Елена СЕВРЮГИНА. Снеголетья связующий миг -

нынче снега по колено,
а под снегом тонок лед.
на прогулку вышла Лена –
шаг назад и два вперед…
вопреки ночному мраку,
в ожиданье и тоске,
мыслей резвую собаку
прогулять на поводке.
мир вокруг такой привычный
и опознанный весьма –
и квартал вполне фабричный,
и дома вполне дома,
и машины вдоль по трассе
шустро шпарят целый день –
лена думает фигасе,
что за ужос, что за хрень
было б лучше удержаться,
прогуляться поутру,
а слова уже ложатся
в благодатный снежный грунт,
перепутываясь в строки,
и взлетают на пути
строф болтливые сороки –
стороной не обойти…
сбив словесную истому,
в н(Н)овый м(М)ир открыв глаза,
поспешает лена к дому –
шаг вперед и два назад…

ЧУКОТСКОЕ

человечек мой…человечек мой…
и сказать-то как будто нечего –
раскололись на «я» и «ты».
вроде латано, вроде лечено,
но грустит ангелочек вечером –
неземные глаза пусты.

но сказать-то как будто надо бы…
тучи мечутся над Анадырем,
в море баржи врастают в лёд,
мерзнут домики за оградами,
в небе выгнувшись чёрной радугой,
разрастается рагнарёк.

расставанья фрезою резвою
я себя по живому резала,
рассыпался по сердцу снег –
разрывалась над снами-безднами,
усмиряла себя да без толку…
был – и без вести… был – и нет…

не найти тебя – горе. горе ли,
что во мне бесконечно спорили
север, запад, восток и юг?
старых весен сгорает чучело
выбегают из чумов чукчи и
горловую тоску поют

колыбельную баю-баиньки
я пою тебе, милый, маленький
на Чукотке настала ночь…
я бы свет погасила в спаленке,
а под утро сваляла валенки –
только нету меня давно…

* * *

ничего не поделать –
зима оставляет следы,
разбивается день
о прозрачные хлопья воды,
о пороги и стены –
и тьма остается на страже
неосознанных страхов
и вечно несбыточных снов,
разливается желчь фонарей,
повторяя кино
декадентской эпохи –
иное не мыслится даже…
не мечтается даже,
что кто-то сумеет помочь,
потому что дорога, аптека,
безлюдная ночь
и отчаянье светом,
слепым и пронзительно громким,
оглушает тебя,
бесприютный смешной человек…
ты стоишь, а вокруг –
обжигающий холод и снег,
и фальшивые звезды,
и зданий пустые коробки…
но когда ты стоишь,
одиночеством белым храним,
неподсудны и годы,
и город, и небо над ним,
и собака, бегущая вслед
за последним прохожим,
запечатавшим тайны свои
в меховой воротник…
этот призрачный миг,
снеголетья связующий миг –
все, что есть у тебя,
все, что взять
у безвременья сможешь…

* * *

культуру невозможно запретить,
культуру невозможно сократить
и обкорнать, как чахлый куст садовый,
по чей-то странной прихоти кондовой –
ее иначе следует растить

как можно слово вымарать до дыр,
когда оно и магия и мир,
вселенская гармония и голод?
небесной кровью выкормленный голубь
опять летит не в радиоэфир

но, подавляя вымученный смех,
гадаешь вновь, за этих или тех,
безвольно поклоняешься мамоне,
заев тоску шабли и маскарпоне,
не думая о том, что это грех

две разных стороны – одна беда
я не делюсь на части, господа,
я – легкая, единая, живая,
но этот мир, как рана ножевая, –
болид во мне, болит во мне всегда…

* * *

снег идёт неоконченной повестью,
заметая следы и сердца,
как ни трудно, ни больно, ни горестно –
мне его не прочесть до конца,
мне уже этим снегом не маяться,
он — сошедшая с неба вода…
забывается, всё забывается
навсегда навсегда навсегда
всё недоброе, тёмное, страшное,
всё, что нынче напрасно люблю…
время смотрит глазами вчерашними,
приближаются стрелки к нулю
к чёрным елям, одетым в исподнее,
к дырам окон, гробницам витрин,
где зловещи огни новогодние —
так что впору кричать «не гори»
фонари одноногими цаплями
простоят в безутешной ночи
и умрут на пороге тридцатого,
чьих-то ран не успев залечить,
и осыплется звёздными крошками
всё, что прожито зря и не зря,
на меня, потерявшую прошлое
в колыбельных снегах декабря

* * *
падает время, шатается ветреный век,
тот что по глупости столько всего натворил –
это не я, а какой-то чужой человек
вниз по ступеням идет, не касаясь перил,
внешне все так же – дома, переулки, скамья
возле подъезда, где бабки болтают « за жизнь»…
только не я – понимаете, это не я,
вышла из дома, в уме сосчитав этажи,
и замерла, будто цапля в стоячей воде,
канула в зыбкую топь, где бездумно-легко,
в сонном чаду выдавая волков за людей,
в лживом аду принимая людей за волков…
где этот свет, это небо на хрупких плечах,
«голос на цыпочках», молотый кофе и мед…
прежняя лена приходит ко мне по ночам,
ищет меня, но наверно уже не найдет –
снова куда-то за край убегают мосты,
плавится облако – и не понять ничего…
это ведь правда, что за руку держишь не ты
злое, в себе потерявшее мир существо?

ЧУКОТСКОЕ

* * *