Юлия МЕЛЬНИК. Что б Ты ни говорил…

МУРАВЕЙ

По линии жизни ползет муравей.
Не зная меня даже в тысячной доли,
Он смело и просто скользит по ладони,
В весеннем луче – по ладони моей.
Кто хрупкость его мне доверил хранить?
Прошел до конца, замечтался над бездной…
Дорога обратно уже бесполезна.
А дальше – куда ? Обрывается нить…
И мне за него ничего не решить.

* * *
Прорастает сквозь сердце целебная сон-трава,
Изумрудною ложкой помешивает слова,
Колыбельную тянет на низкой басовой ноте.
Если я усну, вдруг разбудит далёкий звон,
Жизнь разбудит меня, как бы ни был прекрасен сон,
Я увижу – трава рыжей, июль на излёте.

Я когда-нибудь вспомню: жжет солнце, алеет мак…
Кто придумал, что Бог несёт нас всех на руках?
Он нас учит ходить по дорогам, всего вернее.
Но смыкаются веки и кружится голова,
Прорастает сквозь сердце целебная сон – трава,
И так нежно дышит, как я дышать не умею.

Я проснусь и умою лицо ледяной водой.
Ты же знаешь, что я никогда не была святой,
Но порой мне так хочется в небе растаять точкой,
Чтоб забыть, как душа неуклюжа и как тиха…
Где растет сон – трава? В горьких росах и лопухах…
Для души – спасительный сон, для жизни – отсрочка.

 

* * *
Привиделось, качает головой
Экклесиаст: все суета, все всуе..
А я картинку детскую рисую –
Корову, птицу, солнце над травой.

Мне вдруг не верится, что все пройдет,
Что и корова, и трава напрасно
Так веселы. Картинка не прекрасна,
Но неужели краской утечет

Бесхитростная радость детских лет?
Корова и травинка станут прахом.
И на картинку я гляжу со страхом.
Не покидай меня, небесный свет…

Храни меня, води моей рукой,
Вот в травах дождь, вот у коровы челка…
И сердце, как оранжевая пчёлка,
Взлетает над библейскою тоской

Экклесиаста. Не грусти, старик,
Не говори: все суета, все всуе…
Пока я здесь, я все же дорисую
Наш пестрый мир, что б ты ни говорил.

 

* * *
Может, Ты и есть эта грусть, так зачем бежать
От нее? Я останусь с ней, а, значит, с Тобою…
О Тебе грустить, как полынью горькой дышать
Иль в непрочной ракушке услышать голос прибоя.

О Тебе грустить – это проще глотка воды,
И хотя говорят, что Ты – радость и ликованье,
Эта грусть, как ничто проясняет Твои черты,
И взлетает душа, словно искра над наковальней.

Если правда, что днем из колодца видна звезда,
Мне из грусти видней, из ее ледяной купели,
Как подходишь Ты к сердцу – забрасывать невода,
Словно все остальное – пустяк, не на самом деле.

 

* * *
Дышать землёй. Лечиться тополями.
Лететь со снегом. Падать со звездой.
Ведь перед тем, как стала жизнь словами,
Она была прекрасной немотой.

Она была бесхитростным молчаньем
Растущего над бездной тростника,
Она, как рыба, пойманная чайкой,
Сжимала губы и была тиха.

А Тот, кто оживил слова и звуки,
Нас, болтунов, из праха сотворив,
С далёких звёзд глядит на наши муки.
Глядит. И ничего не говорит.

 

МУРАВЕЙ

По линии жизни ползет муравей.
Не зная меня даже в тысячной доли,
Он смело и просто скользит по ладони,
В весеннем луче – по ладони моей.
Кто хрупкость его мне доверил хранить?
Прошел до конца, замечтался над бездной…
Дорога обратно уже бесполезна.
А дальше – куда ? Обрывается нить…
И мне за него ничего не решить.

* * *
Прорастает сквозь сердце целебная сон-трава,
Изумрудною ложкой помешивает слова,
Колыбельную тянет на низкой басовой ноте.
Если я усну, вдруг разбудит далёкий звон,
Жизнь разбудит меня, как бы ни был прекрасен сон,
Я увижу – трава рыжей, июль на излёте.

Я когда-нибудь вспомню: жжет солнце, алеет мак…
Кто придумал, что Бог несёт нас всех на руках?
Он нас учит ходить по дорогам, всего вернее.
Но смыкаются веки и кружится голова,
Прорастает сквозь сердце целебная сон – трава,
И так нежно дышит, как я дышать не умею.

Я проснусь и умою лицо ледяной водой.
Ты же знаешь, что я никогда не была святой,
Но порой мне так хочется в небе растаять точкой,
Чтоб забыть, как душа неуклюжа и как тиха…
Где растет сон – трава? В горьких росах и лопухах…
Для души – спасительный сон, для жизни – отсрочка.

 

* * *
Привиделось, качает головой
Экклесиаст: все суета, все всуе..
А я картинку детскую рисую –
Корову, птицу, солнце над травой.

Мне вдруг не верится, что все пройдет,
Что и корова, и трава напрасно
Так веселы. Картинка не прекрасна,
Но неужели краской утечет

Бесхитростная радость детских лет?
Корова и травинка станут прахом.
И на картинку я гляжу со страхом.
Не покидай меня, небесный свет…

Храни меня, води моей рукой,
Вот в травах дождь, вот у коровы челка…
И сердце, как оранжевая пчёлка,
Взлетает над библейскою тоской

Экклесиаста. Не грусти, старик,
Не говори: все суета, все всуе…
Пока я здесь, я все же дорисую
Наш пестрый мир, что б ты ни говорил.

 

* * *
Может, Ты и есть эта грусть, так зачем бежать
От нее? Я останусь с ней, а, значит, с Тобою…
О Тебе грустить, как полынью горькой дышать
Иль в непрочной ракушке услышать голос прибоя.

О Тебе грустить – это проще глотка воды,
И хотя говорят, что Ты – радость и ликованье,
Эта грусть, как ничто проясняет Твои черты,
И взлетает душа, словно искра над наковальней.

Если правда, что днем из колодца видна звезда,
Мне из грусти видней, из ее ледяной купели,
Как подходишь Ты к сердцу – забрасывать невода,
Словно все остальное – пустяк, не на самом деле.

 

* * *
Дышать землёй. Лечиться тополями.
Лететь со снегом. Падать со звездой.
Ведь перед тем, как стала жизнь словами,
Она была прекрасной немотой.

Она была бесхитростным молчаньем
Растущего над бездной тростника,
Она, как рыба, пойманная чайкой,
Сжимала губы и была тиха.

А Тот, кто оживил слова и звуки,
Нас, болтунов, из праха сотворив,
С далёких звёзд глядит на наши муки.
Глядит. И ничего не говорит.