Владислав КИТИК. Сам видишь: зима… -

Со счёта сбились мокрые ступени,
Слились в одной сумятице круженья
И снег, и пегий листопад.
Заря
Внесла в правописанье декабря
И части речи, и обмолвки года.
И ты проходишь белым пешеходом.
Гусиной кожей ёжится вода,
Ползут автомобили в два ряда,
Пыхтит состав по расписанью строго.
Зато снежинка тает на губе.
Ты не один. Ты так идёшь к себе.
По-прежнему. Со временем не в ногу.

* * *
…Только пусть растворится вначале
В серебристом настое волны
Отболевшее чувство печали,
И напрасное чувство вины.

Только пусть под покровом шелковиц
Переулок, где вновь заблужусь,
Счастье мне нагадав за целковый,
Выйдет пробовать море на вкус

В пальтеце своем «семисезонном»,
Потеплее подняв воротник,
По проплешинам мёрзлых газонов,
По которым нельзя напрямик.

Пусть сквозняк его очеловечит
Пустоту ледяной мостовой,
Пусть простится, что он опрометчив,
И до крайности занят собой.

И охватит восторженной жутью,
И проскочит разряд у виска,
Когда он постоит на распутье
И со снегом уйдет в облака.

* * *
Лодка лежит на песке кверху днищем.
Что потеряли однажды – отыщем,
Это ведь не теорема Ферма.
Полно, дружище! Сам видишь: зима…
Снасти промерзли и берег продрог,
Ветер походный раздут голенищем
Гулких в притопе матросских сапог,
Наспех натянутых по авралу.
Все перемелется. Дело за малым.
Сети починим, покрасим баркас,
Как завещали в мужском разговоре
Наши отцы, уходящие в море, ─
Отчее море, зовущее нас.
Все мы немного неадекватны,
Кто ошибается, ─ не виноваты,
Но всё равно на прощанье прости.
Лодка прошла ─ остается фарватер.
Дело за малым: осталось пройти.

СУДАК

Не тихий уголок, а – Мулен-Руж.
Подхвачена листва спиралью ветра.
Приняв догадку просто так: на веру,
За ум не нужно браться, как за гуж.

Желтеют листья выводком цыплят:
Но и в бесспорных фактах нет порядка,
Немного жаль, что детские площадки
В простудной хвори хнычут и соплят.

Чтоб свежим ветром надышаться впрок,
Исполнит дымоход отрывки арий,
Озябший Крым сведёт в один сценарий,
И нас, и листопадный городок,

Где на посту подзорная скала.
Сосны вечнозеленая игла
кольнёт на память.
К холодам дома
Туман облепит сдобною опарой,
И кто-то скажет вслед, что мы не пара,
Как для интриги в новом cinema.

ПРЕДЗИМЬЕ

Кружу, как путевой обходчик,
Грешу, как медвежатник, взломом,
Решив корпеть как переводчик
Над сходством осени со словом,

И стать её сквозным реченьем,
Снять с камня серую аскезу,
Поверить золотым сеченьем
Двор с листопадной затрапезой.

Кленовых листьев след гусиный
Не объяснит, зачем ей надо
Быть безрассудной в мире сильных
И с теми бережной, кто рядом.

Питает выбор добровольный
Труды. А ты, толмач-сверхсрочник,
Свою городишь колокольню.
Всё стар словарь, и нов подстрочник,

И затруднительна оценка,
Кто более кого мытарит.
Простудный день поджарив сленгом,
Какие сны она подарит?

Каких прозрений даст избыток?
За сим ─ не прекращать попыток
И не откладывать письма.
Уже раскручивает свиток
Своих апокрифов зима.

ГОД СПУСТЯ…

Дерево-ольха ─ всё то же.
Лишь на палец выше стало,
И листва змеиной кожей
Прошуршала и опала.

Лишь ограда на безлюдье,
Ощутив кокетство ветки,
Распрямив под ветром прутья,
Дышит всей грудною клеткой.

Год проходит без запинки,
Тени ржавые ложатся
На ежовые тропинки,
На цветник пчелиной жатвы.

Корень чуть прибавил силы,
На верхушке месяц вышит,
Чуть ограда покосилась
И к ольхе неровно дышит.

В остальном всё так же, Боже!
Но без этого пейзажа
Жизнь не стала б на год больше, ─
Нет, ещё длиннее даже.

КАРТИНА

Что лестно: похвала или укор?
Как надо, знают все!
А как – не надо?
Картина ─ близорукий взгляд в упор,
Или обзор того, что дальше взгляда?

Труд или трудность признак мастерской?
Как отделить забаву от заботы?
Поверх холста, как пчёлка, день-деньской
Летает кисть: работа – не работа?

Да кто и впрямь рискнёт со стороны
Определить: безделье ─ не безделье
Пропитанные скипидаром сны,
И краской – быт, и нужды – рукодельем?

Любим художник или не любим?
Его не время спрашивать об этом:
То он молчит с написанным портретом,
То бьёт горшки, то курит вместе с ним.

ВЕЧЕРНИЙ ПОЕЗД

С дурной привычкой ждать и догонять,
С побочной колеёй дорожных бедствий
Снуёт вокзал, его часы опять,
Как часовые, избегают бегства.

Поплыл гудок, мечтательный почти,
Прожектор с жёлтым взором безоглядным,
Ручная кладь, колёс речитатив,
Перрон, буфет с начинкой шоколадной,

На пыльной клумбе лохмы хризантем,
Тотемный обруч тающего солнца,
Печаль с надеждой, той, что насовсем
Исчезнут из-под глаз круги бессонниц,

Как бред прощаний, как дистанций бренд
И догоревшей ночи киловатты.
Ложатся тени прошлого вослед.
Я просто не умею расставаться.

И потому дорожный антураж
Неузнаваем, как актёр без грима.
И, не спеша, за окнами пейзаж,
Чтоб оглянуться, проплывает мимо.

РЕНЕССАНС

По лучу ползет слезинка,
Луч становится струною.
Время – вечный миннезингер
С мандолиной за спиною,

В сапогах, в плаще походном,
Возвращает,
воплощает
То, что ищет дух свободный.
Но найти ─ не обещает.

Окна, музыка земная
В окнах,
тополь первый встречный.
Я вас помню, я вас знаю,
Я скажу о вас, конечно.

Я скажу – а ты представишь,
Так правдивее и проще.
Пианист коснулся клавиш,
Ищет музыку на ощупь.

* * *
Это скоро пройдёт, как проходят зима и ангина,
Вспыхнет жаворонок, скрипнет солнцеворот.
На ромашки засмотрится черный зрачок карабина,
Долг, безвременью отданный, к мыслям любимым вернет.

В ночь, как в горлышко флейты, не будут плеваться зенитки.
Не придаст буревестник символических формул крылу.
Все равно не порвать горизонта суровую нитку,
Обметавшую пирс, рыболовов и желтую эту скалу.

Это верно пройдет, пусть не сразу и не в одночасье
И мальчишки, оставив он-лайновую лабуду,
Вместо яблок раздора отвергнутых яблок согласья
Наберут, озоруя, в соседнем эдемском саду.

Это скоро пройдет и рассыплется горстью горошин
Из худого мешка, а сейчас западает мотив
Все на тех же словах, и взвалив монотонную ношу
Серой хроники, тянется злой эксклюзив.

Это скоро пройдет, пусть когда-нибудь, если не вскоре.
И не дернутся жерла от резкого возгласа: «Пли!».
И засветится снова мое паустовское море,
Волны Грина, катаевский парус вдали.

* * *
На полке ─ стихотворных книжек соты.
У каждой, как у пчёл, своя работа,
Свой слух и голос, и своё прочтенье,
Молчание своё. И различенье.
И подоплёка.
Кровь в любом стихотворенье,
Как сердце, никогда не затихает.
Нет нормы для стихов, есть – исключенья.
И с ними, и от них ─ не отдыхают.