Людмила ЧЕБОТАРЁВА (Люче). Постигаю книгу книг… Из цикла «Жёны Давида»
ДАВИД
Время морщит суровые дикие камни.
Небеса тяжело провисают над крышей.
Боже, как я устал!
Я не знаю, куда мне
путь держать,
если больше Твой глас я не слышу.
Если слух мой испорчен хвалебным елеем,
Если щедрыми я избалован дарами.
Впрочем, Господи, я ни о чём не жалею,
Разве что
— в Твою честь не построенном Храме.
Я ослеп от сияния лунного тела,
От лилейной груди, молодой и упругой.
Но, Ты знаешь, она меня тоже хотела,
И готова была на измену супругу.
Поцелуй её сладок, пленительно-винный…
Отчего Ты меня так жестоко караешь?!
Чем в глазах Твоих грешен
младенец невинный,
Что, вне срока, к себе Ты его забираешь?
Это я виноват,
тяжкий грех мой безмерен.
Мне псалмами его не загладить отныне.
Но, мой Боже,
Тебе я был преданно верен,
Так прими покаянную просьбу о сыне!
Неужели с Тобой мы ещё не в расчёте?
Я готов поступиться короной и троном.
Молвил Бог:
— Новый сын твой пребудет в почёте,
Станет он величайшим царем Соломоном.
МЕЛХОЛА
(Пляска Давида перед Ковчегом Завета)
(Давид настраивает свою арфу)
Имя твоё звенит, точно ручей холодный —
Мелл-холл-ла…
Город в горах за высокой стеной пустынен и древен.
Сколько игр коварных и войн кровавых вокруг престола
Твоего отца, Саула, о младшая из царевен.
(зазвучала мелодия)
Косы твои, словно перья скворчонка, черны и гладки,
В тёмных зрачках затаён испуг, как у раненой лани.
Почему царь Саул велел стоять в боевом порядке
Отборным отрядам, как будто на поле брани?
(начинается пляска)
Бьют тимпаны в затылке…
Клубится пыль…
Беспокойны кони…
Кто тут враг?
Кто дичь?
На кого сейчас началась охота?
Ты предашь отца и спасёшь меня от лихой погони,
Подменив козьей кожей и статуей из терракоты.
(танец набирает силу)
Много лет спустя, твой второй супруг изойдётся в плаче,
Когда я, ваш царь, прикажу жене возвратиться к мужу.
Похотливый грех нелюбви твоей будет им оплачен,
Но, увы, Давид, даже став царём, госпоже не нужен.
(пляска начинает ускоряться)
Ведь ты возжелала того, кто одолел Голиафа.
Всё равно ты видишь во мне пастуха, хоть и на троне.
В косы твои вплетены карминные цветки кенафа,
И сверкают они ярче рубинов в моей короне.
(танец всё быстрее и быстрее…)
Боже, прими о моей покорности заверения.
Глянь, как пред Ковчегом в экстазе пляшу в льняном эфоде я!
Адонай, покарай Мелхолу за её презрение,
Накажи жену вечным позором сухого бесплодия!
(струны на арфе рвутся, обессиленный Давид падает на землю)
АВИГЕЯ
Хамсин высушивает душу.
Зависло солнце в апогее.
Пожухли травы на Кармиле.
Уже острижен гурт овец.
Войскам Давидовым навстречу
с поклоном вышла Авигея:
— Прости смиренную рабыню,
великодушный царь-беглец.
Была покорною женою
жестокосердому Навалу,
Хотя он самодур известный,
смутьян,
глупец
и грубиян.
Пускай полно вина и пищи,
виссона тонкого навалом,
Кому, скажи, нужны богатства,
когда хозяин вечно пьян?
Отведай фиников медовых
и винных ягод сикомора,
Вот мясо нежное ягнёнка
и шкура мягкая козла.
Так удержи себя от мщенья
и не бери наш дом измором.
Супруг мой попросту безумен,
он не хотел Давиду зла.
— Что ж, речи мудрые достойны.
Ты, женщина, прекрасна видом.
Хочу, чтоб после смерти мужа
вошла в шатёр ко мне женой.
Услышав это, Авигея
на лице пала пред Давидом:
— Да будет твой приказ созвучен
с Господней волей надо мной!
Навал скончался от удара.
И вот, по истеченью срока,
Кармилитянка Авигея
вошла к Давиду на заре…
А я, спустя тысячелетья,
внимаю Библии урокам,
Читаю притчи о Давиде
— певце,
разбойнике,
царе.
БАТ ШЕВА
С этой крыши на город открылся божественный вид.
От сердечного жара избавлюсь я в микве прохладной.
Не скрывайся, я знаю, что ты меня видишь, Давид,
И что взгляд твой ласкает меня откровенно и жадно.
А в глазах твоих горькая зелень незрелых олив,
Но в осенние кудри вплетаются зимние нити.
Отчего же соседский петух так не к сроку криклив?
Птичью шею свернуть прикажи своей преданной свите!
Я не знаю, кому напророчит он вечную ночь:
Мужу, Урии?
Мне ли?
Тебе ль, мой великий владыка?
Повели же скорее убраться охранникам прочь,
Дабы им не узреть пляски тел — первобытной и дикой.
Так и будет!
Я чувствую это, прекрасный Давид,
Ибо это сплетение душ нам даровано свыше.
И пускай тяжкий грех Адонай Элохейну простит.
Поднимайся к Бат Шеве на солнцем прогретую крышу!
АВИСАГА
Нежна твоя оливковая кожа,
В глазах сокрыта тайна мирозданья.
Ах, был бы я хоть чуточку моложе,
Мы согревали бы друг другу ложе,
Но я старик, и я привык к страданьям.
Мне холодно в июле раскалённом.
Один я не могу никак согреться
На грубой шкуре дикого муфлона.
Как снова ощутить мне пыл влюблённый
И жар желания в остывшем сердце?
Румянец смуглый на твоих ланитах,
И над губой пушок взывает к страсти.
Вниманьем, пусть притворным, обмани ты
Царя, о Ависага-сунамита,
Чтоб захотел у времени украсть я
Всего мгновенье…
Лишь одно мгновенье…
Чтоб вновь настроил арфу я, как прежде,
И в небеса взлетели песнопенья,
Где каждый стих наполнен восхищеньем,
А каждый звук — хвалебный гимн надежде.
Я не обижу, девочка,
не бойся!
Сними с меня тяжёлую корону.
Не нужно плакать зря, ты успокойся,
Со мною мягким пологом укройся,
И я усну.
И я тебя не трону…
ДАВИД
Время морщит суровые дикие камни.
Небеса тяжело провисают над крышей.
Боже, как я устал!
Я не знаю, куда мне
путь держать,
если больше Твой глас я не слышу.
Если слух мой испорчен хвалебным елеем,
Если щедрыми я избалован дарами.
Впрочем, Господи, я ни о чём не жалею,
Разве что
— в Твою честь не построенном Храме.
Я ослеп от сияния лунного тела,
От лилейной груди, молодой и упругой.
Но, Ты знаешь, она меня тоже хотела,
И готова была на измену супругу.
Поцелуй её сладок, пленительно-винный…
Отчего Ты меня так жестоко караешь?!
Чем в глазах Твоих грешен
младенец невинный,
Что, вне срока, к себе Ты его забираешь?
Это я виноват,
тяжкий грех мой безмерен.
Мне псалмами его не загладить отныне.
Но, мой Боже,
Тебе я был преданно верен,
Так прими покаянную просьбу о сыне!
Неужели с Тобой мы ещё не в расчёте?
Я готов поступиться короной и троном.
Молвил Бог:
— Новый сын твой пребудет в почёте,
Станет он величайшим царем Соломоном.
МЕЛХОЛА
(Пляска Давида перед Ковчегом Завета)
(Давид настраивает свою арфу)
Имя твоё звенит, точно ручей холодный —
Мелл-холл-ла…
Город в горах за высокой стеной пустынен и древен.
Сколько игр коварных и войн кровавых вокруг престола
Твоего отца, Саула, о младшая из царевен.
(зазвучала мелодия)
Косы твои, словно перья скворчонка, черны и гладки,
В тёмных зрачках затаён испуг, как у раненой лани.
Почему царь Саул велел стоять в боевом порядке
Отборным отрядам, как будто на поле брани?
(начинается пляска)
Бьют тимпаны в затылке…
Клубится пыль…
Беспокойны кони…
Кто тут враг?
Кто дичь?
На кого сейчас началась охота?
Ты предашь отца и спасёшь меня от лихой погони,
Подменив козьей кожей и статуей из терракоты.
(танец набирает силу)
Много лет спустя, твой второй супруг изойдётся в плаче,
Когда я, ваш царь, прикажу жене возвратиться к мужу.
Похотливый грех нелюбви твоей будет им оплачен,
Но, увы, Давид, даже став царём, госпоже не нужен.
(пляска начинает ускоряться)
Ведь ты возжелала того, кто одолел Голиафа.
Всё равно ты видишь во мне пастуха, хоть и на троне.
В косы твои вплетены карминные цветки кенафа,
И сверкают они ярче рубинов в моей короне.
(танец всё быстрее и быстрее…)
Боже, прими о моей покорности заверения.
Глянь, как пред Ковчегом в экстазе пляшу в льняном эфоде я!
Адонай, покарай Мелхолу за её презрение,
Накажи жену вечным позором сухого бесплодия!
(струны на арфе рвутся, обессиленный Давид падает на землю)
АВИГЕЯ
Хамсин высушивает душу.
Зависло солнце в апогее.
Пожухли травы на Кармиле.
Уже острижен гурт овец.
Войскам Давидовым навстречу
с поклоном вышла Авигея:
— Прости смиренную рабыню,
великодушный царь-беглец.
Была покорною женою
жестокосердому Навалу,
Хотя он самодур известный,
смутьян,
глупец
и грубиян.
Пускай полно вина и пищи,
виссона тонкого навалом,
Кому, скажи, нужны богатства,
когда хозяин вечно пьян?
Отведай фиников медовых
и винных ягод сикомора,
Вот мясо нежное ягнёнка
и шкура мягкая козла.
Так удержи себя от мщенья
и не бери наш дом измором.
Супруг мой попросту безумен,
он не хотел Давиду зла.
— Что ж, речи мудрые достойны.
Ты, женщина, прекрасна видом.
Хочу, чтоб после смерти мужа
вошла в шатёр ко мне женой.
Услышав это, Авигея
на лице пала пред Давидом:
— Да будет твой приказ созвучен
с Господней волей надо мной!
Навал скончался от удара.
И вот, по истеченью срока,
Кармилитянка Авигея
вошла к Давиду на заре…
А я, спустя тысячелетья,
внимаю Библии урокам,
Читаю притчи о Давиде
— певце,
разбойнике,
царе.
БАТ ШЕВА
С этой крыши на город открылся божественный вид.
От сердечного жара избавлюсь я в микве прохладной.
Не скрывайся, я знаю, что ты меня видишь, Давид,
И что взгляд твой ласкает меня откровенно и жадно.
А в глазах твоих горькая зелень незрелых олив,
Но в осенние кудри вплетаются зимние нити.
Отчего же соседский петух так не к сроку криклив?
Птичью шею свернуть прикажи своей преданной свите!
Я не знаю, кому напророчит он вечную ночь:
Мужу, Урии?
Мне ли?
Тебе ль, мой великий владыка?
Повели же скорее убраться охранникам прочь,
Дабы им не узреть пляски тел — первобытной и дикой.
Так и будет!
Я чувствую это, прекрасный Давид,
Ибо это сплетение душ нам даровано свыше.
И пускай тяжкий грех Адонай Элохейну простит.
Поднимайся к Бат Шеве на солнцем прогретую крышу!
АВИСАГА
Нежна твоя оливковая кожа,
В глазах сокрыта тайна мирозданья.
Ах, был бы я хоть чуточку моложе,
Мы согревали бы друг другу ложе,
Но я старик, и я привык к страданьям.
Мне холодно в июле раскалённом.
Один я не могу никак согреться
На грубой шкуре дикого муфлона.
Как снова ощутить мне пыл влюблённый
И жар желания в остывшем сердце?
Румянец смуглый на твоих ланитах,
И над губой пушок взывает к страсти.
Вниманьем, пусть притворным, обмани ты
Царя, о Ависага-сунамита,
Чтоб захотел у времени украсть я
Всего мгновенье…
Лишь одно мгновенье…
Чтоб вновь настроил арфу я, как прежде,
И в небеса взлетели песнопенья,
Где каждый стих наполнен восхищеньем,
А каждый звук — хвалебный гимн надежде.
Я не обижу, девочка,
не бойся!
Сними с меня тяжёлую корону.
Не нужно плакать зря, ты успокойся,
Со мною мягким пологом укройся,
И я усну.
И я тебя не трону…