Надя ДЕЛАЛАНД. Скульптор небесный листающий лес

Из новой книги «Голоса в голове»

Вот погляди – где заворачивается листок
дремлет гусеница (пульсирующий висок,
тонкие веки и приоткрытый рот),
спит, живет.
Да, она маленькая, ма-лень-ка-я,
но она дышит, дышит, совсем, как я,
если ее напугать, то вздрогнет, закроет рот
и умрет.
Это декабрь, гусеница. Жизнь – гололед в песке,
лучше не выходить, лучше спать в листке,
в свитке осеннего ветра, в углу двора,
все, как вчера.
Мать любит дочь, форель разбивает лед,
жизнь потихоньку движется и жует,
дворник в наушниках смел из угла листок
в водосток.

 

* * *
Ты знала, что зародыш, как цветок –
с листками-лепестками?
Что мы – цветок в начале и в конце
концов – цветок.
Мы – лепестковый лотос,
сражающийся с тьмой.
Онтогенез наш пренатальный
нежен, словно ландыш.
И пахнет так же, и поет
о том же.
Так удивительно придумано, что там,
внутри, цветок,
цветет цветок-ребенок,
волшебный кровный аленький цветочек.

 

* * *
скульптор небесный листающий лес
лестница в небо и огненный лис
голос растрепанный катится вниз
в темном закате навеки исчез
мы сохраняйте свою пустоту
я тишину сохранили свою
вы до сих пор тонконого стою
он тонкоруко ветвями расту
грезила осенью стала зима
зоркий мороз зажимающий рот
кто там за голову тянет берет
мама ты мама я мама мы ма
живорожденный котенок щенок
тайный младенец растущий из тьмы
мамы цветок раскаленной зимы
я голова у него между ног
если рожать целый день напролет
станешь сквозной длинношеий тоннель
стонешь гудеть и из царства теней
чувствовать холод бутылочный лед
если рождаться весь день и всю ночь
к свету тянуться ты чувствовать свет
то непременно закончится смерть
здесь между ног

 

* * *
все мертвые становятся детьми
беспомощными ничего не могут
самостоятельно им все не слава богу
одень переверни печаль уйми
их на руки возьмешь и напролет
всю ночь прижав к груди по дому носишь
поешь им песни внятно произносишь
никто из них однажды не умрет
сажаешь их под домом и в окно
все время смотришь не взошли ли листья
ли листья не взошли но можно литься
дождем и лица вытянув и нос
достанешь ночью косточку зерно
светящееся семечко из почвы
запьешь его дождем и станешь молча
вынашивать внутри себя всю ночь
потом родишь и снова двадцать пять
часов подряд то пеленай то нянькай
корми грудным дыханием и в майке
иди копать

 

* * *
закроешь глаза и почти не видна
глазного достигшая топкого дна
вся нежность твоя потайная
складная ого разборная
не спрячешь ее за комодом и в стол
ее не напишешь ты думаешь что
во сне ее свяжешь в неволе
но нежность твоя не Его ли

 

* * *
Осени антрацит под топазами и опалами,
судоходное небо, открытое для поцелуя,
если сильно приблизить, то видно, как курит на палубе
половина жирафа, я думаю, лучшая.
Этим долгим дыханьем и взглядом любовью продолженным
можно света коснуться внутри обжигательно медленно.
В обе стороны луч расходящийся сложится, может быть,
и родится сверхновая из тихоструйного мелоса.
На границе меня, серебристым пунктиром мерцающей,
длинноногими стрелками время рассудочно движется,
и однажды придет без руки и спины, без лица еще,
а меня уже нет – только лужица, рожица, жижица.

 

* * *
Меня никто не пишет по ночам,
и я пылюсь и как бы исчезаю,
но иногда меня пронзает мышь,
что я свободна, и такой веселый
не то чтобы большой, но огонек
во мне немного вспыхивает что ли.
И я тогда сажусь на край окна
(воображаемого, я пока в порядке)
и начинаю всех сама писать,
неточными словами попадая
то в бровь, то в глаз, а избранным – в уста,
но устаю и засыпаю. Там же
они внезапно чувствуют себя
свободными от ниточек небесных,
садятся, так вот свешивают ноги
в ночное небо и кого-то пишут.

 

* * *
когда становится печально
где было лето а потом
вниз головой сквозь сон качаясь
рос дождь и холодил балкон
тогда в глаза заходит чайка
и смотрит клювом наперед
как мне становится печально
и за душу меня берет

 

* * *
спокойной ночи любимый
говорю я шепотом
в темноту
где никого нет
и засыпаю
счастливая

Поэтическая книжка “Голоса в голове”

Из новой книги «Голоса в голове»

Вот погляди – где заворачивается листок
дремлет гусеница (пульсирующий висок,
тонкие веки и приоткрытый рот),
спит, живет.
Да, она маленькая, ма-лень-ка-я,
но она дышит, дышит, совсем, как я,
если ее напугать, то вздрогнет, закроет рот
и умрет.
Это декабрь, гусеница. Жизнь – гололед в песке,
лучше не выходить, лучше спать в листке,
в свитке осеннего ветра, в углу двора,
все, как вчера.
Мать любит дочь, форель разбивает лед,
жизнь потихоньку движется и жует,
дворник в наушниках смел из угла листок
в водосток.

 

* * *
Ты знала, что зародыш, как цветок –
с листками-лепестками?
Что мы – цветок в начале и в конце
концов – цветок.
Мы – лепестковый лотос,
сражающийся с тьмой.
Онтогенез наш пренатальный
нежен, словно ландыш.
И пахнет так же, и поет
о том же.
Так удивительно придумано, что там,
внутри, цветок,
цветет цветок-ребенок,
волшебный кровный аленький цветочек.

 

* * *
скульптор небесный листающий лес
лестница в небо и огненный лис
голос растрепанный катится вниз
в темном закате навеки исчез
мы сохраняйте свою пустоту
я тишину сохранили свою
вы до сих пор тонконого стою
он тонкоруко ветвями расту
грезила осенью стала зима
зоркий мороз зажимающий рот
кто там за голову тянет берет
мама ты мама я мама мы ма
живорожденный котенок щенок
тайный младенец растущий из тьмы
мамы цветок раскаленной зимы
я голова у него между ног
если рожать целый день напролет
станешь сквозной длинношеий тоннель
стонешь гудеть и из царства теней
чувствовать холод бутылочный лед
если рождаться весь день и всю ночь
к свету тянуться ты чувствовать свет
то непременно закончится смерть
здесь между ног

 

* * *
все мертвые становятся детьми
беспомощными ничего не могут
самостоятельно им все не слава богу
одень переверни печаль уйми
их на руки возьмешь и напролет
всю ночь прижав к груди по дому носишь
поешь им песни внятно произносишь
никто из них однажды не умрет
сажаешь их под домом и в окно
все время смотришь не взошли ли листья
ли листья не взошли но можно литься
дождем и лица вытянув и нос
достанешь ночью косточку зерно
светящееся семечко из почвы
запьешь его дождем и станешь молча
вынашивать внутри себя всю ночь
потом родишь и снова двадцать пять
часов подряд то пеленай то нянькай
корми грудным дыханием и в майке
иди копать

 

* * *
закроешь глаза и почти не видна
глазного достигшая топкого дна
вся нежность твоя потайная
складная ого разборная
не спрячешь ее за комодом и в стол
ее не напишешь ты думаешь что
во сне ее свяжешь в неволе
но нежность твоя не Его ли

 

* * *
Осени антрацит под топазами и опалами,
судоходное небо, открытое для поцелуя,
если сильно приблизить, то видно, как курит на палубе
половина жирафа, я думаю, лучшая.
Этим долгим дыханьем и взглядом любовью продолженным
можно света коснуться внутри обжигательно медленно.
В обе стороны луч расходящийся сложится, может быть,
и родится сверхновая из тихоструйного мелоса.
На границе меня, серебристым пунктиром мерцающей,
длинноногими стрелками время рассудочно движется,
и однажды придет без руки и спины, без лица еще,
а меня уже нет – только лужица, рожица, жижица.

 

* * *
Меня никто не пишет по ночам,
и я пылюсь и как бы исчезаю,
но иногда меня пронзает мышь,
что я свободна, и такой веселый
не то чтобы большой, но огонек
во мне немного вспыхивает что ли.
И я тогда сажусь на край окна
(воображаемого, я пока в порядке)
и начинаю всех сама писать,
неточными словами попадая
то в бровь, то в глаз, а избранным – в уста,
но устаю и засыпаю. Там же
они внезапно чувствуют себя
свободными от ниточек небесных,
садятся, так вот свешивают ноги
в ночное небо и кого-то пишут.

 

* * *
когда становится печально
где было лето а потом
вниз головой сквозь сон качаясь
рос дождь и холодил балкон
тогда в глаза заходит чайка
и смотрит клювом наперед
как мне становится печально
и за душу меня берет

 

* * *
спокойной ночи любимый
говорю я шепотом
в темноту
где никого нет
и засыпаю
счастливая

Поэтическая книжка “Голоса в голове”