Ирина ДУБРОВСКАЯ. Когда хочешь слово сказать…

Когда хочешь слово сказать,
а поищешь – некому,
или с болью душевной сладить –
мол, сгинь, в расчёте мы,
тогда пишешь стих.
Написал. И куда с ним?
Некуда.
И не надо – сказал ведь, сладил ведь,
что ещё тебе?

Нет, не так всё, совсем иначе,
причины вовсе нет,
просто строчка буравит мозг,
по тревоге поднятый.
Отбуравила.
И какое в ней удовольствие?
Только то, что вернулся сон,
ею прежде отнятый.

 

* * *
Стихи писать, оно не так уж трудно,
Лишь надо видеть, слышать, замечать,
Как в небесах торжественно и чудно,
Как на земле охота закричать
От возмущенья, боли и обиды
За то, что совершается на ней.
Чтоб не кричать, пиши в тетрадку виды,
Они и станут летописью дней.

 

РОДНАЯ УЛИЦА

К теплу озябший город тулится,
Ноябрь показывает власть.
Родная Нежинская улица
В наряд осенний убралась.

Иду по ней, гуляю медленно,
Мне нынче некуда спешить.
Деньгой позвякиваю медною,
Чтоб стук сердечный заглушить.

Вот дом ракушечный, где в бедности,
Но в благости росло дитя.
Вот двор с чертами заповедности,
Где, вихри жёлтые крутя,

Играет вьюга листопадная
Моей взволнованной душой.
Родная, вечно ненаглядная,
Как сон младенческий, отрадная
Среди реальности чужой.

 

* * *
Что за кони – вскачь несутся,
Нет бы им остановиться.
За спиною остаются
Эти связи, эти лица.
Эти чувства, эти дружбы,
Что цвели, как сад вишнёвый…
Отцвели уж. Что без нужды
Вспоминать, за словом слово,
Пьес отыгранных подмостки?
От актёров, в них игравших,
В небе – белые бороздки,
Как следы от звёзд упавших.

 

* * *
Что расскажут о нашем времени?
Ни сердечного в нём горения,
Ни души, ни ума, ни грации.
Имитации, провокации…

Чем запомнится, что останется?
Кто, пройдя, на него оглянется?
На срамные его кривляния
Кто посмотрит без содрогания?

Кто сумеет без отвращения
От него принять угощения?
Очевиднее, вероятнее,
Только тот, кто ещё отвратнее.

 

* * *
«Бог всё видит, всё знает, зла не допустит», –
говорит богомолка в храме.
Допускает…
О, сколько глубинной грусти
в несмолкаемом шуме-гаме
суеты человечьей!..
Не сознавая,
жаждой правды томятся люди.
Это Бога взыскует душа живая,
извиваясь в бесовском блуде.

 

* * *
Старый друг не отвечает на письмо.
Может, что-то с ним случилось, может, нет.
Может, кончилось и умерло само
То, что связывало нас десятки лет.

Так бывает в окаянные года:
Время пеплом оседает на губах,
И река его, нахлынув, как беда,
Оставляет нас на разных берегах.

 

* * *
Одиночество – это когда
Строчка в книге и в небе звезда,
Ствол древесный и птица на ветке
Ближе друга, подруги, соседки,
Свата, брата и чада родного.
Одиночество – это не ново,
Это было и будет всегда:
Книга, дерево, птица, звезда.

 

* * *
Одиночку хоть приголубь,
А иной у судьбы расчёт.
Одиночка копает вглубь,
Там, где внутренний мир течёт.

С внешним он кое-как, на «вы»,
Не умея прижиться в нём.
Он не любит толпы, молвы,
Он за тайным следит огнём.

Он с друзьями бывает крут,
А с гостями бывает дик.
Он старатель, добытчик руд,
И от игрищ твоих отвык,

Мир-вампир. Что пристал, репей?
Видишь, трудится, ищет суть.
Он художник, и хоть убей,
Не сменяет пустынный путь

Неделимой своей души
На блистательный твой распад.
Не беги за ним, не спеши,
Не сманить его душу в ад.

 

В КОМНАТЕ

Так тихо в комнате – аж мертво,
На стол неслышно садится пыль.
Такое чувство, что никого
Вокруг на многие сотни миль.

Но это лишь слуховой обман,
Пора, как видно, уже ко сну.
А за окном моим – ураган,
Ревёт и воет, подняв волну.

Как глас Пророка свирепый вой,
И тем пустынней вокруг земля,
Чем злее небо над головой,
Чем ближе жизни отсчёт с нуля.

 

ЭЗОПОВ ЯЗЫК

1
В. Зубаревой

Как жаль, что не напишешь обо всём,
Доверив тайны лире простодушной,
Что время – как в ночи кошмарный сон
И вероломен нрав его двурушный.

Покуда мир свыкается с войной
И ждёт подвоха в каждом повороте,
Старик Эзоп колдует за спиной
И подчиняет нас своей заботе,

И своему нас учит языку.
И, прежде безоглядные в полёте,
Мы учимся, мы всюду начеку,
И слово подконтрольно старику,
Как взрослому младенец, в каждой ноте.

2
Когда чёрное вновь станет чёрным,
а белое белым,
нам откроется, что обрели мы,
а что потеряли.
Слово, выйдя из плена,
вернётся к своим пределам
и начнёт новый мир,
ибо слово всегда в начале.

Вот тогда и поймём, что к чему,
вот тогда и воскреснем,
как всегда воскресают посмертно,
по Божьему плану.
Вот тогда и споём, может быть,
свои новые песни.
А пока помолчим,
лишь молитву творя неустанно.

 

Когда хочешь слово сказать,
а поищешь – некому,
или с болью душевной сладить –
мол, сгинь, в расчёте мы,
тогда пишешь стих.
Написал. И куда с ним?
Некуда.
И не надо – сказал ведь, сладил ведь,
что ещё тебе?

Нет, не так всё, совсем иначе,
причины вовсе нет,
просто строчка буравит мозг,
по тревоге поднятый.
Отбуравила.
И какое в ней удовольствие?
Только то, что вернулся сон,
ею прежде отнятый.

 

* * *
Стихи писать, оно не так уж трудно,
Лишь надо видеть, слышать, замечать,
Как в небесах торжественно и чудно,
Как на земле охота закричать
От возмущенья, боли и обиды
За то, что совершается на ней.
Чтоб не кричать, пиши в тетрадку виды,
Они и станут летописью дней.

 

РОДНАЯ УЛИЦА

К теплу озябший город тулится,
Ноябрь показывает власть.
Родная Нежинская улица
В наряд осенний убралась.

Иду по ней, гуляю медленно,
Мне нынче некуда спешить.
Деньгой позвякиваю медною,
Чтоб стук сердечный заглушить.

Вот дом ракушечный, где в бедности,
Но в благости росло дитя.
Вот двор с чертами заповедности,
Где, вихри жёлтые крутя,

Играет вьюга листопадная
Моей взволнованной душой.
Родная, вечно ненаглядная,
Как сон младенческий, отрадная
Среди реальности чужой.

 

* * *
Что за кони – вскачь несутся,
Нет бы им остановиться.
За спиною остаются
Эти связи, эти лица.
Эти чувства, эти дружбы,
Что цвели, как сад вишнёвый…
Отцвели уж. Что без нужды
Вспоминать, за словом слово,
Пьес отыгранных подмостки?
От актёров, в них игравших,
В небе – белые бороздки,
Как следы от звёзд упавших.

 

* * *
Что расскажут о нашем времени?
Ни сердечного в нём горения,
Ни души, ни ума, ни грации.
Имитации, провокации…

Чем запомнится, что останется?
Кто, пройдя, на него оглянется?
На срамные его кривляния
Кто посмотрит без содрогания?

Кто сумеет без отвращения
От него принять угощения?
Очевиднее, вероятнее,
Только тот, кто ещё отвратнее.

 

* * *
«Бог всё видит, всё знает, зла не допустит», –
говорит богомолка в храме.
Допускает…
О, сколько глубинной грусти
в несмолкаемом шуме-гаме
суеты человечьей!..
Не сознавая,
жаждой правды томятся люди.
Это Бога взыскует душа живая,
извиваясь в бесовском блуде.

 

* * *
Старый друг не отвечает на письмо.
Может, что-то с ним случилось, может, нет.
Может, кончилось и умерло само
То, что связывало нас десятки лет.

Так бывает в окаянные года:
Время пеплом оседает на губах,
И река его, нахлынув, как беда,
Оставляет нас на разных берегах.

 

* * *
Одиночество – это когда
Строчка в книге и в небе звезда,
Ствол древесный и птица на ветке
Ближе друга, подруги, соседки,
Свата, брата и чада родного.
Одиночество – это не ново,
Это было и будет всегда:
Книга, дерево, птица, звезда.

 

* * *
Одиночку хоть приголубь,
А иной у судьбы расчёт.
Одиночка копает вглубь,
Там, где внутренний мир течёт.

С внешним он кое-как, на «вы»,
Не умея прижиться в нём.
Он не любит толпы, молвы,
Он за тайным следит огнём.

Он с друзьями бывает крут,
А с гостями бывает дик.
Он старатель, добытчик руд,
И от игрищ твоих отвык,

Мир-вампир. Что пристал, репей?
Видишь, трудится, ищет суть.
Он художник, и хоть убей,
Не сменяет пустынный путь

Неделимой своей души
На блистательный твой распад.
Не беги за ним, не спеши,
Не сманить его душу в ад.

 

В КОМНАТЕ

Так тихо в комнате – аж мертво,
На стол неслышно садится пыль.
Такое чувство, что никого
Вокруг на многие сотни миль.

Но это лишь слуховой обман,
Пора, как видно, уже ко сну.
А за окном моим – ураган,
Ревёт и воет, подняв волну.

Как глас Пророка свирепый вой,
И тем пустынней вокруг земля,
Чем злее небо над головой,
Чем ближе жизни отсчёт с нуля.

 

ЭЗОПОВ ЯЗЫК

1
В. Зубаревой

Как жаль, что не напишешь обо всём,
Доверив тайны лире простодушной,
Что время – как в ночи кошмарный сон
И вероломен нрав его двурушный.

Покуда мир свыкается с войной
И ждёт подвоха в каждом повороте,
Старик Эзоп колдует за спиной
И подчиняет нас своей заботе,

И своему нас учит языку.
И, прежде безоглядные в полёте,
Мы учимся, мы всюду начеку,
И слово подконтрольно старику,
Как взрослому младенец, в каждой ноте.

2
Когда чёрное вновь станет чёрным,
а белое белым,
нам откроется, что обрели мы,
а что потеряли.
Слово, выйдя из плена,
вернётся к своим пределам
и начнёт новый мир,
ибо слово всегда в начале.

Вот тогда и поймём, что к чему,
вот тогда и воскреснем,
как всегда воскресают посмертно,
по Божьему плану.
Вот тогда и споём, может быть,
свои новые песни.
А пока помолчим,
лишь молитву творя неустанно.