Татьяна ЯНКОВСКАЯ. Разговор состоялся. О книге Елены Литинской «Понять нельзя простить. Повести и рассказы».
(Chicago- Boston: Bagriy & Co., Chicago and , 2022. С. 277).
Моё знакомство с творчеством Елены Литинской началось со стихов. Это было более двадцати лет назад. Потом я прочла её первые рассказы в легендарном двуязычном журнале «Слово\Word». С тех пор у неё вышло двенадцать книг стихов и прозы. И вот перед нами новый прозаический сборник, названный по одноимённой повести, финалисте ежегодного конкурса «Нового журнала».
Алексей Толстой сказал когда-то молодому поэту Валентину Берестову, что «поэзия начинается не с рифмы, не с ритма и не с образа, а с доброго чувства». И поэзия, и проза Елены Литинской всегда проникнуты добрым чувством. Это не означает приторной слащавости или излишней романтичности. Её сюжеты отражают жизнь с её трагизмом и юношескими надеждами, разочарованиями и счастьем, ударами и подарками судьбы. Стиль Литинской отличают ирония, мудрость, проницательность, точные наблюдения, ёмкие, меткие характеристики.
Жизнь одарила Елену уникальными для писателя возможностями для развития языка. Она коренная москвичка, но в дошкольном возрасте некоторое время жила в деревне, где столкнулась с совершенно иным образом жизни, с её простонародным говором, близостью к земле, природе, живности. Мать Литинской подростком приехала в Советский Союз из Вильнюса, бывшего частью Польши, и детство и юность Елены прошли в тесной близости с польским языком и культурой, поездками к дедушке и бабушке, которые были актёрами еврейского театра в Варшаве. Благодаря этому она рано познакомилась с еврейскими культурными традициями. Окончив филологический факультет МГУ, Елена добавила в свой актив третий славянский язык – чешский, и до сих пор переводит чешскую поэзию. Это тоже бесценный для писателя опыт, потому что ремесло переводчика требует виртуозного владения родным языком. А после эмиграции в США в 1979 году она за 30 лет работы в Бруклинской библиотеке слышала всевозможные диалекты, акценты и сленг русскоязычных соотечественников. Здесь же столкнулась с людьми разных судеб.
Среди героев книги – россияне, прожившие всю жизнь в СССР и России, русскоязычные эмигранты, живущие в США, и коренные американцы. Героям книги приходится сталкиваться с драматическими событиями, определявшими эпоху на протяжении последнего столетия, включая события в послереволюционной России, в Польше Пилсудского, в послевоенные годы в Москве и российской глубинке, массовую эмиграцию, а также с ситуациями, не зависящими ни от эпохи, ни от страны проживания и национальной принадлежности – любовь, ревность, предательство, верность, ошибки молодости, счастливые и несчастливые случайности, переворачивающие жизнь.
Незаживающая рана – ранняя смерть матери после эмиграции Елены в Америку в те годы, когда прощались навсегда, и она не могла приехать в Москву даже на похороны. Елена писала об этом в стихах.
…Если можешь, прости мне мою жестокосердную юность
И никчемных стихов витиеватый пыл.
Если можешь, прости влюблённостей многострунность
И всех, кто дороже тебя мне когда-то был.
Если можешь, прости мой отъезд поспешный
Нечастых писем и подарков дешёвую дань.
Если можешь, прости, ведь и ты была не безгрешной,
Ведь и ты своей матери говорила «отстань»!
(«К портрету матери»)
Спрошу тебя, зачем ушла так рано…
Оставив мне за океаном
Свою могилу, как упрёк.
(«Разговор»)
И вот в повести «Исповедь матери» разговор состоялся. Образ матери стал являться ей во сне. «В ночь с субботы на воскресенье мама неслышно вошла в мой сон. Не только не старая, напротив, неожиданно ослепительно молодая, с распущенными длинными волосами цвета тёмной меди, высоким, мраморно-белым лбом и мягко-бархатными карими глазами. Такой я её помнила, когда была совсем маленькой девочкой, лет шести-восьми». И мать рассказывает ей о своей жизни, говорит о понимании и прощении в ответ на запоздалые слёзы дочери: «Я люблю тебя и нисколько на тебя не сержусь, ибо сама была такая в молодости, зацикленная на своём мироощущении. Только когда ты родилась, я частично переключила внимание от себя любимой на тебя, и то не сразу». Но повесть Литинской не просто семейная сага, а отражение бурной эпохи, в водовороте которой члены семьи теряли и вновь обретали друг друга, а некоторые исчезали бесследно. «Рано или поздно настанет и твой черёд, — говорит ей во сне мать. — Не надо спешить умереть, но и вовсе не надо этого страшиться. Жизнь — божий дар, но и смерть тоже».
Всё, что происходит с нами в жизни, не исчезает бесследно и иногда возвращается. Во сне Елена напоминает матери об их недолгой жизни в деревне: «Вам с папой было тяжело, а мне легко и вольготно. Шаховская оставила в моей памяти только светлые дни, несмотря на бедность нашего быта… Я даже написала воспоминания о нашей жизни в Шаховской, опубликовала их в американском журнале и нашла по Интернету своих сельских подружек. Представляешь, они вспомнили меня, и мы с ними переписываемся. А Шаховскую не узнать! Теперь это весьма современный районный центр с мощёными улицами и красивыми домами, в которых живут зажиточные люди».
Между нами, жителями Земли, столько общего! В «неполноценной, сугубо женской семье» растёт американская девочка, жизнь которой осложняется тем, что из-за своей бабушки-негритянки она, родившаяся белокожей, «не вписывалась ни в белую, ни в чёрную расовую группу» («Квартеронка»). А сибирячка, приехавшая в США на заработки, рассказывает, что благосостояние её неполноценной, исключительно женской семьи полностью зависело от её заработка («Из жизни хоуматенда»). Эта героиня «помешана на чистоте», как и директор филиала Бруклинской публичной библиотеки с незадавшейся женской судьбой («В тенётах страсти нежной»).
В жизни героев книги много узнаваемого, но некоторые из них попадают в необычные и даже чудесные обстоятельства, как пятидесятилетняя москвичка, после двух неудачных браков нашедшая своё, пусть недолгое, счастье («Осенние цветы»), или герои рассказа «Под созвездьем Ковида», прошедшие через череду встреч и невстреч. Заканчивая чтение очередного рассказа, я порой вспоминала концовки рассказов О’Генри или пушкинских повестей Белкина. Говоря на языке и с интонацией своих современников, Елена Литинская не порывает с классической традицией.
Татьяна Янковская, Нью-Йорк
(Chicago- Boston: Bagriy & Co., Chicago and , 2022. С. 277).
Моё знакомство с творчеством Елены Литинской началось со стихов. Это было более двадцати лет назад. Потом я прочла её первые рассказы в легендарном двуязычном журнале «Слово\Word». С тех пор у неё вышло двенадцать книг стихов и прозы. И вот перед нами новый прозаический сборник, названный по одноимённой повести, финалисте ежегодного конкурса «Нового журнала».
Алексей Толстой сказал когда-то молодому поэту Валентину Берестову, что «поэзия начинается не с рифмы, не с ритма и не с образа, а с доброго чувства». И поэзия, и проза Елены Литинской всегда проникнуты добрым чувством. Это не означает приторной слащавости или излишней романтичности. Её сюжеты отражают жизнь с её трагизмом и юношескими надеждами, разочарованиями и счастьем, ударами и подарками судьбы. Стиль Литинской отличают ирония, мудрость, проницательность, точные наблюдения, ёмкие, меткие характеристики.
Жизнь одарила Елену уникальными для писателя возможностями для развития языка. Она коренная москвичка, но в дошкольном возрасте некоторое время жила в деревне, где столкнулась с совершенно иным образом жизни, с её простонародным говором, близостью к земле, природе, живности. Мать Литинской подростком приехала в Советский Союз из Вильнюса, бывшего частью Польши, и детство и юность Елены прошли в тесной близости с польским языком и культурой, поездками к дедушке и бабушке, которые были актёрами еврейского театра в Варшаве. Благодаря этому она рано познакомилась с еврейскими культурными традициями. Окончив филологический факультет МГУ, Елена добавила в свой актив третий славянский язык – чешский, и до сих пор переводит чешскую поэзию. Это тоже бесценный для писателя опыт, потому что ремесло переводчика требует виртуозного владения родным языком. А после эмиграции в США в 1979 году она за 30 лет работы в Бруклинской библиотеке слышала всевозможные диалекты, акценты и сленг русскоязычных соотечественников. Здесь же столкнулась с людьми разных судеб.
Среди героев книги – россияне, прожившие всю жизнь в СССР и России, русскоязычные эмигранты, живущие в США, и коренные американцы. Героям книги приходится сталкиваться с драматическими событиями, определявшими эпоху на протяжении последнего столетия, включая события в послереволюционной России, в Польше Пилсудского, в послевоенные годы в Москве и российской глубинке, массовую эмиграцию, а также с ситуациями, не зависящими ни от эпохи, ни от страны проживания и национальной принадлежности – любовь, ревность, предательство, верность, ошибки молодости, счастливые и несчастливые случайности, переворачивающие жизнь.
Незаживающая рана – ранняя смерть матери после эмиграции Елены в Америку в те годы, когда прощались навсегда, и она не могла приехать в Москву даже на похороны. Елена писала об этом в стихах.
…Если можешь, прости мне мою жестокосердную юность
И никчемных стихов витиеватый пыл.
Если можешь, прости влюблённостей многострунность
И всех, кто дороже тебя мне когда-то был.
Если можешь, прости мой отъезд поспешный
Нечастых писем и подарков дешёвую дань.
Если можешь, прости, ведь и ты была не безгрешной,
Ведь и ты своей матери говорила «отстань»!
(«К портрету матери»)
Спрошу тебя, зачем ушла так рано…
Оставив мне за океаном
Свою могилу, как упрёк.
(«Разговор»)
И вот в повести «Исповедь матери» разговор состоялся. Образ матери стал являться ей во сне. «В ночь с субботы на воскресенье мама неслышно вошла в мой сон. Не только не старая, напротив, неожиданно ослепительно молодая, с распущенными длинными волосами цвета тёмной меди, высоким, мраморно-белым лбом и мягко-бархатными карими глазами. Такой я её помнила, когда была совсем маленькой девочкой, лет шести-восьми». И мать рассказывает ей о своей жизни, говорит о понимании и прощении в ответ на запоздалые слёзы дочери: «Я люблю тебя и нисколько на тебя не сержусь, ибо сама была такая в молодости, зацикленная на своём мироощущении. Только когда ты родилась, я частично переключила внимание от себя любимой на тебя, и то не сразу». Но повесть Литинской не просто семейная сага, а отражение бурной эпохи, в водовороте которой члены семьи теряли и вновь обретали друг друга, а некоторые исчезали бесследно. «Рано или поздно настанет и твой черёд, — говорит ей во сне мать. — Не надо спешить умереть, но и вовсе не надо этого страшиться. Жизнь — божий дар, но и смерть тоже».
Всё, что происходит с нами в жизни, не исчезает бесследно и иногда возвращается. Во сне Елена напоминает матери об их недолгой жизни в деревне: «Вам с папой было тяжело, а мне легко и вольготно. Шаховская оставила в моей памяти только светлые дни, несмотря на бедность нашего быта… Я даже написала воспоминания о нашей жизни в Шаховской, опубликовала их в американском журнале и нашла по Интернету своих сельских подружек. Представляешь, они вспомнили меня, и мы с ними переписываемся. А Шаховскую не узнать! Теперь это весьма современный районный центр с мощёными улицами и красивыми домами, в которых живут зажиточные люди».
Между нами, жителями Земли, столько общего! В «неполноценной, сугубо женской семье» растёт американская девочка, жизнь которой осложняется тем, что из-за своей бабушки-негритянки она, родившаяся белокожей, «не вписывалась ни в белую, ни в чёрную расовую группу» («Квартеронка»). А сибирячка, приехавшая в США на заработки, рассказывает, что благосостояние её неполноценной, исключительно женской семьи полностью зависело от её заработка («Из жизни хоуматенда»). Эта героиня «помешана на чистоте», как и директор филиала Бруклинской публичной библиотеки с незадавшейся женской судьбой («В тенётах страсти нежной»).
В жизни героев книги много узнаваемого, но некоторые из них попадают в необычные и даже чудесные обстоятельства, как пятидесятилетняя москвичка, после двух неудачных браков нашедшая своё, пусть недолгое, счастье («Осенние цветы»), или герои рассказа «Под созвездьем Ковида», прошедшие через череду встреч и невстреч. Заканчивая чтение очередного рассказа, я порой вспоминала концовки рассказов О’Генри или пушкинских повестей Белкина. Говоря на языке и с интонацией своих современников, Елена Литинская не порывает с классической традицией.
Татьяна Янковская, Нью-Йорк