СЕРГЕЙ ГЛАВАЦКИЙ ● НО КОГДА-ТО… ● СТИХИ

СЕРГЕЙ ГЛАВАЦКИЙ МОЙ СОЛДАТ

Мой боец, мой солдат, я теряю тебя,
Будто армию, будто победу над злом.
Если ангелы спят, когда демоны спят,
Я тобой прикрываю себя, как крылом.

Я тобой прикрывался, ты этим – жила,
Это был твой суровый солдатский паек.
Моя армия больше не стоит крыла,
О ней грустные песни сирена поет.

Твоего офицера знобит, мой солдат,
И победа над злом далека, за рекой.
Я поднялся на борт, и – уносит вода
Твоего офицера домой, на покой.

ОТКРЫТО

Муаровые вечера истлели в подворотнях.
Я так устал от этих городов, где тишина
И шум – одно, где Солнце с каждым мигом – всё бесплодней,
Где радости и горю – одинакова цена.

Еретики, в вибрациях зари ища осадок,
Устало взвешивают колыбели и гробы,
И в каждом взгляде беглых – равноденствие досады
И разочарованья в странных фокусах судьбы.

За небылицы сватаются огненные зори,
А плеск Безбрежности перекрывает плеск весла.
Никто из них не видел контур твой, бегущий к морю.
Никто не верит в то, что ты когда-нибудь была.

И я – не принц, и ты, конечно, вовсе не принцесса.
Какие есть, одетые в бинокли темноты.
Не удивляйся, если я когда-то стану лесом,
И я не удивлюсь, когда пожаром станешь ты.

Ты рассмотри меня извне, увидь, какой же есть я,
Привыкни к наважденьям, что в моей темнице спят,
И лишь тогда: приди ко мне – то ли наградой, то ли местью
За то, что я так преданно, так долго ждал тебя.

***

(1)

… в коктебеле

В нашем доме, где море нас без толку ищет,
Где друг в друга влюбляются ветхие вещи,
Размножаются все вещества и предметы –
Слишком лёгкое солнце горит пепелищем,
И над ним, и под ним – волны блещут и плещут,
И лучи покрываются красного цвета

То ль мурашками, то ли веснушками, или
Негативом воздушным окажется память…
Где нас не было тысячу лет или больше,
Где мы не были вовсе, а может, не жили
Никогда – в этом доме всё создано нами,
И пока мы отсутствовать в доме продолжим,

Это синее, многоугольное море
Нас продолжит искать, натыкаясь на стулья,
И до белых листов зачитает все книги,
И в надежде, что мы не отринем историй
Человечьих, не бросим планетного улья,
Будут верить, что все невесомые блики

Старомодного солнца – навечно, навечно,
Что сюда мы вернёмся когда-нибудь, двое,
И поселимся здесь, средь почивших прибоев,
Исхудавших лучей и вещей скоротечных,
Где нас любит, увы, только лишь неживое,
И поэтому только – мертвы мы с тобою.

(2)

в вавилоне…

Мы уходим со сцены, как стылые мифы,
И сжигаем свои города, как трипольцы…
Ты – ищи в незабудках забвенье, не меньше,
В корабелах – заблудшую душу Сизифа,
И циклоном лети – в обручальные кольца,
И таись – в биомассе свихнувшихся женщин!

Дом стоит, как стоял и – трепещут его льды…
Нам еще предстоит мерить кожи младенцев,
Будет время почувствовать Гердой и Каем,
И – Адамом, и – Евой, Тристаном, Изольдой…
Этот мир слишком ветренен для поселенцев,
Вавилон сингулярен и не-иссякаем,

Но когда-то – когда-то! – в преддверьи амнистий
Всех несбыточных грез и свиданий искомых,
Мы уляжемся, будто бы бури столетья,
Мы уляжемся – точно кленовые листья –
На паркете забытого нашего дома,
Под забытой тахтой – в паутинные сети,

И когда-нибудь, нас обнаружив случайно,
Нас достанет на свет из усидчивой комы,
Из ноябрьской доисторической пыли,
Этот ветер осенний, продрогший, печальный,
Из сетей этих выметет – в мир незнакомый,
И поймет, что мы – были, Мы – были, мы – Были…

(3)

И поймем мы с тобою, что – были, что – Были…
Но кустарный наш мир, сингулярное гетто,
Вновь висит на распятии, тленом окуклен,
Бесконечна беда, словно трапы в могиле,
И внутри этой куколки – нами отпетой
Изнутри – все, что есть, вырождается в рухлядь.

И мы выпорхнем – рухлядью – вниз! – будто камни,
И поймем, что нам есть куда падать, и падать,
И – в свободном паденьи – забудемся снова,
По теченью плывя там, где шепчет река мне,
И пульсирует вакуум, как канонада,
В герметичной могиле пустого алькова…

***

ПОХОД

Под вечер гадают в глубоком окне наважденья,
И воск, и кофейная гуща, и карты – мухлюют.
Дрожа, у обрыва над тьмой мир стоит на коленях.
Дрожа, бездна бездну – смешит, бездна бездну – целует.

Сквозь райские птицы туманностей, их гоголь-моголь,
Проходишь навылет, и кротки пугливые совы.
Ты маленький леший миров, и осенняя тога
Твоя извивается пламенем лун бирюзовых.

Смотри: заземлившиеся, угловатые люди
Не слышат твой пульс, не пульсируют вместе с тобою,
И капсулы тел их обтянуты войлоком буден,
Они герметичны, у них – нет пути к водопою.

Они не заметят тебя, пока ты – несомненно –
Туда не вернешься, блистающей, юной, беспечной.
Но Здесь – твое место, и ты, домовенок Вселенной, –
Ты знаешь теперь: твоим пульсом пульсирует вечность.

… Промозглой Вселенной кофейная гуща угрюма.
Линяя, шуршит под ногой насыпь звезд-привидений.
Внезапно бессмертные люди в текучих костюмах,
Тебя увлекают – в свой каменный век, в свои сени.

И ты так прекрасно нелепа среди всех осколков
Их душ, облаченных в периоды полураспада.
Они от тебя отвернутся так скоро, как только
Постигнут, насколько ты лучше их всех, вместе взятых.

***

ОКОЕМ СЛЕПОТЫ

Опаздывающий на казнь
Незамедлительно и точно,
Дантес мой, друг – палач – соблазн! –
Ты улыбнулась внеурочно!

Нас кто-то смехом запугал,
И жернова подводных зодчих
Спилили корни томных скал,
Где заплетали косы ночи.

Монетой с тысячью сторон,
Упавшей в прорубь паранойи,
Не оплатить счастливый сон,
Который нас пытал весною.

И в глазомере слепоты
Нам не простить такую осень,
Где есть – отдельно – я и ты,
Где нас в карманах Завтра носит.

Друг другу нечем угодить,
Ведь дебри дней – из парафина.
И очень хочется простить,
Но понимаем, что – невинны.

***

ВОЗДУШНЫЙ ВЕК

Ни для кого не секрет, что по осени цепи, вериги
И кандалы, осеняя набегами муз мой фиорд,
Вновь облетят, как волшебные наши – в чужих руках – книги,
С пьяных бессвязных молитв наугад, цифровых, бездыханных
На удивлённый, морскою болезнью истрёпанный порт,
Вновь отомрут все оковы и станут свободны туманы…

Так вижу я отмирание прошлого, так в хороводе
Октаэдрически-сложных сансар от тебя отпадут
Джунгли людей, изумлённые тем, что ты есть, тем, что ходишь
В их косолапых кощунственных дебрях, и тем, что в них дышишь,
Тем, что без них ты возможна и тем, что вне их тебя ждут…
Так ты становишься дальше от них, а ко мне – ближе, ближе…

Так я бегу от зарока быть ключником и заключённым
В утлой своей тёмнокожей лунарне, где быть одному,
Так отрекаешься от обещания быть обречённой
Ты: и занозы, и ссадины нам отслужили, и море
Смыло темницу твою и мою раскрошило тюрьму…
Прошлое выродилось в анфиладу ручных бутафорий…

Если мы выдержим это, и выживем, не покалечим
Плеск наших крыльев о прошлое, то, что не нужно живым, –
Мы, алконосты индиго, мы, зрячих туманов предтечи –
Непобедимые будем, мы счастливы и белоснежны,
Будто жемчужный на глади вечернего озера дым,
Будем в своих уссурийских одеждах – вселенных безбрежных…

Целясь в горящую даль тетивою причала, в туннеле
Тесном летя по валторнам шалфейными вскриками сов,
Мы закалились, судьба не страшна нам, мы просто успели
В душном апреле – вдохнуть и сбежать, мы взлетели туманом
Над студнем дебрей, над монастырём часовых поясов…
Нам затянуло лучами закатов смертельные раны…

Ни для кого не секрет, что был каменный век, но – воздушный
Скоро настанет, и джунгли людей отомрут позади…
Радостно то, что – не Прошлое ждёт нас, что Завтра – послушно
Нам, что течение паводка времени бесповоротно,
То, что мы сами способны воскреснуть, друг друга – спасти,
То, что никто не сумел помешать нам быть светом свободным.

***

Внимательно подслушивай теченье времени
Сквозь жабры раковин морских.
Ведь сплюнет океан в каком-то декабре меня
На берег, в хищные пески.

Следы руки моей на древних крейсерах,
Распробуй кровь мою в воде
Вот этих наводнений, океанов, гейзеров…
Мои улики есть везде.

И будет пауза. Молчанье певчих раковин
Морских – тебя насторожит.
Ухмылки будут с каждым днём всё одинаковей
У неприкаянной души.

В иных мирах ли, иль в иных тысячелетиях
Искать тебя – не скажет Высь.
Кольчуга следопыта видит в нас комедию.
Найди, найди меня! Явись!

Я вижу в небесах кровавые стальные ножницы,
Времён взрезающие ткань.
Но ты успеешь. Ты зарю возьмёшь в помощницы.
Ты будешь вовремя. Предстань!

***

КРУГИ ПО ВОДЕ

Ноев ковчег утонул и не спасся никто.
У берегов лукоморья нашли его остов.
Море сбивает нас с ног, через нас течёт ток
И под ногами пульсирует карточный остров.

Курят русалки сигары и, в общем, легко
С ними найти Ариаднову нить разговора.
Море течёт под лопатками их голяком
И разгоняет им кровь чешуя кругозоров.

Кто вы, круги по воде, существа плоскостей?
И, закулисье зеркальное, зябкое, кто ты?
Платой за дружбу с тобой будет гибель в воде
Этой холодной и точно разбитой на соты.

В слух обрушается гимн бесконечной страны,
Он – о «Прекрасном Далёке», что стало жестоким.
Я удивляюсь тому, как обманчивы сны,
Как вероломны все тропы, хрупки все дороги,

Я удивляюсь тому, как все ноты, слова
Гимнов моих исказились от рук расстоянья,
Как синоптически верно слетает листва
С жизни озоновых дыр на алтарь мирозданья,

Помню, как люди в аду поправляют богов,
Беженцы мира, волхвов причисляют к калекам,
Вижу, как в мире моём не вдохнуть – без оков,
И теплокровная улица жмурится снегом.

Ноев ковчег утонул. Всё, что после – мираж.
Море сбивает нам по своему разуменью
Температуру и пульс, и, вошедшее в раж,
Топит не только ковчег, но мираж и прозренье.

***

3-Й МУЖ И 5399256031-Й МУЖЧИНА ЛИЛИТ

Ты – Лилит, и поэтому ты, непременно,
Люцифера жена, ты – в аду, на мели.
Ты пьяна изобилием ласк и измен, и
Слишком долго пьяна, незнакомка Лилит.

Каково же тебя ожидает похмелье –
Представляешь? О, нет. Но, от страха дрожа,
Пить похмелье боишься, робеешь пред зельем…
Из убежища мглы тебе страшно бежать.

Но захочешь и ты – постоянного счастья,
Из которого даже и выхода нет,
И тебе надоест Князя Тьмы сладострастье
И лукавая правда, и ты сатане

Дашь пощечину, и – Судный День разгорится
Искрометной зарею над адом Земли,
И его, шалопая, накажут жар-птицы…
Вот тогда-то ко мне ты приедешь, Лилит.

И – ты вспомнишь Адама в столетних морщинах,
Люцифера забудешь, он станет чужим,
И поймешь: существуют другие мужчины,
И за счастьем надежным – ко мне прибежишь.

Пусть кровавые дервиши пляшут с зенитом,
Их сознанья – фантомов рисуют вдали.
В Судный День, когда все навсегда станут квиты,
Ты ко мне переедешь, дикарка Лилит.

***

Кукловоды расступились перед лоскутами шторма.
От оазиса Вселенной днесь отчалив, пилигримы,
Мчимся наважденьями по телескопам на простор мы,
В – беcконечность. Мимо всех идём мы и проходим мимо…

Рекламируем и кладбища, и бешенство зачатья.
Отжили все жизни всех людей мы, их седые жизни…
Мимо нас летят обломки лиц, пульсирующих платьев,
Столкновенья рук, миниатюрных звёзд и чернокнижниц…

Эхо памяти о мире – утихающая мука.
Континенты света, белые трепещущие пятна,
Так беззвучно наплывают днесь на континенты звука!.. –
Нам же всё равно – куда идти: вперёд ли иль обратно…

Мы – не За и мы – не Против. Равнодушные молитвы
Множат равнодушие богов и прочих, многих прочих…
Нам привычны пир – с врагами, меж союзниками – битвы.
Убивая будущее, об ушедшем мы пророчим.

Здесь – космическая нежность, здесь – земные листопады.
У вокзалов в Равнодушье захмелели окоёмы.
Мы целуемся руками, дышим пылью, тянем яды.
Нам – что падать, что взлетать, что врозь мы будем, что вдвоём мы…

***

Из цикла «Белый Шум»

ЦЕХ

Это цех. В нём создали меня. И умру
Я – в мерцаньи светил, среди звёзд без имён,
И тогда – неизвестный мне друг, из амёб,
Мой единственный друг, мне признается вдруг:

«Ты давно уже дух, мой единственный друг,
Вечный поиск её – твой загробный кошмар,
Твоё царствие карцера – карма-тюрьма,
Твой извечный маршрут, твой священный недуг,

А её дух уже растворился в ночи,
Её кожа уже, точно Время, стара,
Её пепел уже разогнали ветра,
И её красота догорела в печи…»

Упокой меня, Господи, в эту же ночь,
В ночь, когда континенты сорвутся с цепи,
Чтобы ту не искал, что давно крепко спит,
Что, наверное, и не могла мне помочь –

Чтобы я не искал ту, что в сердце моём –
На земле и на небе, во снах и в бреду –
Ту, которой давно упокоился дух,
Той, что стал заповедником мой окоём,

И пускай нас потопит в легендах Харон,
Пусть погонит меня в это стойло Пастух,
Упокой мой кошмар, я не больше чем – дух,
Упокой и меня, и над духом – ворон,

Как безмолвны самумы в молитвенной мгле,
Как вороны мою изничтожили плоть…
Но ответил Господь, мне – ответил – Господь:
«Слишком долго искал ты её на Земле,

Слишком долго молился увидеть в сне…
Ты не сможешь иначе, не сможешь – не быть,
Не искать и не звать, не тревожить гробы,
Не молиться её красоте и весне… –

Ваше время прошло, убивай и кради…»
В эту ночь замыкаются цисты судеб,
Добела накаляются души людей,
И – наверное – всё. Упокой, отпусти… –

Вознесутся Земля, человечество, мир,
Но в аду я – прописан, в девятом, точь-в-точь,
И опять, в сотый раз пережив эту ночь,
Время в точку сожмётся и плоскости – в миг…

Духу – духово, разве не так, разве нет?
Я ищу её след, во все окна – смотрю,
В каждый грот, в каждый лаз и подопытный трюм,
И себя – каждый день нахожу я на дне,

Сотни раз – без успенья – сошедший с ума,
И, мне кажется, вижу – Её – вдалеке,
И кошмар мироточит – аортой в руке,
И мой дух возвращается в этот кошмар.

ПОЛУТЕНИ

Я хочу возвратиться туда, где погиб,
В городок, что нам мал, где петляют ветра,
На ту площадь его, где бессмысленнен Ра,
По которой расходится, словно круги

По воде, нашей встречи сигнал – до сих пор,
И срывает знамёна с флагштоков судьбы…
Я хочу возвратиться туда, где я был,
Но, увы, между жизнью и смертью – забор.

Я хочу возвратиться туда, где убит,
На тот пляж, где священна – любая волна,
На тот берег, который при мысли о нас,
Как серийного киллера, мелко знобит,

В самый радостный угол моей конуры,
Конуры привиденья – холмов и лугов…
Я хочу возвратиться туда, где легко,
Но, увы, между жизнью и смертью – нарыв.

Где был взгляд мимолётен, но путь предрешён,
Где за миг всех богов изменятся суть,
И моря не приемлют ночную росу,
И от атомных взглядов возможен ожог… –

Я над городом этим летаю, и – в ад,
И висеть на погостом своим – ни к чему.
Ежедневно и круглогодично – в Крыму,
Но, увы, между смертью и жизнью – провал.

Может, встретимся снова, на площади?.. Но –
Стой вдали, не давай мне надежду, строга.
И – ни шагу – вперёд. Попрощайся со мной
С твоего расстояния, издалека…

Ты – живая, тебе не пристало – робеть
Ближе, чем за сто метров ко мне – мертвецу:
Мертвецы – губы суженых – тянут к лицу,
Жизнь возлюбленных – жадно – лелеют в себе.

Это – будто раскопана в мире вся твердь,
Это – будто грязна во всём мире – вода…
Я хочу возвратиться в тот день – навсегда,
Но, увы, между смертью и жизнью – лишь смерть.

ГАВАНЬ

Потому что никто не возьмёт на поруки
Эту тихую гавань и сизое море,
Потому что помечено место разлуки,
Потому что иссохли суставы историй,

И никто ни в кого здесь не сможет влюбиться –
Заколдовано нами под оттепель место.
Эта гавань останется лишь заграницей
Для таких же, как мы – из свинцового теста,

Из сердечного шума, предсмертной икоты…
Ты придёшь сюда – завтра и луны увянут,
Я приду сюда – осенью, сносятся – годы…
Мы опять разойдёмся, как рваные раны-

Континенты, как в кубике Рубика – бездны.
Но никто никогда не предъявит к ней исков.
Здесь увидев друг друга, однажды, так тесно,
Наши души мгновенно сменили прописку.

Эта гавань приклеилась к ветру, прилипла,
Словно пальцы циклопов застряли в пассатах…
Этот ветер не сдвинется с места и, хриплый,
Не смахнёт эти склоны с собою в закаты.

Заворожена гавань волнами и нами,
Стала – нашей и больше ничьей – априори…
Потому что ей – нашего – хватит – цунами,
Потому что ей – вдоволь и – нашего – горя…

WHITE DOT

Земля стучится в Землю.
Стучится Небо в Небо.
И пахнет лихорадкой
Мой обморочный мир.

Глаза глазам не внемлют.
Сознание – как ребус,
На все горячки падкий,
Коллаж из адских СМИ.

Стена уходит в стену.
Вода несётся в воду.
И не было печали,
Но нас зачали – здесь,

Под девиантным тленом,
Над сингулярным бродом,
Где спит конец в начале,
И нежить на хвосте.

Тебя за мойру держат.
И мир в хмельном восторге –
Как шведская могила,
И мир – как белый шум,

И голоса умерших
В калейдоскопе оргий,
Цейтнотами насилуй,
И дом мой – парашют.

Реальности, дрожите.
Нейтрино вас погубят.
Меня не разрешили.
В июле будет снег.

И, сельский небожитель,
Мой мозг – как кубик-рубик,
И – будь готов к могиле,
И будь готов – к Луне.

В-СЕЛЕННА-Я

А мы стоим на побережьи моря, как на самой крыше мира,
Под серебристым светом от невидимой, надломленной Луны,
И – эта ночь бессмертна здесь, и быть ей скоро – нашим конвоиром,
Но мир ущербен здесь и продан нам за полцены.

И мы бессмертны, как стоп-кадры, но бессмертие – всегда ущербно,
И живы мы, пока мы не поймем, что спрятало от нас луну,
Пока остановил нас ветер цепкий в недвиженьи нашем вербном,
Пока случайный невидимка миг не провернул…

Индиго-серая волна надломлена медузы дихроскопом,
И линзой аурелии – лилово-бирюзовая волна.
Ты вышла из воды, и Лунный Путь, ее ксеноновая копоть,
С твоей не сходит кожи, словно некий тайный знак.

И, как одежды, лучевая эта вакханалия идет нам,
Но моря органист, и оркестровый вал, и изумрудный рейд
Считают, что мы созданы из шелеста бумаг бесплодных –
Копировальных, из квадратов черных – пустырей.

И хочет нам помочь лесов пастельный тихий небожитель-ворох,
И нас спасти хотят гризайли приполярных монастырских льдов,
Но море, оттолкнувшись вдруг от нашего дыханья, наших взоров,
Брезгливо отступает вдаль, на – запад, на – восток.

И в этой странной монохромной голограмме лазерного сада,
Безудержных лучей луны, и отблесков, и птиц, и немоты,
Не все ль равно, дать морю яда или нам самим здесь выпить яду,
Но – яд беспомощно ущербен, точно как и ты.

Мир-капсула, аттракцион, мир, так и не привитый к Мирозданью,
Еще упругий и неукротимый, словно маска палача…
И ты, среди него, внутри, стоишь, вся – лунная, вся – ожиданье
Очередных страниц, эпох-ловушек и начал.

Здесь, затаившись, замерев, на самой крыше мира, Хтон и Сирин,
Лежать я буду, здесь – у самой кромки оркестровой бездны вод,
Как будто крыша мира – эшафот, как будто сделал харакири
Мне невидимка здесь, и океан весь мировой –

Моя больная кровь, что превратилась в воду в это воскресенье,
(Шестая ли, седьмая группа крови? – не понять здесь никому),
И то ли крови зараженье, то ли адских снов землетрясенье… –
Она стекла в утробу сумасшествия, во тьму…

А ты – смотри на это свысока, смотри и стой, смотри на это,
Как смотрят свысока на нас мои заморыши, седые сны –
Горя, как маятник, в серебряных лучах неведомого цвета,
На фоне звезд, откуда лунный свет и нет – Луны.

СЕРГЕЙ ГЛАВАЦКИЙ МОЙ СОЛДАТ

Мой боец, мой солдат, я теряю тебя,
Будто армию, будто победу над злом.
Если ангелы спят, когда демоны спят,
Я тобой прикрываю себя, как крылом.

Я тобой прикрывался, ты этим – жила,
Это был твой суровый солдатский паек.
Моя армия больше не стоит крыла,
О ней грустные песни сирена поет.

Твоего офицера знобит, мой солдат,
И победа над злом далека, за рекой.
Я поднялся на борт, и – уносит вода
Твоего офицера домой, на покой.

ОТКРЫТО

Муаровые вечера истлели в подворотнях.
Я так устал от этих городов, где тишина
И шум – одно, где Солнце с каждым мигом – всё бесплодней,
Где радости и горю – одинакова цена.

Еретики, в вибрациях зари ища осадок,
Устало взвешивают колыбели и гробы,
И в каждом взгляде беглых – равноденствие досады
И разочарованья в странных фокусах судьбы.

За небылицы сватаются огненные зори,
А плеск Безбрежности перекрывает плеск весла.
Никто из них не видел контур твой, бегущий к морю.
Никто не верит в то, что ты когда-нибудь была.

И я – не принц, и ты, конечно, вовсе не принцесса.
Какие есть, одетые в бинокли темноты.
Не удивляйся, если я когда-то стану лесом,
И я не удивлюсь, когда пожаром станешь ты.

Ты рассмотри меня извне, увидь, какой же есть я,
Привыкни к наважденьям, что в моей темнице спят,
И лишь тогда: приди ко мне – то ли наградой, то ли местью
За то, что я так преданно, так долго ждал тебя.

***

(1)

… в коктебеле

В нашем доме, где море нас без толку ищет,
Где друг в друга влюбляются ветхие вещи,
Размножаются все вещества и предметы –
Слишком лёгкое солнце горит пепелищем,
И над ним, и под ним – волны блещут и плещут,
И лучи покрываются красного цвета

То ль мурашками, то ли веснушками, или
Негативом воздушным окажется память…
Где нас не было тысячу лет или больше,
Где мы не были вовсе, а может, не жили
Никогда – в этом доме всё создано нами,
И пока мы отсутствовать в доме продолжим,

Это синее, многоугольное море
Нас продолжит искать, натыкаясь на стулья,
И до белых листов зачитает все книги,
И в надежде, что мы не отринем историй
Человечьих, не бросим планетного улья,
Будут верить, что все невесомые блики

Старомодного солнца – навечно, навечно,
Что сюда мы вернёмся когда-нибудь, двое,
И поселимся здесь, средь почивших прибоев,
Исхудавших лучей и вещей скоротечных,
Где нас любит, увы, только лишь неживое,
И поэтому только – мертвы мы с тобою.

(2)

в вавилоне…

Мы уходим со сцены, как стылые мифы,
И сжигаем свои города, как трипольцы…
Ты – ищи в незабудках забвенье, не меньше,
В корабелах – заблудшую душу Сизифа,
И циклоном лети – в обручальные кольца,
И таись – в биомассе свихнувшихся женщин!

Дом стоит, как стоял и – трепещут его льды…
Нам еще предстоит мерить кожи младенцев,
Будет время почувствовать Гердой и Каем,
И – Адамом, и – Евой, Тристаном, Изольдой…
Этот мир слишком ветренен для поселенцев,
Вавилон сингулярен и не-иссякаем,

Но когда-то – когда-то! – в преддверьи амнистий
Всех несбыточных грез и свиданий искомых,
Мы уляжемся, будто бы бури столетья,
Мы уляжемся – точно кленовые листья –
На паркете забытого нашего дома,
Под забытой тахтой – в паутинные сети,

И когда-нибудь, нас обнаружив случайно,
Нас достанет на свет из усидчивой комы,
Из ноябрьской доисторической пыли,
Этот ветер осенний, продрогший, печальный,
Из сетей этих выметет – в мир незнакомый,
И поймет, что мы – были, Мы – были, мы – Были…

(3)

И поймем мы с тобою, что – были, что – Были…
Но кустарный наш мир, сингулярное гетто,
Вновь висит на распятии, тленом окуклен,
Бесконечна беда, словно трапы в могиле,
И внутри этой куколки – нами отпетой
Изнутри – все, что есть, вырождается в рухлядь.

И мы выпорхнем – рухлядью – вниз! – будто камни,
И поймем, что нам есть куда падать, и падать,
И – в свободном паденьи – забудемся снова,
По теченью плывя там, где шепчет река мне,
И пульсирует вакуум, как канонада,
В герметичной могиле пустого алькова…

***

ПОХОД

Под вечер гадают в глубоком окне наважденья,
И воск, и кофейная гуща, и карты – мухлюют.
Дрожа, у обрыва над тьмой мир стоит на коленях.
Дрожа, бездна бездну – смешит, бездна бездну – целует.

Сквозь райские птицы туманностей, их гоголь-моголь,
Проходишь навылет, и кротки пугливые совы.
Ты маленький леший миров, и осенняя тога
Твоя извивается пламенем лун бирюзовых.

Смотри: заземлившиеся, угловатые люди
Не слышат твой пульс, не пульсируют вместе с тобою,
И капсулы тел их обтянуты войлоком буден,
Они герметичны, у них – нет пути к водопою.

Они не заметят тебя, пока ты – несомненно –
Туда не вернешься, блистающей, юной, беспечной.
Но Здесь – твое место, и ты, домовенок Вселенной, –
Ты знаешь теперь: твоим пульсом пульсирует вечность.

… Промозглой Вселенной кофейная гуща угрюма.
Линяя, шуршит под ногой насыпь звезд-привидений.
Внезапно бессмертные люди в текучих костюмах,
Тебя увлекают – в свой каменный век, в свои сени.

И ты так прекрасно нелепа среди всех осколков
Их душ, облаченных в периоды полураспада.
Они от тебя отвернутся так скоро, как только
Постигнут, насколько ты лучше их всех, вместе взятых.

***

ОКОЕМ СЛЕПОТЫ

Опаздывающий на казнь
Незамедлительно и точно,
Дантес мой, друг – палач – соблазн! –
Ты улыбнулась внеурочно!

Нас кто-то смехом запугал,
И жернова подводных зодчих
Спилили корни томных скал,
Где заплетали косы ночи.

Монетой с тысячью сторон,
Упавшей в прорубь паранойи,
Не оплатить счастливый сон,
Который нас пытал весною.

И в глазомере слепоты
Нам не простить такую осень,
Где есть – отдельно – я и ты,
Где нас в карманах Завтра носит.

Друг другу нечем угодить,
Ведь дебри дней – из парафина.
И очень хочется простить,
Но понимаем, что – невинны.

***

ВОЗДУШНЫЙ ВЕК

Ни для кого не секрет, что по осени цепи, вериги
И кандалы, осеняя набегами муз мой фиорд,
Вновь облетят, как волшебные наши – в чужих руках – книги,
С пьяных бессвязных молитв наугад, цифровых, бездыханных
На удивлённый, морскою болезнью истрёпанный порт,
Вновь отомрут все оковы и станут свободны туманы…

Так вижу я отмирание прошлого, так в хороводе
Октаэдрически-сложных сансар от тебя отпадут
Джунгли людей, изумлённые тем, что ты есть, тем, что ходишь
В их косолапых кощунственных дебрях, и тем, что в них дышишь,
Тем, что без них ты возможна и тем, что вне их тебя ждут…
Так ты становишься дальше от них, а ко мне – ближе, ближе…

Так я бегу от зарока быть ключником и заключённым
В утлой своей тёмнокожей лунарне, где быть одному,
Так отрекаешься от обещания быть обречённой
Ты: и занозы, и ссадины нам отслужили, и море
Смыло темницу твою и мою раскрошило тюрьму…
Прошлое выродилось в анфиладу ручных бутафорий…

Если мы выдержим это, и выживем, не покалечим
Плеск наших крыльев о прошлое, то, что не нужно живым, –
Мы, алконосты индиго, мы, зрячих туманов предтечи –
Непобедимые будем, мы счастливы и белоснежны,
Будто жемчужный на глади вечернего озера дым,
Будем в своих уссурийских одеждах – вселенных безбрежных…

Целясь в горящую даль тетивою причала, в туннеле
Тесном летя по валторнам шалфейными вскриками сов,
Мы закалились, судьба не страшна нам, мы просто успели
В душном апреле – вдохнуть и сбежать, мы взлетели туманом
Над студнем дебрей, над монастырём часовых поясов…
Нам затянуло лучами закатов смертельные раны…

Ни для кого не секрет, что был каменный век, но – воздушный
Скоро настанет, и джунгли людей отомрут позади…
Радостно то, что – не Прошлое ждёт нас, что Завтра – послушно
Нам, что течение паводка времени бесповоротно,
То, что мы сами способны воскреснуть, друг друга – спасти,
То, что никто не сумел помешать нам быть светом свободным.

***

Внимательно подслушивай теченье времени
Сквозь жабры раковин морских.
Ведь сплюнет океан в каком-то декабре меня
На берег, в хищные пески.

Следы руки моей на древних крейсерах,
Распробуй кровь мою в воде
Вот этих наводнений, океанов, гейзеров…
Мои улики есть везде.

И будет пауза. Молчанье певчих раковин
Морских – тебя насторожит.
Ухмылки будут с каждым днём всё одинаковей
У неприкаянной души.

В иных мирах ли, иль в иных тысячелетиях
Искать тебя – не скажет Высь.
Кольчуга следопыта видит в нас комедию.
Найди, найди меня! Явись!

Я вижу в небесах кровавые стальные ножницы,
Времён взрезающие ткань.
Но ты успеешь. Ты зарю возьмёшь в помощницы.
Ты будешь вовремя. Предстань!

***

КРУГИ ПО ВОДЕ

Ноев ковчег утонул и не спасся никто.
У берегов лукоморья нашли его остов.
Море сбивает нас с ног, через нас течёт ток
И под ногами пульсирует карточный остров.

Курят русалки сигары и, в общем, легко
С ними найти Ариаднову нить разговора.
Море течёт под лопатками их голяком
И разгоняет им кровь чешуя кругозоров.

Кто вы, круги по воде, существа плоскостей?
И, закулисье зеркальное, зябкое, кто ты?
Платой за дружбу с тобой будет гибель в воде
Этой холодной и точно разбитой на соты.

В слух обрушается гимн бесконечной страны,
Он – о «Прекрасном Далёке», что стало жестоким.
Я удивляюсь тому, как обманчивы сны,
Как вероломны все тропы, хрупки все дороги,

Я удивляюсь тому, как все ноты, слова
Гимнов моих исказились от рук расстоянья,
Как синоптически верно слетает листва
С жизни озоновых дыр на алтарь мирозданья,

Помню, как люди в аду поправляют богов,
Беженцы мира, волхвов причисляют к калекам,
Вижу, как в мире моём не вдохнуть – без оков,
И теплокровная улица жмурится снегом.

Ноев ковчег утонул. Всё, что после – мираж.
Море сбивает нам по своему разуменью
Температуру и пульс, и, вошедшее в раж,
Топит не только ковчег, но мираж и прозренье.

***

3-Й МУЖ И 5399256031-Й МУЖЧИНА ЛИЛИТ

Ты – Лилит, и поэтому ты, непременно,
Люцифера жена, ты – в аду, на мели.
Ты пьяна изобилием ласк и измен, и
Слишком долго пьяна, незнакомка Лилит.

Каково же тебя ожидает похмелье –
Представляешь? О, нет. Но, от страха дрожа,
Пить похмелье боишься, робеешь пред зельем…
Из убежища мглы тебе страшно бежать.

Но захочешь и ты – постоянного счастья,
Из которого даже и выхода нет,
И тебе надоест Князя Тьмы сладострастье
И лукавая правда, и ты сатане

Дашь пощечину, и – Судный День разгорится
Искрометной зарею над адом Земли,
И его, шалопая, накажут жар-птицы…
Вот тогда-то ко мне ты приедешь, Лилит.

И – ты вспомнишь Адама в столетних морщинах,
Люцифера забудешь, он станет чужим,
И поймешь: существуют другие мужчины,
И за счастьем надежным – ко мне прибежишь.

Пусть кровавые дервиши пляшут с зенитом,
Их сознанья – фантомов рисуют вдали.
В Судный День, когда все навсегда станут квиты,
Ты ко мне переедешь, дикарка Лилит.

***

Кукловоды расступились перед лоскутами шторма.
От оазиса Вселенной днесь отчалив, пилигримы,
Мчимся наважденьями по телескопам на простор мы,
В – беcконечность. Мимо всех идём мы и проходим мимо…

Рекламируем и кладбища, и бешенство зачатья.
Отжили все жизни всех людей мы, их седые жизни…
Мимо нас летят обломки лиц, пульсирующих платьев,
Столкновенья рук, миниатюрных звёзд и чернокнижниц…

Эхо памяти о мире – утихающая мука.
Континенты света, белые трепещущие пятна,
Так беззвучно наплывают днесь на континенты звука!.. –
Нам же всё равно – куда идти: вперёд ли иль обратно…

Мы – не За и мы – не Против. Равнодушные молитвы
Множат равнодушие богов и прочих, многих прочих…
Нам привычны пир – с врагами, меж союзниками – битвы.
Убивая будущее, об ушедшем мы пророчим.

Здесь – космическая нежность, здесь – земные листопады.
У вокзалов в Равнодушье захмелели окоёмы.
Мы целуемся руками, дышим пылью, тянем яды.
Нам – что падать, что взлетать, что врозь мы будем, что вдвоём мы…

***

Из цикла «Белый Шум»

ЦЕХ

Это цех. В нём создали меня. И умру
Я – в мерцаньи светил, среди звёзд без имён,
И тогда – неизвестный мне друг, из амёб,
Мой единственный друг, мне признается вдруг:

«Ты давно уже дух, мой единственный друг,
Вечный поиск её – твой загробный кошмар,
Твоё царствие карцера – карма-тюрьма,
Твой извечный маршрут, твой священный недуг,

А её дух уже растворился в ночи,
Её кожа уже, точно Время, стара,
Её пепел уже разогнали ветра,
И её красота догорела в печи…»

Упокой меня, Господи, в эту же ночь,
В ночь, когда континенты сорвутся с цепи,
Чтобы ту не искал, что давно крепко спит,
Что, наверное, и не могла мне помочь –

Чтобы я не искал ту, что в сердце моём –
На земле и на небе, во снах и в бреду –
Ту, которой давно упокоился дух,
Той, что стал заповедником мой окоём,

И пускай нас потопит в легендах Харон,
Пусть погонит меня в это стойло Пастух,
Упокой мой кошмар, я не больше чем – дух,
Упокой и меня, и над духом – ворон,

Как безмолвны самумы в молитвенной мгле,
Как вороны мою изничтожили плоть…
Но ответил Господь, мне – ответил – Господь:
«Слишком долго искал ты её на Земле,

Слишком долго молился увидеть в сне…
Ты не сможешь иначе, не сможешь – не быть,
Не искать и не звать, не тревожить гробы,
Не молиться её красоте и весне… –

Ваше время прошло, убивай и кради…»
В эту ночь замыкаются цисты судеб,
Добела накаляются души людей,
И – наверное – всё. Упокой, отпусти… –

Вознесутся Земля, человечество, мир,
Но в аду я – прописан, в девятом, точь-в-точь,
И опять, в сотый раз пережив эту ночь,
Время в точку сожмётся и плоскости – в миг…

Духу – духово, разве не так, разве нет?
Я ищу её след, во все окна – смотрю,
В каждый грот, в каждый лаз и подопытный трюм,
И себя – каждый день нахожу я на дне,

Сотни раз – без успенья – сошедший с ума,
И, мне кажется, вижу – Её – вдалеке,
И кошмар мироточит – аортой в руке,
И мой дух возвращается в этот кошмар.

ПОЛУТЕНИ

Я хочу возвратиться туда, где погиб,
В городок, что нам мал, где петляют ветра,
На ту площадь его, где бессмысленнен Ра,
По которой расходится, словно круги

По воде, нашей встречи сигнал – до сих пор,
И срывает знамёна с флагштоков судьбы…
Я хочу возвратиться туда, где я был,
Но, увы, между жизнью и смертью – забор.

Я хочу возвратиться туда, где убит,
На тот пляж, где священна – любая волна,
На тот берег, который при мысли о нас,
Как серийного киллера, мелко знобит,

В самый радостный угол моей конуры,
Конуры привиденья – холмов и лугов…
Я хочу возвратиться туда, где легко,
Но, увы, между жизнью и смертью – нарыв.

Где был взгляд мимолётен, но путь предрешён,
Где за миг всех богов изменятся суть,
И моря не приемлют ночную росу,
И от атомных взглядов возможен ожог… –

Я над городом этим летаю, и – в ад,
И висеть на погостом своим – ни к чему.
Ежедневно и круглогодично – в Крыму,
Но, увы, между смертью и жизнью – провал.

Может, встретимся снова, на площади?.. Но –
Стой вдали, не давай мне надежду, строга.
И – ни шагу – вперёд. Попрощайся со мной
С твоего расстояния, издалека…

Ты – живая, тебе не пристало – робеть
Ближе, чем за сто метров ко мне – мертвецу:
Мертвецы – губы суженых – тянут к лицу,
Жизнь возлюбленных – жадно – лелеют в себе.

Это – будто раскопана в мире вся твердь,
Это – будто грязна во всём мире – вода…
Я хочу возвратиться в тот день – навсегда,
Но, увы, между смертью и жизнью – лишь смерть.

ГАВАНЬ

Потому что никто не возьмёт на поруки
Эту тихую гавань и сизое море,
Потому что помечено место разлуки,
Потому что иссохли суставы историй,

И никто ни в кого здесь не сможет влюбиться –
Заколдовано нами под оттепель место.
Эта гавань останется лишь заграницей
Для таких же, как мы – из свинцового теста,

Из сердечного шума, предсмертной икоты…
Ты придёшь сюда – завтра и луны увянут,
Я приду сюда – осенью, сносятся – годы…
Мы опять разойдёмся, как рваные раны-

Континенты, как в кубике Рубика – бездны.
Но никто никогда не предъявит к ней исков.
Здесь увидев друг друга, однажды, так тесно,
Наши души мгновенно сменили прописку.

Эта гавань приклеилась к ветру, прилипла,
Словно пальцы циклопов застряли в пассатах…
Этот ветер не сдвинется с места и, хриплый,
Не смахнёт эти склоны с собою в закаты.

Заворожена гавань волнами и нами,
Стала – нашей и больше ничьей – априори…
Потому что ей – нашего – хватит – цунами,
Потому что ей – вдоволь и – нашего – горя…

WHITE DOT

Земля стучится в Землю.
Стучится Небо в Небо.
И пахнет лихорадкой
Мой обморочный мир.

Глаза глазам не внемлют.
Сознание – как ребус,
На все горячки падкий,
Коллаж из адских СМИ.

Стена уходит в стену.
Вода несётся в воду.
И не было печали,
Но нас зачали – здесь,

Под девиантным тленом,
Над сингулярным бродом,
Где спит конец в начале,
И нежить на хвосте.

Тебя за мойру держат.
И мир в хмельном восторге –
Как шведская могила,
И мир – как белый шум,

И голоса умерших
В калейдоскопе оргий,
Цейтнотами насилуй,
И дом мой – парашют.

Реальности, дрожите.
Нейтрино вас погубят.
Меня не разрешили.
В июле будет снег.

И, сельский небожитель,
Мой мозг – как кубик-рубик,
И – будь готов к могиле,
И будь готов – к Луне.

В-СЕЛЕННА-Я

А мы стоим на побережьи моря, как на самой крыше мира,
Под серебристым светом от невидимой, надломленной Луны,
И – эта ночь бессмертна здесь, и быть ей скоро – нашим конвоиром,
Но мир ущербен здесь и продан нам за полцены.

И мы бессмертны, как стоп-кадры, но бессмертие – всегда ущербно,
И живы мы, пока мы не поймем, что спрятало от нас луну,
Пока остановил нас ветер цепкий в недвиженьи нашем вербном,
Пока случайный невидимка миг не провернул…

Индиго-серая волна надломлена медузы дихроскопом,
И линзой аурелии – лилово-бирюзовая волна.
Ты вышла из воды, и Лунный Путь, ее ксеноновая копоть,
С твоей не сходит кожи, словно некий тайный знак.

И, как одежды, лучевая эта вакханалия идет нам,
Но моря органист, и оркестровый вал, и изумрудный рейд
Считают, что мы созданы из шелеста бумаг бесплодных –
Копировальных, из квадратов черных – пустырей.

И хочет нам помочь лесов пастельный тихий небожитель-ворох,
И нас спасти хотят гризайли приполярных монастырских льдов,
Но море, оттолкнувшись вдруг от нашего дыханья, наших взоров,
Брезгливо отступает вдаль, на – запад, на – восток.

И в этой странной монохромной голограмме лазерного сада,
Безудержных лучей луны, и отблесков, и птиц, и немоты,
Не все ль равно, дать морю яда или нам самим здесь выпить яду,
Но – яд беспомощно ущербен, точно как и ты.

Мир-капсула, аттракцион, мир, так и не привитый к Мирозданью,
Еще упругий и неукротимый, словно маска палача…
И ты, среди него, внутри, стоишь, вся – лунная, вся – ожиданье
Очередных страниц, эпох-ловушек и начал.

Здесь, затаившись, замерев, на самой крыше мира, Хтон и Сирин,
Лежать я буду, здесь – у самой кромки оркестровой бездны вод,
Как будто крыша мира – эшафот, как будто сделал харакири
Мне невидимка здесь, и океан весь мировой –

Моя больная кровь, что превратилась в воду в это воскресенье,
(Шестая ли, седьмая группа крови? – не понять здесь никому),
И то ли крови зараженье, то ли адских снов землетрясенье… –
Она стекла в утробу сумасшествия, во тьму…

А ты – смотри на это свысока, смотри и стой, смотри на это,
Как смотрят свысока на нас мои заморыши, седые сны –
Горя, как маятник, в серебряных лучах неведомого цвета,
На фоне звезд, откуда лунный свет и нет – Луны.