Александр ТРУНИН. Тяжёлый календарь
Оле
Разбирая старые архивы,
вижу, удивляясь сам себе,
как дороги наши были кривы,
но к единой вывели судьбе.
Люди, птицы, ветры и метели,
будний день, на пустяке пустяк.
Не смогли б, хотя б и захотели
эту встречу мы устроить так,
как случилось. В тусклом коридоре
встретились, болтали полчаса
ни о чём, верней, о всяком вздоре.
Но летело сердце в небеса.
* * *
Лежал. Не спал. Всё думал о своём –
о том, как хорошо нам жить вдвоём
на серенькой окраине Калуги,
как утром просыпаемся, встаём,
пьём кофе, потрудившись, устаём,
гулять выходим по лесной округе,
как смотрим вовремя под ноги или вдаль;
о том, какой тяжёлый календарь
и в прошлом был году и будет в этом –
что ни число, то новая напасть;
нам горечи хватает нынче всласть,
вот-вот, чуть-чуть – прощайся с белым светом.
Но снова утро, кашляет сосед
за стенкой. За окном уж много лет
один и тот же дворник, отпрыск юга,
лопатой бодро шаркает. Пора,
не сплю, не сплю. И радует с утра,
что время – есть.
И место есть – Калуга.
* * *
В ненаходимой точке глобуса,
но приблизительно вот тут
два человека ждут автобуса
и верят, что недаром ждут.
А глобус крутится да вертится,
ему до них и дела нет.
А им всё верится и верится
на этой – лучшей из планет.
* * *
Проснулся в пять, на улице капель.
Большая оттепель, и снег почти растаял.
В прихожей лыжи – как им быть теперь…
Стоять в углу? Опять зима без правил.
Год пережили, високосный, что ж,
как там – bis sextus – римские затеи.
Но почему – захочешь, не поймёшь –
нам эти страхи, беды и потери.
А что потом – уляжется едва ль.
Какие нам ещё предстанут виды?
Январь залечит? Угостит февраль?
Устроят праздник мартовские иды?
Проснёшься в пять, потянет от реки
большой водой, рыбак раскинет сети.
Вей ветерок. Маршруту вопреки
плыви кораблик зыбкий мимо смерти.
* * *
Три недели до Нового года.
Что готовит нам двадцать второй?
Как мы выжили без куар-кода,
даже счастливы были порой?
Даже что-то мы пили, и пели,
и по миру мотались дуром.
Как такую мы жизнь одолели?
Что нам выпадет в двадцать втором?
А декабрь то прижмёт, то отпустит,
раззадорит, пошлёт на шарап.
Что нам в снежном мерещится хрусте,
в этих близких тяжёлых шагах?
* * *
Этот дом, похожий на ковчег,
двухэтажный, выкрашенный охрою.
В нём живёт старинный человек,
слышу, как вздыхает он и охает.
Плыть ему не нужно никуда,
хорошо на склоне Арарата.
Схлынула тяжёлая вода,
и душа спокойствием объята.
Немощи – пожил и заслужил,
нелегка была его работа.
Голубь в поднебесье покружил,
сел на крышу, ходит, ждёт кого-то.
* * *
Холода подступают всё ближе.
Травы никнут, редеет листва.
Утром выйду и радуюсь – вижу:
жизнь прекрасна и очень проста.
Никому ничего не докажешь,
ветру – всё унесёт – говорю.
Я на завтрак овсяную кашу
приготовлю. И кофе сварю.
* * *
Ещё тепло, ещё не верится
в приход тяжёлых холодов.
На солнце бабочка невестится,
кузнечик скачет – будь готов.
И яблоко большое, спелое
на землю упадёт вот-вот.
И облако босое, светлое
бежит по небу без забот.
* * *
Букетик астр на подоконнике
в окне второго этажа –
случайный кадр сентябрьской хроники
что в памяти ещё свежа –
стоит на целый дом единственный
и, кажется, не просто так,
загадочный, почти таинственный
теперь. А раньше был – пустяк.
* * *
Откроешь дверь – Полярная звезда
ничем не примечательна, но знаешь:
там лютый север, злые холода
и вечных льдов немыслимая залежь.
И скоро дрогнет равновесный ход,
внезапно ухнет в пропасть бабье лето.
Пальто примеришь – ничего, сойдёт.
Достанешь шарф. И шапку – эту, эту…
* * *
В тишине осеннего простора,
сидя у дымливого костра,
вздумаешь: весна придёт не скоро…
И о прошлом полыхнёт тоска –
как в студёном призрачном апреле
в молодом заливистом огне
рукописи старые горели
и теплее становилось мне.
* * *
Дежурный дождь, патрульный ветер,
ноябрь похожий на тюрьму.
Всю ночь мечтаешь о рассвете,
в кромешную уткнувшись тьму.
Бессонница, мементо мори,
плывёт тумана полоса.
Сиянье солнца, лето, море,
Гомер, тугие паруса.
* * *
За этот день, за этот город,
за этот небогатый дом,
за то, что ты уже не молод,
за неизвестное потом,
за бесконечное далёко,
за то, что рядом и внутри,
за каждое мгновенье ока
благодари, благодари.
Оле
Разбирая старые архивы,
вижу, удивляясь сам себе,
как дороги наши были кривы,
но к единой вывели судьбе.
Люди, птицы, ветры и метели,
будний день, на пустяке пустяк.
Не смогли б, хотя б и захотели
эту встречу мы устроить так,
как случилось. В тусклом коридоре
встретились, болтали полчаса
ни о чём, верней, о всяком вздоре.
Но летело сердце в небеса.
* * *
Лежал. Не спал. Всё думал о своём –
о том, как хорошо нам жить вдвоём
на серенькой окраине Калуги,
как утром просыпаемся, встаём,
пьём кофе, потрудившись, устаём,
гулять выходим по лесной округе,
как смотрим вовремя под ноги или вдаль;
о том, какой тяжёлый календарь
и в прошлом был году и будет в этом –
что ни число, то новая напасть;
нам горечи хватает нынче всласть,
вот-вот, чуть-чуть – прощайся с белым светом.
Но снова утро, кашляет сосед
за стенкой. За окном уж много лет
один и тот же дворник, отпрыск юга,
лопатой бодро шаркает. Пора,
не сплю, не сплю. И радует с утра,
что время – есть.
И место есть – Калуга.
* * *
В ненаходимой точке глобуса,
но приблизительно вот тут
два человека ждут автобуса
и верят, что недаром ждут.
А глобус крутится да вертится,
ему до них и дела нет.
А им всё верится и верится
на этой – лучшей из планет.
* * *
Проснулся в пять, на улице капель.
Большая оттепель, и снег почти растаял.
В прихожей лыжи – как им быть теперь…
Стоять в углу? Опять зима без правил.
Год пережили, високосный, что ж,
как там – bis sextus – римские затеи.
Но почему – захочешь, не поймёшь –
нам эти страхи, беды и потери.
А что потом – уляжется едва ль.
Какие нам ещё предстанут виды?
Январь залечит? Угостит февраль?
Устроят праздник мартовские иды?
Проснёшься в пять, потянет от реки
большой водой, рыбак раскинет сети.
Вей ветерок. Маршруту вопреки
плыви кораблик зыбкий мимо смерти.
* * *
Три недели до Нового года.
Что готовит нам двадцать второй?
Как мы выжили без куар-кода,
даже счастливы были порой?
Даже что-то мы пили, и пели,
и по миру мотались дуром.
Как такую мы жизнь одолели?
Что нам выпадет в двадцать втором?
А декабрь то прижмёт, то отпустит,
раззадорит, пошлёт на шарап.
Что нам в снежном мерещится хрусте,
в этих близких тяжёлых шагах?
* * *
Этот дом, похожий на ковчег,
двухэтажный, выкрашенный охрою.
В нём живёт старинный человек,
слышу, как вздыхает он и охает.
Плыть ему не нужно никуда,
хорошо на склоне Арарата.
Схлынула тяжёлая вода,
и душа спокойствием объята.
Немощи – пожил и заслужил,
нелегка была его работа.
Голубь в поднебесье покружил,
сел на крышу, ходит, ждёт кого-то.
* * *
Холода подступают всё ближе.
Травы никнут, редеет листва.
Утром выйду и радуюсь – вижу:
жизнь прекрасна и очень проста.
Никому ничего не докажешь,
ветру – всё унесёт – говорю.
Я на завтрак овсяную кашу
приготовлю. И кофе сварю.
* * *
Ещё тепло, ещё не верится
в приход тяжёлых холодов.
На солнце бабочка невестится,
кузнечик скачет – будь готов.
И яблоко большое, спелое
на землю упадёт вот-вот.
И облако босое, светлое
бежит по небу без забот.
* * *
Букетик астр на подоконнике
в окне второго этажа –
случайный кадр сентябрьской хроники
что в памяти ещё свежа –
стоит на целый дом единственный
и, кажется, не просто так,
загадочный, почти таинственный
теперь. А раньше был – пустяк.
* * *
Откроешь дверь – Полярная звезда
ничем не примечательна, но знаешь:
там лютый север, злые холода
и вечных льдов немыслимая залежь.
И скоро дрогнет равновесный ход,
внезапно ухнет в пропасть бабье лето.
Пальто примеришь – ничего, сойдёт.
Достанешь шарф. И шапку – эту, эту…
* * *
В тишине осеннего простора,
сидя у дымливого костра,
вздумаешь: весна придёт не скоро…
И о прошлом полыхнёт тоска –
как в студёном призрачном апреле
в молодом заливистом огне
рукописи старые горели
и теплее становилось мне.
* * *
Дежурный дождь, патрульный ветер,
ноябрь похожий на тюрьму.
Всю ночь мечтаешь о рассвете,
в кромешную уткнувшись тьму.
Бессонница, мементо мори,
плывёт тумана полоса.
Сиянье солнца, лето, море,
Гомер, тугие паруса.
* * *
За этот день, за этот город,
за этот небогатый дом,
за то, что ты уже не молод,
за неизвестное потом,
за бесконечное далёко,
за то, что рядом и внутри,
за каждое мгновенье ока
благодари, благодари.