Вера ЗУБАРЕВА. Лодка в осень

Мы все в одной лодке. Где бы кто из нас ни находился. Сегодня это особо ощутимо. Плывём в осень во всём её метафорически глубинном смысле. Плывём с весомым багажом памяти. В отличие от весны, осень направлена на прошлое, но с привкусом настоящего. От настоящего никуда не деться в этой машине времени. Смотришь, как окрашен в лёгкую желтизну лист, и вспоминаешь его в недалёком прошлом, а потом и в далёком, и всё это с позиций настоящего…

Сегодня я встретилась с собой в прошлом. Почти воочию. И это была очень странная и очень реальная встреча. Произошла она по воле моей давней и дорогой подруги, с которой мы вместе учились в одесском университете, но в разное время. Она, в частности, писала:

“А вот знаешь, сколько бы ни читала, а как подумаю о тебе, так всегда вспомню твоё старинное:

Вечер примерил к небу
плачущую маску Пьеро…

Очень уж трогательный образ получился, а что больше трогает, то и дольше помнится. И Стёпочку тут же в этом небе вижу. Как будто он и есть тот самый Пьеро, только не в колпаке, а в своей неизменной беретке-таблетке…”

“Стёпочка” – это любимый всеми студентами-филологами талантливейший незабвенный Степан Петрович Ильёв, с которым связывала совершенно особенная жизнь, упрятанная в глубине строк Блока и других символистов, жизнь, наполненная тайной и движением к её разгадкам. Что-то наподобие той лодки, что привезла Герду в волшебный сад, где всегда было лето, ставшее уже прошлым в мире Герды. Но волшебница жила в своём измерении, она была доброй и полюбила Герду и поэтому думала, что иллюзия покоя и благоденствия заменит Герде счастье. Пока за калиткой бушевали ветра, она убаюкивала память маленькой Герды.

Но даже самые могущественные волшебники не подозревают, что, как бы крепки ни были чары забытья, настоящее прорвётся, напомнит о чём-то сущностном – о Кае в ледяных объятиях Снежной Королевы, или ещё о чём-то… И тогда толкаешь калитку и выбегаешь в осень, не защищённый от её ветров, переполненный ещё тем, давним, летом. А было ли? Было, но впереди – вихри и вьюги, обледеневший мир. Может, стоит повернуть? Может. Но тогда исчезнет смысл преодолений, и Кай навсегда останется в объятьях чуждого, смертельного, бесчеловечного, посягнувшего на душу и любовь.

И Герда решается на этот неимоверно сложный и опасный поход, потому что без Кая Герда неприкаянна. А Кай без Герды – ещё одна обезличенная единица смерти.

Весна наступит, но только после того, как Герда вернёт память Каю, ту память, которая связывала неподдельной связью, вернёт в родные пенаты, в отчий дом, где их всегда ожидает бабушка – хранительница очага и семейных преданий.

А пока – плывём в осень…

ВЕЧЕР

1
Вечер примерил к небу
Плачущую маску Пьеро.
Балаганность под стать ущербу –
Это как мир старо.
Искривленная полоска от самолёта
Всё толще обрисовывает рот.
А в глазные прорези смотрит какой-то
Безымянный обживатель пустот.

2
Нет ничего неприкаянней дома,
В котором отключили свет,
За исключением закона Ома,
Осознанного в этот момент.
И нет зрелища более безотрадного,
Чем принятие по освещению мер,
За исключением  гостя, по гробнице парадного
Блуждающего на английский манер.

3
Ну-ну-ну!- это что ещё за шутки!..
Чёрт! Спичка сломалась… Ну вот, наконец!..
О, Господи, пугают собственные шмутки…
Электрик – подлец.
Пламя, любопытствуя, тянется к двери,
За которой балаганщик-сквозняк
Разыгрывает всевозможные феерии
За просто так.

4
Вечер заполнил комнату доверху.
Будто открыли шлюз.
Дав свободу фиолетовому воздуху
С вкраплениями русаловидных муз.
Выхватываются пламенем из невесомости
Ручки кресел и мимика стен.
И даже радуешься, что нет совести
У ночных аварийных смен.

5
Свеча неприступней вершин Эвереста.
Большая стрелка продвигается к двум –
Десять минут десятого.
Не нахожу себе места.
Бог знает что лезет на ум.
Представляю себя отрешённою,
За тетрадью,
Ныряющею в лох-нессы,
Где живёт парадокс,
Вытягивающею на страницы по исчадью
И севшую за то на голодный паёк-с.
И представляю себя знаменитой,
В будущем веке,
Завёрнутой в кожаный переплёт,
Дремлющей на полке в библиотеке,
Которую собрал состоятельный полиглот.

 

Мы все в одной лодке. Где бы кто из нас ни находился. Сегодня это особо ощутимо. Плывём в осень во всём её метафорически глубинном смысле. Плывём с весомым багажом памяти. В отличие от весны, осень направлена на прошлое, но с привкусом настоящего. От настоящего никуда не деться в этой машине времени. Смотришь, как окрашен в лёгкую желтизну лист, и вспоминаешь его в недалёком прошлом, а потом и в далёком, и всё это с позиций настоящего…

Сегодня я встретилась с собой в прошлом. Почти воочию. И это была очень странная и очень реальная встреча. Произошла она по воле моей давней и дорогой подруги, с которой мы вместе учились в одесском университете, но в разное время. Она, в частности, писала:

“А вот знаешь, сколько бы ни читала, а как подумаю о тебе, так всегда вспомню твоё старинное:

Вечер примерил к небу
плачущую маску Пьеро…

Очень уж трогательный образ получился, а что больше трогает, то и дольше помнится. И Стёпочку тут же в этом небе вижу. Как будто он и есть тот самый Пьеро, только не в колпаке, а в своей неизменной беретке-таблетке…”

“Стёпочка” – это любимый всеми студентами-филологами талантливейший незабвенный Степан Петрович Ильёв, с которым связывала совершенно особенная жизнь, упрятанная в глубине строк Блока и других символистов, жизнь, наполненная тайной и движением к её разгадкам. Что-то наподобие той лодки, что привезла Герду в волшебный сад, где всегда было лето, ставшее уже прошлым в мире Герды. Но волшебница жила в своём измерении, она была доброй и полюбила Герду и поэтому думала, что иллюзия покоя и благоденствия заменит Герде счастье. Пока за калиткой бушевали ветра, она убаюкивала память маленькой Герды.

Но даже самые могущественные волшебники не подозревают, что, как бы крепки ни были чары забытья, настоящее прорвётся, напомнит о чём-то сущностном – о Кае в ледяных объятиях Снежной Королевы, или ещё о чём-то… И тогда толкаешь калитку и выбегаешь в осень, не защищённый от её ветров, переполненный ещё тем, давним, летом. А было ли? Было, но впереди – вихри и вьюги, обледеневший мир. Может, стоит повернуть? Может. Но тогда исчезнет смысл преодолений, и Кай навсегда останется в объятьях чуждого, смертельного, бесчеловечного, посягнувшего на душу и любовь.

И Герда решается на этот неимоверно сложный и опасный поход, потому что без Кая Герда неприкаянна. А Кай без Герды – ещё одна обезличенная единица смерти.

Весна наступит, но только после того, как Герда вернёт память Каю, ту память, которая связывала неподдельной связью, вернёт в родные пенаты, в отчий дом, где их всегда ожидает бабушка – хранительница очага и семейных преданий.

А пока – плывём в осень…

ВЕЧЕР

1
Вечер примерил к небу
Плачущую маску Пьеро.
Балаганность под стать ущербу –
Это как мир старо.
Искривленная полоска от самолёта
Всё толще обрисовывает рот.
А в глазные прорези смотрит какой-то
Безымянный обживатель пустот.

2
Нет ничего неприкаянней дома,
В котором отключили свет,
За исключением закона Ома,
Осознанного в этот момент.
И нет зрелища более безотрадного,
Чем принятие по освещению мер,
За исключением  гостя, по гробнице парадного
Блуждающего на английский манер.

3
Ну-ну-ну!- это что ещё за шутки!..
Чёрт! Спичка сломалась… Ну вот, наконец!..
О, Господи, пугают собственные шмутки…
Электрик – подлец.
Пламя, любопытствуя, тянется к двери,
За которой балаганщик-сквозняк
Разыгрывает всевозможные феерии
За просто так.

4
Вечер заполнил комнату доверху.
Будто открыли шлюз.
Дав свободу фиолетовому воздуху
С вкраплениями русаловидных муз.
Выхватываются пламенем из невесомости
Ручки кресел и мимика стен.
И даже радуешься, что нет совести
У ночных аварийных смен.

5
Свеча неприступней вершин Эвереста.
Большая стрелка продвигается к двум –
Десять минут десятого.
Не нахожу себе места.
Бог знает что лезет на ум.
Представляю себя отрешённою,
За тетрадью,
Ныряющею в лох-нессы,
Где живёт парадокс,
Вытягивающею на страницы по исчадью
И севшую за то на голодный паёк-с.
И представляю себя знаменитой,
В будущем веке,
Завёрнутой в кожаный переплёт,
Дремлющей на полке в библиотеке,
Которую собрал состоятельный полиглот.