Елена СЕВРЮГИНА. Оптика любви. Размышляя о творчестве Бориса Фабриканта
К творчеству Бориса Фабриканта максимально точно подходит определение «литература безрубежья». Прошлое и настоящее, родина и чужбина, свое и чужое – часто это не оппозиции, а сосуществующие в едином художественном пространстве величины. Линии раздела стерты и едва различимы – именно это свойство преобразует стихи уроженца Львова в универсальную форму поэтического высказывания, некий микрокосм.
Так сложилось, что местом жительства для поэта стали сразу три страны. В настоящее время Борис Фабрикант пребывает в Англии, некоторое время он жил и в России. Но подлинной его родиной является Украина, и не только потому, что здесь поэт был рожден. Просто истинно ценное и важное для себя он измеряет не столько в пространственных, сколько во временных категориях. Родина, по его собственным словам, там, где «твоей судьбы» был «заложен храм» и где «дожил до отцовства». То есть родина неотделима от ценных воспоминаний прошлого.
«За углами прошлое, в небе настоящее, разберёшься с будущим, а оно прошло» – именно такова художественная оптика зрения Фабриканта. .Это реверсивный взгляд из нынешнего в минувшее. На всё окружающее поэт смотрит, как сквозь волшебное окно, за которым – вся прежняя жизнь с её радостями и тревогами. Настоящее смутно и зыбко, оно дается фоном, будущее «догоняет прошлое», то есть сливается с ним, замыкая кольцо бытия. А в том, что минуло, таятся ответы на самые важные вопросы. Детство, юность – это начальные пункты маршрута под названием «жизнь». Но по прошествии многих лет человек вновь возвращается к своим истокам, черпая из них духовную силу.
Чем дольше мы живем, тем больше памяти несем в себе – именно об этом хочет сказать своему читателю Борис Фабрикант. Память сопровождает поэта повсюду, проявляется в старых фотографиях, сохранившихся адресах, неизбежных сожалениях о том, что ничто не вечно:
Светлая расцветка – флаг прощания,
Детское по памяти качается.
Всё, что было в прошлом, обещание.
В будущем обычно не сбывается.
<…>
Радуга, туман под солнцем тающий,
Адреса и встречи до заката.
Прошлое, как мой ковёр летающий,
Уплывает медленно куда-то.
Преданность тому, что минуло, эстетика прошлого, «просвечивающего» сквозь настоящее и несущего в себе главные жизненные ценности, определяют особый характер отношений Фабриканта с миром. Чаще всего они выстраиваются не по горизонтали, а по вертикали. В последних поэтических подборках, опубликованных в журналах «Гостиная», «Эмигрантская Лира», «Просодия», «Южное Сияние» и т.д., ощущается глубокая рефлексия по поводу собственного предназначения и собственных ошибок, за которые придется отвечать на высшем суде. Чувство ответственности за содеянное неотделимо от чувства вины, которое у поэта только усиливается с годами:
А жизнь, к несчастью, неполна
Ведь, кроме дней и света,
Есть тьма и вечность, и вина,
Разнообразье цвета.
<…>
Поймёшь, распахнут на просвет,
Как объектив колодца,
Что время оставляет след,
Которым не вернётся
Вина всегда возникает вследствие чего-то пережитого. Например, какого-то поступка, который уже нельзя исправить. Так в творчестве Бориса появляется мысль о необратимости многих событий и о том, что в настоящем нужно жить так, чтобы потом не стыдиться за прожитую жизнь. Размышляя о собственном жизненном опыте, о чем-то глубоко личном, Фабрикант обращается и к истории своего рода и далее – к судьбам человечества в целом.
Нынешнее неспокойное время, те события, которые происходят вокруг в последние годы, не могли не отразиться на художественном мировоззрении уроженца Львова. В условиях расколотого мира поэт более всего опасается утратить самое ценное, что у него есть – то, что составляет духовную основу его существования с детства и юности. Это простые, но очень важные вещи: дом, семья, дружеские отношения, любовь к родине.
С дома все начинается: это не просто жилище, а универсальная категория, вне которой человек не может до конца оставаться человеком. Если дом (и в узком, и в широком смысле слова) разрушен — значит связь с прошлым и с подлинными духовными ценностями для человека навсегда утрачена. Борис Фабрикант, относительно недавно переживший непростое время, когда «бомбили дом во Львове по-живому и детство разнесли», как никто другой понимает, что самоидентификация и самоопределение в этом мире невозможны без таких значимых универсальных категорий, как семейные ценности, родственные связи, большая и малая родина. Это те атланты, на которых держится мироздание:
Разорванная скатерть на ветру
Всё бьётся из стропил, ей всё неймётся,
Она видна сквозь сумрак поутру
Над домом у разбитого колодца.
Дом — призрак из надежд и голосов,
Где вытекло из жизни время в среду,
Где эхо вспоминает столько слов,
Что скатерть рвётся, чтоб поспеть к обеду
Фабриканту больно осознавать тот факт, что привычный для него мир, вне которого нет и его самого, может исчезнуть. Что же останется в таком случае, и есть ли хоть какой-то выход из этого тупика? Ответ на вопрос кажется парадоксальным – возможно, выход в смерти. Возможно, она и есть спасение, некий переход в иное пространство, более идеальное и менее драматичное? Возникает почти толстовская формула: «я умер – я проснулся». Смерть — это переход в иное состояние, где боли и вражде не остается места и где каждый осознает себя как часть мироздания:
Осталось только умереть
И жизнь завершена
Но всё мне кажется что смерть
Подобие окна
<…>
И эта оптика любви
И тонкий шаткий свет
Сигналят нам живи живи
И значит смерти нет
«Оптика любви» – понятие, ключевое для творчества Бориса. Он не способен делить людей на своих и чужих, на друзей и врагов. Поэтому спасительным кругом для него по-прежнему оказывается прошлое с его непреложными истинами и ценностями. Там, в прошлом, остались близкие люди – брат, отец, мать. Образ матери в стихах Бориса Фабриканта появляется особенно часто и обретает явно символический смысл. Это средоточие мира, источник вечной любви – даже когда все кругом рушится и не остается камня на камне. К этому источнику прибегаешь в последний момент, чтобы вернуть миру, хотя бы на время, его изначальные гармонию и красоту:
когда дыбом
земля встаёт
выворачивая
нас из окопа
у меня в душе
мама поёт
собирает
метёлки укропа
Я за юбку её держусь
птицы звонко
и пуль не слышно
я конечно
опять проснусь
осыпается вишня …
Однако и в настоящем есть то, ради чего стоит продолжать жить. Это семья, близкие друзья, родные по духу люди. «И помню, что я никогда не умру…и к самым любимым всегда доберусь», – утверждает Фабрикант, уверенно противореча собственному утверждению о том, что смерть – это выход. Так в его творчестве возникает магистральная оппозиция, традиционная для мировой литературы: несовершенная и пугающая реальность, в которой возможны смерти, разлуки, катаклизмы, и «раскрашенное памятью пространство», где «воздух разделен на времена».
У Юрия Олеши есть весьма любопытный очерк о детских воспоминаниях. Давняя мечта героя купить велосипед и объездить всю Европу так и не осуществилась по причине войны. Но в сознании остался образ Кракова в виде старой стены, «с которой свисают растения, стучащие по ней ветками и шелестящие цветами…». Метафорический смысл этого образа вполне прозрачен – настоящее глухой стеной отделило героя от его прекрасной цели, но не смогло уничтожить красоту и возвышенность детской мечты, сохранившейся в памяти и снах.
У Бориса Фабриканта тоже есть такой образ – «заросшая шершавая стена», отделяющая его от «жизни за углом знакомых поворотов». Но именно там, за этой стеной, все самое интересное и важное начинается. И, в отличие от Олеши, Фабрикант периодически преодолевает эту стену, оказываясь по другую ее сторону. А там, на другой стороне, все вселенские «вывихи» вправляются, и вселенная обретает свой изначально безупречный вид.
Есть только одна беда – все это происходит лишь в памяти героя, а память не вечна. Но есть и надежда: что там, где «медленно время рассыплется в крошки», где «разлетелся воздух на обрывки впалые», останется «русский стих как свеча наступившей субботы». А, стало быть, творчество сумеет сделать время неделимым на прошлое, настоящее и будущее, то есть преобразовать его в вечность. И, стало быть, оптика любви сильнее и точнее любой другой. Надо лишь смириться с тем, что любое, самое сокровенное и глубинное чувство невозможно без оттенка грусти и неизбежной горечи утраты. Но такова жизнь:
Грусть всегда явление природы
Как туман и ветер, и вино.
Проникая в душу, пустит всходы,
Будто там жила давным-давно.
Рождена от первых ветров диких,
Приручили, крепнет на слезе.
Загляни в икону, видишь блики
Облаков, растаявших в грозе.
Повзрослела от ударов сердца,
Держит над землёй хрустальный свод.
Мёд и сахар, соль, немного перца
И любви синхронный перевод.
Мы привыкли, с каждого по доле
Как старинный памятный оброк.
Грусть поёт, как птица в чистом поле,
Что Всевышний тоже одинок
К творчеству Бориса Фабриканта максимально точно подходит определение «литература безрубежья». Прошлое и настоящее, родина и чужбина, свое и чужое – часто это не оппозиции, а сосуществующие в едином художественном пространстве величины. Линии раздела стерты и едва различимы – именно это свойство преобразует стихи уроженца Львова в универсальную форму поэтического высказывания, некий микрокосм.
Так сложилось, что местом жительства для поэта стали сразу три страны. В настоящее время Борис Фабрикант пребывает в Англии, некоторое время он жил и в России. Но подлинной его родиной является Украина, и не только потому, что здесь поэт был рожден. Просто истинно ценное и важное для себя он измеряет не столько в пространственных, сколько во временных категориях. Родина, по его собственным словам, там, где «твоей судьбы» был «заложен храм» и где «дожил до отцовства». То есть родина неотделима от ценных воспоминаний прошлого.
«За углами прошлое, в небе настоящее, разберёшься с будущим, а оно прошло» – именно такова художественная оптика зрения Фабриканта. .Это реверсивный взгляд из нынешнего в минувшее. На всё окружающее поэт смотрит, как сквозь волшебное окно, за которым – вся прежняя жизнь с её радостями и тревогами. Настоящее смутно и зыбко, оно дается фоном, будущее «догоняет прошлое», то есть сливается с ним, замыкая кольцо бытия. А в том, что минуло, таятся ответы на самые важные вопросы. Детство, юность – это начальные пункты маршрута под названием «жизнь». Но по прошествии многих лет человек вновь возвращается к своим истокам, черпая из них духовную силу.
Чем дольше мы живем, тем больше памяти несем в себе – именно об этом хочет сказать своему читателю Борис Фабрикант. Память сопровождает поэта повсюду, проявляется в старых фотографиях, сохранившихся адресах, неизбежных сожалениях о том, что ничто не вечно:
Светлая расцветка – флаг прощания,
Детское по памяти качается.
Всё, что было в прошлом, обещание.
В будущем обычно не сбывается.
<…>
Радуга, туман под солнцем тающий,
Адреса и встречи до заката.
Прошлое, как мой ковёр летающий,
Уплывает медленно куда-то.
Преданность тому, что минуло, эстетика прошлого, «просвечивающего» сквозь настоящее и несущего в себе главные жизненные ценности, определяют особый характер отношений Фабриканта с миром. Чаще всего они выстраиваются не по горизонтали, а по вертикали. В последних поэтических подборках, опубликованных в журналах «Гостиная», «Эмигрантская Лира», «Просодия», «Южное Сияние» и т.д., ощущается глубокая рефлексия по поводу собственного предназначения и собственных ошибок, за которые придется отвечать на высшем суде. Чувство ответственности за содеянное неотделимо от чувства вины, которое у поэта только усиливается с годами:
А жизнь, к несчастью, неполна
Ведь, кроме дней и света,
Есть тьма и вечность, и вина,
Разнообразье цвета.
<…>
Поймёшь, распахнут на просвет,
Как объектив колодца,
Что время оставляет след,
Которым не вернётся
Вина всегда возникает вследствие чего-то пережитого. Например, какого-то поступка, который уже нельзя исправить. Так в творчестве Бориса появляется мысль о необратимости многих событий и о том, что в настоящем нужно жить так, чтобы потом не стыдиться за прожитую жизнь. Размышляя о собственном жизненном опыте, о чем-то глубоко личном, Фабрикант обращается и к истории своего рода и далее – к судьбам человечества в целом.
Нынешнее неспокойное время, те события, которые происходят вокруг в последние годы, не могли не отразиться на художественном мировоззрении уроженца Львова. В условиях расколотого мира поэт более всего опасается утратить самое ценное, что у него есть – то, что составляет духовную основу его существования с детства и юности. Это простые, но очень важные вещи: дом, семья, дружеские отношения, любовь к родине.
С дома все начинается: это не просто жилище, а универсальная категория, вне которой человек не может до конца оставаться человеком. Если дом (и в узком, и в широком смысле слова) разрушен — значит связь с прошлым и с подлинными духовными ценностями для человека навсегда утрачена. Борис Фабрикант, относительно недавно переживший непростое время, когда «бомбили дом во Львове по-живому и детство разнесли», как никто другой понимает, что самоидентификация и самоопределение в этом мире невозможны без таких значимых универсальных категорий, как семейные ценности, родственные связи, большая и малая родина. Это те атланты, на которых держится мироздание:
Разорванная скатерть на ветру
Всё бьётся из стропил, ей всё неймётся,
Она видна сквозь сумрак поутру
Над домом у разбитого колодца.
Дом — призрак из надежд и голосов,
Где вытекло из жизни время в среду,
Где эхо вспоминает столько слов,
Что скатерть рвётся, чтоб поспеть к обеду
Фабриканту больно осознавать тот факт, что привычный для него мир, вне которого нет и его самого, может исчезнуть. Что же останется в таком случае, и есть ли хоть какой-то выход из этого тупика? Ответ на вопрос кажется парадоксальным – возможно, выход в смерти. Возможно, она и есть спасение, некий переход в иное пространство, более идеальное и менее драматичное? Возникает почти толстовская формула: «я умер – я проснулся». Смерть — это переход в иное состояние, где боли и вражде не остается места и где каждый осознает себя как часть мироздания:
Осталось только умереть
И жизнь завершена
Но всё мне кажется что смерть
Подобие окна
<…>
И эта оптика любви
И тонкий шаткий свет
Сигналят нам живи живи
И значит смерти нет
«Оптика любви» – понятие, ключевое для творчества Бориса. Он не способен делить людей на своих и чужих, на друзей и врагов. Поэтому спасительным кругом для него по-прежнему оказывается прошлое с его непреложными истинами и ценностями. Там, в прошлом, остались близкие люди – брат, отец, мать. Образ матери в стихах Бориса Фабриканта появляется особенно часто и обретает явно символический смысл. Это средоточие мира, источник вечной любви – даже когда все кругом рушится и не остается камня на камне. К этому источнику прибегаешь в последний момент, чтобы вернуть миру, хотя бы на время, его изначальные гармонию и красоту:
когда дыбом
земля встаёт
выворачивая
нас из окопа
у меня в душе
мама поёт
собирает
метёлки укропа
Я за юбку её держусь
птицы звонко
и пуль не слышно
я конечно
опять проснусь
осыпается вишня …
Однако и в настоящем есть то, ради чего стоит продолжать жить. Это семья, близкие друзья, родные по духу люди. «И помню, что я никогда не умру…и к самым любимым всегда доберусь», – утверждает Фабрикант, уверенно противореча собственному утверждению о том, что смерть – это выход. Так в его творчестве возникает магистральная оппозиция, традиционная для мировой литературы: несовершенная и пугающая реальность, в которой возможны смерти, разлуки, катаклизмы, и «раскрашенное памятью пространство», где «воздух разделен на времена».
У Юрия Олеши есть весьма любопытный очерк о детских воспоминаниях. Давняя мечта героя купить велосипед и объездить всю Европу так и не осуществилась по причине войны. Но в сознании остался образ Кракова в виде старой стены, «с которой свисают растения, стучащие по ней ветками и шелестящие цветами…». Метафорический смысл этого образа вполне прозрачен – настоящее глухой стеной отделило героя от его прекрасной цели, но не смогло уничтожить красоту и возвышенность детской мечты, сохранившейся в памяти и снах.
У Бориса Фабриканта тоже есть такой образ – «заросшая шершавая стена», отделяющая его от «жизни за углом знакомых поворотов». Но именно там, за этой стеной, все самое интересное и важное начинается. И, в отличие от Олеши, Фабрикант периодически преодолевает эту стену, оказываясь по другую ее сторону. А там, на другой стороне, все вселенские «вывихи» вправляются, и вселенная обретает свой изначально безупречный вид.
Есть только одна беда – все это происходит лишь в памяти героя, а память не вечна. Но есть и надежда: что там, где «медленно время рассыплется в крошки», где «разлетелся воздух на обрывки впалые», останется «русский стих как свеча наступившей субботы». А, стало быть, творчество сумеет сделать время неделимым на прошлое, настоящее и будущее, то есть преобразовать его в вечность. И, стало быть, оптика любви сильнее и точнее любой другой. Надо лишь смириться с тем, что любое, самое сокровенное и глубинное чувство невозможно без оттенка грусти и неизбежной горечи утраты. Но такова жизнь:
Грусть всегда явление природы
Как туман и ветер, и вино.
Проникая в душу, пустит всходы,
Будто там жила давным-давно.
Рождена от первых ветров диких,
Приручили, крепнет на слезе.
Загляни в икону, видишь блики
Облаков, растаявших в грозе.
Повзрослела от ударов сердца,
Держит над землёй хрустальный свод.
Мёд и сахар, соль, немного перца
И любви синхронный перевод.
Мы привыкли, с каждого по доле
Как старинный памятный оброк.
Грусть поёт, как птица в чистом поле,
Что Всевышний тоже одинок