Елена ЛИТИНСКАЯ. Крутые повороты

Всякая любовь страшна. Всякая любовь – трагедия.
Оскар Уайльд

Ирину Н. Бог поцеловал в темечко, наделив её внешне и внутренне чертами и качествами, о которых многие девочки могли только мечтать – высокий рост, густые, длинные, светлые от природы волосы, которые она заплетала в косу и по старинной моде закалывала вокруг головы «корзинкой», натуральный румянец во всю щеку. Никакой косметики: ни пудры, ни румян, разве что чуть подкрашенные длинные пушистые ресницы. Большие, выразительные, круглые глаза василькового цвета смотрели на мир как бы с постоянным удивлением. Может быть, это удивление было наигранным, чтобы ещё сильнее выделить глаза? А может, Ирина хотела создать некий образ…вечно удивлённой невинности? Не знаю. Не могу утверждать.

Ира по всем предметам училась на пятёрки и четвёрки. Пятёрок было значительно больше. Как точные, так и гуманитарные науки давались ей легко, казалось, играючи. Впрочем, играючи или с помощью трудолюбия и усидчивости, одноклассники могли только догадываться. Истину знала сама Ира и её родители. Любимым предметом девочки была русская литература, а любимой учительницей – преподавательница русского языка и литературы. Учительница выделяла Иру среди других своих учеников, девочка была её любимицей. И это обычная история, хоть и считается, что иметь любимчика непедагогично. Почти у каждого учителя есть свой любимчик. Одни учителя это открыто не показывают, другие и хотели бы скрыть, но не могут. Не получается.

С самого детства Ира писала стихи: не гениальные, но на вполне хорошем поэтическом уровне: серьёзные и юмористические, грустные и весёлые. Её перу послушны были разные жанры. Она охотно участвовала в районных и городских литературных олимпиадах и капустниках и нередко занимала призовые места. Интересы девочки были разносторонними. Она с энтузиазмом посещала школьный театральный кружок, которым руководил известный московский актёр, и выступала на сцене в нашем актовом зале.

Иру любили как учителя, так и одноклассники. Разумеется, некоторые девочки завидовали её яркой внешности и популярности. Как же! Не без этого… Но открыто зависть не проявляли.

Ира была, что называется, девочкой из хорошей семьи. Её мама происходила из дворянского рода. Но в советское время об этом умалчивали, так… на всякий случай. Не опасна, но непопулярна была тогда эта тема. Не то, что после перестройки, когда всяк старался раскопать правдами и неправдами своё дворянское происхождение и с гордостью делился этой информацией с друзьями и публично.

Отец Иры был крупным советским ученым-химиком, доктором наук, поэтому они жили в отдельной двухкомнатной квартире, что по тем временам было для большинства москвичей, ютившихся в многонаселённых коммуналках, явлением редким. Новостройки хрущевской эпохи с отдельными, хоть и малогабаритными квартирами, только начинали появляться. Их двухкомнатная квартира в доме постройки 30-х годов была довольно просторной, когда ещё не объединили (по американскому образцу экономии пространства) ванную с уборной в общий санузел и «не приблизили пол к потолку». В одной из комнат стоял настоящий рояль. Не пианино! Я не помню, чтобы Ира рассказывала, что в детстве брала уроки игры на фортепьяно. Возможно, на рояле играла Ирина мама.

Мы с Ирой не были подругами, но часто пересекались и довольно тесно, дружелюбно общались, хотя характеры у нас различались кардинально. Насколько Ира была общительной, живой, любила подурачиться, настолько я была серьёзной, спокойной, эдакой «вещью в себе». Ира охотно вела общественную работу, я – нет. Не то, чтобы я была против общественных нагрузок, просто я хоть и носила в то время комсомольский значок, но делала это чисто символически, по обязанности и по привычке. Я вступила в ряды ВЛКСМ в седьмом классе и уже в восьмом охладела к этой организации. Но не будем отвлекаться и вернёмся к главной героине рассказа. Ведь сия история не обо мне.

На всю школу гремел Ирин роман с Геной Х. из параллельного класса.

– Что ты в нём нашла? Ты – красавица, принцесса! А он, хоть говорят, и умный, аж заумный, но, сказать честно, отнюдь не принц: мягко выражаясь, не красавец, к тому же безнадёжно прыщав лицом. Как с таким целоваться, не представляю, – однажды брякнула я Ире и тут же прикусила язык, осознав абсолютную бестактность своего вопроса и негативной ремарки по поводу внешности Гены.

– В человеке, особенно в мужчине – главное ум и характер. А прыщи возрастные, они со временем пройдут, – ничуть не смутившись и не обидевшись, парировала Ира. – Геночка умный и даже талантливый. Он далеко пойдёт. Я уверена! Мы любим друг друга и, как только окончим школу, непременно поженимся. Вот увидишь!

– Может, ты и права. Жизнь покажет. Прости меня, пожалуйста! Я не имела никакого права критиковать внешность Гены. А твои родители в курсе ваших планов?

– Ну почему же? Ты имеешь право на своё мнение. А я имею право не принимать его во внимание. Что касается моих родителей, они пока не в курсе. Со временем я их поставлю перед фактом, – сказала Ира. В семнадцать лет она рассуждала, как взрослая женщина, и умела настоять на своём.

«Не знаю насчёт Гены, но ты, Ирочка, пойдёшь далеко. Уверена в себе, чтобы не сказать, самоуверенна. Знаешь себе цену! Но с таким самомнением как бы не наделать ошибок… », – подумала я и как в воду глядела.

– У нас сегодня в семь часов вечера в актовом зале – сцены из спектакля «Борис Годунов». Я играю Марину Мнишек. Ты придёшь?

– Постараюсь, если ничего не помешает.

* * *

Ничто не помешало, и я пришла. Чуть опоздала и с трудом нашла в зале свободный стул. Зал был набит до отказа: ученики, учителя, родители учеников, участвовавших в спектакле. К выступлению школьный театральный кружок готовился целый год. И вот наступил апогей – премьера. Гришку Отрепьева играл парень из параллельного класса Игорь Ш. Роль свою он исполнял неплохо, но переигрывал, чтобы вызвать отрицательное отношение зрителей к персонажу. А «гордая полячка» Марина Мнишек в исполнении Иры Н. была просто великолепна, хотя внешность юной актрисы и Марины не совпадали. По преданию, Марина Мнишек была невысокого роста брюнеткой, а Ира, наперекор прототипу, отличалась ростом выше среднего и толстой косой цвета спелой пшеницы. Но гонор и дух женщины, будущей жены Лжедмитрия Первого и русской царицы на краткий срок, Ира сумела передать. После спектакля я поздравила Иру с успешным дебютом и спросила:

– Ну что? После окончания школы, наверное, пойдёшь поступать в ГИТИС или во ВГИК?

– Ничего подобного! Во-первых, таких, как я, претенденток на артистическую карьеру, слишком много, и сомневаюсь, что меня примут в эти престижные заведения. Во-вторых, у меня совсем другие, более практичные и реалистичные, планы на учёбу и, вообще, на жизнь, о которых пока распространяться не буду.

– Другие планы? После такого успеха на сцене? Странно… – удивилась я. Я была «вещью в себе». Ира, несмотря на свою, вроде бы, открытость, оказывается, тоже. За живостью, дружелюбием и игрой прекрасных глаз хранились тайны, в которые девочка мало кого (а может, и никого вовсе) не посвящала.

Ира и Гена часто ходили в походы с группой любителей этого вида отдыха или развлечения (не знаю, какое определение подходит больше). Походами руководила совсем молоденькая, лет двадцати пяти, преподавательница истории. Я в походы не ходила, но ведь слухами Земля полнится. Народ рассказывал, что обстановка в походах была свободная. Учительница вела себя более чем непринуждённо, совсем как девчонка: болтала, громко хохотала и даже позволяла мальчикам на руках переносить себя через ручей или мелководную речушку. (Пишу это не в упрёк молодой педагогине, а для более полного отражения её имиджа, который мне, как и многим ученикам, был симпатичен.)

Походам, само собой, сопутствовали песни под гитару. Ира на гитаре не играла, но Саша О. из выпускного одиннадцатого класса неплохо перебирал струны и исполнял популярные в те годы песни Визбора, Высоцкого и других бардов. Он также сочинил мелодию на несколько Ириных стихотворений. И получилось довольно удачно. Походникам нравилось, и они эти песни охотно исполняли, сидя вокруг костра. Ира, само собой, подпевала. Голос у неё был не особо сильный, но музыкальный слух хороший. Думаю, что Ира не только радовалась выбору Саши, но гордилась этим его выбором. И румянец на её щеках горел ярче прежнего. (Гена песни не пел, просто всегда сидел рядом с Ирой с каменным лицом истукана, как молчаливый, преданный то ли собственник, то ли телохранитель, тем самым демонстрируя свои права на девушку и готовность защитить её от возможных посягательств походников мужского пола.)

* * *

После окончания школы девочки нашего класса разбежались кто куда, поступили в разные высшие учебные заведения: МГУ, Иняз, Пединститут и технические вузы. Ира поступила в МГУ на психологический факультет. Выбрала специальностью дошкольную психологию. Я тоже училась в МГУ, на филфаке. Здания филфака и психологического факультета (как-то не хочется называть его психфаком, тем не менее студенты филфака его так и называли) помещались рядом, но мы долгое время с Ирой как-то не пересекались. Разве что два раза на встречах в квартирах одноклассников.

Будучи на первом курсе, в девятнадцать лет, Ира вышла замуж за своего школьного друга Гену, который тоже поступил в МГУ, но на биофак. Молодожёны сняли квартиру недалеко от Ириных родителей, которые хоть и помогали оплачивать ренту, но были не очень-то довольны ни ранним браком дочери, ни самим женихом. Какая-то в нём (в его взгляде – то рассеянном, то тяжёлом) проглядывала червоточина, которую они не знали, как объяснить. Срабатывала родительская любовь и интуиция.

Вначале, вроде бы, всё было хорошо, но через год до меня дошли слухи, что молодожёны неожиданно быстро развелись и Ира вернулась под родительский кров. А между тем предыстория развода вызывала на размышления…А то, что произошло несколько лет спустя, походило на фильм ужасов…

Несмотря на любовь к жене, Гена почти сразу после свадьбы стал поздно приходить домой, иногда даже пропадал сутками. Где его носило, Ира не знала. Как потом она мне рассказала, муж являлся домой спустя несколько дней как ни в чём не бывало, целовал жене ручки и ножки, просил прощения, бил себя кулаками в грудь, клялся, что больше это не повторится, но не рассказывал ни о причине, ни о подробностях своего отсутствия, ни о временном местопребывании. Клятву свою он не выполнял. Его поздние приходы (иногда среди глубокой ночи) и многодневные исчезновения продолжались. Бывало явится в четыре утра, когда Ира ещё спала, подойдёт к кровати и смотрит на жену таким пристальным тяжёлым взглядом, от которого она просыпалась в холодном поту, как от кошмарного сна.

– Гена, ты что? Где тебя носило? Почему ты на меня так смотришь, аж мурашки по телу?

– Я? Я уже давно пришёл, просто на кухне сидел, не хотел тебя будить. Думал о том, как безумно я тебя люблю. Ты ведь мне никогда не изменишь?

– С чего ты взял, что я тебе собираюсь изменять? Пока что ты не известно где шляешься. Это называется безумной любовью? Ты бы лучше вовремя домой приходил. Я полночи ждала тебя и только недавно уснула. Уйди! Я спать хочу, мне в семь часов вставать, чтобы успеть к первой паре в университет.

Гена молча неслышно раздевался и притуливался к Ириной спине на краю кровати или ложился прямо в одежде, на ковре, как преданный пёс.

Всё это выглядело более чем странно: «Где он пропадает? Измена? Нет, на измену Генка со своей безумной любовью ко мне не способен, – думала Ира.– Тут что-то другое…».

Она сначала молча терпела, не возникала, ожидая, что же будет дальше, затем какое-то время злилась и ругала его. А потом её вдруг осенило (всё же она изучала психологию), что тут кроется какая-то патология и надо немедленно бежать и разводиться, пока не поздно… Что может произойти, она не знала, но предполагала нечто ужасное, из ряда вон. И ей стало страшно оставаться с Геной наедине в квартире. Она выбрала время, когда мужа не было дома, быстренько собрала кое-какие личные вещи, одежду, вернулась под родительский кров и сразу подала на развод. Родители были рады её возвращению. Облегчённо вздохнули.

Гена, как это ни странно, не сопротивлялся, видно, чего-то испугался. Он покорно подписал бумаги о разводе, и молодые супруги разошлись без проволочек.

После ухода жены и развода Гена не очень-то и тужил, а если и переживал, то виду не подавал. (Впрочем, в чужую голову и душу не заглянешь.) Он как-то слишком быстро нашёл Ире замену, символично женившись на девушке, которая тоже носила имя Ирина. Не знаю, было ли это случайным совпадением или результатом сознательного поиска новой жены с любимым именем. Через год у Гены и его второй жены родился ребёнок – девочка.

А Ирина Первая отдыхала от проблемного брака, приходила в себя. С новой силой и энтузиазмом взялась за учёбу. Она была способной, серьёзной, честолюбивой студенткой, и на третьем курсе у неё уже зрела тема дипломной работы по детской психологии.

Спустя два года после развода Ира начала встречаться с однокурсником Володей. Как-то раз они сидели на Ириной квартире и готовились к экзаменам. Стоял тёплый, безоблачный июньский вечер. Огромная яркая луна призывно заглядывала в окно, создавая романтический настрой. Они устали от занятий и решили сделать перерыв. Володя обнял Иру, поцеловал, она ему ответила, расстегнула пуговицы на блузке, готовая к более интимным ласкам… Неожиданно раздался телефонный звонок, нарушивший любовный порыв молодой парочки.

– Ну вот! Не снимай трубку, прошу тебя! Позвонят и перестанут, – решительно сказал Володя.

– Как это – позвонят и перестанут? Вдруг что-то важное? Нет, я так не могу! – Ира решительно высвободилась из Володиных объятий и сняла трубку.

Звонила Ирина подруга с биофака, где учился Гена. Она буквально рыдала в телефон:

– Ир, ты уже знаешь?

– Что я должна знать? Не понимаю. Почему ты плачешь?

– Почему я плачу? И ты ещё спрашиваешь? Значит, ты ничего не знаешь!?

– Да что такое стряслось? Не говори загадками!

>– Случилось такое, такое! Волосы встают дыбом. Твой бывший, Генка… Не знаю, что на него нашло! Он свихнулся, в припадке ревности, абсолютно не обоснованной, убил свою жену, разрезал на куски, спрятал под диван и, говорят, показывал ребёнку изуродованный труп. (Хочу надеяться, что подробности насчёт ребёнка – это враньё, сплетни.) Потом, через несколько дней он, видимо, осознал, что совершил. Наступило некое просветление, прозрение. Гена открыл газ и покончил с собой. Соседи почувствовали запах газа, вызвали милицейский наряд и дворника. Те взломали дверь и нашли Генку мёртвым. Весь биофак бурлит, рыдает, не может успокоиться. Никто ничего не понимает. Гена был отличным студентом. Да, немного странным, нелюдимым… Но каким безумцем, каким нелюдем надо быть, чтобы совершить подобное зверство!?

– Что ты такое говоришь? Боже мой! Какой ужас! – у Иры задрожал голос и затряслись руки. В голове мелькнула страшная и в то же время спасительная мысль: «Если бы я не сбежала вовремя от Гены, то, возможно, меня бы ждала судьба этой несчастной женщины, Иры Второй. Просто Бог меня миловал. Выходит, я родилась под счастливой звездой». – А что с ребёнком? Что с девочкой?

– Девочку забрали дедушка и бабушка – родители жены. Ты, когда жила с Генкой, могла о таком подумать, такое предугадать, предвидеть?

– Что-то предчувствовала, недаром ведь развелась с ним. Но такое, такое… предугадать не могла. Только сейчас осознала, что жертвой могла быть я. Я понимала, что Гена серьёзно болен. Поэтому и бросила его. Эти его вечные отлучки, возвращения домой через несколько дней… Тяжёлый, пристальный взгляд! Подозрительность, паранойя. Думаю, что когда на него накатывало нечто безумное, не укладывающееся в рамки нормального поведения, мышления … он где-то прятался, возможно, в доме родителей. Но они мне ничего не говорили, покрывали своего сына. Гена возвращался ко мне, когда приступ проходил. Его нужно было лечить, но я была слишком молода, чтобы это понять. Кроме того, мне просто было страшно продолжать с ним жить. Да и не знаю, согласился бы он лечиться. Не насильно же мне было уложить его в психушку!

– Не знаю, не знаю… Может, и насильно! Повезло тебе, Ирка! Везучая ты и умная. Предусмотрела печальную развязку и вовремя смылась.

– Не знаю, везучая я или нет. Думаю, тут сыграла роль интуиция. Ну и, конечно, у каждого своя судьба.

Когда мне рассказали об этой трагедии, я снова подумала, что Иру Господь поцеловал в темечко. Ведь, живя с Генкой, она ходила по острию ножа.

* * *

Постепенно трагедия с Геной не то что бы забывалась, но не так часто вспоминалась. Ире и хотелось бы её забыть, но такое забыть невозможно! Печаль из прошлого тревожила память и порой заявляла о себе в кошмарных снах. Ира видела себя на месте убитой женщины: будто на неё, Иру Первую, некто безумный с размытым лицом, на котором был виден лишь искривленный рот, кидался с топором. И она тут же просыпалась в холодном поту, с облегчением осознав, что это всего лишь ночной кошмар.

Прошло два года. После окончания университета в Ириной жизни произошли два важных события: она вышла замуж за однокурсника Володю и поступила в аспирантуру. Володя был симпатичным парнем «ближне-восточного типа». Они с Ирой представляли красивую пару: брюнет с тёмно-карими глазами и, по контрасту, – блондинка – с васильковыми. Хоть помещай фотографию на обложку заграничного глянцевого журнала. Одно слово – «Голливуд»! Глядя на них, друзья и знакомые ахали и восхищались. Ирины родители купили молодожёнам двухкомнатную кооперативную квартиру, правда, далеко от центра, но зато в прекрасном, зелёном районе.

Володя был отличным студентом, но в аспирантуру не попал. Официальная версия: не прошёл по конкурсу. Но, видимо, помешал «пятый пункт». Такие были времена. Он работал внештатно при московском Институте педагогики и психологии, а также писал научно-популярные статьи для журналов и даже выступал на всесоюзных конференциях и симпозиумах. Володя был плодовит и творил в ногу с наукой и временем. Его охотно печатали. Жили молодые супруги хорошо, не ссорились. По выходным в их квартире часто собиралась молодёжь, выпускники психологического факультета. Приносили продукты в складчину, ели, выпивали, за «трапезой» вели жаркие споры, дискуссии на злободневные научные темы. Под конец дискуссий наступал черёд всеми любимой гитары. Гости и хозяева пели популярные бардовские песни. Иногда, под настроение, Ира читала свои стихи. Кое-что ей удалось опубликовать в одном московском литературном журнале.

В двадцать пять лет Ира родила мальчика. Сынок получился темноглазым и темноволосым, весь в отца. Назвали ребёнка Александром, Сашенькой. Молодая мама обладала крепким здоровьем и быстро оправилась от родов. Она как-то удивительно всё успевала: учиться в аспирантуре, писать статьи, растить малыша и вести домашнее, пусть и нехитрое, хозяйство. (Правда, всё же пришлось на пару часов в день нанять няню.)

Ира успешно и лихо жонглировала своими делами и обязанностями, но, к сожалению, не уделяла должного внимания своей внешности. Она была молода и хороша собой, однако усталость всё же сказывалась. Стандартная короткая стрижка «под горшок» сменила золотую косу вокруг головы (так было легче ухаживать за волосами), под глазами появились тёмные круги – следы недосыпа. Ирин гардероб устаревал, ветшал, не пополняясь новыми нарядами – некогда было бегать по магазинам и портнихам. Она закончила аспирантуру и писала кандидатскую диссертацию. Диссертация – дело серьёзное, требующее многих знаний, времени и сил. Чтобы впихнуть диссертацию в Ирино плотное расписание, нужно было чем-то пожертвовать. Ира жертвовала сном и внешним видом. За что и поплатилась.

Володя всё меньше времени проводил дома. Иногда возвращался поздно вечером, ближе к ночи. Что-то перехватит поесть и бухается в кровать. Однажды, после очередного позднего прихода мужа, Ириному терпению пришёл конец, хотя внешне она оставалась спокойной.

– Где ты был? – спросила Ира.

– Где я был, где я был… в библиотеке, писал статью для очередного номера журнала. Я, видишь ли, так деньги зарабатываю, пером. В аспирантуру меня не взяли, как некоторых…

Ира намеренно пропустила намёк мужа на его «пятый пункт» мимо ушей.

– Сейчас полночь. Все библиотеки, даже Ленинка, давно закрыты. И от тебя разит дешёвыми, приторными советскими духами «Ландыш серебристый». Я такими не душусь.

– Послушай, дорогая моя жёнушка! Я устал, как собака. Давай отложим расследование на завтра. Всё! Я иду спать.

– Ладно! Иди спать. Но у меня на эти духи аллергия. Так что тебе придётся лечь спать в гостиной на диване, – решительно сказала Ира и закрыла дверь спальни перед носом мужа. Этой ночью ей не спалось. Не надо было особо напрягать ум – и так всё было ясно: «Шерше ля фам. Боже, как мне не везёт с мужьями! Один – сумасшедший. Другой – бабник! Тут явно замешана женщина. Мой дорогой и любимый супруг встречается или уже спит с некой девицей, дамой. И это отнюдь не впервые. Сколько раз он приходил поздно домой, «благоухающий» не мужским одеколоном, а женскими духами или алкоголем! У меня просто не было ни времени, ни сил обратить на всё это внимание и отреагировать. И на себя обратить внимание заодно… Вот и пришла расплата».

Ира внимательно осмотрела себя в трюмо: «Поблёкла, постарела, отцветаю? Вовсе нет! Я ещё хороша собой. И мне ведь только двадцать семь лет! Ни морщинок, ни складок. Просто надо немного заняться своей внешностью, привести себя, так сказать, в божеский вид. Срочно! Пора к косметологу, парикмахеру, портнихе, визажисту… А Володька пусть катится к чёрту на кулички. Отпущу на все четыре стороны. Если мужик втюрился в другую, его не удержишь. Всё! Развод и девичья фамилия, которую я так, слава богу, и не сменила ни с первым мужем, ни со вторым. С документами будет меньше волокиты».

На утро состоялся серьёзный разговор с мужем. Ира спокойно, без надрыва и слёз обвинила Володю в измене и сказала, что измены не простит и удерживать его не станет.

– Разведёмся без проблем. Квартира и ребёнок, разумеется, останутся со мной, ведь квартира куплена на деньги моих родителей, а ты поедешь жить к своей любовнице. И я даже не желаю знать, кто сия дама твоего сердца, на кого ты меня променял. Если захочешь видеть ребёнка, пожалуйста. Оговорим все условия через моего адвоката. Пока я в аспирантуре, тебе придётся платить алименты. А там посмотрим.

Володя не отрицал своего греха, с молчаливым достоинством принял удар, согласился на развод и Ирины условия. Они развелись спокойно, без проволочек и, благодаря Ириному терпению, уму и дальновидности, даже поддерживали невраждебные отношения. Всё же Володя был отцом её ребёнка!

* * *

Стойкости, мужеству и умению выживать и идти вперёд, не посыпая голову пеплом и не оглядываясь назад в любых драматических ситуациях, у Иры можно было поучиться. Она не долго печалилась. Закончила аспирантуру, успешно защитила кандидатскую диссертацию и устроилась работать младшим научным сотрудником в Институте педагогики и психологии.

С карьерой всё складывалось отлично, как по заказу. Ира перевела дух и занялась устройством личной жизни. Очень скоро поиски сердечного друга привели её к желанной цели. Она довольно быстро нашла замену Володе. Далеко ходить не надо было. Стоило только оглядеться по сторонам…

У бывшего Ириного мужа был приятель Виктор, тоже психолог, свободный, симпатичный, неокольцованный. Ирин выбор пал на него. Виктор был очарован ею. Красивая, умная, из хорошей семьи, с перспективой карьерного роста в научном мире психологии, с московской пропиской и квартирой. (А он был приезжий со временной пропиской и снимал в Москве комнату.) Да, с ребёнком! Но если у женщины к тридцати годам нет детей, значит, была или есть какая-то серьёзная проблема… А если есть один ребёнок, можно и второго завести. В общем, Виктор влюбился по полной программе: и сердцем, и умом, и сделал Ире предложение, которое она ожидала и сразу приняла.

Конечно, можно было потянуть с ответом и какое-то время пребывать в стадии друзей-любовников, чтобы проверить чувства на прочность. Ведь она уже два раза обожглась. Но Ира была трудоголиком, занятым по горло научной работой и домом, и у неё просто не хватало времени на свидания и прочую «предсвадебную мерехлюндию». Впрочем, свадьбы как таковой на сей раз она даже не захотела. «Хорошенького понемножку!» «Молодые», которые были уже отнюдь не юными влюбленными, просто пошли в ЗАГС и расписались. Ира достала из шкатулки старое обручальное кольцо и без сожаления и сомнения решительно и символично выбросила его в мусор (а могла бы отнести в скупку ювелирных изделий), заменив новым, не запятнанным следами разводов. Хотела начать жизнь с чистого листа. Виктор тоже купил себе обручальное кольцо, переехал к жене, и третья серия фильма «Ирино семейное счастье» началась.

На сей раз это счастье обещало быть вроде спокойным, ровным, как асфальтированная, накатанная дорога, без ухабов, рытвин, крутых поворотов и прочих страстей. Езжай себе – не хочу. Ира успешно защитила докторскую диссертацию, получила звание старшего научного сотрудника и между делом родила второго ребёнка – девочку, которую назвали Анной.

* * *

Прошло двадцать лет. Ирина и Виктор отлично ладили между собой, никогда не ссорились, все спорные вопросы решали, не повышая голоса. В их доме не кипели страсти: ни в постели, ни вне её. Ирина была сыта по горло бурями двух предыдущих браков и сумела построить брак с Виктором на основе спокойной дружбы-любви.

Супруги вели научную работу в области психологии, публиковали научные труды, сделали себе имя, зарабатывали приличные деньги, разъезжали по заграницам, курортам, купили трёхкомнатную кооперативную квартиру, построили дачу под Москвой и даже развели яблоневый сад.

Ирине исполнилось пятьдесят лет. Возраст и напряжённая жизнь отразились на её здоровье и внешности. Она была по-прежнему хороша, но яркий румянец исчез, его заменили румяна, в уголках глаз появились морщинки, от крыльев носа ко рту пролегли, пока не глубокие, складки. Ирина заметно прибавила в весе и вся как-то отяжелела. Пошаливало сердце. Васильковые глаза Ирины слегка потускнели, но по-прежнему оставались круглыми, как бы выражая удивление, хотя после всего пережитого её вроде бы удивить было нечем…

Дети выросли, но всё ещё жили с родителями. Саше исполнилось двадцать пять, Анечке – двадцать. Единоутробные брат и сестра любили друг друга, как родные. Биологический отец Саши Владимир давно завёл новую семью и редко появлялся на горизонте. Можно сказать, что Виктор заменил мальчику отца. Саша окончил МАРХИ – московский архитектурный институт. Анечка училась в МГУ на истфаке.

Саша любил женский пол и не единожды менял подружек, никак не решаясь сделать окончательный выбор, чтобы остепениться. «А пора бы!» – вздыхали родители. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Анечка не привела в дом молодую женщину по имени Лиза, аспирантку с истфака, которая курировала её курсовую работу. Женщина была привлекательной внешности, неопределённо молодого возраста, когда на вид можно дать и двадцать пять и все тридцать. Её голубые глаза отражали ум и высокий интеллект. Лишь иногда во взгляде Лизы проскальзывала нервозность. «Кого-то она мне напоминает этим своим беспокойным взглядом, не могу понять…», – подумала Ирина и, так и не найдя ответа на мучивший её вопрос, в конце концов отмела его. Не хотелось ей копаться в памяти и нарушать навязчивой мыслью радостную обстановку дня рождения дочери.

Дело было на даче. Стоял приятно тёплый майский день, на перепутье весны и лета. Белыми всполохами горел яблоневый сад. Вся семья была в сборе. Сидели на застеклённой веранде за накрытым столом, отмечали день рождения Анечки – двадцать один год всё же. Стол отнюдь не ломился от яств: в то время в стране были трудности с продовольствием. Однако традиционный салат оливье и селёдку под шубой хозяева приготовили. К чаю подали пирог, начинённый повидлом, сваренным из прошлогоднего урожая яблоневого сада. Достали из погреба несколько бутылок грузинского вина – из старых запасов. Пили за здоровье Анечки, за её успехи в учёбе и, как традиционно говорят в таких случаях, счастье в личной жизни, которого пока не предвиделось. Слишком много времени девушка уделяла занятиям в университете.

Среди гостей были родственники Ирины и однокурсники Анны. Приглашена была также и Лиза. Саша сидел напротив молодой женщины и откровенно любовался ею, буквально не сводил с неё глаз. Лиза чувствовала на себе его взгляд и несколько раз одаривала молодого человека благосклонной улыбкой, которая означала: «Мне приятно, что я тебе нравлюсь. Ты мне тоже симпатичен».

Ира заметила внимание сына к привлекательной Анечкиной кураторше и не знала, как реагировать на сложившуюся ситуацию. С одной стороны, мысль о том, что сын, может быть, отбросит свои краткие романчики и любовные интрижки с девицами, не достойными его ума, интеллекта и положения в социуме, и наконец-то увлечётся серьёзной женщиной, успешной аспиранткой МГУ, радовала Ирину. «С другой стороны, ведь мы же о ней ничего не знаем, – думала Ира, – кто она, из какой семьи, сколько ей лет … А это важно. Впрочем, не знаем – так узнаем. Пока что нет причин для беспокойства. Даже если Лиза на пару лет старше Саши, особой проблемы я в этом пока не вижу. Даже наоборот. Чем женщина старше, тем у неё больше жизненного опыта и, соответственно, разумных поступков», – успокаивала себя Ирина.

День рождения затянулся до позднего вечера. В итоге, Саша предложил проводить Лизу на электричку, так как не мог отпустить женщину одну в такой поздний час. Потом он сказал родителям, что довезёт Лизу до дому, а сам заночует в их московской квартире. Виктор любезно предложил Лизе остаться на ночь у них на даче. Лиза поблагодарила, но отказалась, мотивируя тем, что ей завтра надо быть в 9 утра в университете, и, если она останется на даче, придётся вставать ни свет ни заря. Ирина не хотела отпускать Сашу в ночь, но боялась возражать сыну, тем самым унизив его перед Лизой, и скрепя сердце согласилась.

Где-то в 12 ночи Саша позвонил родителям:

– Всё в порядке, не волнуйтесь. Я проводил Лизу, взял такси и еду домой в нашу московскую квартиру.

– Спасибо, что позвонил. Ты теперь приедешь на дачу только в пятницу вечером? – спросила Ирина.

– Да, конечно! Раньше не смогу. Ты же знаешь: у меня работа.

– Понимаю, Сашенька! Спокойной ночи!

* * *

Саша не приехал на дачу ни в пятницу вечером, ни в субботу, ни в воскресенье, но всё же позвонил, объяснив, что пришлось дополнительно работать над новым проектом, сроки сдачи которого поджимали. Не приехал он и на следующие выходные… Уже безо всяких объяснений и звонков. Просто не приехал, оставив родителей в недоумении. Он прежде никогда так не поступал.

Ирина нервничала, ходила из угла в угол, не находила себе места, несколько раз звонила в Москву, но Саша не отвечал. Виктор успокаивал жену, как мог.

– Ирочка, тебе не стоит переживать! Саша уже взрослый мальчик, мужчина, наконец, и он знает, что делает. Ты чересчур властно его опекаешь. Разожми тесные материнские объятия. Сашка задыхается от твоей чрезмерной опеки. Дай наконец парню свободу действий.

– Конечно, он взрослый. Я понимаю, но всё же можно было найти время приехать на дачу или хотя бы объяснить по телефону, что происходит. Я интуитивно чувствую, что тут замешана женщина. И эта женщина – Лиза. Я уверена! Я видела, с каким восхищением он на неё смотрел тогда, на Анечкином дне рождения.

– Допустим, ты права. Наш сын проводит время с Лизой. Но она же серьёзная, умная и весьма привлекательная женщина. И тебе она, вроде бы, понравилась. Не вижу ничего предосудительного. Пока не вижу…

– У тебя шоры на глазах, мой дорогой и любимый муж! Ты безнадёжный оптимист! Кабы всё было гладко, Саша бы позвонил или приехал, как обещал. Если Сашка не приедет в эти выходные и не объяснит толком, что происходит, я сама поеду в Москву и выясню, в чём дело. Увижу своими глазами, – решительно заявила Ирина.

Саша так и не приехал, и Ирина, поддавшись порыву беспокойства, рванула в Москву вечерней электричкой. Не смогла дождаться утра.

Приехала к себе на квартиру в восемь вечера, не позвонила в дверь, открыла своим ключом. Тихонько сняла обувь, зажгла в коридоре бра. Из комнаты сына раздавались приглушённые голоса Саши и некой женщины. Ирина сразу узнала голос Лизы, села в прихожей на пуфик, притаилась, замерла… А сердце замереть не давало, так и бухало в груди.

– Лиза, я люблю тебя! Я очень тебя люблю! Но так дальше не может продолжаться. Мы должны рассказать моим родителям, моей маме всю правду, какой бы страшной она ни была. У мамы была нелёгкая жизнь. У неё проблемы с сердцем. Она не заслужила ни моего молчания, ни вранья!

– Что мы должны ей рассказать, Саша? Что мой отец был её первым мужем Геннадием, что он убил мою мать и покончил с собой, когда мне был годик? Что меня вырастили дед с бабушкой? Что я на пять лет старше тебя, что дед с бабушкой меня обманывали легендой, будто мои родители погибли в автомобильной катастрофе? Что в шестнадцать лет, когда я от чужих людей узнала об этом кошмаре, у меня был нервный срыв? Что я попала в психиатрическую больницу с депрессией и до сих пор принимаю антидепрессант? Это всё я должна рассказать твоей матери? Ты бредишь, Саша! Я уверена, что твоя мама будет в шоке и отнюдь не обрадуется перспективе такого родства. Я твою маму пойму и буду не в праве её за это осуждать.

– Да, она будет переживать, но в конце концов ей придётся согласиться с моим выбором! Мама меня очень любит и хочет, чтобы я был счастлив.

– Саша! Ты – безнадёжный идеалист и романтик. А я…я уверена: на мне лежит родовое проклятие. И к гадалкам ходить не надо. Вряд ли ты будешь со мной счастлив. Ты, конечно, захочешь иметь детей. А я решила их не заводить. Слишком большой риск! Шизофрения иногда дремлет, а потом вдруг проявляется через поколение. И вообще! Кто знает, что меня ждёт… Я проклята, проклята! Я погибну и потяну тебя за собой.

– Так… давай не будем говорить о детях. Это преждевременно. Что касается твоей гибели, то мы все когда-нибудь да умрём. А пока мы молоды, и сейчас речь идёт о нашей с тобой любви и женитьбе, о совместной жизни. Сколько можно молчать и прятаться на московской квартире! Я завтра же поеду на дачу. Давай поедем вместе и поговорим с моими с родителями. Уверен, они всё поймут правильно.

– Сомневаюсь… Езжай один. Я не готова к этому разговору и ничего хорошего от него не жду. Я не поеду! Позвони мне потом. Хорошо?

– Как скажешь.

«Вот оно! Я заметила, что Лизины черты мне кого-то напоминают. Конечно, она похожа на своего отца. (Правда, улучшенный вариант.) Хорошо бы, только внешне… Наверное, что-то унаследовала и от матери. Говорят, Ирина Вторая была красива. Проклятый Генка! Он и с того света не оставляет меня в покое. Прямо рок какой-то. Что делать? Что же мне делать? Дети не должны встречаться. Эта любовь может обернуться трагедией. Лиза всё понимает, а Саша нет. Как мне это объяснить Сашеньке? Как предупредить ещё одну возможную трагедию?» – мучительно думала Ирина и не находила ответа.

Она больше не могла подслушивать разговор сына с Лизой. Хотела незаметно уйти, ретироваться, но неожиданно почувствовала головокружение, слабость и боль за грудиной и под левой лопаткой. Сознание окутывала пелена. Ирина медленно встала с пуфика, чтобы пройти в кухню за лекарством, но у неё подкосились ноги, и она рухнула на пол всей массой своего крупного тела. На шум прибежали из спальни Саша и Лиза, увидели Ирину на полу, в полуобморочном состоянии. Она держалась за сердце и ловила ртом воздух.

– Мама, мамочка! Как ты здесь оказалась? Что с тобой? Тебе плохо? Лиза, быстро беги на кухню и принеси валидол из аптечки. И валокордин. Я вызываю «скорую».

– Не надо «скорую»! – Валидол поможет. У меня такое уже бывало, ты же знаешь. Сейчас всё пройдёт, – пробормотала Ирина.

Лиза принесла лекарство. Они вместе с Сашей подняли мать на руки, перенесли на диван в гостиную.

Через какое-то время Ирине полегчало. Она задышала ровно.

– Мама, ты всё слышала? Ведь так? – повторял Саша, держа мать за руку.

– Да! – ответила Ирина. – Ты не приехал на дачу и даже не позвонил. Я нервничала и приехала, чтобы с тобой поговорить, выяснить, что происходит. Ты раньше никогда так не поступал, жалел нас с отцом, был внимательным, заботливым… И вот я случайно услышала ваш разговор с Лизой. Прости! Я не хотела подслушивать. Так получилось.

– И что? Что ты обо всём этом думаешь? Знай, я люблю Лизу, но… я только сейчас понял, как боюсь тебя потерять.

– Что я могу сказать? Конечно, мне бы хотелось иметь невестку без такого кошмарного прошлого… Пусть Лиза на меня не обижается за эти слова. Я понимаю, что она ни в чём не виновата. Она – жертва обстоятельств, сирота, страдалица. Её можно пожалеть. Родиться с таким генетическим грузом и не сломаться, не озлобиться на жизнь и окружающих. Какая сила воли! – говорила Ирина.

– Спасибо, – прошептала Лиза.

– Нет! Не надо меня благодарить! Лиза, я не хотела иметь тебя в невестках. Но я… нездорова и, всё может случиться. Не хочу, чтобы вы меня поминали недобрым словом. И решаю… ничего за вас не решать. Я – всего лишь мать, а не Господь Бог. Видно, это судьба, а против судьбы не попрёшь. В общем, желаете пожениться – женитесь. Делайте, что хотите. Мешать не буду, но вы же понимаете, какие чувства я испытываю. Надеюсь, что прошлое останется в прошлом. А теперь идите, оставьте меня одну. Приступ прошёл. Я приму снотворное и переночую здесь на диване. – Ирина устало прикрыла глаза. Длинная речь утомила её.

– Спасибо, мама! Ты у меня замечательная. У нас с Лизой всё будет хорошо. Прошлое уже осталось в прошлом, – сказал Саша. – Давай мы поможем тебе перейти в спальню. Там и отдохнёшь. Лиза, помоги мне, пожалуйста!

Лиза ничего не ответила. Она сидела рядом и беззвучно плакала.

– Не плачь, девочка! Повторяю, ты ни в чём не виновата, ты жертва. Кто знает! Может, вы с Сашей и будете счастливы, – сказала Ирина, увидев Лизины слёзы.

– Да, да! – только и смогла пробормотать Лиза. Она плакала от облегчения, почувствовав, будто чья-то невидимая рука снимает с неё родовое проклятие. Начиналась новая жизнь без груза прошлого, который утонул в реке воспоминаний…

– Саша, позвони отцу и передай ему, что я остаюсь на ночь в Москве. Ничего не говори о том, что я приболела и, вообще, про наш разговор. Я приеду на дачу и сама ему всё расскажу. И, конечно, ты прав – в спальне мне будет удобнее, – сказала Ирина и приподнялась с дивана.

В эту ночь ей снова приснился Генка, не больной, с ясным взглядом и чистой кожей лица. «Спасибо, Ирочка!» – сказал он и улетел обратно в мир теней.

Всякая любовь страшна. Всякая любовь – трагедия.
Оскар Уайльд

Ирину Н. Бог поцеловал в темечко, наделив её внешне и внутренне чертами и качествами, о которых многие девочки могли только мечтать – высокий рост, густые, длинные, светлые от природы волосы, которые она заплетала в косу и по старинной моде закалывала вокруг головы «корзинкой», натуральный румянец во всю щеку. Никакой косметики: ни пудры, ни румян, разве что чуть подкрашенные длинные пушистые ресницы. Большие, выразительные, круглые глаза василькового цвета смотрели на мир как бы с постоянным удивлением. Может быть, это удивление было наигранным, чтобы ещё сильнее выделить глаза? А может, Ирина хотела создать некий образ…вечно удивлённой невинности? Не знаю. Не могу утверждать.

Ира по всем предметам училась на пятёрки и четвёрки. Пятёрок было значительно больше. Как точные, так и гуманитарные науки давались ей легко, казалось, играючи. Впрочем, играючи или с помощью трудолюбия и усидчивости, одноклассники могли только догадываться. Истину знала сама Ира и её родители. Любимым предметом девочки была русская литература, а любимой учительницей – преподавательница русского языка и литературы. Учительница выделяла Иру среди других своих учеников, девочка была её любимицей. И это обычная история, хоть и считается, что иметь любимчика непедагогично. Почти у каждого учителя есть свой любимчик. Одни учителя это открыто не показывают, другие и хотели бы скрыть, но не могут. Не получается.

С самого детства Ира писала стихи: не гениальные, но на вполне хорошем поэтическом уровне: серьёзные и юмористические, грустные и весёлые. Её перу послушны были разные жанры. Она охотно участвовала в районных и городских литературных олимпиадах и капустниках и нередко занимала призовые места. Интересы девочки были разносторонними. Она с энтузиазмом посещала школьный театральный кружок, которым руководил известный московский актёр, и выступала на сцене в нашем актовом зале.

Иру любили как учителя, так и одноклассники. Разумеется, некоторые девочки завидовали её яркой внешности и популярности. Как же! Не без этого… Но открыто зависть не проявляли.

Ира была, что называется, девочкой из хорошей семьи. Её мама происходила из дворянского рода. Но в советское время об этом умалчивали, так… на всякий случай. Не опасна, но непопулярна была тогда эта тема. Не то, что после перестройки, когда всяк старался раскопать правдами и неправдами своё дворянское происхождение и с гордостью делился этой информацией с друзьями и публично.

Отец Иры был крупным советским ученым-химиком, доктором наук, поэтому они жили в отдельной двухкомнатной квартире, что по тем временам было для большинства москвичей, ютившихся в многонаселённых коммуналках, явлением редким. Новостройки хрущевской эпохи с отдельными, хоть и малогабаритными квартирами, только начинали появляться. Их двухкомнатная квартира в доме постройки 30-х годов была довольно просторной, когда ещё не объединили (по американскому образцу экономии пространства) ванную с уборной в общий санузел и «не приблизили пол к потолку». В одной из комнат стоял настоящий рояль. Не пианино! Я не помню, чтобы Ира рассказывала, что в детстве брала уроки игры на фортепьяно. Возможно, на рояле играла Ирина мама.

Мы с Ирой не были подругами, но часто пересекались и довольно тесно, дружелюбно общались, хотя характеры у нас различались кардинально. Насколько Ира была общительной, живой, любила подурачиться, настолько я была серьёзной, спокойной, эдакой «вещью в себе». Ира охотно вела общественную работу, я – нет. Не то, чтобы я была против общественных нагрузок, просто я хоть и носила в то время комсомольский значок, но делала это чисто символически, по обязанности и по привычке. Я вступила в ряды ВЛКСМ в седьмом классе и уже в восьмом охладела к этой организации. Но не будем отвлекаться и вернёмся к главной героине рассказа. Ведь сия история не обо мне.

На всю школу гремел Ирин роман с Геной Х. из параллельного класса.

– Что ты в нём нашла? Ты – красавица, принцесса! А он, хоть говорят, и умный, аж заумный, но, сказать честно, отнюдь не принц: мягко выражаясь, не красавец, к тому же безнадёжно прыщав лицом. Как с таким целоваться, не представляю, – однажды брякнула я Ире и тут же прикусила язык, осознав абсолютную бестактность своего вопроса и негативной ремарки по поводу внешности Гены.

– В человеке, особенно в мужчине – главное ум и характер. А прыщи возрастные, они со временем пройдут, – ничуть не смутившись и не обидевшись, парировала Ира. – Геночка умный и даже талантливый. Он далеко пойдёт. Я уверена! Мы любим друг друга и, как только окончим школу, непременно поженимся. Вот увидишь!

– Может, ты и права. Жизнь покажет. Прости меня, пожалуйста! Я не имела никакого права критиковать внешность Гены. А твои родители в курсе ваших планов?

– Ну почему же? Ты имеешь право на своё мнение. А я имею право не принимать его во внимание. Что касается моих родителей, они пока не в курсе. Со временем я их поставлю перед фактом, – сказала Ира. В семнадцать лет она рассуждала, как взрослая женщина, и умела настоять на своём.

«Не знаю насчёт Гены, но ты, Ирочка, пойдёшь далеко. Уверена в себе, чтобы не сказать, самоуверенна. Знаешь себе цену! Но с таким самомнением как бы не наделать ошибок… », – подумала я и как в воду глядела.

– У нас сегодня в семь часов вечера в актовом зале – сцены из спектакля «Борис Годунов». Я играю Марину Мнишек. Ты придёшь?

– Постараюсь, если ничего не помешает.

* * *

Ничто не помешало, и я пришла. Чуть опоздала и с трудом нашла в зале свободный стул. Зал был набит до отказа: ученики, учителя, родители учеников, участвовавших в спектакле. К выступлению школьный театральный кружок готовился целый год. И вот наступил апогей – премьера. Гришку Отрепьева играл парень из параллельного класса Игорь Ш. Роль свою он исполнял неплохо, но переигрывал, чтобы вызвать отрицательное отношение зрителей к персонажу. А «гордая полячка» Марина Мнишек в исполнении Иры Н. была просто великолепна, хотя внешность юной актрисы и Марины не совпадали. По преданию, Марина Мнишек была невысокого роста брюнеткой, а Ира, наперекор прототипу, отличалась ростом выше среднего и толстой косой цвета спелой пшеницы. Но гонор и дух женщины, будущей жены Лжедмитрия Первого и русской царицы на краткий срок, Ира сумела передать. После спектакля я поздравила Иру с успешным дебютом и спросила:

– Ну что? После окончания школы, наверное, пойдёшь поступать в ГИТИС или во ВГИК?

– Ничего подобного! Во-первых, таких, как я, претенденток на артистическую карьеру, слишком много, и сомневаюсь, что меня примут в эти престижные заведения. Во-вторых, у меня совсем другие, более практичные и реалистичные, планы на учёбу и, вообще, на жизнь, о которых пока распространяться не буду.

– Другие планы? После такого успеха на сцене? Странно… – удивилась я. Я была «вещью в себе». Ира, несмотря на свою, вроде бы, открытость, оказывается, тоже. За живостью, дружелюбием и игрой прекрасных глаз хранились тайны, в которые девочка мало кого (а может, и никого вовсе) не посвящала.

Ира и Гена часто ходили в походы с группой любителей этого вида отдыха или развлечения (не знаю, какое определение подходит больше). Походами руководила совсем молоденькая, лет двадцати пяти, преподавательница истории. Я в походы не ходила, но ведь слухами Земля полнится. Народ рассказывал, что обстановка в походах была свободная. Учительница вела себя более чем непринуждённо, совсем как девчонка: болтала, громко хохотала и даже позволяла мальчикам на руках переносить себя через ручей или мелководную речушку. (Пишу это не в упрёк молодой педагогине, а для более полного отражения её имиджа, который мне, как и многим ученикам, был симпатичен.)

Походам, само собой, сопутствовали песни под гитару. Ира на гитаре не играла, но Саша О. из выпускного одиннадцатого класса неплохо перебирал струны и исполнял популярные в те годы песни Визбора, Высоцкого и других бардов. Он также сочинил мелодию на несколько Ириных стихотворений. И получилось довольно удачно. Походникам нравилось, и они эти песни охотно исполняли, сидя вокруг костра. Ира, само собой, подпевала. Голос у неё был не особо сильный, но музыкальный слух хороший. Думаю, что Ира не только радовалась выбору Саши, но гордилась этим его выбором. И румянец на её щеках горел ярче прежнего. (Гена песни не пел, просто всегда сидел рядом с Ирой с каменным лицом истукана, как молчаливый, преданный то ли собственник, то ли телохранитель, тем самым демонстрируя свои права на девушку и готовность защитить её от возможных посягательств походников мужского пола.)

* * *

После окончания школы девочки нашего класса разбежались кто куда, поступили в разные высшие учебные заведения: МГУ, Иняз, Пединститут и технические вузы. Ира поступила в МГУ на психологический факультет. Выбрала специальностью дошкольную психологию. Я тоже училась в МГУ, на филфаке. Здания филфака и психологического факультета (как-то не хочется называть его психфаком, тем не менее студенты филфака его так и называли) помещались рядом, но мы долгое время с Ирой как-то не пересекались. Разве что два раза на встречах в квартирах одноклассников.

Будучи на первом курсе, в девятнадцать лет, Ира вышла замуж за своего школьного друга Гену, который тоже поступил в МГУ, но на биофак. Молодожёны сняли квартиру недалеко от Ириных родителей, которые хоть и помогали оплачивать ренту, но были не очень-то довольны ни ранним браком дочери, ни самим женихом. Какая-то в нём (в его взгляде – то рассеянном, то тяжёлом) проглядывала червоточина, которую они не знали, как объяснить. Срабатывала родительская любовь и интуиция.

Вначале, вроде бы, всё было хорошо, но через год до меня дошли слухи, что молодожёны неожиданно быстро развелись и Ира вернулась под родительский кров. А между тем предыстория развода вызывала на размышления…А то, что произошло несколько лет спустя, походило на фильм ужасов…

Несмотря на любовь к жене, Гена почти сразу после свадьбы стал поздно приходить домой, иногда даже пропадал сутками. Где его носило, Ира не знала. Как потом она мне рассказала, муж являлся домой спустя несколько дней как ни в чём не бывало, целовал жене ручки и ножки, просил прощения, бил себя кулаками в грудь, клялся, что больше это не повторится, но не рассказывал ни о причине, ни о подробностях своего отсутствия, ни о временном местопребывании. Клятву свою он не выполнял. Его поздние приходы (иногда среди глубокой ночи) и многодневные исчезновения продолжались. Бывало явится в четыре утра, когда Ира ещё спала, подойдёт к кровати и смотрит на жену таким пристальным тяжёлым взглядом, от которого она просыпалась в холодном поту, как от кошмарного сна.

– Гена, ты что? Где тебя носило? Почему ты на меня так смотришь, аж мурашки по телу?

– Я? Я уже давно пришёл, просто на кухне сидел, не хотел тебя будить. Думал о том, как безумно я тебя люблю. Ты ведь мне никогда не изменишь?

– С чего ты взял, что я тебе собираюсь изменять? Пока что ты не известно где шляешься. Это называется безумной любовью? Ты бы лучше вовремя домой приходил. Я полночи ждала тебя и только недавно уснула. Уйди! Я спать хочу, мне в семь часов вставать, чтобы успеть к первой паре в университет.

Гена молча неслышно раздевался и притуливался к Ириной спине на краю кровати или ложился прямо в одежде, на ковре, как преданный пёс.

Всё это выглядело более чем странно: «Где он пропадает? Измена? Нет, на измену Генка со своей безумной любовью ко мне не способен, – думала Ира.– Тут что-то другое…».

Она сначала молча терпела, не возникала, ожидая, что же будет дальше, затем какое-то время злилась и ругала его. А потом её вдруг осенило (всё же она изучала психологию), что тут кроется какая-то патология и надо немедленно бежать и разводиться, пока не поздно… Что может произойти, она не знала, но предполагала нечто ужасное, из ряда вон. И ей стало страшно оставаться с Геной наедине в квартире. Она выбрала время, когда мужа не было дома, быстренько собрала кое-какие личные вещи, одежду, вернулась под родительский кров и сразу подала на развод. Родители были рады её возвращению. Облегчённо вздохнули.

Гена, как это ни странно, не сопротивлялся, видно, чего-то испугался. Он покорно подписал бумаги о разводе, и молодые супруги разошлись без проволочек.

После ухода жены и развода Гена не очень-то и тужил, а если и переживал, то виду не подавал. (Впрочем, в чужую голову и душу не заглянешь.) Он как-то слишком быстро нашёл Ире замену, символично женившись на девушке, которая тоже носила имя Ирина. Не знаю, было ли это случайным совпадением или результатом сознательного поиска новой жены с любимым именем. Через год у Гены и его второй жены родился ребёнок – девочка.

А Ирина Первая отдыхала от проблемного брака, приходила в себя. С новой силой и энтузиазмом взялась за учёбу. Она была способной, серьёзной, честолюбивой студенткой, и на третьем курсе у неё уже зрела тема дипломной работы по детской психологии.

Спустя два года после развода Ира начала встречаться с однокурсником Володей. Как-то раз они сидели на Ириной квартире и готовились к экзаменам. Стоял тёплый, безоблачный июньский вечер. Огромная яркая луна призывно заглядывала в окно, создавая романтический настрой. Они устали от занятий и решили сделать перерыв. Володя обнял Иру, поцеловал, она ему ответила, расстегнула пуговицы на блузке, готовая к более интимным ласкам… Неожиданно раздался телефонный звонок, нарушивший любовный порыв молодой парочки.

– Ну вот! Не снимай трубку, прошу тебя! Позвонят и перестанут, – решительно сказал Володя.

– Как это – позвонят и перестанут? Вдруг что-то важное? Нет, я так не могу! – Ира решительно высвободилась из Володиных объятий и сняла трубку.

Звонила Ирина подруга с биофака, где учился Гена. Она буквально рыдала в телефон:

– Ир, ты уже знаешь?

– Что я должна знать? Не понимаю. Почему ты плачешь?

– Почему я плачу? И ты ещё спрашиваешь? Значит, ты ничего не знаешь!?

– Да что такое стряслось? Не говори загадками!

>– Случилось такое, такое! Волосы встают дыбом. Твой бывший, Генка… Не знаю, что на него нашло! Он свихнулся, в припадке ревности, абсолютно не обоснованной, убил свою жену, разрезал на куски, спрятал под диван и, говорят, показывал ребёнку изуродованный труп. (Хочу надеяться, что подробности насчёт ребёнка – это враньё, сплетни.) Потом, через несколько дней он, видимо, осознал, что совершил. Наступило некое просветление, прозрение. Гена открыл газ и покончил с собой. Соседи почувствовали запах газа, вызвали милицейский наряд и дворника. Те взломали дверь и нашли Генку мёртвым. Весь биофак бурлит, рыдает, не может успокоиться. Никто ничего не понимает. Гена был отличным студентом. Да, немного странным, нелюдимым… Но каким безумцем, каким нелюдем надо быть, чтобы совершить подобное зверство!?

– Что ты такое говоришь? Боже мой! Какой ужас! – у Иры задрожал голос и затряслись руки. В голове мелькнула страшная и в то же время спасительная мысль: «Если бы я не сбежала вовремя от Гены, то, возможно, меня бы ждала судьба этой несчастной женщины, Иры Второй. Просто Бог меня миловал. Выходит, я родилась под счастливой звездой». – А что с ребёнком? Что с девочкой?

– Девочку забрали дедушка и бабушка – родители жены. Ты, когда жила с Генкой, могла о таком подумать, такое предугадать, предвидеть?

– Что-то предчувствовала, недаром ведь развелась с ним. Но такое, такое… предугадать не могла. Только сейчас осознала, что жертвой могла быть я. Я понимала, что Гена серьёзно болен. Поэтому и бросила его. Эти его вечные отлучки, возвращения домой через несколько дней… Тяжёлый, пристальный взгляд! Подозрительность, паранойя. Думаю, что когда на него накатывало нечто безумное, не укладывающееся в рамки нормального поведения, мышления … он где-то прятался, возможно, в доме родителей. Но они мне ничего не говорили, покрывали своего сына. Гена возвращался ко мне, когда приступ проходил. Его нужно было лечить, но я была слишком молода, чтобы это понять. Кроме того, мне просто было страшно продолжать с ним жить. Да и не знаю, согласился бы он лечиться. Не насильно же мне было уложить его в психушку!

– Не знаю, не знаю… Может, и насильно! Повезло тебе, Ирка! Везучая ты и умная. Предусмотрела печальную развязку и вовремя смылась.

– Не знаю, везучая я или нет. Думаю, тут сыграла роль интуиция. Ну и, конечно, у каждого своя судьба.

Когда мне рассказали об этой трагедии, я снова подумала, что Иру Господь поцеловал в темечко. Ведь, живя с Генкой, она ходила по острию ножа.

* * *

Постепенно трагедия с Геной не то что бы забывалась, но не так часто вспоминалась. Ире и хотелось бы её забыть, но такое забыть невозможно! Печаль из прошлого тревожила память и порой заявляла о себе в кошмарных снах. Ира видела себя на месте убитой женщины: будто на неё, Иру Первую, некто безумный с размытым лицом, на котором был виден лишь искривленный рот, кидался с топором. И она тут же просыпалась в холодном поту, с облегчением осознав, что это всего лишь ночной кошмар.

Прошло два года. После окончания университета в Ириной жизни произошли два важных события: она вышла замуж за однокурсника Володю и поступила в аспирантуру. Володя был симпатичным парнем «ближне-восточного типа». Они с Ирой представляли красивую пару: брюнет с тёмно-карими глазами и, по контрасту, – блондинка – с васильковыми. Хоть помещай фотографию на обложку заграничного глянцевого журнала. Одно слово – «Голливуд»! Глядя на них, друзья и знакомые ахали и восхищались. Ирины родители купили молодожёнам двухкомнатную кооперативную квартиру, правда, далеко от центра, но зато в прекрасном, зелёном районе.

Володя был отличным студентом, но в аспирантуру не попал. Официальная версия: не прошёл по конкурсу. Но, видимо, помешал «пятый пункт». Такие были времена. Он работал внештатно при московском Институте педагогики и психологии, а также писал научно-популярные статьи для журналов и даже выступал на всесоюзных конференциях и симпозиумах. Володя был плодовит и творил в ногу с наукой и временем. Его охотно печатали. Жили молодые супруги хорошо, не ссорились. По выходным в их квартире часто собиралась молодёжь, выпускники психологического факультета. Приносили продукты в складчину, ели, выпивали, за «трапезой» вели жаркие споры, дискуссии на злободневные научные темы. Под конец дискуссий наступал черёд всеми любимой гитары. Гости и хозяева пели популярные бардовские песни. Иногда, под настроение, Ира читала свои стихи. Кое-что ей удалось опубликовать в одном московском литературном журнале.

В двадцать пять лет Ира родила мальчика. Сынок получился темноглазым и темноволосым, весь в отца. Назвали ребёнка Александром, Сашенькой. Молодая мама обладала крепким здоровьем и быстро оправилась от родов. Она как-то удивительно всё успевала: учиться в аспирантуре, писать статьи, растить малыша и вести домашнее, пусть и нехитрое, хозяйство. (Правда, всё же пришлось на пару часов в день нанять няню.)

Ира успешно и лихо жонглировала своими делами и обязанностями, но, к сожалению, не уделяла должного внимания своей внешности. Она была молода и хороша собой, однако усталость всё же сказывалась. Стандартная короткая стрижка «под горшок» сменила золотую косу вокруг головы (так было легче ухаживать за волосами), под глазами появились тёмные круги – следы недосыпа. Ирин гардероб устаревал, ветшал, не пополняясь новыми нарядами – некогда было бегать по магазинам и портнихам. Она закончила аспирантуру и писала кандидатскую диссертацию. Диссертация – дело серьёзное, требующее многих знаний, времени и сил. Чтобы впихнуть диссертацию в Ирино плотное расписание, нужно было чем-то пожертвовать. Ира жертвовала сном и внешним видом. За что и поплатилась.

Володя всё меньше времени проводил дома. Иногда возвращался поздно вечером, ближе к ночи. Что-то перехватит поесть и бухается в кровать. Однажды, после очередного позднего прихода мужа, Ириному терпению пришёл конец, хотя внешне она оставалась спокойной.

– Где ты был? – спросила Ира.

– Где я был, где я был… в библиотеке, писал статью для очередного номера журнала. Я, видишь ли, так деньги зарабатываю, пером. В аспирантуру меня не взяли, как некоторых…

Ира намеренно пропустила намёк мужа на его «пятый пункт» мимо ушей.

– Сейчас полночь. Все библиотеки, даже Ленинка, давно закрыты. И от тебя разит дешёвыми, приторными советскими духами «Ландыш серебристый». Я такими не душусь.

– Послушай, дорогая моя жёнушка! Я устал, как собака. Давай отложим расследование на завтра. Всё! Я иду спать.

– Ладно! Иди спать. Но у меня на эти духи аллергия. Так что тебе придётся лечь спать в гостиной на диване, – решительно сказала Ира и закрыла дверь спальни перед носом мужа. Этой ночью ей не спалось. Не надо было особо напрягать ум – и так всё было ясно: «Шерше ля фам. Боже, как мне не везёт с мужьями! Один – сумасшедший. Другой – бабник! Тут явно замешана женщина. Мой дорогой и любимый супруг встречается или уже спит с некой девицей, дамой. И это отнюдь не впервые. Сколько раз он приходил поздно домой, «благоухающий» не мужским одеколоном, а женскими духами или алкоголем! У меня просто не было ни времени, ни сил обратить на всё это внимание и отреагировать. И на себя обратить внимание заодно… Вот и пришла расплата».

Ира внимательно осмотрела себя в трюмо: «Поблёкла, постарела, отцветаю? Вовсе нет! Я ещё хороша собой. И мне ведь только двадцать семь лет! Ни морщинок, ни складок. Просто надо немного заняться своей внешностью, привести себя, так сказать, в божеский вид. Срочно! Пора к косметологу, парикмахеру, портнихе, визажисту… А Володька пусть катится к чёрту на кулички. Отпущу на все четыре стороны. Если мужик втюрился в другую, его не удержишь. Всё! Развод и девичья фамилия, которую я так, слава богу, и не сменила ни с первым мужем, ни со вторым. С документами будет меньше волокиты».

На утро состоялся серьёзный разговор с мужем. Ира спокойно, без надрыва и слёз обвинила Володю в измене и сказала, что измены не простит и удерживать его не станет.

– Разведёмся без проблем. Квартира и ребёнок, разумеется, останутся со мной, ведь квартира куплена на деньги моих родителей, а ты поедешь жить к своей любовнице. И я даже не желаю знать, кто сия дама твоего сердца, на кого ты меня променял. Если захочешь видеть ребёнка, пожалуйста. Оговорим все условия через моего адвоката. Пока я в аспирантуре, тебе придётся платить алименты. А там посмотрим.

Володя не отрицал своего греха, с молчаливым достоинством принял удар, согласился на развод и Ирины условия. Они развелись спокойно, без проволочек и, благодаря Ириному терпению, уму и дальновидности, даже поддерживали невраждебные отношения. Всё же Володя был отцом её ребёнка!

* * *

Стойкости, мужеству и умению выживать и идти вперёд, не посыпая голову пеплом и не оглядываясь назад в любых драматических ситуациях, у Иры можно было поучиться. Она не долго печалилась. Закончила аспирантуру, успешно защитила кандидатскую диссертацию и устроилась работать младшим научным сотрудником в Институте педагогики и психологии.

С карьерой всё складывалось отлично, как по заказу. Ира перевела дух и занялась устройством личной жизни. Очень скоро поиски сердечного друга привели её к желанной цели. Она довольно быстро нашла замену Володе. Далеко ходить не надо было. Стоило только оглядеться по сторонам…

У бывшего Ириного мужа был приятель Виктор, тоже психолог, свободный, симпатичный, неокольцованный. Ирин выбор пал на него. Виктор был очарован ею. Красивая, умная, из хорошей семьи, с перспективой карьерного роста в научном мире психологии, с московской пропиской и квартирой. (А он был приезжий со временной пропиской и снимал в Москве комнату.) Да, с ребёнком! Но если у женщины к тридцати годам нет детей, значит, была или есть какая-то серьёзная проблема… А если есть один ребёнок, можно и второго завести. В общем, Виктор влюбился по полной программе: и сердцем, и умом, и сделал Ире предложение, которое она ожидала и сразу приняла.

Конечно, можно было потянуть с ответом и какое-то время пребывать в стадии друзей-любовников, чтобы проверить чувства на прочность. Ведь она уже два раза обожглась. Но Ира была трудоголиком, занятым по горло научной работой и домом, и у неё просто не хватало времени на свидания и прочую «предсвадебную мерехлюндию». Впрочем, свадьбы как таковой на сей раз она даже не захотела. «Хорошенького понемножку!» «Молодые», которые были уже отнюдь не юными влюбленными, просто пошли в ЗАГС и расписались. Ира достала из шкатулки старое обручальное кольцо и без сожаления и сомнения решительно и символично выбросила его в мусор (а могла бы отнести в скупку ювелирных изделий), заменив новым, не запятнанным следами разводов. Хотела начать жизнь с чистого листа. Виктор тоже купил себе обручальное кольцо, переехал к жене, и третья серия фильма «Ирино семейное счастье» началась.

На сей раз это счастье обещало быть вроде спокойным, ровным, как асфальтированная, накатанная дорога, без ухабов, рытвин, крутых поворотов и прочих страстей. Езжай себе – не хочу. Ира успешно защитила докторскую диссертацию, получила звание старшего научного сотрудника и между делом родила второго ребёнка – девочку, которую назвали Анной.

* * *

Прошло двадцать лет. Ирина и Виктор отлично ладили между собой, никогда не ссорились, все спорные вопросы решали, не повышая голоса. В их доме не кипели страсти: ни в постели, ни вне её. Ирина была сыта по горло бурями двух предыдущих браков и сумела построить брак с Виктором на основе спокойной дружбы-любви.

Супруги вели научную работу в области психологии, публиковали научные труды, сделали себе имя, зарабатывали приличные деньги, разъезжали по заграницам, курортам, купили трёхкомнатную кооперативную квартиру, построили дачу под Москвой и даже развели яблоневый сад.

Ирине исполнилось пятьдесят лет. Возраст и напряжённая жизнь отразились на её здоровье и внешности. Она была по-прежнему хороша, но яркий румянец исчез, его заменили румяна, в уголках глаз появились морщинки, от крыльев носа ко рту пролегли, пока не глубокие, складки. Ирина заметно прибавила в весе и вся как-то отяжелела. Пошаливало сердце. Васильковые глаза Ирины слегка потускнели, но по-прежнему оставались круглыми, как бы выражая удивление, хотя после всего пережитого её вроде бы удивить было нечем…

Дети выросли, но всё ещё жили с родителями. Саше исполнилось двадцать пять, Анечке – двадцать. Единоутробные брат и сестра любили друг друга, как родные. Биологический отец Саши Владимир давно завёл новую семью и редко появлялся на горизонте. Можно сказать, что Виктор заменил мальчику отца. Саша окончил МАРХИ – московский архитектурный институт. Анечка училась в МГУ на истфаке.

Саша любил женский пол и не единожды менял подружек, никак не решаясь сделать окончательный выбор, чтобы остепениться. «А пора бы!» – вздыхали родители. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Анечка не привела в дом молодую женщину по имени Лиза, аспирантку с истфака, которая курировала её курсовую работу. Женщина была привлекательной внешности, неопределённо молодого возраста, когда на вид можно дать и двадцать пять и все тридцать. Её голубые глаза отражали ум и высокий интеллект. Лишь иногда во взгляде Лизы проскальзывала нервозность. «Кого-то она мне напоминает этим своим беспокойным взглядом, не могу понять…», – подумала Ирина и, так и не найдя ответа на мучивший её вопрос, в конце концов отмела его. Не хотелось ей копаться в памяти и нарушать навязчивой мыслью радостную обстановку дня рождения дочери.

Дело было на даче. Стоял приятно тёплый майский день, на перепутье весны и лета. Белыми всполохами горел яблоневый сад. Вся семья была в сборе. Сидели на застеклённой веранде за накрытым столом, отмечали день рождения Анечки – двадцать один год всё же. Стол отнюдь не ломился от яств: в то время в стране были трудности с продовольствием. Однако традиционный салат оливье и селёдку под шубой хозяева приготовили. К чаю подали пирог, начинённый повидлом, сваренным из прошлогоднего урожая яблоневого сада. Достали из погреба несколько бутылок грузинского вина – из старых запасов. Пили за здоровье Анечки, за её успехи в учёбе и, как традиционно говорят в таких случаях, счастье в личной жизни, которого пока не предвиделось. Слишком много времени девушка уделяла занятиям в университете.

Среди гостей были родственники Ирины и однокурсники Анны. Приглашена была также и Лиза. Саша сидел напротив молодой женщины и откровенно любовался ею, буквально не сводил с неё глаз. Лиза чувствовала на себе его взгляд и несколько раз одаривала молодого человека благосклонной улыбкой, которая означала: «Мне приятно, что я тебе нравлюсь. Ты мне тоже симпатичен».

Ира заметила внимание сына к привлекательной Анечкиной кураторше и не знала, как реагировать на сложившуюся ситуацию. С одной стороны, мысль о том, что сын, может быть, отбросит свои краткие романчики и любовные интрижки с девицами, не достойными его ума, интеллекта и положения в социуме, и наконец-то увлечётся серьёзной женщиной, успешной аспиранткой МГУ, радовала Ирину. «С другой стороны, ведь мы же о ней ничего не знаем, – думала Ира, – кто она, из какой семьи, сколько ей лет … А это важно. Впрочем, не знаем – так узнаем. Пока что нет причин для беспокойства. Даже если Лиза на пару лет старше Саши, особой проблемы я в этом пока не вижу. Даже наоборот. Чем женщина старше, тем у неё больше жизненного опыта и, соответственно, разумных поступков», – успокаивала себя Ирина.

День рождения затянулся до позднего вечера. В итоге, Саша предложил проводить Лизу на электричку, так как не мог отпустить женщину одну в такой поздний час. Потом он сказал родителям, что довезёт Лизу до дому, а сам заночует в их московской квартире. Виктор любезно предложил Лизе остаться на ночь у них на даче. Лиза поблагодарила, но отказалась, мотивируя тем, что ей завтра надо быть в 9 утра в университете, и, если она останется на даче, придётся вставать ни свет ни заря. Ирина не хотела отпускать Сашу в ночь, но боялась возражать сыну, тем самым унизив его перед Лизой, и скрепя сердце согласилась.

Где-то в 12 ночи Саша позвонил родителям:

– Всё в порядке, не волнуйтесь. Я проводил Лизу, взял такси и еду домой в нашу московскую квартиру.

– Спасибо, что позвонил. Ты теперь приедешь на дачу только в пятницу вечером? – спросила Ирина.

– Да, конечно! Раньше не смогу. Ты же знаешь: у меня работа.

– Понимаю, Сашенька! Спокойной ночи!

* * *

Саша не приехал на дачу ни в пятницу вечером, ни в субботу, ни в воскресенье, но всё же позвонил, объяснив, что пришлось дополнительно работать над новым проектом, сроки сдачи которого поджимали. Не приехал он и на следующие выходные… Уже безо всяких объяснений и звонков. Просто не приехал, оставив родителей в недоумении. Он прежде никогда так не поступал.

Ирина нервничала, ходила из угла в угол, не находила себе места, несколько раз звонила в Москву, но Саша не отвечал. Виктор успокаивал жену, как мог.

– Ирочка, тебе не стоит переживать! Саша уже взрослый мальчик, мужчина, наконец, и он знает, что делает. Ты чересчур властно его опекаешь. Разожми тесные материнские объятия. Сашка задыхается от твоей чрезмерной опеки. Дай наконец парню свободу действий.

– Конечно, он взрослый. Я понимаю, но всё же можно было найти время приехать на дачу или хотя бы объяснить по телефону, что происходит. Я интуитивно чувствую, что тут замешана женщина. И эта женщина – Лиза. Я уверена! Я видела, с каким восхищением он на неё смотрел тогда, на Анечкином дне рождения.

– Допустим, ты права. Наш сын проводит время с Лизой. Но она же серьёзная, умная и весьма привлекательная женщина. И тебе она, вроде бы, понравилась. Не вижу ничего предосудительного. Пока не вижу…

– У тебя шоры на глазах, мой дорогой и любимый муж! Ты безнадёжный оптимист! Кабы всё было гладко, Саша бы позвонил или приехал, как обещал. Если Сашка не приедет в эти выходные и не объяснит толком, что происходит, я сама поеду в Москву и выясню, в чём дело. Увижу своими глазами, – решительно заявила Ирина.

Саша так и не приехал, и Ирина, поддавшись порыву беспокойства, рванула в Москву вечерней электричкой. Не смогла дождаться утра.

Приехала к себе на квартиру в восемь вечера, не позвонила в дверь, открыла своим ключом. Тихонько сняла обувь, зажгла в коридоре бра. Из комнаты сына раздавались приглушённые голоса Саши и некой женщины. Ирина сразу узнала голос Лизы, села в прихожей на пуфик, притаилась, замерла… А сердце замереть не давало, так и бухало в груди.

– Лиза, я люблю тебя! Я очень тебя люблю! Но так дальше не может продолжаться. Мы должны рассказать моим родителям, моей маме всю правду, какой бы страшной она ни была. У мамы была нелёгкая жизнь. У неё проблемы с сердцем. Она не заслужила ни моего молчания, ни вранья!

– Что мы должны ей рассказать, Саша? Что мой отец был её первым мужем Геннадием, что он убил мою мать и покончил с собой, когда мне был годик? Что меня вырастили дед с бабушкой? Что я на пять лет старше тебя, что дед с бабушкой меня обманывали легендой, будто мои родители погибли в автомобильной катастрофе? Что в шестнадцать лет, когда я от чужих людей узнала об этом кошмаре, у меня был нервный срыв? Что я попала в психиатрическую больницу с депрессией и до сих пор принимаю антидепрессант? Это всё я должна рассказать твоей матери? Ты бредишь, Саша! Я уверена, что твоя мама будет в шоке и отнюдь не обрадуется перспективе такого родства. Я твою маму пойму и буду не в праве её за это осуждать.

– Да, она будет переживать, но в конце концов ей придётся согласиться с моим выбором! Мама меня очень любит и хочет, чтобы я был счастлив.

– Саша! Ты – безнадёжный идеалист и романтик. А я…я уверена: на мне лежит родовое проклятие. И к гадалкам ходить не надо. Вряд ли ты будешь со мной счастлив. Ты, конечно, захочешь иметь детей. А я решила их не заводить. Слишком большой риск! Шизофрения иногда дремлет, а потом вдруг проявляется через поколение. И вообще! Кто знает, что меня ждёт… Я проклята, проклята! Я погибну и потяну тебя за собой.

– Так… давай не будем говорить о детях. Это преждевременно. Что касается твоей гибели, то мы все когда-нибудь да умрём. А пока мы молоды, и сейчас речь идёт о нашей с тобой любви и женитьбе, о совместной жизни. Сколько можно молчать и прятаться на московской квартире! Я завтра же поеду на дачу. Давай поедем вместе и поговорим с моими с родителями. Уверен, они всё поймут правильно.

– Сомневаюсь… Езжай один. Я не готова к этому разговору и ничего хорошего от него не жду. Я не поеду! Позвони мне потом. Хорошо?

– Как скажешь.

«Вот оно! Я заметила, что Лизины черты мне кого-то напоминают. Конечно, она похожа на своего отца. (Правда, улучшенный вариант.) Хорошо бы, только внешне… Наверное, что-то унаследовала и от матери. Говорят, Ирина Вторая была красива. Проклятый Генка! Он и с того света не оставляет меня в покое. Прямо рок какой-то. Что делать? Что же мне делать? Дети не должны встречаться. Эта любовь может обернуться трагедией. Лиза всё понимает, а Саша нет. Как мне это объяснить Сашеньке? Как предупредить ещё одну возможную трагедию?» – мучительно думала Ирина и не находила ответа.

Она больше не могла подслушивать разговор сына с Лизой. Хотела незаметно уйти, ретироваться, но неожиданно почувствовала головокружение, слабость и боль за грудиной и под левой лопаткой. Сознание окутывала пелена. Ирина медленно встала с пуфика, чтобы пройти в кухню за лекарством, но у неё подкосились ноги, и она рухнула на пол всей массой своего крупного тела. На шум прибежали из спальни Саша и Лиза, увидели Ирину на полу, в полуобморочном состоянии. Она держалась за сердце и ловила ртом воздух.

– Мама, мамочка! Как ты здесь оказалась? Что с тобой? Тебе плохо? Лиза, быстро беги на кухню и принеси валидол из аптечки. И валокордин. Я вызываю «скорую».

– Не надо «скорую»! – Валидол поможет. У меня такое уже бывало, ты же знаешь. Сейчас всё пройдёт, – пробормотала Ирина.

Лиза принесла лекарство. Они вместе с Сашей подняли мать на руки, перенесли на диван в гостиную.

Через какое-то время Ирине полегчало. Она задышала ровно.

– Мама, ты всё слышала? Ведь так? – повторял Саша, держа мать за руку.

– Да! – ответила Ирина. – Ты не приехал на дачу и даже не позвонил. Я нервничала и приехала, чтобы с тобой поговорить, выяснить, что происходит. Ты раньше никогда так не поступал, жалел нас с отцом, был внимательным, заботливым… И вот я случайно услышала ваш разговор с Лизой. Прости! Я не хотела подслушивать. Так получилось.

– И что? Что ты обо всём этом думаешь? Знай, я люблю Лизу, но… я только сейчас понял, как боюсь тебя потерять.

– Что я могу сказать? Конечно, мне бы хотелось иметь невестку без такого кошмарного прошлого… Пусть Лиза на меня не обижается за эти слова. Я понимаю, что она ни в чём не виновата. Она – жертва обстоятельств, сирота, страдалица. Её можно пожалеть. Родиться с таким генетическим грузом и не сломаться, не озлобиться на жизнь и окружающих. Какая сила воли! – говорила Ирина.

– Спасибо, – прошептала Лиза.

– Нет! Не надо меня благодарить! Лиза, я не хотела иметь тебя в невестках. Но я… нездорова и, всё может случиться. Не хочу, чтобы вы меня поминали недобрым словом. И решаю… ничего за вас не решать. Я – всего лишь мать, а не Господь Бог. Видно, это судьба, а против судьбы не попрёшь. В общем, желаете пожениться – женитесь. Делайте, что хотите. Мешать не буду, но вы же понимаете, какие чувства я испытываю. Надеюсь, что прошлое останется в прошлом. А теперь идите, оставьте меня одну. Приступ прошёл. Я приму снотворное и переночую здесь на диване. – Ирина устало прикрыла глаза. Длинная речь утомила её.

– Спасибо, мама! Ты у меня замечательная. У нас с Лизой всё будет хорошо. Прошлое уже осталось в прошлом, – сказал Саша. – Давай мы поможем тебе перейти в спальню. Там и отдохнёшь. Лиза, помоги мне, пожалуйста!

Лиза ничего не ответила. Она сидела рядом и беззвучно плакала.

– Не плачь, девочка! Повторяю, ты ни в чём не виновата, ты жертва. Кто знает! Может, вы с Сашей и будете счастливы, – сказала Ирина, увидев Лизины слёзы.

– Да, да! – только и смогла пробормотать Лиза. Она плакала от облегчения, почувствовав, будто чья-то невидимая рука снимает с неё родовое проклятие. Начиналась новая жизнь без груза прошлого, который утонул в реке воспоминаний…

– Саша, позвони отцу и передай ему, что я остаюсь на ночь в Москве. Ничего не говори о том, что я приболела и, вообще, про наш разговор. Я приеду на дачу и сама ему всё расскажу. И, конечно, ты прав – в спальне мне будет удобнее, – сказала Ирина и приподнялась с дивана.

В эту ночь ей снова приснился Генка, не больной, с ясным взглядом и чистой кожей лица. «Спасибо, Ирочка!» – сказал он и улетел обратно в мир теней.