ИРИНА САВИЦКАЯ ● ДОЖИВЕМ ДО… ● ОНКОЛОГИЧЕКАЯ ПОЭМА

 

Ирина СавицкаяДвадцатого августа диагноз был поставлен окончательно. Накануне позвонила Света и, стараясь быть спокойной, сказала: “Ты там стоишь или сидишь? Слушай, они говорят, может быть, рак”. Ну что ж, Светкины астрологи подтвердили мои худшие опасения. Когда два месяца назад врач в Ташкенте сказала, что нужно срочно оперировать, что-то екнуло, но по привычке не верить местным докторам отодвинула все на потом.

Два месяца в Ташкенте пролетели незаметно. То Чимган, то клуб, то просто посиделки с друзьями. Обида на Джона и все неурядицы ущли куда-то далеко. Я просто наслаждалась своим городом, маленькой квартиркой, где так пахнет мамой. Жара, и та была не в тягость.

Сделали все возможные анализы Олегу – вроде нормально. Но пьет почти каждый день. Что же должно случиться, чтобы он очухался, если ни болезни, ни рождение дочери не остановили его. Господи, спаси и помоги ему.

Джон приехал на неделю. Видимо, это должно было обозначать полное примирение и мое согласие с ним во всем. Убедившись, что я не изменила своих соображений по поводу сына и нашей с ним дальнейшей жизни, Джон принял мои условия, с оговоркой как его это не устраивает. Как же ему удалось всего за год уничтожить все мои добрые чувства. Он искренне считает, что балует меня, потокает всем прихотям. Какие там к черту прихоти! Когда изо дня в день тебе вдалбливают, что ты делаешь все неправильно, тебе могут нагрубить, сорваться на твоего ребенка, убеждать, что у него ничего не получится, испытывать удовольствие, когда не получилось – я же говорил! И тут же заискивать и угождать своему сыну-наркоману. Весь дом пропах анашой. Мальчишка и выгнавшая его мать живут как хотят. И мы живем по их графику. Летом мама не хочет видеть сына больше чем на две недели. Ура! У нас есть две недели куда-то съездить, побыть вдвоем.

Джон уехал, а лето продолжалось. Страшно не хотелось ехать в Лондон. Я буквально кружилась и неслась в каком-то диком и веселом водовороте встреч, поездок, событий. Времени катастрофически не хватало на все. Не встретилась с теми, не успела что-то заплатить, кому-то забыла позвонить. Но я уезжаю. В аэропорт приехали Макс, Наташа и Олежка. Последние смс-ки, последние звонки. Пока. Пока. Я вас люблю.

Лондон. Дом. Раздражение. Болото. В первые выходные еду к Свете в Веймут – говорим, говорим. Полегчало. Море обогрело. Письма и звонки Верочки – какое счастье, что мы с ней познакомились. Спасибо Борушко за пушкинский турнир. Письма от Бориса Носика – очень тепло.

Теперь я буду записывать день за днем свои ощущения и ход событий в свете моего нынешнего диагноза. Странно, как это возможно, чтобы какая-то штуковина, которую не видно снаружи и которая никак не ощущается, могла угрожать моей жизни. Может, это уловка моего подсознания, чтобы задержать Ивана? Круто. Джон старается быть внимательным. Поймет ли он истиную причину этой болезни? Острая сердечная недостаточность. Надо переписать рассказ КИРА. Я хочу жить.

Первый раз был общий осмотр и биопсия. Потом хирург, сказала, что оперировать все равно нужно даже после химии. Вчера профессор Куб или Кюмб рассказал все про химию. Все очень удивляются, откуда я так много об этом знаю. Ну что, мне им про Иришку рассказывать, как она отлеживалась после этих химий у меня, носила косыночки и парики. Бедная моя девочка, как ты хотела жить. У меня все будет иначе. Нужно быть позитивной. О, как!

27/08/09

Странно, мой мальчик, мой ненаглядный сын воспринимает мою болезнь как помеху его планам. Я думала, что он скажет, что будет со мной во что бы то ни стало. А он все время говорит о своем отъезде. Может правда, ему лучше уехать. Слишком много легло на плечи этого парня – бабушка, прабабушка, теперь мать. Пора ему жить самостоятельно. Нельзя обижаться на него.

худ. Изя ШлосбергСегодня с утра какие-то невообразимые волны страха в животе, как перед визитом к зубному врачу. Кажется, что и желудок болит. С ума что ли схожу потихоньку.

Вчера весь день провели с Джоном в магазинах, покупали всякую ерунду и соковыжималку, мне это понадобится во время химии. Господи, дай мне выдержки и здоровья, а ему терпения возиться со мной.

Верочка шлет мне письма, Света звонит каждый день. Девчонки, спасибо вам. Никому в Ташкенте не хочу говорить. Знает только Наталья. Джон говорит, что друзья обидятся, но я пока не могу это обсуждать. Мне кажется, чем меньшее число людей знает, тем меньше шанс у заразы расти. А может, наоборот? Иду на йогу.

 

Вера сказала: что у меня голос ангела.
Интересно, какой он из себя, ангел?
Белый и пушистый? Или старый жилистый и усталый?
Прилетел, попел за меня и слинял.
Надолго или навсегда?
Что-то новенькое – песни ангела на диске.
А если он предъявит исполнительские права?
Куда процент с продаж отчислять?
Ну, Господи, ты и учудил - 
присматривай за своими пернатыми
или адресок черкни по небушку или на крыле.

28/08/09

Сегодня опять ходили в больницу. Много больных стариков. Может, это и не старики, а просто долгоболеющие, как листья, которые давно не видели солнца. Лысые женщины с очень грустными глазами, лица пеплом будто присыпаны. Косыночки, шарфики, парики. Улыбаются от страха и усталости. Одна, совсем девочка, голова блестит, глаза прозрачные и такие быстрые. Разговаривает, смеется, нервно теребит свои пальцы.

Сдала кровь, сделали УЗИ.

Мой четвертый мучаль (12-летний зодиаальный цикл) действительно все переворачивает в жизни. Возможно я еще не знаю, насколько. По странному совпадению оперировали меня в том проклятом году тоже в сентябре, в самом начале и потом 14-го. А предшествующий июль был нервным и кипучим. Ваня родился в мой второй мучаль. Это был знак выздоровления и надежды. Мой ребенок стал причиной жить дальше. А теперь моя привязанность к нему, нежелание отпустить в самостоятельность, (как второй раз оборвать пуповину) являются причиной возникновения опухоли, если верить Светланиным астрологам. Врачей не интересует причина, они лечат последствие. Вот уж задачка. Спасение утопающих, как говорится.

Мой бедный муж придумал себе занятие – обвешивает стены узбекскими сюзане. Ему нравится. Сказала, что меня это раздражжает, смеется:”Ты же сама узбечка”.

Что ж, так оно и есть, узбечка. Мой биологический папаша, чего ты так испугался, засуетился. Проводил до самолета, боялся, что новая семья узнает? А позже почему не искал? Так и унес с собой свою тайную любовь. Но ведь признал. И на том спасибо. А как мне хотелось увидеть его еще раз, прижаться к нему, сказать, что прощаю. Адажон!(Папочка) Мама, уже совсем больная, помнила его:”Красавец был… ты очень желанный ребенок”. Где вы, мама, папа? Получается, я теперь сирота.

31/08/09

Ходила в офис к Ховарду, отдала документы посмотреть, что можно сделать с визой для Ивана. На обратном пути выхватывает меня из толпы индус и начинает говорить, что видит необыкновенную удачу у меня во лбу. Он какой-то Баба (по-моему это из серии ясновидящих). Говорит, чтобы обязательно молилась по утрам. записал на бумажке мой любимый цвет и число – белый и 17, бумажку с копиркой скомкал, велел держать в руках, потом свою часть показывает и говорит, чтобы я посмотрела свою – старый фокус. А я трушу, думаю, сейчас плюнет, дунет и что-нибудь свиснет. Так цыганки морочат. Он мою бумажку забрал, денег, говорит, положи. Нет, говорю, I’m sorry. Что-то еще про желание, про дурные привычки, что волосы не надо стричь, на ногти показывал. Не понимаю я по-английски, да еще с индийским выговором. Откуда он взялся? Никогда не видела в Лондоне на улицах гадальщиков. Может и правда, как накатит счастье и удача в сентябре.

Звоню Олежке – телефоны не отвечают.

1/09/09

Опять сканировали область грудной клетки. Непонятно, зачем нужно было пить столько воды. Вера пишет мне, беспокоится, а у меня руки не поднимаются что-то ответить, не хочется говорить об этом.

Телефоны у Олега молчат. Господи, помоги ему. Ховард так и не позвонил. Вот оно рыло капиталистических отношений: не интересно, не выгодно – отстань. Каков гусь – воспользовался советами Джона – и не спасибо, не извини. Не сужу, удивляюсь. Глупая.

Сейчас нашли у его сына какие-то приспособления для наркотиков, балончики – очень опасно. Джон расстроен, что делать с этим ребенком – непонятно.

Такая бесконечная черная полоса. Что-то не так. Что?

2/09/09

Телефон в Ташкенте не отвечает. Может, уехали к бабке в деревню.

В тот день, что я ездила в город, у входа в метро сидела старуха, которая ходит по нашему району довольно давно. Утро только начиналось, на улицах – никого. Мои шаги гулко отдавались в пустынном пространстве. Странно, даже птиц не слышно, они обычно надрываются с утра. И котов не видно, здоровенные, откормленные и наглые, они вышагивают вдоль заборов, по цветам, оставляя метки на клумбах. Видимо, сейчас у них очередной сезон загулов, поэтому появляются по-двое.

Отодвинувшись на незначительное расстояние, от нарушившего идилию прохожего, орут, как-будто высказывают притензии: Whyyy? – Whyyy?

худ. Изя ШлосбергТак вот, старуха сидела на бордюрчике, в руках она держала желтоватый, мелко исписанный выцветшими чернилами листок. Раскачиваясь из стороны в сторону, она громко читала письмо, часто всхлипывала, упоминая некоего Джоржа, называвшего ее дорогой, просившего беречь себя. Сколько лет она читает это письмо – одному Богу известно. Чья она? Куда бредет на своих непослушных ногах, обернутых пластиковыми пакетами, покачиваясь, спотыкаясь, ведя бесконечный диалог с собой. Этим утром я увидела ее так близко впервые. Хотела остановиться, спросить. Но что-то смутило меня и я прошла мимо, чуть замедлив шаг. Как можно оторвать ее от письма! Пожалуй, глупо пытаться задавать ей банальные вопросы, возвращая из какого-то иного мира, в котором она сейчас пребывала, испытывая такие сильные эмоции, что слезы ручьем тели по ее щекам, и она лишь небрежно смахивала их куском старой ветоши, доставая его из своего короба, доверху набитого каким-то барахлом.

Вспомнила маму, как соседи приводили ее то с базара, то с дороги, когда она стояла и не могла вспомнить, куда идти. Бедная моя.

В понедельник утром я поехала отвозить документы Ховарду. Свернув на знакомую улочку, я услышала какие-то странные звуки, похожие на короткие смешки или воркование. Женщина была на месте. Вокруг нее перетаптывались птицы, и она, сияя и кружась, разговаривала с ними, бросала им кусочки хлеба. Старуха кормила голубей и, казалось, не было на свете человека светлее и счастливее.

3/09/09

Ну, Слава Богу, дозвонилась. А то я уже друзей решила просить, чтобы зашли, узнали. Живы. Денег нет. Малышка приболела. Пока помочь не могу.

Смешно. Как будто почувствовав, что мне хреново, стали звонить мои давно прошедшие в жизни люди.

Славик:”У тебя все хорошо?” А как же!

Студенческий хор – наш весельчак Генка написал вдруг: “Ах, эта стройная девочка с утончёнными , как на иконе,чертами худенького лица …Да робел я глядя на тебя .Если бы умел сказать ,то может и жила бы сейчас не у холодной Темзы ,а на берегу Средиземного моря … ” Нет, ты подумай. Я ведь вседа считала себя ну, не уродиной, конечно, но не красавицей точно.

Ира – однокурсница из Иерусалима:”А мы сидели на парах и рассматривали тебя, какая ты красивая”. Аж дух захватывает. Вот красота-то пропала, ни в актерки, ни в певицы. Да ведь они все о лице, а причем здесь талант. Все равно грустно.

А сейчас я иду на радиоактивное сканирование костей.

Отсканировали. Завтра сделают химию. Какая радость для мужа и для меня – все бесплатно. За два года жизни здесь обзавелась этой заразой. А может, меня специально сюда забросило – врачи толковее. Хотя в Ташкенте мне тоже самое говорили. Конечно, техники там такой нет, но головастых еще можно найти.

Не знаю, что будет завтра, но сегодня, когда я вполне здоровый человек, кажется странным, что все вокруг так сочувственно смотрят, говорят какие-то утешительные слова. Зачем?! Я -здорова! Вот проснусь завтра и пойму, что это только дурной сон.

4/09/09

Просыпаюсь рано. Иван собирается на работу. Кто бы подумал, что мой ребенок будет готов выполнять любую грязную работу. С дипломом бакалавра и курсом по бизнесу. Прости, сын. Может, действительно нужно уехать в Москву или еще куда, где говорят и думают примерно так же как и мы. Когда-то, много лет назад, я видела сон, что мы с Иваном эмигранты в Америке, идем по улице, очень хочется пить, но у нас нет денег и такой ужас и безысходность. Сон в руку или в ногу. Никогда не мечтала жить заграницей.

Сегодня в одиннадцать утра мне сделают первую химию. Вчера медсестра расказывала, какие замечательные парики можно у них получить. Бесплатно! Какие бонусы можно получить по этой болезни. Но я не их гражданка, статус не позволяет воспользоваться государствеными подачками. Ах, какая жалость. Здесь многие живут на всевозможные пособия: на детей, на безработность, на недостаточный уровень жизни, болезни, разумеется. Британцы недовольны, когда за их счет живут в основном эмигранты.

Нужно готовиться к экзамену “Жизнь в Великобритании”, без него не дадут постоянного жительства и гражданства. Такая скука – книжка вываливется из рук, засыпаю на второй странице.

8/09/09

худ. Изя ШлосбергГосподи! Очухалась. При малейшем воспоминании – передергивает рвотный спазм.

Много лет назад меня оперировали на скорую руку 4 -го сентября. Совпадение. Мы пришли в больницу в . Прием у врача, какие-то дополнительные авнализы (нос, половые органы), потеряли кардиограмму, делаем заново, раствор еще не готов, идем в центр реабилитации МАГИ, выпить бесплатного чаю. Какая-то тетка пристает с париками, нужно выбрать. Выбираю. Опять клиника, 6-й этаж. Кресло. Комната. Много народу. Все сидят подсоединенные к капельницам. Кто ест, кто спит, кто читает. Так все буднично. Медсестры снуют между креслами. На некоторых капельницах желтые пакеты – яд. Джону разрешили первый раз посидеть со мной.Чистит мне апельсин. Медсестра ввела иглу в вену на кисти. Больно. Прокапала пакет воды, по-моему, физраствор. Хочется в туалет. Качу всю установку за собой. На башку надели ледяной шлем, говорят, некоторым помогает, волосы не выпадают.

Три шприца с красной жидкостью, один с прозрачной и еще один капельно (под желтым пакетом). Холодно. Ногти на руке посинели. Меня укрывают полотенцем. Когда это кончится? В туалет нельзя – шапка подключена к кондиционеру. Головы уже не чувствую. Все мозги отморозят. Рабочий день закончен. Нас осталось всего трое. Моя медсестра ушла. Дежурная все отключила по быстрому. Свобода.

Хочется есть. По дороге заходим в какую-то забегаловку – куринные крылышки!

Хорошо, что я их съела. Выпила на ночь таблетки от тошноты. Ночью, когда выворачивало так, что сознание отключалось и казалось, что кишки выскочат изо рта, крылышки вылетали фонтаном – права медсестра, лучше что-то съесть, чем блевать на пустой желудок.

Суббота, воскресенье, понедельник – тошнит. Иван делает мне свекольно-морковный сок. Джон сварил картошку. Сразу после еды полегче. Потом снова противно. Горько во рту. Вчера выпила уголь. Сегодня полегчало.

Позвонила Ховарду, узнать, что там с визой для Вани. Сделал вид, что не слышит меня. Ну, что ж ты так-то? Дура я сама. Он ведь всегда отказывал, не помог просто так никому. Хотя может, и помог. Вот этой женщине из Таджикистана, на работу взял, помог ребенка привезти. Нужно забрать документы, это оригиналы.

Вчера разговаривала с Ирой из Питера. Так и не приехала она ко мне. Напугана. Много говорит, подбадривает, а сама трусит.

Вера прислала много материалов по поводу лечения витамином С, здесь профессор сказал, что они это не практикуют. Это дорого, не исследовано, нужно быть очень осторожным, если решишься на эти инъекции.

Все время хочется полежать.

9/09/09

Я уже почти на ногах. Вчера позвонили из русской школы, предложили работу – 2 часа по субботам пятиклашкам-полуиностранцам. Сегодня поехала на интервью. Вроде , я им понравилась, все пытались экзаменовать. Книги, учебники показывали. И тут наступил час Х – я сказала о своей проблеме, что каждую четвертую субботу буду пропускать. Очень подбадривали, но книги сразу забрали. Понятно дело, кому нужны проблемы с заменой – раз, неизвестно, в каком я буду состоянии – два. Сказали, что завтра позвонят. Посмотрим. Но очень далеко. Час на метро, потом еще автобус. Неужели второй раз в ту же реку ступлю? Или жизнь дает мне вторую попытку начать сначала?

Позвонила Олежке. Он собирается на мамин день рождения на кладбище, сказала, чтобы в церковь зашел. Пришлось рассказать и о себе. Успокоила как могла. Но он имеет право знать. Может, о себе хоть больше заботиться станет.

Все было так хорошо с утра. Сейчас опять такая горечь во рту – ни фрукты, ни вода с лимоном не помогают. Ну, траванули на полную катушку.

11/09/09

Сегодня мой маме исполнилось бы 76 лет. Пойду в церковь.

Вчера весь день ждала звонка. Вернее, боялась, что позвонят и позовут. Ничего не произошло. Бабочки испугались и приняли правильное решенеие. Очень по-русски. По-английски должны были бы позвонить и извиниться (поскольку обещали). После двух недель перерыва сходила на йогу. Хорошо почувствовать свои мышцы, тело. Все слушается, все работает. Значит, живая. А вот волосы полезли. Джону не терпится напялить на меня парик. А мне как-то безразлично, лысина, так лысина. Можно нарисовать что-нибудь. Он рассказал о моей проблеме всей своей родне и очень злится, когда я протестую. Говорит, что друзьям я сообщила, а его близким – нет. Никак не поймет, что я не хочу мусолить эту тему, видеть сочувствующие физмономии. Хотят помочь? Чем? Терезе помогли? Говорит, что не знали. Как же не знали, если после ее ухода все как один сказали, что все к тому и шло. Когда я увидела эту замечательную женщину, наполовину албанку и итальянку, на свадьбе сестры Джона, то испугалась.

худ. Изя ШлосбергПередо мной стояла потрясающе красивая и страшная женщина. Огромные черные глаза смотрели устало из отекших мешков вокруг и морщин. Живот (она не могла быть беременной) выглядывал из-под тончайшей белой рубашечки, она старалась прикрыть его черным кожаным пиджаком. И ходила как-то неуверенно, кутаясь в свой пиджак. Мы стали разговаривать с ней сразу. Это был мой первый визит в семью Джона. Смотрины. Затем мы уезжали в Вненцию. Так вот, Тереза (гражданская жена его брата) работала в авиакомпании Аль-Италия и по долгу службы общалась со многими людьми, чей английский был не лучше моего. Поэтому ей было легко понимать мой английский, недоступный для других. Когда мы остались одни, она вдруг сказала:”Я не жена ему”. Спрашивать было неловко, но она, поняв мое недоумение, продолжила:”Он никогда не предлагал, я – не просила.” И тут же показала мне свою фотографию в молодости. Я не ошиблась, еще каких-то десять лет назад Тереза была очень красива. И разницы в семь лет не было видно. С фотографии на меня смотрели абсолютно счастливые и веселые Крис и Тереза. Что же случилось с ней? Почему после 20 лет совместной жизни так горько звучат ее откровения. Почему она доверила их мне? Через год Терезы не стало.

Я все время спрашивала, что с ней, Джон неохотно отвечал, что толком не знают, подозревают диабет. Но ведь очевидно, что у нее проблемы, и очень серьезные, с печенью ( Иришка все время стояла перед глазами). Но обсуждать это у них не принято, и мне пришлось только думать о ней. Лечиться она не хотела и в больницу ее отвезли уже без сознания. Мы тогда с Джоном были в Москве, он немедленно вылетел в Лондон. Странно. торопимся к мертвым, а к живым не спешим.

Я просила Джона не рассказывать о том, что со мной никому кроме родителей, но похоже, это какой-то особый драйв, ошарашить всех такой новостью – повод пообщаться. Он не понимает, что я сообщила об этом даже не всем своим близким. Какое-то особое чувство – кому сказать, кому – нет, на уровне энергетики: тепло-холодно.

По поводу “пообщаться”. Я была ошарашена сама, когда в прошлом году, как раз в сентябре, встретилась в Ташкенте с английским консулом на ланч. Хью Тейлор – замечательный малый, мы познакомились еще во время моей работы в Представительстве СВМ. Потом он помогал получить визу моему сыну, и в каждый свой приезд я звонила ему и он с удовольствием соглашался встретиться. Среднего роста, толстенький, с маленькими неуклюжими ручками, он был очень разговорчив и доброжелателен.

В том сентябре Хью говорил о том, что в декабре закончит работу в Ташкенте, а что дальше – не знает. Я рассказала ему о маме, и он вдруг сказал, что летом был на родине, его мать тоже болела. Когда вернулся, пришла телеграмма, что ее не стало. Вылетел назад. Я выразила ему соболезнование, мне были так понятны эти переживания. Особенно, когда близкие уходят в наше отсутствие. Тяжело расставаться с живой и возвращаться к мертвой матери. Об этом я говорила Хью, сочувствуя и сопереживая. Но товарищ Тейлор сказал:”It was great to meet with all relatives”. То есть похороны – шанс встретиться со всеми родственниками, со многими из которых не видишься по многу лет. Перехватив мой недоуменный взгляд, он удивился в ответ: разве не так?

Хью рассказал мне по секрету, что пишет рассказики для детей. И фишка в том, что рассказы ведутся от имени его пса, лобрадора. Я попросила его прислать мне по электронке эти его истории, предложила помочь с переводом. Он обрадовался, согласился, но так ничего и не прислал.

Прилетев в Ташкент этим летом, я наудачу набрала его номер. После нескольких гудков Хью ответил. Ну и дела! Хью, ты здесь?! Да, его пребывание продлили на год, то есть до очередного декабря. Сказал, что обязательно встретимся через пару недель, он сам позвонит.

Я занималась обменом паспорта (это отдельная история), не беспокоила его. Прошло больше месяца моих вхождений и выхождений в/из разных инстанций. Дело близилось к концу.

Мы встретились в понедельник, 21 июля. Джон был в Ташкенте и это был повод. Подъехали к посольству, Хью не заставил себя ждать. Традиционно расцеловавшись (ах, мистер Тейлор, от Вас уже попахивает водочкой!), поехали в китайский (или корейский) ресторан. Болтали, смеялись, Хью с Джоном пили пиво, после второй бутылки Хью позвонил куда-то и сказал, что еще задержится на важной встрече. Он как-то быстро захмелел. Говорил, что очень устал, много работы. Потом вдруг взял свой портфельчик и стал доставать листки с текстом.

Руки плохо слушались его, страницы разлетелись. Кое-как собрав их, он вытащил пару страниц и протянул мне:

– Это тебе, как общал.

Потом достал еще лист – новое. Я просмотрела текст – смешно, история знакомства мальчика с девочкой. Хороший язык, стиль. Да, конечно, это рассказывает его любимый мальчик – лобрадор Дилан. Я смотрела на текст, Хью смотрел на меня и радовался, как ребенок, от того, что мне нравилось:

– Она смеется, значит, есть надежда, что все не так и плохо.

Я забрала предназначавшиеся мне бумаги. Мы еще посмеялись над моихми похожлениями с паспортом. Он сказал, что перенос моей английской визы в новый паспорт – дело одного часа, максимум – дня и просил позвонить, когда паспорт будет готов. Потом они поговорили с Джоном о книжице Крэга Моррея об Узбекистане. Хью щурился и подхихикивал, но не комментировал. Напоследок, я предложила ему организовать издательский дом после выхода в отставку, он как-то задумался: почему бы и нет. Видно было, что ему чертовски не хотелось ехать на работу. Качнувшись, от распиравших его паров, он сел в машину, не оглянулся, только махнул рукой. Мы переглянулись с Джоном – что-то быстро его развезло, он выглядел каким-то растерянным и уставшим. Такая работа.

В пятницу новый паспорт со всеми регистрациями и разрешительными записями был у меня в руках и я решила позвонить Хью, договориться о встрече. Потом передумала и отложила звонок до понедельника. Утром мы подъехали к посольству, я набрала номер его офиса, мне сказали, что он давно уже здесь не работает. О, ужас! Волна страха прокатилась по моему телу. Шкурный интерес: как же моя виза?! Оказалось, я ошиблась, попала в какое-то агентство. Так, набираю мобильный номер. Телефон не отвечает. Вот тебе на. Через минуту раздался звонок. Это была Кристин.

– Привет, Кристин! А где твой муж?

– Он недоступен сейчас…

– На совещании или в командировке? А когда будет?

– Он умер. В субботу от инфаркта.

Приехала к ним домой, он находится на той же улице, где и наш бывший офис. Вышла Кристин. Глаза сухие, воспаленные.

– Вот увезу его домой, похороню, потом приеду, упакую все, решу с собакой и больше никогда этот проклятый край не буду вспоминать.

– Мне так жаль, Кристин, держись.

Какие-то тупые слова. А что скажешь, если был человек и нет его. Мне действительно жалко эту женщину, и эту собаку, осиротевших в одночасье. И понятна горечь ее слов. И не при чем наш солнечный город, если Богу было угодно забрать этого веселого, добродушного шотландца имменно здесь. Бедняга Хью.

худ. Изя ШлосбергПозвонила Олегу. Он съездил на кладбище, в церковь заходил. Переживает за меня. Зря я ему сказала. Сделала бодрый голос. У меня все хорошо. Позвонила Вале, она как -будто почувствовала: что случилось? А я бодренько отрапортовала, попросила маму помянуть. Валька молодец, у нее самой в прошлом году что-то вырезали из сиськи. Все будет хорошо, говорит, это ерунда. Конечно, ерунда.

Пеку блины. Пришел Ванюшка(так его мама называла). Принес красивые цветочки, оранжевые розы. Розы для Розы? Нет, говорит, для тебя. Он все время дарит мне цветы, мой сын. Господи, спасибо за то, что ты дал мне его. Совсем взрослый мужчина уже.

12/09/09

Почему-то вспомнила хлопок 1982 года, холодный бетонный гараж или склад, приспособленный для студентов-хлопкоробов под жилье. Нары в два этажа. По-моему, только филологи жили все вперемешку: девчонки-ребята – рзделяли нас тряпочные перегородки, не очень надежные, впрочем, для любителей ночной романтики. В каждом отсеке человек по пять-шесть, свечки, фитильки. Матрацы сворачивались утром и постель превращалсь в стол, стелили клеенку, доставали припасы – у кого что.

После поездки в Ташкент или получения посылок – пировали, после того как все было съедено, держались на государственных харчах. Ух, и кашеварила наша Олеся! Макароны, картошка. Воду сливали, в макароны добавляли чего-нибудь (кусочек масла, ложку майонеза, если осталось) чтобы придать хоть приблизительно этому вареву вкус еды. Мясо каким-то фантастическим образом исчезало из нашего рациона, хотя справедливости ради нужно сказать, что жилка, косточка иногда залетали в наши миски. Потом долговязый, всегда улыбащийся чайханщик-Моня, в перепачканном залой чапане, поил нас чаем, который частенько попахивал соляркой – ну, что делать, если сырые дровишки не горят.

Дежурные убирали со “стола”, мыли в лотках или под краном посуду с хозяйственным мылом, чтобы масло отстало. Потом наступало время “досуга”. Мальчишек у нас было мало, но так уж повелось, что историки, философы, юристы каждый вечер развлекали нас очень активно. Не было практически ни одной конурки, где бы не находились гости. При свете коптилки или свечечки пели песни, рассказывали анекдоты, хохотали, флиртовали, разумеется. Кто-то влюблялся, выяснял отношения, а кто-то просто пьянствовал.

Наша кучка вела умеренный образ жизни, то есть, всего помальньку. Это был наш последний хлопок и мы все как-то активно сблизились. Устраивали капустники, даже соорудили драму “Любовь Яровая” в условиях сбора урожая. Наши отличницы-умницы, Ленка Кирьянова, Ира Чудновская, моя любимая Ирка Шигина, написали сценарий в греческом стиле, с хором. Из фартуков, в которые мы собирали хлопок, соорудили костюмы. Премьера прошла с аншлагом. “ЗдорОво, командир, здорОво, атаман” – стало приколом сезона.

В один из холодных ноябрьских вечеров, когда все, отужинав и согревшись после работы, собирались занимать свой “досуг”, в барак пришел наш декан и кто-то из университетских партийных боссов. Они переходили от одной кучки к другой, просили выключить магнитофоны, убрать гитары, соблюдать спокойствие и тишину. Умер Брежнев.

Для меня это было потрясение. Несмотря на анекдоты, которые мы рассказывали о нем, голодуху (так теперь говорят про то время), которую мы не очень-то ощущали, он был чем-то вроде стены. По крайней мере, на моей памяти, это был первый почивший Генсек. Кто-то смеялся втихаря, а мне было даже страшновато: а что же теперь будет? А было то, что было. Генсеки стали умирать быстрее, чем их успевали запоминать. Андропов боролся с пьянством, вырубил столько садов и виноградников – страшно подумать, устраивал рейды в кинотеатры, вылавливал прогульщиков, некоторым даже показалось, что он действительно наведет порядок, но, видимо, переусердствовал, здоровья не хватило.

Пришел Черненко, что-то прошамкал и тудаже. Но основной массе было по-фигу, у них там, наверху, своя жизнь, у народа – своя. Черно-белое кино. Это был первый советский политический сериал. Смотрели с любопытством, гадали, кто следующий, шли спать. Больше думали о хлебе насущном, с продуктами была напряженка. Масло сливочное , сыр (вегда одного сорта) можно было купить только в Ташкенте, я возила его домой, в поселок, потому что там было не достать. От нас ничего никогда не зависело. О нас заботилось и решало руководство. Ну что голову морочить народу. Страна куда-то катилась.

14/09/09

худ. Изя ШлосбергСегодня день рождения Ольги, моей студенческой подружки. Одна блондинка, другая с длинными темными косами – нас только вдвоем и воспринимали – два веселых гуся. Мы жили в одной комнате, часто ездили к ее бабушке и дедушке в Чорвак – поселок энергетиков. В те годы там жили в основном русскоязычные (а вот слова такого не употребляли). Снег в Ташкенте выпадал ненадолго, все больше слякоть и чтобы не сидеть в общаге в выходные: и голодно, и скучно – мы уезжали в субботу или в пятницу вечером. На электричке (подешевле) или на автобусах с пересадками, добирались уже затемно. Добежать от станции до дома нужно было очень быстро, потому в горах зима хозяйничала по-серьезному. Сугробы, заледеневшие тротуары, местами раскатанные детворой. Снег скрипит под ногами, за десять минут ходу сосульки намерзают под носом и ресницы покрываюся инеем. Наши пальтишки и сапоги явно не рассчитаны на такой холод – пробирает до косточек. А в черном небе дрожжат звезды с ладошку. Ну, наконец, мы дома. Ныряем в тепло. Душистый чай – там малина и смородина, душица и чебрец и, Бог знает, что еще! Разомлевшие и раскрасневшиеся, еще немного рассказываем старикам о своем житье-бытье, потом наряжаемся в бабулины ночнушки и скорее спать. Глаза слипаются, проваливаемся в огромные пуховые подушки и перину, и – в сон. Окна спальни выходят на солнечную сторону, и утром комната буквально светится. Солнечные зайчики скачут как сумасшедшие по стенам, по столу, по нам, один примостился у Ольги на щеке. Но мы уже не спим, просто лежим с закрытыми глазами, досматривая последние сны. Что-то тревожит, отгоняет остатки сна, щекочет нос. Комната наполняется ароматом бабушкиных пирогов: с рисом и яйцами, с грибами и картошкой на дрожжах и молоке. Когда успела?

– Тесто-то на ночь ставила, и раненько вот навертела. Вставайте, девки, а то все простынет. Тебе, Миша, чайку-то подлить (это деду)?

– Нюша, сахарна косточка, мне бы наливочки. Не ругайся, воскресенье сегодня и девчонки вот приехали.

Дедушка, маленький, хрупенький, лицо покрыто моршинками. После вишневой наливочки, сладкой, густой, берет в руки гармошечку и тихонько выводит что-то жалобное. Мы уплетаем за обе щеки. Бабушка Анна, статная красивая, довольна, что угодила, все подкладывает кусочки побольше.

Таких пирогов я больше никогда в жизни не ела. Вот ведь не говорили старики, что любят внуков своих, но голубили так, что этой любви с лихвой хватало и нам, Ольгиным подружкам. Бабушки с дедом давно уже нет, а вот их тепло и доброту до сих пор чувствую. Спасибо вам, дед Миша и бабуля Аня.

Так случилось, что именно 14 сентября мне делали повторную оперцию и практически вытаскивали с того света. Ольга потом рассказывала, что в этот день она крестила дочь, маленькую Анютку, и в крестных поминали меня. Сама-то я молиться в ту пору не могла, да и не умела, а вот Бог, видимо, услышал и помог мне выкарабкаться. Так что это и мой день рождения в некотором смысле.

14-го сентября день нашей с Джоном женитьбы. Он поздравил меня заранее, подарил тончайший шелковый шарф, написал очень трогательные слова. Забавно, я накануне заходила в Хародс смотрела платки, шарфы на случай, если мои красивые волосы решат покинуть мою глупую голову. Повертела в руках, примерила, посмотрела на цены – на том и расстались.

А вечером – вот такая красота от мужа, мысли что ли считал? По дороге домой проехала лишнюю станцию, чтобы купить цветы, но того, что хотелось, не оказалось. В тот же вечер Ваня подарил мне роскошный букет, Исполнение желаний. Весь день мой муж был так ласков и нежен, шутил, разговаривал со мной. Вечером ушел на встречу с братьями, так уж совпало. Я не в обиде. Ему тоже нужно отдыхать от навалившихся на него проблем. Отпразднуем завтра.

Ирина Савицкая

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ВЫПУСКЕ

 

Ирина СавицкаяДвадцатого августа диагноз был поставлен окончательно. Накануне позвонила Света и, стараясь быть спокойной, сказала: “Ты там стоишь или сидишь? Слушай, они говорят, может быть, рак”. Ну что ж, Светкины астрологи подтвердили мои худшие опасения. Когда два месяца назад врач в Ташкенте сказала, что нужно срочно оперировать, что-то екнуло, но по привычке не верить местным докторам отодвинула все на потом.

Два месяца в Ташкенте пролетели незаметно. То Чимган, то клуб, то просто посиделки с друзьями. Обида на Джона и все неурядицы ущли куда-то далеко. Я просто наслаждалась своим городом, маленькой квартиркой, где так пахнет мамой. Жара, и та была не в тягость.

Сделали все возможные анализы Олегу – вроде нормально. Но пьет почти каждый день. Что же должно случиться, чтобы он очухался, если ни болезни, ни рождение дочери не остановили его. Господи, спаси и помоги ему.

Джон приехал на неделю. Видимо, это должно было обозначать полное примирение и мое согласие с ним во всем. Убедившись, что я не изменила своих соображений по поводу сына и нашей с ним дальнейшей жизни, Джон принял мои условия, с оговоркой как его это не устраивает. Как же ему удалось всего за год уничтожить все мои добрые чувства. Он искренне считает, что балует меня, потокает всем прихотям. Какие там к черту прихоти! Когда изо дня в день тебе вдалбливают, что ты делаешь все неправильно, тебе могут нагрубить, сорваться на твоего ребенка, убеждать, что у него ничего не получится, испытывать удовольствие, когда не получилось – я же говорил! И тут же заискивать и угождать своему сыну-наркоману. Весь дом пропах анашой. Мальчишка и выгнавшая его мать живут как хотят. И мы живем по их графику. Летом мама не хочет видеть сына больше чем на две недели. Ура! У нас есть две недели куда-то съездить, побыть вдвоем.

Джон уехал, а лето продолжалось. Страшно не хотелось ехать в Лондон. Я буквально кружилась и неслась в каком-то диком и веселом водовороте встреч, поездок, событий. Времени катастрофически не хватало на все. Не встретилась с теми, не успела что-то заплатить, кому-то забыла позвонить. Но я уезжаю. В аэропорт приехали Макс, Наташа и Олежка. Последние смс-ки, последние звонки. Пока. Пока. Я вас люблю.

Лондон. Дом. Раздражение. Болото. В первые выходные еду к Свете в Веймут – говорим, говорим. Полегчало. Море обогрело. Письма и звонки Верочки – какое счастье, что мы с ней познакомились. Спасибо Борушко за пушкинский турнир. Письма от Бориса Носика – очень тепло.

Теперь я буду записывать день за днем свои ощущения и ход событий в свете моего нынешнего диагноза. Странно, как это возможно, чтобы какая-то штуковина, которую не видно снаружи и которая никак не ощущается, могла угрожать моей жизни. Может, это уловка моего подсознания, чтобы задержать Ивана? Круто. Джон старается быть внимательным. Поймет ли он истиную причину этой болезни? Острая сердечная недостаточность. Надо переписать рассказ КИРА. Я хочу жить.

Первый раз был общий осмотр и биопсия. Потом хирург, сказала, что оперировать все равно нужно даже после химии. Вчера профессор Куб или Кюмб рассказал все про химию. Все очень удивляются, откуда я так много об этом знаю. Ну что, мне им про Иришку рассказывать, как она отлеживалась после этих химий у меня, носила косыночки и парики. Бедная моя девочка, как ты хотела жить. У меня все будет иначе. Нужно быть позитивной. О, как!

27/08/09

Странно, мой мальчик, мой ненаглядный сын воспринимает мою болезнь как помеху его планам. Я думала, что он скажет, что будет со мной во что бы то ни стало. А он все время говорит о своем отъезде. Может правда, ему лучше уехать. Слишком много легло на плечи этого парня – бабушка, прабабушка, теперь мать. Пора ему жить самостоятельно. Нельзя обижаться на него.

худ. Изя ШлосбергСегодня с утра какие-то невообразимые волны страха в животе, как перед визитом к зубному врачу. Кажется, что и желудок болит. С ума что ли схожу потихоньку.

Вчера весь день провели с Джоном в магазинах, покупали всякую ерунду и соковыжималку, мне это понадобится во время химии. Господи, дай мне выдержки и здоровья, а ему терпения возиться со мной.

Верочка шлет мне письма, Света звонит каждый день. Девчонки, спасибо вам. Никому в Ташкенте не хочу говорить. Знает только Наталья. Джон говорит, что друзья обидятся, но я пока не могу это обсуждать. Мне кажется, чем меньшее число людей знает, тем меньше шанс у заразы расти. А может, наоборот? Иду на йогу.

 

Вера сказала: что у меня голос ангела.
Интересно, какой он из себя, ангел?
Белый и пушистый? Или старый жилистый и усталый?
Прилетел, попел за меня и слинял.
Надолго или навсегда?
Что-то новенькое – песни ангела на диске.
А если он предъявит исполнительские права?
Куда процент с продаж отчислять?
Ну, Господи, ты и учудил - 
присматривай за своими пернатыми
или адресок черкни по небушку или на крыле.

28/08/09

Сегодня опять ходили в больницу. Много больных стариков. Может, это и не старики, а просто долгоболеющие, как листья, которые давно не видели солнца. Лысые женщины с очень грустными глазами, лица пеплом будто присыпаны. Косыночки, шарфики, парики. Улыбаются от страха и усталости. Одна, совсем девочка, голова блестит, глаза прозрачные и такие быстрые. Разговаривает, смеется, нервно теребит свои пальцы.

Сдала кровь, сделали УЗИ.

Мой четвертый мучаль (12-летний зодиаальный цикл) действительно все переворачивает в жизни. Возможно я еще не знаю, насколько. По странному совпадению оперировали меня в том проклятом году тоже в сентябре, в самом начале и потом 14-го. А предшествующий июль был нервным и кипучим. Ваня родился в мой второй мучаль. Это был знак выздоровления и надежды. Мой ребенок стал причиной жить дальше. А теперь моя привязанность к нему, нежелание отпустить в самостоятельность, (как второй раз оборвать пуповину) являются причиной возникновения опухоли, если верить Светланиным астрологам. Врачей не интересует причина, они лечат последствие. Вот уж задачка. Спасение утопающих, как говорится.

Мой бедный муж придумал себе занятие – обвешивает стены узбекскими сюзане. Ему нравится. Сказала, что меня это раздражжает, смеется:”Ты же сама узбечка”.

Что ж, так оно и есть, узбечка. Мой биологический папаша, чего ты так испугался, засуетился. Проводил до самолета, боялся, что новая семья узнает? А позже почему не искал? Так и унес с собой свою тайную любовь. Но ведь признал. И на том спасибо. А как мне хотелось увидеть его еще раз, прижаться к нему, сказать, что прощаю. Адажон!(Папочка) Мама, уже совсем больная, помнила его:”Красавец был… ты очень желанный ребенок”. Где вы, мама, папа? Получается, я теперь сирота.

31/08/09

Ходила в офис к Ховарду, отдала документы посмотреть, что можно сделать с визой для Ивана. На обратном пути выхватывает меня из толпы индус и начинает говорить, что видит необыкновенную удачу у меня во лбу. Он какой-то Баба (по-моему это из серии ясновидящих). Говорит, чтобы обязательно молилась по утрам. записал на бумажке мой любимый цвет и число – белый и 17, бумажку с копиркой скомкал, велел держать в руках, потом свою часть показывает и говорит, чтобы я посмотрела свою – старый фокус. А я трушу, думаю, сейчас плюнет, дунет и что-нибудь свиснет. Так цыганки морочат. Он мою бумажку забрал, денег, говорит, положи. Нет, говорю, I’m sorry. Что-то еще про желание, про дурные привычки, что волосы не надо стричь, на ногти показывал. Не понимаю я по-английски, да еще с индийским выговором. Откуда он взялся? Никогда не видела в Лондоне на улицах гадальщиков. Может и правда, как накатит счастье и удача в сентябре.

Звоню Олежке – телефоны не отвечают.

1/09/09

Опять сканировали область грудной клетки. Непонятно, зачем нужно было пить столько воды. Вера пишет мне, беспокоится, а у меня руки не поднимаются что-то ответить, не хочется говорить об этом.

Телефоны у Олега молчат. Господи, помоги ему. Ховард так и не позвонил. Вот оно рыло капиталистических отношений: не интересно, не выгодно – отстань. Каков гусь – воспользовался советами Джона – и не спасибо, не извини. Не сужу, удивляюсь. Глупая.

Сейчас нашли у его сына какие-то приспособления для наркотиков, балончики – очень опасно. Джон расстроен, что делать с этим ребенком – непонятно.

Такая бесконечная черная полоса. Что-то не так. Что?

2/09/09

Телефон в Ташкенте не отвечает. Может, уехали к бабке в деревню.

В тот день, что я ездила в город, у входа в метро сидела старуха, которая ходит по нашему району довольно давно. Утро только начиналось, на улицах – никого. Мои шаги гулко отдавались в пустынном пространстве. Странно, даже птиц не слышно, они обычно надрываются с утра. И котов не видно, здоровенные, откормленные и наглые, они вышагивают вдоль заборов, по цветам, оставляя метки на клумбах. Видимо, сейчас у них очередной сезон загулов, поэтому появляются по-двое.

Отодвинувшись на незначительное расстояние, от нарушившего идилию прохожего, орут, как-будто высказывают притензии: Whyyy? – Whyyy?

худ. Изя ШлосбергТак вот, старуха сидела на бордюрчике, в руках она держала желтоватый, мелко исписанный выцветшими чернилами листок. Раскачиваясь из стороны в сторону, она громко читала письмо, часто всхлипывала, упоминая некоего Джоржа, называвшего ее дорогой, просившего беречь себя. Сколько лет она читает это письмо – одному Богу известно. Чья она? Куда бредет на своих непослушных ногах, обернутых пластиковыми пакетами, покачиваясь, спотыкаясь, ведя бесконечный диалог с собой. Этим утром я увидела ее так близко впервые. Хотела остановиться, спросить. Но что-то смутило меня и я прошла мимо, чуть замедлив шаг. Как можно оторвать ее от письма! Пожалуй, глупо пытаться задавать ей банальные вопросы, возвращая из какого-то иного мира, в котором она сейчас пребывала, испытывая такие сильные эмоции, что слезы ручьем тели по ее щекам, и она лишь небрежно смахивала их куском старой ветоши, доставая его из своего короба, доверху набитого каким-то барахлом.

Вспомнила маму, как соседи приводили ее то с базара, то с дороги, когда она стояла и не могла вспомнить, куда идти. Бедная моя.

В понедельник утром я поехала отвозить документы Ховарду. Свернув на знакомую улочку, я услышала какие-то странные звуки, похожие на короткие смешки или воркование. Женщина была на месте. Вокруг нее перетаптывались птицы, и она, сияя и кружась, разговаривала с ними, бросала им кусочки хлеба. Старуха кормила голубей и, казалось, не было на свете человека светлее и счастливее.

3/09/09

Ну, Слава Богу, дозвонилась. А то я уже друзей решила просить, чтобы зашли, узнали. Живы. Денег нет. Малышка приболела. Пока помочь не могу.

Смешно. Как будто почувствовав, что мне хреново, стали звонить мои давно прошедшие в жизни люди.

Славик:”У тебя все хорошо?” А как же!

Студенческий хор – наш весельчак Генка написал вдруг: “Ах, эта стройная девочка с утончёнными , как на иконе,чертами худенького лица …Да робел я глядя на тебя .Если бы умел сказать ,то может и жила бы сейчас не у холодной Темзы ,а на берегу Средиземного моря … ” Нет, ты подумай. Я ведь вседа считала себя ну, не уродиной, конечно, но не красавицей точно.

Ира – однокурсница из Иерусалима:”А мы сидели на парах и рассматривали тебя, какая ты красивая”. Аж дух захватывает. Вот красота-то пропала, ни в актерки, ни в певицы. Да ведь они все о лице, а причем здесь талант. Все равно грустно.

А сейчас я иду на радиоактивное сканирование костей.

Отсканировали. Завтра сделают химию. Какая радость для мужа и для меня – все бесплатно. За два года жизни здесь обзавелась этой заразой. А может, меня специально сюда забросило – врачи толковее. Хотя в Ташкенте мне тоже самое говорили. Конечно, техники там такой нет, но головастых еще можно найти.

Не знаю, что будет завтра, но сегодня, когда я вполне здоровый человек, кажется странным, что все вокруг так сочувственно смотрят, говорят какие-то утешительные слова. Зачем?! Я -здорова! Вот проснусь завтра и пойму, что это только дурной сон.

4/09/09

Просыпаюсь рано. Иван собирается на работу. Кто бы подумал, что мой ребенок будет готов выполнять любую грязную работу. С дипломом бакалавра и курсом по бизнесу. Прости, сын. Может, действительно нужно уехать в Москву или еще куда, где говорят и думают примерно так же как и мы. Когда-то, много лет назад, я видела сон, что мы с Иваном эмигранты в Америке, идем по улице, очень хочется пить, но у нас нет денег и такой ужас и безысходность. Сон в руку или в ногу. Никогда не мечтала жить заграницей.

Сегодня в одиннадцать утра мне сделают первую химию. Вчера медсестра расказывала, какие замечательные парики можно у них получить. Бесплатно! Какие бонусы можно получить по этой болезни. Но я не их гражданка, статус не позволяет воспользоваться государствеными подачками. Ах, какая жалость. Здесь многие живут на всевозможные пособия: на детей, на безработность, на недостаточный уровень жизни, болезни, разумеется. Британцы недовольны, когда за их счет живут в основном эмигранты.

Нужно готовиться к экзамену “Жизнь в Великобритании”, без него не дадут постоянного жительства и гражданства. Такая скука – книжка вываливется из рук, засыпаю на второй странице.

8/09/09

худ. Изя ШлосбергГосподи! Очухалась. При малейшем воспоминании – передергивает рвотный спазм.

Много лет назад меня оперировали на скорую руку 4 -го сентября. Совпадение. Мы пришли в больницу в . Прием у врача, какие-то дополнительные авнализы (нос, половые органы), потеряли кардиограмму, делаем заново, раствор еще не готов, идем в центр реабилитации МАГИ, выпить бесплатного чаю. Какая-то тетка пристает с париками, нужно выбрать. Выбираю. Опять клиника, 6-й этаж. Кресло. Комната. Много народу. Все сидят подсоединенные к капельницам. Кто ест, кто спит, кто читает. Так все буднично. Медсестры снуют между креслами. На некоторых капельницах желтые пакеты – яд. Джону разрешили первый раз посидеть со мной.Чистит мне апельсин. Медсестра ввела иглу в вену на кисти. Больно. Прокапала пакет воды, по-моему, физраствор. Хочется в туалет. Качу всю установку за собой. На башку надели ледяной шлем, говорят, некоторым помогает, волосы не выпадают.

Три шприца с красной жидкостью, один с прозрачной и еще один капельно (под желтым пакетом). Холодно. Ногти на руке посинели. Меня укрывают полотенцем. Когда это кончится? В туалет нельзя – шапка подключена к кондиционеру. Головы уже не чувствую. Все мозги отморозят. Рабочий день закончен. Нас осталось всего трое. Моя медсестра ушла. Дежурная все отключила по быстрому. Свобода.

Хочется есть. По дороге заходим в какую-то забегаловку – куринные крылышки!

Хорошо, что я их съела. Выпила на ночь таблетки от тошноты. Ночью, когда выворачивало так, что сознание отключалось и казалось, что кишки выскочат изо рта, крылышки вылетали фонтаном – права медсестра, лучше что-то съесть, чем блевать на пустой желудок.

Суббота, воскресенье, понедельник – тошнит. Иван делает мне свекольно-морковный сок. Джон сварил картошку. Сразу после еды полегче. Потом снова противно. Горько во рту. Вчера выпила уголь. Сегодня полегчало.

Позвонила Ховарду, узнать, что там с визой для Вани. Сделал вид, что не слышит меня. Ну, что ж ты так-то? Дура я сама. Он ведь всегда отказывал, не помог просто так никому. Хотя может, и помог. Вот этой женщине из Таджикистана, на работу взял, помог ребенка привезти. Нужно забрать документы, это оригиналы.

Вчера разговаривала с Ирой из Питера. Так и не приехала она ко мне. Напугана. Много говорит, подбадривает, а сама трусит.

Вера прислала много материалов по поводу лечения витамином С, здесь профессор сказал, что они это не практикуют. Это дорого, не исследовано, нужно быть очень осторожным, если решишься на эти инъекции.

Все время хочется полежать.

9/09/09

Я уже почти на ногах. Вчера позвонили из русской школы, предложили работу – 2 часа по субботам пятиклашкам-полуиностранцам. Сегодня поехала на интервью. Вроде , я им понравилась, все пытались экзаменовать. Книги, учебники показывали. И тут наступил час Х – я сказала о своей проблеме, что каждую четвертую субботу буду пропускать. Очень подбадривали, но книги сразу забрали. Понятно дело, кому нужны проблемы с заменой – раз, неизвестно, в каком я буду состоянии – два. Сказали, что завтра позвонят. Посмотрим. Но очень далеко. Час на метро, потом еще автобус. Неужели второй раз в ту же реку ступлю? Или жизнь дает мне вторую попытку начать сначала?

Позвонила Олежке. Он собирается на мамин день рождения на кладбище, сказала, чтобы в церковь зашел. Пришлось рассказать и о себе. Успокоила как могла. Но он имеет право знать. Может, о себе хоть больше заботиться станет.

Все было так хорошо с утра. Сейчас опять такая горечь во рту – ни фрукты, ни вода с лимоном не помогают. Ну, траванули на полную катушку.

11/09/09

Сегодня мой маме исполнилось бы 76 лет. Пойду в церковь.

Вчера весь день ждала звонка. Вернее, боялась, что позвонят и позовут. Ничего не произошло. Бабочки испугались и приняли правильное решенеие. Очень по-русски. По-английски должны были бы позвонить и извиниться (поскольку обещали). После двух недель перерыва сходила на йогу. Хорошо почувствовать свои мышцы, тело. Все слушается, все работает. Значит, живая. А вот волосы полезли. Джону не терпится напялить на меня парик. А мне как-то безразлично, лысина, так лысина. Можно нарисовать что-нибудь. Он рассказал о моей проблеме всей своей родне и очень злится, когда я протестую. Говорит, что друзьям я сообщила, а его близким – нет. Никак не поймет, что я не хочу мусолить эту тему, видеть сочувствующие физмономии. Хотят помочь? Чем? Терезе помогли? Говорит, что не знали. Как же не знали, если после ее ухода все как один сказали, что все к тому и шло. Когда я увидела эту замечательную женщину, наполовину албанку и итальянку, на свадьбе сестры Джона, то испугалась.

худ. Изя ШлосбергПередо мной стояла потрясающе красивая и страшная женщина. Огромные черные глаза смотрели устало из отекших мешков вокруг и морщин. Живот (она не могла быть беременной) выглядывал из-под тончайшей белой рубашечки, она старалась прикрыть его черным кожаным пиджаком. И ходила как-то неуверенно, кутаясь в свой пиджак. Мы стали разговаривать с ней сразу. Это был мой первый визит в семью Джона. Смотрины. Затем мы уезжали в Вненцию. Так вот, Тереза (гражданская жена его брата) работала в авиакомпании Аль-Италия и по долгу службы общалась со многими людьми, чей английский был не лучше моего. Поэтому ей было легко понимать мой английский, недоступный для других. Когда мы остались одни, она вдруг сказала:”Я не жена ему”. Спрашивать было неловко, но она, поняв мое недоумение, продолжила:”Он никогда не предлагал, я – не просила.” И тут же показала мне свою фотографию в молодости. Я не ошиблась, еще каких-то десять лет назад Тереза была очень красива. И разницы в семь лет не было видно. С фотографии на меня смотрели абсолютно счастливые и веселые Крис и Тереза. Что же случилось с ней? Почему после 20 лет совместной жизни так горько звучат ее откровения. Почему она доверила их мне? Через год Терезы не стало.

Я все время спрашивала, что с ней, Джон неохотно отвечал, что толком не знают, подозревают диабет. Но ведь очевидно, что у нее проблемы, и очень серьезные, с печенью ( Иришка все время стояла перед глазами). Но обсуждать это у них не принято, и мне пришлось только думать о ней. Лечиться она не хотела и в больницу ее отвезли уже без сознания. Мы тогда с Джоном были в Москве, он немедленно вылетел в Лондон. Странно. торопимся к мертвым, а к живым не спешим.

Я просила Джона не рассказывать о том, что со мной никому кроме родителей, но похоже, это какой-то особый драйв, ошарашить всех такой новостью – повод пообщаться. Он не понимает, что я сообщила об этом даже не всем своим близким. Какое-то особое чувство – кому сказать, кому – нет, на уровне энергетики: тепло-холодно.

По поводу “пообщаться”. Я была ошарашена сама, когда в прошлом году, как раз в сентябре, встретилась в Ташкенте с английским консулом на ланч. Хью Тейлор – замечательный малый, мы познакомились еще во время моей работы в Представительстве СВМ. Потом он помогал получить визу моему сыну, и в каждый свой приезд я звонила ему и он с удовольствием соглашался встретиться. Среднего роста, толстенький, с маленькими неуклюжими ручками, он был очень разговорчив и доброжелателен.

В том сентябре Хью говорил о том, что в декабре закончит работу в Ташкенте, а что дальше – не знает. Я рассказала ему о маме, и он вдруг сказал, что летом был на родине, его мать тоже болела. Когда вернулся, пришла телеграмма, что ее не стало. Вылетел назад. Я выразила ему соболезнование, мне были так понятны эти переживания. Особенно, когда близкие уходят в наше отсутствие. Тяжело расставаться с живой и возвращаться к мертвой матери. Об этом я говорила Хью, сочувствуя и сопереживая. Но товарищ Тейлор сказал:”It was great to meet with all relatives”. То есть похороны – шанс встретиться со всеми родственниками, со многими из которых не видишься по многу лет. Перехватив мой недоуменный взгляд, он удивился в ответ: разве не так?

Хью рассказал мне по секрету, что пишет рассказики для детей. И фишка в том, что рассказы ведутся от имени его пса, лобрадора. Я попросила его прислать мне по электронке эти его истории, предложила помочь с переводом. Он обрадовался, согласился, но так ничего и не прислал.

Прилетев в Ташкент этим летом, я наудачу набрала его номер. После нескольких гудков Хью ответил. Ну и дела! Хью, ты здесь?! Да, его пребывание продлили на год, то есть до очередного декабря. Сказал, что обязательно встретимся через пару недель, он сам позвонит.

Я занималась обменом паспорта (это отдельная история), не беспокоила его. Прошло больше месяца моих вхождений и выхождений в/из разных инстанций. Дело близилось к концу.

Мы встретились в понедельник, 21 июля. Джон был в Ташкенте и это был повод. Подъехали к посольству, Хью не заставил себя ждать. Традиционно расцеловавшись (ах, мистер Тейлор, от Вас уже попахивает водочкой!), поехали в китайский (или корейский) ресторан. Болтали, смеялись, Хью с Джоном пили пиво, после второй бутылки Хью позвонил куда-то и сказал, что еще задержится на важной встрече. Он как-то быстро захмелел. Говорил, что очень устал, много работы. Потом вдруг взял свой портфельчик и стал доставать листки с текстом.

Руки плохо слушались его, страницы разлетелись. Кое-как собрав их, он вытащил пару страниц и протянул мне:

– Это тебе, как общал.

Потом достал еще лист – новое. Я просмотрела текст – смешно, история знакомства мальчика с девочкой. Хороший язык, стиль. Да, конечно, это рассказывает его любимый мальчик – лобрадор Дилан. Я смотрела на текст, Хью смотрел на меня и радовался, как ребенок, от того, что мне нравилось:

– Она смеется, значит, есть надежда, что все не так и плохо.

Я забрала предназначавшиеся мне бумаги. Мы еще посмеялись над моихми похожлениями с паспортом. Он сказал, что перенос моей английской визы в новый паспорт – дело одного часа, максимум – дня и просил позвонить, когда паспорт будет готов. Потом они поговорили с Джоном о книжице Крэга Моррея об Узбекистане. Хью щурился и подхихикивал, но не комментировал. Напоследок, я предложила ему организовать издательский дом после выхода в отставку, он как-то задумался: почему бы и нет. Видно было, что ему чертовски не хотелось ехать на работу. Качнувшись, от распиравших его паров, он сел в машину, не оглянулся, только махнул рукой. Мы переглянулись с Джоном – что-то быстро его развезло, он выглядел каким-то растерянным и уставшим. Такая работа.

В пятницу новый паспорт со всеми регистрациями и разрешительными записями был у меня в руках и я решила позвонить Хью, договориться о встрече. Потом передумала и отложила звонок до понедельника. Утром мы подъехали к посольству, я набрала номер его офиса, мне сказали, что он давно уже здесь не работает. О, ужас! Волна страха прокатилась по моему телу. Шкурный интерес: как же моя виза?! Оказалось, я ошиблась, попала в какое-то агентство. Так, набираю мобильный номер. Телефон не отвечает. Вот тебе на. Через минуту раздался звонок. Это была Кристин.

– Привет, Кристин! А где твой муж?

– Он недоступен сейчас…

– На совещании или в командировке? А когда будет?

– Он умер. В субботу от инфаркта.

Приехала к ним домой, он находится на той же улице, где и наш бывший офис. Вышла Кристин. Глаза сухие, воспаленные.

– Вот увезу его домой, похороню, потом приеду, упакую все, решу с собакой и больше никогда этот проклятый край не буду вспоминать.

– Мне так жаль, Кристин, держись.

Какие-то тупые слова. А что скажешь, если был человек и нет его. Мне действительно жалко эту женщину, и эту собаку, осиротевших в одночасье. И понятна горечь ее слов. И не при чем наш солнечный город, если Богу было угодно забрать этого веселого, добродушного шотландца имменно здесь. Бедняга Хью.

худ. Изя ШлосбергПозвонила Олегу. Он съездил на кладбище, в церковь заходил. Переживает за меня. Зря я ему сказала. Сделала бодрый голос. У меня все хорошо. Позвонила Вале, она как -будто почувствовала: что случилось? А я бодренько отрапортовала, попросила маму помянуть. Валька молодец, у нее самой в прошлом году что-то вырезали из сиськи. Все будет хорошо, говорит, это ерунда. Конечно, ерунда.

Пеку блины. Пришел Ванюшка(так его мама называла). Принес красивые цветочки, оранжевые розы. Розы для Розы? Нет, говорит, для тебя. Он все время дарит мне цветы, мой сын. Господи, спасибо за то, что ты дал мне его. Совсем взрослый мужчина уже.

12/09/09

Почему-то вспомнила хлопок 1982 года, холодный бетонный гараж или склад, приспособленный для студентов-хлопкоробов под жилье. Нары в два этажа. По-моему, только филологи жили все вперемешку: девчонки-ребята – рзделяли нас тряпочные перегородки, не очень надежные, впрочем, для любителей ночной романтики. В каждом отсеке человек по пять-шесть, свечки, фитильки. Матрацы сворачивались утром и постель превращалсь в стол, стелили клеенку, доставали припасы – у кого что.

После поездки в Ташкент или получения посылок – пировали, после того как все было съедено, держались на государственных харчах. Ух, и кашеварила наша Олеся! Макароны, картошка. Воду сливали, в макароны добавляли чего-нибудь (кусочек масла, ложку майонеза, если осталось) чтобы придать хоть приблизительно этому вареву вкус еды. Мясо каким-то фантастическим образом исчезало из нашего рациона, хотя справедливости ради нужно сказать, что жилка, косточка иногда залетали в наши миски. Потом долговязый, всегда улыбащийся чайханщик-Моня, в перепачканном залой чапане, поил нас чаем, который частенько попахивал соляркой – ну, что делать, если сырые дровишки не горят.

Дежурные убирали со “стола”, мыли в лотках или под краном посуду с хозяйственным мылом, чтобы масло отстало. Потом наступало время “досуга”. Мальчишек у нас было мало, но так уж повелось, что историки, философы, юристы каждый вечер развлекали нас очень активно. Не было практически ни одной конурки, где бы не находились гости. При свете коптилки или свечечки пели песни, рассказывали анекдоты, хохотали, флиртовали, разумеется. Кто-то влюблялся, выяснял отношения, а кто-то просто пьянствовал.

Наша кучка вела умеренный образ жизни, то есть, всего помальньку. Это был наш последний хлопок и мы все как-то активно сблизились. Устраивали капустники, даже соорудили драму “Любовь Яровая” в условиях сбора урожая. Наши отличницы-умницы, Ленка Кирьянова, Ира Чудновская, моя любимая Ирка Шигина, написали сценарий в греческом стиле, с хором. Из фартуков, в которые мы собирали хлопок, соорудили костюмы. Премьера прошла с аншлагом. “ЗдорОво, командир, здорОво, атаман” – стало приколом сезона.

В один из холодных ноябрьских вечеров, когда все, отужинав и согревшись после работы, собирались занимать свой “досуг”, в барак пришел наш декан и кто-то из университетских партийных боссов. Они переходили от одной кучки к другой, просили выключить магнитофоны, убрать гитары, соблюдать спокойствие и тишину. Умер Брежнев.

Для меня это было потрясение. Несмотря на анекдоты, которые мы рассказывали о нем, голодуху (так теперь говорят про то время), которую мы не очень-то ощущали, он был чем-то вроде стены. По крайней мере, на моей памяти, это был первый почивший Генсек. Кто-то смеялся втихаря, а мне было даже страшновато: а что же теперь будет? А было то, что было. Генсеки стали умирать быстрее, чем их успевали запоминать. Андропов боролся с пьянством, вырубил столько садов и виноградников – страшно подумать, устраивал рейды в кинотеатры, вылавливал прогульщиков, некоторым даже показалось, что он действительно наведет порядок, но, видимо, переусердствовал, здоровья не хватило.

Пришел Черненко, что-то прошамкал и тудаже. Но основной массе было по-фигу, у них там, наверху, своя жизнь, у народа – своя. Черно-белое кино. Это был первый советский политический сериал. Смотрели с любопытством, гадали, кто следующий, шли спать. Больше думали о хлебе насущном, с продуктами была напряженка. Масло сливочное , сыр (вегда одного сорта) можно было купить только в Ташкенте, я возила его домой, в поселок, потому что там было не достать. От нас ничего никогда не зависело. О нас заботилось и решало руководство. Ну что голову морочить народу. Страна куда-то катилась.

14/09/09

худ. Изя ШлосбергСегодня день рождения Ольги, моей студенческой подружки. Одна блондинка, другая с длинными темными косами – нас только вдвоем и воспринимали – два веселых гуся. Мы жили в одной комнате, часто ездили к ее бабушке и дедушке в Чорвак – поселок энергетиков. В те годы там жили в основном русскоязычные (а вот слова такого не употребляли). Снег в Ташкенте выпадал ненадолго, все больше слякоть и чтобы не сидеть в общаге в выходные: и голодно, и скучно – мы уезжали в субботу или в пятницу вечером. На электричке (подешевле) или на автобусах с пересадками, добирались уже затемно. Добежать от станции до дома нужно было очень быстро, потому в горах зима хозяйничала по-серьезному. Сугробы, заледеневшие тротуары, местами раскатанные детворой. Снег скрипит под ногами, за десять минут ходу сосульки намерзают под носом и ресницы покрываюся инеем. Наши пальтишки и сапоги явно не рассчитаны на такой холод – пробирает до косточек. А в черном небе дрожжат звезды с ладошку. Ну, наконец, мы дома. Ныряем в тепло. Душистый чай – там малина и смородина, душица и чебрец и, Бог знает, что еще! Разомлевшие и раскрасневшиеся, еще немного рассказываем старикам о своем житье-бытье, потом наряжаемся в бабулины ночнушки и скорее спать. Глаза слипаются, проваливаемся в огромные пуховые подушки и перину, и – в сон. Окна спальни выходят на солнечную сторону, и утром комната буквально светится. Солнечные зайчики скачут как сумасшедшие по стенам, по столу, по нам, один примостился у Ольги на щеке. Но мы уже не спим, просто лежим с закрытыми глазами, досматривая последние сны. Что-то тревожит, отгоняет остатки сна, щекочет нос. Комната наполняется ароматом бабушкиных пирогов: с рисом и яйцами, с грибами и картошкой на дрожжах и молоке. Когда успела?

– Тесто-то на ночь ставила, и раненько вот навертела. Вставайте, девки, а то все простынет. Тебе, Миша, чайку-то подлить (это деду)?

– Нюша, сахарна косточка, мне бы наливочки. Не ругайся, воскресенье сегодня и девчонки вот приехали.

Дедушка, маленький, хрупенький, лицо покрыто моршинками. После вишневой наливочки, сладкой, густой, берет в руки гармошечку и тихонько выводит что-то жалобное. Мы уплетаем за обе щеки. Бабушка Анна, статная красивая, довольна, что угодила, все подкладывает кусочки побольше.

Таких пирогов я больше никогда в жизни не ела. Вот ведь не говорили старики, что любят внуков своих, но голубили так, что этой любви с лихвой хватало и нам, Ольгиным подружкам. Бабушки с дедом давно уже нет, а вот их тепло и доброту до сих пор чувствую. Спасибо вам, дед Миша и бабуля Аня.

Так случилось, что именно 14 сентября мне делали повторную оперцию и практически вытаскивали с того света. Ольга потом рассказывала, что в этот день она крестила дочь, маленькую Анютку, и в крестных поминали меня. Сама-то я молиться в ту пору не могла, да и не умела, а вот Бог, видимо, услышал и помог мне выкарабкаться. Так что это и мой день рождения в некотором смысле.

14-го сентября день нашей с Джоном женитьбы. Он поздравил меня заранее, подарил тончайший шелковый шарф, написал очень трогательные слова. Забавно, я накануне заходила в Хародс смотрела платки, шарфы на случай, если мои красивые волосы решат покинуть мою глупую голову. Повертела в руках, примерила, посмотрела на цены – на том и расстались.

А вечером – вот такая красота от мужа, мысли что ли считал? По дороге домой проехала лишнюю станцию, чтобы купить цветы, но того, что хотелось, не оказалось. В тот же вечер Ваня подарил мне роскошный букет, Исполнение желаний. Весь день мой муж был так ласков и нежен, шутил, разговаривал со мной. Вечером ушел на встречу с братьями, так уж совпало. Я не в обиде. Ему тоже нужно отдыхать от навалившихся на него проблем. Отпразднуем завтра.

Ирина Савицкая

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ВЫПУСКЕ