Марина КУДИМОВА. Первый дедушка. Бегущая строка

Может, литераторы и вышли из чьей-нибудь «шинели». А народ наш вышел из дедушки Крылова, которому исполнилось 255 лет. Первого дедушки русской литературы, поскольку и дед Мазай, и дедушка Лодыжкин из повести «Белый пудель», а уж тем более дед Каширин, дравший внука Пешкова, как сидорову козу, – все обладатели почетного титула появились позже. Крылов при всех излишествах, которым был сильно привержен, прожил более чем солидный для своего времени срок – 75 лет, и дедушкой стал на полном основании.

Иван Андреевич был вплоть до советских времен самым благополучным из русских писателей. Увенчанным при жизни, обильно оплачиваемым, обласканным со всех сторон. Был невероятно умен и осторожен, никогда не говорил и не делал ничего лишнего. Изображал ленивца и сибарита, а сам то на скрипке выучится, то древнегреческий освоит, так что «переводчик слепого Гомера» Гнедич ахнет. И библиотекарем в «Публичке» служил отменно: созданный им принцип каталогизации используется и в цифровую эпоху.  Малость промахнулся только с басней «Стрекоза и Муравей»: всякий нормальный человек сострадает, конечно, Стрекозе. Но ведь и тут напророчил: правда, теперь лето красное пропевшим должникам по микрозаймам уже и поплясать не предлагают.

Из басен Крылова вышла и частушка, и Маяковский, и Хармс, и русский рэп. Конечно, множество крыловских афоризмов из 236 написанных басен не вошло в обиход. Я, например, часто повторяю ювелирное: «Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют», кстати, подспудно оспаривающее принятое за образец «Но ворюга мне милей, чем кровопийца». А «Осел был самых честных правил», спародированный первой строкой «Онегина»!  А гениальное: «Но важный чин на плуте, как звонок:/Звук от него и громок, и далёк!»

Много, много чего осталось за бортом памяти народной. Да и по голове били столько, что удивительно, как вообще что-то осталось. Но и с ларчиком, который «просто открывался», и с Васькой, который «слушает да ест», и со спертым в зобу дыханием падкой до лести Вороны, и с возом, что «и ныне там», и с десятками других не промотанных бриллиантов мы не пропадем, как бы ни старались те, кто считает нас виноватыми в том, что хочется нам кушать, те, у кого заведомо «бессильный виноват». Пусть и «услужливые дураки», которые «опаснее врага», не перевелись, и «в товарищах согласья нет» по-прежнему. И моська лает на Слона все громче. Сам Крылов более других любил и часто декламировал свою басню «Ручей»:

Как много ручейков текут так смирно, гладко,
И так журчат для сердца сладко,
Лишь только оттого, что мало в них воды!

Может, литераторы и вышли из чьей-нибудь «шинели». А народ наш вышел из дедушки Крылова, которому исполнилось 255 лет. Первого дедушки русской литературы, поскольку и дед Мазай, и дедушка Лодыжкин из повести «Белый пудель», а уж тем более дед Каширин, дравший внука Пешкова, как сидорову козу, – все обладатели почетного титула появились позже. Крылов при всех излишествах, которым был сильно привержен, прожил более чем солидный для своего времени срок – 75 лет, и дедушкой стал на полном основании.

Иван Андреевич был вплоть до советских времен самым благополучным из русских писателей. Увенчанным при жизни, обильно оплачиваемым, обласканным со всех сторон. Был невероятно умен и осторожен, никогда не говорил и не делал ничего лишнего. Изображал ленивца и сибарита, а сам то на скрипке выучится, то древнегреческий освоит, так что «переводчик слепого Гомера» Гнедич ахнет. И библиотекарем в «Публичке» служил отменно: созданный им принцип каталогизации используется и в цифровую эпоху.  Малость промахнулся только с басней «Стрекоза и Муравей»: всякий нормальный человек сострадает, конечно, Стрекозе. Но ведь и тут напророчил: правда, теперь лето красное пропевшим должникам по микрозаймам уже и поплясать не предлагают.

Из басен Крылова вышла и частушка, и Маяковский, и Хармс, и русский рэп. Конечно, множество крыловских афоризмов из 236 написанных басен не вошло в обиход. Я, например, часто повторяю ювелирное: «Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют», кстати, подспудно оспаривающее принятое за образец «Но ворюга мне милей, чем кровопийца». А «Осел был самых честных правил», спародированный первой строкой «Онегина»!  А гениальное: «Но важный чин на плуте, как звонок:/Звук от него и громок, и далёк!»

Много, много чего осталось за бортом памяти народной. Да и по голове били столько, что удивительно, как вообще что-то осталось. Но и с ларчиком, который «просто открывался», и с Васькой, который «слушает да ест», и со спертым в зобу дыханием падкой до лести Вороны, и с возом, что «и ныне там», и с десятками других не промотанных бриллиантов мы не пропадем, как бы ни старались те, кто считает нас виноватыми в том, что хочется нам кушать, те, у кого заведомо «бессильный виноват». Пусть и «услужливые дураки», которые «опаснее врага», не перевелись, и «в товарищах согласья нет» по-прежнему. И моська лает на Слона все громче. Сам Крылов более других любил и часто декламировал свою басню «Ручей»:

Как много ручейков текут так смирно, гладко,
И так журчат для сердца сладко,
Лишь только оттого, что мало в них воды!