамазов, и в том, если он участвовал в этой афере, но, подобно Фердыщенко, укравшего три рубля, норовил целиком переложить этот грех на женские плечи (Чуковский намекает, что письмо не случайно было написано Некрасовым гораздо позже проставленной на нем даты), за этими перипетиями угадывается контур персонажей Достоевского.

Когда из мрака заблужденья

Горячим словом убежденья

Я душу падшую извлек,

И, вся полна глубокой муки,

Ты прокляла, ломая руки,

Тебя опутавший порок;

Но было еще одно обстоятельство, побуждающее вспомнить именно Некрасова.

НЕКРАСОВ:

Ноги как-то расставив широко,

Вся дымясь, оседая назад,

Лошадь только вздыхала глубоко

И глядела (так люди глядят,

Покоряясь неправым нападкам)

Он опять: по спине, по бокам,

И вперед забежав, по лопаткам

И по плачущим кротким глазам.

Все напрасно. Клячонка стояла

Полосатая вся от кнута.

Лишь на каждый удар отвечала

Равномерным движеньем хвоста.

У Достоевского почти та же сцена в «Преступлении и наказании»: сон Раскольникова:

У Некрасова та же мысль в его стихотворении «Поэт и гражданин»:

Нет, ты не Пушкин. Но покуда

Не видно солнца ниоткуда,

С твоим талантом стыдно спать;

Еще стыдней в годину горя

Красу долин, небес и моря

И ласку милой воспевать.

Этому он противопоставляет гражданина, который

…как свои на теле носит

Все язвы родины своей.

И если у Некрасова есть вот такое:

У НЕКРАСОВА (из «Петербургских углов»)

Лет пятнадцати не боле

Лиза в рощицу пошла

И, гулявши в чистом поле,

Жука черного нашла –

Жука с черными усами

И с курчавой головой,

С чернобурыми бровями

Настоящий милый мой!

То у Достоевского Лебядкин откликается ему:

Жил на свете таракан,

Таракан от детства,

Таракан попал в стакан,

Полный мухоедства.

Да и, правда, в перспективе веков мало кто интересовался негативными проявлениями его личности.

Любите ли Вы стихи Некрасова?

«Люблю».(Ахматова)
«Да». (Блок)
«Да. Очень!» (Гумилев)