Марина КУДИМОВА. Он страстное земное перешёл. К 225-летию Евгения Баратынского.
Пушкин, Дельвиг, Баратынский —
русской музы близнецы.
Так князь Пётр Вяземский аттестовал самое известное трио русских поэтов своего времени. Они действительно часто появлялись втроем – высокий и бледный Евгений, маленький кудрявый Александр и толстый увалень Антон. Судьбы этих вольнолюбивых близняшек сложились индивидуально. Дельвиг рано умер, а при жизни больше всего любил лениться. Пушкин взошел солнцем над нами, не достойными самой мимолетной его строчки. С Баратынским все оказалось сложнее. Он до сих пор не занял подобающего его дарованию места. Даже фамилию его продолжают писать полемически – то через «о», то через «а», не уставая пререкаться по этому животрепещущему вопросу. Впрочем, и сам он путался в показаниях.
Как ни бился А. Кушнер, доказывая, что Баратынский поэт одного уровня с Тютчевым, вровень двух поэтов-философов так и не поставили. Хотя еще в фильме «Доживем до понедельника» герой В. Тихонова уверял, что Баратынского «перевели в первостепенные», на самом деле так и не перевели. Как ни старался Пушкин, едва ли не чаще других современников упоминая друга Евгения, не помогло. «…произведение, замечательное своей оригинальной простотой, прелестью рассказа, живостью красок и очерком характеров, слегка, но мастерски означенных, так писал Александр Сергеевич о поэме «Эда». А в незаконченной статье Пушкина «Баратынский» есть фраза: «Он шёл своею дорогой один и независим». Пушкину ли было не знать, сколь терниста такая дорога!
Евгению Баратынскому – 225 лет. В 1842 году он издал свою последнюю и ярчайшую книгу – «Сумерки». Именно книгу – впервые в русской литературе выстроенную по сложному сюжетно-композиционному принципу, когда последующее стихотворение прямо вытекает из предыдущего. Так поэты начали издавать книги только в начале XX века. «…пламенем воображения творческого и холодом ума поверяющего», по его же словам, дышат поздние стихи Баратынского. Многим до сих пор такое сочетание представляется слишком рациональным. А зря!
Я всегда слегка гордилась тем, что мы с Баратынским земляки. В тамбовском селе Мара, где прошло его детство, я помню горькие останки усадьбы, позже загороженные какими-то типовыми коробками. В 1995—1996 годах мой однокашник В. Е. Андреев с группой тамбовских энтузиастов создали Фонд возрождения усадьбы. Но деньги в результате нашлись только на деревянный памятный крест на месте колокольни разрушенного Вознесенского храма.
«Поэзия для меня не самолюбивое наслаждение», – писал Баратынский. И – известное, но всегда вовремя забываемое: «Дарование есть поручение. Должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия…»
Гениальную «Осень» он дописывал после известия о гибели Пушкина. Сам сидел безвылазно в имении жены, занимался хозяйством.
Твой день взошёл, и для тебя ясна
Вся дерзость юных легковерий;
Испытана тобою глубина
Людских безумств и лицемерий…
И дальше там:
Но не найдёт отзыва тот глагол,
Что страстное земное перешёл.
Пушкин, Дельвиг, Баратынский —
русской музы близнецы.
Так князь Пётр Вяземский аттестовал самое известное трио русских поэтов своего времени. Они действительно часто появлялись втроем – высокий и бледный Евгений, маленький кудрявый Александр и толстый увалень Антон. Судьбы этих вольнолюбивых близняшек сложились индивидуально. Дельвиг рано умер, а при жизни больше всего любил лениться. Пушкин взошел солнцем над нами, не достойными самой мимолетной его строчки. С Баратынским все оказалось сложнее. Он до сих пор не занял подобающего его дарованию места. Даже фамилию его продолжают писать полемически – то через «о», то через «а», не уставая пререкаться по этому животрепещущему вопросу. Впрочем, и сам он путался в показаниях.
Как ни бился А. Кушнер, доказывая, что Баратынский поэт одного уровня с Тютчевым, вровень двух поэтов-философов так и не поставили. Хотя еще в фильме «Доживем до понедельника» герой В. Тихонова уверял, что Баратынского «перевели в первостепенные», на самом деле так и не перевели. Как ни старался Пушкин, едва ли не чаще других современников упоминая друга Евгения, не помогло. «…произведение, замечательное своей оригинальной простотой, прелестью рассказа, живостью красок и очерком характеров, слегка, но мастерски означенных, так писал Александр Сергеевич о поэме «Эда». А в незаконченной статье Пушкина «Баратынский» есть фраза: «Он шёл своею дорогой один и независим». Пушкину ли было не знать, сколь терниста такая дорога!
Евгению Баратынскому – 225 лет. В 1842 году он издал свою последнюю и ярчайшую книгу – «Сумерки». Именно книгу – впервые в русской литературе выстроенную по сложному сюжетно-композиционному принципу, когда последующее стихотворение прямо вытекает из предыдущего. Так поэты начали издавать книги только в начале XX века. «…пламенем воображения творческого и холодом ума поверяющего», по его же словам, дышат поздние стихи Баратынского. Многим до сих пор такое сочетание представляется слишком рациональным. А зря!
Я всегда слегка гордилась тем, что мы с Баратынским земляки. В тамбовском селе Мара, где прошло его детство, я помню горькие останки усадьбы, позже загороженные какими-то типовыми коробками. В 1995—1996 годах мой однокашник В. Е. Андреев с группой тамбовских энтузиастов создали Фонд возрождения усадьбы. Но деньги в результате нашлись только на деревянный памятный крест на месте колокольни разрушенного Вознесенского храма.
«Поэзия для меня не самолюбивое наслаждение», – писал Баратынский. И – известное, но всегда вовремя забываемое: «Дарование есть поручение. Должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия…»
Гениальную «Осень» он дописывал после известия о гибели Пушкина. Сам сидел безвылазно в имении жены, занимался хозяйством.
Твой день взошёл, и для тебя ясна
Вся дерзость юных легковерий;
Испытана тобою глубина
Людских безумств и лицемерий…
И дальше там:
Но не найдёт отзыва тот глагол,
Что страстное земное перешёл.