ИРИНА САВИЦКАЯ ● ДОЖИВЕМ ДО… ● ОНКОЛОГИЧЕКАЯ ПОЭМА

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

ИРИНА САВИЦКАЯ 15/09/09

А завтра весь день шел проливной дождь. Я сказала Джону, что предпочла бы сходить в театр, а не сидеть и одуревать от еды в ресторане. Думала, что дождь расстроит планы. Но он вдруг замер на какое-то время, мы успели доехать до города, купить билеты на “Грязные танцы” и дождь зарядил с новой силой. Он шел с каким-то ожесточением, как будто пытался разогнать всех. Но люди упорно продолжали движение, прикрываясь зонтами, прячась в капюшоны. Времени до спектакля у нас было много, мы маршировали по Рейжент стрит, изредка забегая в магазины -обсохнуть. Зашли в ресторанчик на Чайна-таун. Хрустящая утка с белым вином – вкуснятина, Какие хорошие слова написал мне Джон в поздраительной открытке, а вот живьем, чтобы тост или пожелание – ну, очень не получается. Терпеть не могу этот их Чиирс. Как собаке – Фас! или там, Вперед!

Дождь молотил без остановки. Промокшие практически полностью прибежали в театр. В зале холодина, Мюзикл так себе. Ни актерской игры, ни голосов. Да и танцы я ожидала покруче. Хотя в рамках этого жанра не очень-то разыграешься. Интересно решили с декорациями – слайды: лес, поле, море накладывались на минимум предметов на сцене и актеры действали в них, это, видимо, и есть эффект присутствия. А исполнитель главной роли в этом фильме – Патрик Скьюзи – сегодня умер. Минута молчания.

Изя Шлосберг17/09/09

Утром Стивен не пошел в школу. Потрогала лоб – все в порядке. Попросил градусник. Позже принес мне его -39,5 С! Градусник мокрый. – Стивен! Да ты скорее мертв, чем жив. Давай-ка еще раз. 36,6С. Самому смешно. Видимо, пытался горячей водой догнать до 99 по Форенгейту.

18/09/09

Сегодня приехала Света из Веймута. Ходили к спиритам.

Лысый дядька сказал, что мама обняла меня, говорит, умерла во сне: закрыла глаза, заснула, открыла и увидела свю маму. Ей там хорошо. Чтобы я не винила себя, потому что сделала все, что могла. Я очень на нее похожа. Она знает, что мой брак не назовешь счастливым:”Как ни зайду, всё ругаются”. Меня ждет большая любовь. Я должна буду принять решение. У меня будет работа, нужно закончить какие-то психологические курсы. Работа будет связана с преподаванием, но это не школа. Отец просит прощения. Бабушка с палочкой(Галя?), молодой парень(Володя?), мама – говорят, что меня не ждут. Сын работает в кетринге, но это временно, будет работать на себя. Проблемы надо решать стэп бай стэп. Мой какой-то дед или прадед обнаружится в Бостоне. Джон в Америке, мне нужно было лететь с ним. Нужно верить врачам, но нетрадиционную медицину не исключать. Молиться нужно. Какой-то усатый обожатель рядом (Макс, что ли?). Видит меня у моря с собакой. Море дает мне силу.

Ну, что же, хорошо. Спасение утопающих… Действительно хорошо. Мне со Изя ШлосбергСветланой всегда хорошо и просто. Не нужно выпендриваться, что-то из себя изображать. Идем, болтаем, жмуримся от солнышка. Вдруг такая странная идея пришла мне в годову:

– А хорошо бы интернет или телефон провести на тот свет. Раз люди подключаются к ним, спиритам, передают информацию, значит, можно это дело как-то обустроить.

– Ну, мать, тебе крышу снесло, а как же они зарабатывать-то будут, спириты? Светка – реалистка, хоть и ныряет под лед, она быстро кредит с дебитом свела и отвлекла меня от темы. Встретились с Хенриком – этот здоровенный эстонец с прозрачными грустными глазами – оказался очень разговорчивым и смешливым. Они со Светой подружились еще в прошлом году на пушкинском турнире. Хенрик читал смешные стихи о Пендыке, зал хохотал, но призов так и не дали. Он решил остаться в Англии. Работает где-то на кухне. Но сейчас начал заниматься русской газетой. Он профессиональный журналист, хоть бы ему повезло. День пролетел быстро, нужно возвращаться в лействительность. Какой кайф говорить на своем языке, понимать с полуслова, смеяться, когда смешно.

20/09/09

Иван потерял работу. Причина – больше не нуждаются. Суки! Берут мыть посуду, а заставляют мести двор, чистить овощи, помогать поварам и официантам, печь хлеб и это все с 9 утра и до 12 ночи за 5,73 фунтов. Кто бы говорил о дискриминации, правах. Поди, докажи, что они не правы. Мне отказали из-за болезни, Ивана просто вышвырнули. Буржуи проклятые.

Ругаюсь. Значит, я в форме. Думаю: изменилось ли мое ощущение жизни? Говорят же, что люди в моем положении радуются каждому дню. Я радуюсь, но как-то гипотетически. С тех пор как прошел дурацкий привкус во рту, я чувстую себя совершенно здоровой. Я здорова! Это не мантра. Это состояние.

21/09/09

Изя Шлосберг

Я плакала всю ночь, а у порога
переминался неуклюже дождь,
пила таблетки и молила Бога
не раскрывать мою святую ложь.
Они вдвоем меня оберегали,
Бог гладил руки мне: Храню тебя, храню.
А дождик, не взирая на регалии,
читал стихи, придвинувшись к огню.
Острее одиночества сиротство,
отчетливее в шелесте теней
я поняла, по праву первородства
я следую за  матерью моей.

 

Потом пошла танцевать. В пятницу я уже не смогу придти. Новые элементы совсем не получаются. Странно, мое тело запомнило какие-то движения, а голова не может запомнить порядок. Страшно лезут волосы.

24/09/09

То было еще не страшно. Проплешины на висках, как у шелудивой собаки. Завтра после химии обреюсь наголо. Что в них проку, в волосах, все равно мертвые. И смешно, и до слез. Может. завтра паричек уже принесут. Приехал муж. Все разговоры о его сыне. Говорит, что ночами не спит, думает, как ему помочь. Интересное кино, а кто же тогда храпит всю ночь и утром до полудня? Никак, привидение. Рассказывал, как долго искал мне подарок (давно хочу маленький белый свитер), но так и не купил ничего. Ни слова о моей просьбе зайти в клинику, где лечат витамином С.

Верочка все разузнала, готова принять в любое время. Даст Бог – не понадобится. Состояние предыстерическое. Как бы выдержать. Смогу ли я работать? Эти женщины из русской школы позвонили, извинились, Мария сказала, что могу сходить к ним на уроки, потом можно взять репетиторство. Посмотрим.

Господи, как мне надоел этот наркоман. Для чего Ты испытываешь меня им? А мне – их. Ведь невозможно помочь человеку, который этого не хочет.

Почему бы мне не уехать домой? Жить среди родных людей. Оправдания я нашла давно. У меня нет денег на лечение там. У меня нет работы там (как и здесь). Ну и еще что-нибудь, вроде, медицина здесь посерьезнее. Жалко смотреть на Ивана. Бегает в этот центр по трудоустройству, отправляет им резюме, не отвечают. Мне кажется, он стесняется даже есть, когда Джон здесь. Ждет пока я позову и сяду с ним вместе. Может, ему действительно лучше уехать. Куда? Он в такой растерянности и мне больно.

25/09/09

Химию отложили до среды – низкие лейкоциты – 0,8 при минимуме -1. Сделали укол Филграстим, не предупредили, поясницу и ноги ломит. Башка трещит.

27/09/09

Я всегда думала, как скучно я живу: дом-работа. Оказывается, это была самая развеселая и настоящая жизнь. Утром знаешь, что тебя ждут на работе, вечером – дома, умудряешься еще встретиться с подружками-друзьями, куда-то сходить, съездить. Думала, что в этом году начну работать, пусть даже нянькой, но эта зараза перепутала все мои планы. Опять сижу как на привязи, хотя никто не держит: чувствую себя нормально, можно идти куда угодно. Но дальше спортзала пока не дошла, туда тоже не очень хочется. Волосы крошатся. Парика еще нет. Может, завтра съездим в этот магазин. Джон второй день пишет проект для работы. Хорошо, если бы его взяли. Скучно ему, пусть хоть с людьми пообщается.

Дни стоят теплые, небушко голубое, безоблачное, паутинки летают – бабье лето, здесь его называют индийским почему-то. Лепота! Вёдро! Никак не могу вспомнить, как мамина бабушка называла красоту, а ведь мама все время повторяла это слово.(баско?) Да, точно. Какая девка баская! Погода баска! Залезла в словари. “Порато баско” – очень красиво. “Вёдро” – ясная сухая погода. Вот ведь и не спросишь, кто и откуда. Это выражение в архангельской области встречается часто, реже – в Тюмени, Ярославле – в основном в деревнях. Может, мои пра-пра из поморов были. Сказал же этот медиум, что к морю мне надо, оно силу даст.

28/09/09

Тимур прислал приглашение на “Осенний аккорд” в Геолог. Соберутся все наши.

Изя Шлосберг

Небо над Ташкентом  высоко,
В Лондоне  – на цыпочках достать ,
Загляну за кромку облаков, 
чтобы над Чимганом полетать,
поглядеть на летние костры, 
в бабье лето крылышками грусть,
паутинкой тонкой на плече,
песней тихой -  ждите, я вернусь.

Здравствуйте дорогой Борис!

Как-то Вы поживаете в своей Франции? Давно не пишете. Заняты, должно быть. А меня звали на оссенний фестиваль в горы, жаль, не смогла. Осенний фестиваль – это больше встреча друзей с песнями и стихами, и вином, конечно.

Хотя, какое в Ташкенте вино? Разве домашние умельцы своего, выдержанного, привезут. Обычно все действо начинается в пятницу, к вечеру съезжаются в пионерский лагерь Геолог все, кто хотел или просто закомпанию. Деревья уже в золотом и алом, воздух густой, хоть ложкой ешь. Ночью звезды громадные, смотрят на понаехавших "артистов" с удивлением и интересом как и жители окрестных кишлаков. Сначала все подтягиваются к сцене, позже расходятся в беседки. И там уже кто как выдержит – кто до полуночи, кто до утра, стайки слушателей перемещаются от одной "поющей" беседки к другой, Утром уже как Бог даст – кто раньше оклемается – по горам походить, вдоль ручья, травок там всяких – чебреца, мяты – пособирать, боярка в это время спеет и грецкие орехи. Народ у нас запасливый, все с котомочками. А кто попозже, те прямо в бассейн, освежиться, поплавать среди опавших листьев. Эх, ма! Так бы рванула. Поздно.

С теплом,

Ира

30/09/09

Опять химия. Сбрила остатки волос. Парень в салоне даже денег не взял. Ему меня жаль. Мне тоже. Обещала придти, когда отрастут.

3/10/09

Все еще тошнит, голова тяжелая. Лицо красное, вокруг глаз белые круги. Ужасно раздражжает лысина, шарф цепляется за ёжик, без платка – холодно. Какая быстрая жизнь.

5/10/09

Ну, вот, вроде полегчало. Слабость, будто все тело из ваты. Если после двух так, как Ира терпела столько лет? Подружка моя, какая же ты была сильная. Думаю о тебе как о живой.

Ради чего были споры об имуществе, ради чего терпела оскорбления мужа, из последних сил ползла на работу, а потом, с пятого этажа, на отекших ногах, купить кефир и булочку, чтобы не умереть с голоду. Ради твоих дочерей. Ты всегда считала, что у детей должен быть отец. Пьющий, бьющий, гуляющий – любой. Как ты радовалась, когда в минуты просветления он вдруг становился заботливым, добрым. Вдруг все понял? Нет, чтобы очередной раз ударить посильней. Сколько лет ты скрывала от своих родных все свои беды. Ирка, Ирка. А может, ты так долго держалась, потому что было такое противостояние? Закручивалась, как спираль, но не ломалась. А приехала домой, к маме – спираль разжалась – сражаться не с кем. Нет, ты просто хотела жить. Господи, какое там сражение со смертельно больной женщиной, матерью твоих детей. На теперь, жри, свои квартиры, дачи, расписки, которые ты брал с нее за потраченные на лекарство деньги. А Иры нет. “Вот что ты, милый, сделал мне, мой милый, что тебе я сделала?”

В одном из последних писем она писала:”Простила за все”.

Как мне рассказать о тебе, Ира? Имею ли я право? Думаю, что да. Не пытаюсь никого обвинять, обличать. Хочу понять, как эта женщина смогла так долго бороться за жизнь.

Мы познакомились в сентябре 1999-го года. Я начала работать менеджером в компании, где Ира работала уже несколько лет. Она встречала и провожала прилетавших дневными и ночными рейсами сотрудников, решая попутно многочисленные вопросы с билетами, багажом. Основная ее работа была в аэропорту. На меня смотрела красивая высокая блондинка, смотрела чуть свысока, очевидно потому что менеджеры в этой компании менялись чаще, чем она успевала их запомнить. Позже, вспоминая об этом, мы хохотали: Ирка, испугалась, увидев меня, вид у меня был достаточно серьезный, и было с чего: я впервые начинала работать на таком уровне: заниматься финансами и организацией всей работы иностранного офиса, так что сама была изрядно напугана. И полетели дни и годы работы, встреч, разговоров, разговоров. Мы узнавали друг о друге все больше, удивлялись и поражались: как много общего и разного было в наших судьбах. Однажды она пришла в офис с мужем. Все обалдели – какая красивая пара! Она – стройная зеленоглазая, с широкой улыбкой, он – высокий, статный шатен, с чуть пробивающейся сединой. Разговорчив, подчеркнуто внимателен. У них две замечательные дочери. Мне, почти всю жизнь прожившей без мужа, было на что засмотреться – везет же некоторым, хорошо, что хоть некоторым.

Потом Ира заболела, что-то случилось с глазами. Работы было много и заменять ее было трудно, она очень переживала, что “подводит” нас, старалась все организовать в аэропорту по телефону, через своих подружек. Выкрутились. Мне удалось сохранить ей зарплату, хотя иностранцам было сложно объяснить: почему? Ведь она не работала почти два месяца. Где им было понять, что каждый шаг в бесплатной медицине нашей страны стоит столько, что им и не снилось с их страховками и гарантиями. Работа выполнялась, это главное. Наши иностранные боссы все же согласились, что оставить человека в такой ситуации без средств – бесчеловечно и были страшно горды проявленной гуманностью.

На Рождество нас пригласили на рудник. Ира с девочками и я с сыном отправились в Таджикистан. Наши дети, еще школьники, часто вспоминали потом эту поездку. Действительно, кроме бесконечного обжорства, нас еще и просвещали, развлекали. Рассказывали о месторождении, показывали гигантскую воронку, на дне которой копошились люди, и груженные породой КРАЗы медленно, по спирали, везли ее на фабрику. А кругом такие горы! И знаменитые семь озер – гордость местных жителей. Маргузорские озера – так называют их в честь седьмого озера, расположенного на высоте 2450 метров над уровнем моря. Самарканд, к примеру, находится на высоте 700 метров над уровнем моря. Каждое озеро имеет свое название, цвет, меняющийся в зависимости от времни суток и погоды, форму. Расположенные на разных уровнях они появляются вдруг, завораживая первозданной красотой. Вода в них настолько прозрачная, что можно разглядеть камни на дне. Наши водители рассказывали, что даже после крепкого принятия на грудь, устоять в озере больше минуты невозможно, смельчаки выскакивают как из морозилки. Пишу, а сама думаю, как мало слов, как скучно я рассказываю о такой красоте. Но почему-то картинка перед глазами стоит, а описать ее не получается. Какие-то штампы затасканные. Где фантазия, полет воображения?! Только снег на вершинах, узкая дорожка, серпантином воднимающаяся вверх, наш джип, захлебывающийся от напряжения и азарта, и ультрамариновая вода очередного озера. Мы так и не добрались до седьмого озера, дорога была опасна, боялись селей.

Если навстречу попадался местный житель пеший или верхом на осле, всем приходилось останавливаться и решать, как разъехаться. Один осел решил, видимо, показать, кто здесь хозяин, и ни в какую не хотел сдвинуться с места. Старик-хозяин, в белой чалме и полосатом халате, толкал, стегал упрямое животное, но ишак, стоял как монумент. Он повернулся к нам крупом, задрал свой тощий хвост и… о, глаза б мои не глядели! – сделал то, что сделал. Не поворачивая головы, осел тронулся вперед, и мы потащились за ним до следующей развилки. Старик извинительно кивал нам, прикладывал руки к груди, но глаза его лукаво смеялись, когда он бормотал: “Эщак ю эщак”. Что значит, ишак – он и есть ишак, мол , ничего тут не поделаешь.

Мы добрались до четвертого озера, вышли из машины. Господи! Перед нами Изя Шлосберграсстилались альпийские луга. Не смотря на декабрь, не пожухли высокие травы, только чуть склонились под тядестью снега к земле, кое-где еще что-то выглядывало желтым и фиолетовым, красными бусами пестрел на голых ветках шиповник. А внизу лежало озеро, голубое и лиловое, прозрачное и тихое, как родившая женщина. Скалы вокруг то ли охраняли его, то ли смотрелись в него как загипнотизированные. И такая стояла тишина, что, казалось, малейшее движение или слово могут нарушить этот сон и все разлетится на мелкие кусочки. Притихли и наши смешливые и ни на минуту не умолкающие детишки, скажем, удивленно озирая окрестности. Обратно ехали молча. Проезжая через горные кишлаки, где дома расположены, как гнезда на склонах гор, мы видели ребятишек в калошах на босу ногу, они радостно бежали за машиной и орали:”Ай лов ю!”(наши иностранцы в качестве гуманитарной помощи учили их английскому), женщин, стирающих белье в бурливой горной речке, бородатых аксакалов, приветливо кивающих нам. У них свой мир, своя размеренная жизнь, веками сложившиеся традиции. А мы куда-то спешим, раздираемые противоречиями и сомнениями. Куда? Мне-то эти картинки знакомы с детства, я выросла в горном кишлаке, а вот для Иры и детей все выглядело как инопланетная цивилизация.

Такой радостной и счастливой я не видела ее больше никогда.

Летом Ира пригласила меня с сыном на дачу. Все было замечательно, Ирка порхала над мужем, кормила с руки, что называется, рассказывала анекдоты, шутила. Он милостливо позволял ей заботиться о себе. К вечеру нанизали мясо на шампуры. Но шашлычник был уже в состоянии нестояния. Он все подливал и подливал себе пива и ругал всех и вся. Настроение было испорчено. Ирке было неудобно. Кое-как утолкав его в дом, мы сами пожарили мясо, вяло перешучиваясь, поужинали и вскоре отправили молодежь спать. Почти до утра мы просидели с Ирой в саду на топчане. Она рассказала мне о своей жизни, скрытой почти от всех. Я была в шоке. Такая красивая пара! В голове не укладывается. Это всего лишь обложка. Не мне судить, каждая семья со своими тараканами. Терпела унижения, измены ради детей. Возможно. Но главное, думаю, любила. Было плохое, но было и хорошее раз столько лет вместе. У каждого из них своя правда. Я только не могу понять, как Ирка, такая преданная и заботливая, умная и красивая, всегда приветливая, могла испортить жизнь этому человеку. Она и сама не могла этого понять и, как маленькая девочка, до последних дней твердила:”За что?” Разве это ее вина, что врачи упустили момент начала болезни и в Москву она приехала уже с 3-й стадией рака. Когда после очередной процедуры я привезла ее домой и мы почти на карачках вползли в квартиру, муж даже не пошевелился. Я попросила у него болеутоляюшее, и он разразился такой бранью, что руки мои опустились и я пожалела, что обратилась к нему. “Эта тварь испортила мне жизнь!”- кричал обиженный здоровенный мужчина. А в маленькой спальне тихо плакала Ирка.

06/10/09

Вчера было лучше, чем сегодня. Мутит опять. Но сегодня я сдала их гребаный экзамен “Life in UK”. Самое смешное – сами британцы не знают большинства ответов и прикалываются по этому поводу, их нужно лишить гражданства.

Потом ходили в госпиталь, сделали скрининг – то, что я нашла подмышкой – доктор (маленькая смуглая индуска) говорит, просто железа воспаленная (вроде без дурных признаков), а основная шишка чуть уменьшилась, очень чуть, так и сказали.

10/10/09

Не хочу писать, читать. Ничего не хочу. Вчера сын был в институте, ему дали подписать бумагу, после чего он здесь нелегален. Мой муж теперь уже не уверен дадут ли ему гостевую, сначала говорил, что подадим на долгосрочную, а теперь и в короткой не уверен. Он просто не хочет пошевелиться. Он больше отец своих детей – вечная нянька, чем мой муж, который не признает мое право на родных. Не верю, чтобы не было каких-то исключений. Что за страна такая, сраная, которая разлучает родителей с детьми. Мне бы только выздороветь поскорее.

11/10/09

Вера прислала замечательное стихотворение. Откуда могут быть у человека такие мысли, образы? После таких стихов я кажусь себе глухослепонемой. Нацарапала ей ответ.

Изя Шлосберг

Не затворяй души, мой милый Лель, 
ни напрочь, ни на чуть, ни вполовину, 
твоих дождей и песен пуповину 
не разрывай, я с головой повинной 
лечу в скворечник, где поет свирель, 
в бездомности твоей себя рисую 
(портретик – не фонтан, но я рискую).

 

Эта заморская женщина так добра ко мне. Воистину заморская: родилась у моря, живет почти у океана, за океанами от меня, а так тепло и свободно мы с ней говорим, будто рядом и очень давно. Как я люблю эти наши с ней разговоры.

Мы познакомилась с ней на пушкинском турнире. Это была первая встреча всех финалистов в Посольстве России. Ко мне подошла удивительно красивая женщина, и мы стали говорить, как будто продолжали прерванный разговор. Она была хороша настолько, что я аж задохнулась и слова вылетали невпопад. Вера улыбалась, а я нагло разглядывала ее лицо, светлое и тонкое. Понятное дело, фотографии наши и стихи Борушко выставлял на турнирном сайте, но ощущение было такое, как будто знали друг друга всегда. Вера с мужем только прилетела из Филадельфии и, казалось, что еще не успела крылышки отстегнуть – вся такая солнечная, наполненная ветром и движением. Мы так и проговорили все турнирные дни обо всем, обо всем.

14/10/09

Господибожемой! Что ни звонок – тревога, что ни письмо – печаль. Умер А.Файнберг. Реву. Мы так и не встретились этим летом. Степан обещал организовать, но сказал, что нездоровится Саше. Что-то в душе оборвалось. Ташкент осиротел. Он не был обласкан властью, но зато, как любили его все поэты, барды, хужожники, просто люди, читавшие его стихи. Он не заискивал, говорил, что думал – все знали – есть Саша Файнберг – точка отсчета, мера таланта. Лет восемь тому прошел слух, что Файнберг уезжает. Мы встретились в кафешке на углу, напротив консерватории. Он прочитал мое стихо и тихо сказал:”Ну, куда я без Ташкента, Ир”.

А.Файнбергу

Изя Шлосберг

Вот и Вы уезжаете, Саша.
Уже заполночь, гаснет окно,
И сюжеты расходятся наши
В черно-белое с красным кино.
И не важно, что мало знакомы:
В этом фильме со множеством линий
То в болото, то в чьи-то хоромы
Забредали мы в поисках лилий.
Ненавистную дрожь унимая,
Мы вином заливали пожары,
И дождливое утро снимали,
Укрываясь под зонтиком старым.
Не ясна режиссёра затея –
Загорается снова экран.
Как получится…Кто же посмеет
Будто в поезде дёрнуть «стоп-кран».

04/02/01

В сентябре прошлого года В Ташкенте проходил фестиваль поэзии или что-то в этом роде. Мы с Натальей ходили на все их мероприятия. Никогда не думала, что в Ташкенте столько русскоязычных поэтов – Умеров, Абдуллаев. Приехали поэты из Москвы, Игорь Бяльский – из Израиля, они с Наташкой были застрельщиками Чимганского фестиваля в 80-е. и дружат до сих пор.

Мы встретились с Файнбергом во время перерыва, он читал на заключительном вечере поэтического фестиваля, который проходил в театре “Ильхом”, тоже какаом-то сиром без Марка Вайля.. Поговорили очень коротко. Он спросил, куда я пропала, что-то о новой подборке. Чем-то был недоволен, курил, простуженно кашлял, Сказал, чтобы позвонила, чтобы поговорить спокойно. Народ жаждал автографов и фотографий, Инка (хромоногая барышня – тоже какой-то организатор или около) подскочила, с хозяйским видом пригладила ему вихор и, буквально, утащила куда-то. Все второе отделение Саша читал с надрывом, как натянутый нерв. Потом еще и еще, народ не отпускал его. Не знаю, были или нет за прошедшее время его творческие встречи или это была его прощальная песня.

Саша Файнберг – впервые я услышала о нем в университете, Лидия Анатольевна Тартаковская(рус.лит. первая половина 19 века) буквально вбежала в аудиторию – к нам пришел Саша Файнберг! Ах, Саша – замечательный поэт! Ребята, как нам повезло!

“Ушел А.Файнберг”- написал мне его друг, Степан Балакин.

15/10/09

Сегодня солнечно.

17/10/09

Разговоры с моими подругами намного полезнее сейчас для меня, чем набитый витаминами желудок. Странное дело – как только я востанавливаюсь до нормального состояния, терпение и забота моего мужа куда-то испаряются, он становится раздражительным, неразговорчивым. Видимо, проявление нежности и тепла сильно утомляют его. Какой же он на самом деле? Добрый и заботливый или толстокожий и грубый? Все вместе, наверное. Во всех нас столько всякого понамешано. Начиная от кровей и заканчивая характером. Не может человек всегда быть добрым. Почему не может? Если в душе и в голове все в ладу – может. Добрый к своим детям, родственникам. Они далеко. Мы с Иваном рядом – нам остатки. У Дольского было: “Меньше всего любви достается нашим самым любимым людям”, – я бы сказала, любящим.

Вчера встретилась с женщиной, с которой познакомилась на фестивале русской песни. Она из Латвии, пять лет уже здесь. Работает в доме престарелых, убирает комнаты – очень довольна. Пишет стихи, песни. Поет тихо, говорит:”Я кухонная певица – пою на кухне, когда дети спят”. Посмотрела ее стихи на сайте, похоже на примитив, может, специально, размер – по всякому, но мысли о жизни, любви просты и понятны. Некоторые очень трогают. Удивляюсь, как много люди пишут. У неё двое сыновей, воспитывает одна. Говорит, что был здесь бой-френд, заботился, но осточертел своей мелочностью и выговорами.

Хороший был человек, но как расстались, стало так легко и свободно.

Она рассказывала о себе, а я вспоминала своих девчонок. Все наши разговоры об одиночестве вдвоем, о жизни с оболочкой того, кто когда-то был любим. Видимо, в зрелом возрасте состоявшимся дамам нужно жить одним. Это большая редкость и труд, чтобы сохранить любовь и нежность до глубокой старости. Неправда, что здесь у людей отсутствует ген душевности, есть исключения (так и хочется сказать: которые подтверждают правило). Нет, все разные или просто другие.

Люблю наблюдать за родителями Джона. Как трогательно мать подсовывает отцу вкусненькие кусочки:

– Это тебе, Эди.

А он так бережно старается приобнять свою Ши. Они как нитка с иголкой – всегда вместе. Пятерых детей подняли, теперь внуки, путешествия – ни дня не сидят на месте, приберут, подстригут свой садик и поехали на автобане, раньше по Европе, сейчас у деда проблемы со зрением, так катаются по стране. И мне с ними тепло и уютно.

Осень уже вовсю хозяйничает. Дожди стали холодными, ветры пронизывающими. Деревья еще зеленые, но не свежей листвой, а с красными оплеухами. Скорее бы она кончилась, осень, тогда закончатся мои химии. Кода я была маленькой, думала, что ветер дует, потому что деревья качаются.

21/10/09

Сегодня сделали третью химию. Опять новый доктор, спросил, как я чувствую, уменьшается или нет? По-моему, все по-прежнему, сканировние показало, что чуть уменьшилась. Господи, дай мне сил перенести все это. Они лечат меня и разрушают изнутри. Нервная система – ни к черту. Иван провалил экзамен водительский по теории. Ничего не хочет. И домой не хочет. Как не к стати эти мои болячки. Поехала бы с ним и сделали как планировали. Теперь одни расстройства.

После больницы хочется лечь и уснуть надолго. Раньше я думала, что смогу работать медсестрой , теперь – нет, такое количество боли переносить невозможно. Все раковые, как зомби, смотрят друг на друга пустыми глазами. У тех, кто приходит первый раз, в глазах испуг смешанный с любопытством. Потом любопытство пропадает, остается страх, дальше – пустота. Мы узнаем друг друга на улице по одинаковым парикам или шапкам, натянутым до бровей, по землистому цвету лица, по черным кругам вокруг глаз. Хотя черные круги и у наркоманов, как бы не обознаться!

Вчера мы были у родителей Джона, они продают дом в Мелтоне и переезжают в Вейбридж, маленький городишко рядом. Дед плохо видит, а в деревне без машины невозможно. Зато теперь он хорошо слышит, маленький аппаратик за ухом начинает попискивать, когда он садится в машину, видимо, взаимоисключающие технологии. На следующий год им будет по 80 лет. Они полны энергии и планов: в новом доме перестроить крыльцо, распланировать сад, постороить сарай (по-нашему), скорее кладовку для инструментов и т.д. Шила готовит, Эди накрывает на стол: приборы, салфетки, подставки под тарелки и бокалы – все продумано, подобрано по цвету. Все делают легко, с удовольствием. Хорошо с ними. Ездили вместе на выставку специальных приборов для зрения. В маленьком зале дома престарелых собралось много стариков, бабульки причепуренные, кто с палочкой, кто на коляске, трясут кудельками, сами трясутся, улыбаются, улыбаются уголками запавших губ, а глаза холодные, буровят друг друга, кто выглядит получше. Наши по сравнению с этими наездниками – молодо-зелено.

В доме престарелых я тоже не смогу работать.

А море бурлило, слегка штормило. Мы шли по берегу, иногда до нас долетали соленые капли. Облака висели так низко, будто были намазаны на море – цвета капучино. Северное море – это тебе не Дубай. Там море ласковое, шепчет, ластится. Изя ШлосбергИ говорит так тихо, мягко, будто бусины во рту перекатывает: эль-аль-эль, шшшукрам-хабиби. А здесь – шшшит-шшшшэйм. Может, от настроения зависит.

24/10/09

Прихожу в себя потихоньку, при мысли о лекарстве вздрагиваю и передергиваюсь вся, как лошадь: бр-р-р-р-р… Видимо, в этот раз более точно подобрали противорвотные препараты, как-то полегче. Может, привыкаю.

Все утро просидела с компом, пыталась методом тыка сделать слайд-шоу. По-русски – мало, по-английски – непонятно. Тундра, блин. Столько возможностей и ничего не далаю, разбираться лень. Завидую Светке – такая умница, энерджайзер. Вся в движении, все ей интересно. Сейчас увлеклась фотографией. Плавает, гребет, занимается в балетном классе, работает в полиции переводчиком, с астрологией разбирается. Когда все успевает! В интервью какому-то радио Светка рассказывала о себе, о своих мужьях, а их было три. Въедливый журналист предположил, что таким образом Светка путешествует по миру. Возможно, если не думать о душевных раздраях. Одного из них я видела в этом году на пушкинском турнире – эдакий мачо на пенсии. Все пытался очаровать всех приехавших в Лондон участниц. Но с высоких нот переходил на банальные штампы, потом начинал жаловаться на плохую гостиницу, а после и вовсе как-то исчез из поля зрения, хотя на пароходике еще активно вытанцовывал и рассказывал Джону, какая красавица у него (Джона) жена. Ну, хоть что-то. В разговорах я дала ему понять, что знакома со Светой, но он как-то уклонился от темы, перевел разговор на другое. Я спросила у Светки, что она в нем нашла, даже если предположить, что двадцать с лишним лет назад он не выглядел так потерто. Маленький, хлипенький и Света – статная, высокая красавица. Молодость, романтика, первый мужчина, заговорил, заворожил, наобещал. Сделал сына. Предал. Светлана укатила на эти дни на Кубу, говорит, что не специально, так совпало. А муж с сыном не встретился и даже не позвонил. Светка смеется, а я не верю, что ей действительно смешно. Все наши связи, глубокие и не очень не проходят, не заживают бесследно. Только затягиваются, как трещинки на сердце, а потянешь или повернешь чуть сильнее – кровь и боль. А тут ведь сын – единственный.

О втором -поляке она рассказывает мало, а вот о британце говорит много, 15 лет – не просто так, да и сынишка с ним живет, как с отцом. По ее рассказам и рассказам других британомужних можно составить энциклопедию или своего рода сборник инструкций, как жить с иностранными (английскими, в частности) мужьями и выживать. Сейчас после развода с британским мужем, она, как и Валентина, говорит, второе дыхание открылось – хочется жить, что чувствует кайф от свободы. Света не умеет что-то делать вполовину, если увлекается чем-то, то основательно, влюбляется, так до донышка. Любовь и замужество здесь, я думаю, не одно и то же. А потом, когда дно пусто, переживает так остро, не может понять, почему. Страдает. Такая вот смелая и очень ранимая душа. Сейчас Светке плохо. Энергетичеий срыв – на работе ведет дело об износиловании – выехали в ночь по вызову, до утра держала на руках трехлетнюю девочку, которая все это видела. Дети – болевая точка.

Света прислала фотки. Некоторые очень интересные. Мужичка щелкнула – этакий Хеменгуэйчик.

Давно не пишется Изя Шлосберг
в лохмотья хмурых дней
укутываю я себя и давит
мой бедный скальп
отсутствующий голос
и раздирая сердце на клочки
из памяти и обрывков солнца
я прорастаю в матери моей
бесцветной бабочкой
с растерзанной обложки
моих нелепых снов –
неспетых песен

24/10/09

25/10/09

Отправила Вере,

Вера пишет:

Ну вот и спела.
И песнь твоя печальна,
И утро хмурится,
И осень запахнулась
В платок ажурный
Из листвы дырявой.
В стекляшке лужи север отразился –
Челнок кленовый по нему скользил…
Зачем с утра ты пела эту песнь?

Я пишу:

13:44

Те ангелы, что над тобой кружат,
светлы, как облака в часы рассвета,
ажур листвы, кленовые сонеты –
мои вопросы и твои ответы.
Мой ангел хмурый, в серое одетый,
развесил разноцветные агаты,
но крылья развернулись на закат и
краской переспевшего граната
замазан горизонт – причал без трапа.

28/10/09

Позавчера приезжала Света, у нее вдруг образовалось свободное время и она привезда свой новый фотоаппарат со всеми прибамбасами. Снимала мою лысину, в парике, без. Дурачились, болтали. Даже Джон разговорился. С утра 29-го снимали еще, рассматривали то, что получилось. Забавно смотреть на себя в “новом” образе, как будто и не я, а какой-то пожилой андроид упал на лестницу, заблудился в переходах. А листья на деревьях желтые и красные. Тепло. Пока сидели в пабе у реки, Света болтала с Джоном, а мне казалось, что я рассматриваю картинки, какие-то гравюры каких-то веков: люди у реки сидят, пьют пиво, смеются. Река тихая, почти уснувшая, а воздух в полуденном солнце такой густой, что даже не разглядеть толком лица этих людей, линии нечетки, словно покрыты припыленной слюдой. Мое тело рядом с ними, а я смотрю это кино и даже не пытаюсь уловить обрывки фраз, которые долетают до меня из этого далека. Так было и так будет. Хотела написать “ всегда”, но передумала: откуда мне знать, как долго.

Вчера вечером побродили со Светой по парку, зашли в ее коморку на крыше. Не перестаем удивляться, как похожи мы с ней по ощущениям, восприятию каких-то отношений, душевных линий. Она говорит, что мой муж, его поведение – это полная копия ее бывшего. Никогда прямого ответа на прямой вопрос, развернутый экскурс в историю со всеми выкладками, полная уверенность в собственной непогрешимости и вот он – герой! Я думаю, что они просто трусят высунуться из собственной зашоренности. А потом, это же так удобно не видеть то, чего не хочешь видеть. Я уже спращивала Джона, когда он настояший, когда груб и раздражжен со мной и моим сыном или когда заискивает и скачет перед своим. Причем, если раньше пацан даже чувствовал неловкость от такой заботы, то сейчас юный упырь только нагло склабится, позволяя так пестовать себя. Он как бы говорит: ну, вот, смотри, что бы я не сделал, как бы не хамил, врал, воровал – он все равно будет меня облизывать, потому что я – его сын, потому что я внушил ему чувство вины за себя и остальных “недолюбленных” детишек, потому что ему так удобно .

Я проводила Свету. Пришла домой часов в шесть. Джон раздражжен. Зрителей нет, гостепримство закончилось. Не могу понять причину. Сижу с компом. Пришел Стивен. Серо-коричневое абсолютно отсутствуюшее лицо. Сколько же он принял дури? Страшно смотреть. Буркнул, что голоден. Джон начинает готовить, со злостью швыряет посуду. Спрашиваю, почему так рано. С нескрываемой злостью:

– Хоть раз накормлю Стивена как следует.

Ему почему-то все время кажется, что он ничего не ест. Хотя парень обычно начинает набивать себя сразу после школы, потом ужинает с нами и еще несколько заходов ночью. Я убираю кухню после ужина, утром приходится все начинать заново – мальчик не утруждает себя уборкой. Ну, и на здоровье. Скушай, родной, еще килограмм мороженого. Сок, кола, молоко, пиво – грязные стаканы, ложки, чашки на полу его норы, банки, обертки в перемешку с носками, джинсами. О, Господи! Джон говорит, что здесь все дети такие неряхи. На мои замечания – полный игнор. Может, он заслан иностранными службами специально, чтобы вдребезги разрушить жизнь отца и наш с ним брак. Мамаша отказалась от своего сына и продолжает мстить бывшему мужу. Месть? За что? Он не знает. Говорит, что не знает. Не могу судить эту женщину. Если за два года ему удалось так согнуть меня. (Макс сказал, что у меня погасшие глаза.) А там целая жизнь.

Продолжаем готовить. По кухне ползет удушающий запах. Задыхаюсь, кашляю.

– Ты положил чили?

– Да!

Накрываем на стол.

– Позовите Стиви.

Это ко мне и Ивану. Он уже идет.

– Что никто не может позвать ребенка?!

Стиви никого не ждет, ему подают всегда первым.

Пробую спагетти. Дыхание перехватывает.

– Что очень остро?

– Да, немного.

– Выбрасывай! – вырывает у меня тарелку.

Встаю и ухожу.

Иван пытается есть, но тоже не может. Папа с сыном благополучно ужинают, папа моет посуду, сын через полчаса снова ныряет в холодильник.

– Там десерт, ты же любишь, сынок.

Первое желание – немедленно собирать чемодан. Куда? Домой! Какая разница – сдохнуть от рака или от его злости. Спустя час пытаюсь объясниться. Не надо меня унижать, тем более перед мальчишками. Говорит, что ничего особенного, если родители ссорятся в присутствии детей, его тоже ссорились. Не слышит. Унижать, говорю, не надо!

Уехать к Свете? От себя не уедешь. Может, это мое воспаленное сознание выкидывает фортеля? Ведь дома мы тоже и плакали, и ругались, и мирились. Но злобы такой подкожной не было. Не было страха, что сказал, сделал что-то не так. С ума схожу ?

28/10/09

День молча.

Cветлана пишет:

У нас в Дорчестер великолепная больница! И так же прокапают, только дома будешь без стресса.

Собирайте зубные щетки и приезжайте. Что ты папу-маму убила такое на грудь брать?!

жду

приду к поезду встречать – скажи когда – куплю билеты через интерент, возьмёту их на вокзале из машины

цулу

св

Светка, спасибо тебе. Сил что-то предпринимать нет. Лежу пластом.

29/10/09

Сегодня день рождения комсомольской организации. Подумать только, ведь я свято верила в, во… во что? Да, кто его знает. В комсомол принимали с 14 лет, мы упросили принять нас чуть раньше, казалось, что так мы будем причастны к чему-то важному, значительному. Комсомолила в школе, в университете. Господибожемой! Была заместителем секретаря факультета по идеологии. Что делали? Проводили ленинский зачет. Это когда каждый комсомолец отчитывается о своих успехах в учебе и общественной жизни. Очень огорчалась, если кто-то откровенно посылал нас по адресу вместе с зачетом. Таких было двое-трое, их грозились отчислить. Они называли себя непонятным словом “дессиденты”. Хотя в чем это заключалось, не знаю. Они просто прогуливали пары, по нескольку раз сидели на одном курсе (то академ, то еще что-нибудь), прикалывались над нашими “мероприятиями”. Не думаю, что в Ташкенте кто-то серьезно выражал несогласие, инакомыслие и в те годы. Помню, что несколько студентов издали какую-то газету и в ней содержалась некая крамола. Но пожара не было или его затушили в зародыше. Остальные мои однокурсники были такие же домашние, совершенно не задумавшиеся о тяготах коммунизма, девченки и ребята. И комсомол для меня и для многих – это фестивали, конкурсы, концерты. Ой, как далеки мы все были от политики. Организация использовалась как средство организации нашего культурного развития. Наш замечательный хор, театр “Дилижанс” и студия Владимира Теппера. В хор поначалу, честно говоря, народ загоняли под страхом лишения стипендии. Но меня позвали подружки и никто никогда не принуждал ходить. А когда образовалась веселая, интересная компания, сами ждали репетиций. Руководитель хора Ида Терентьевна Шарапова (царство ей небесное и низкий поклон) – дама жесткая и хороший профессионал, возилась с нами, приглашала своих коллег вокалистов из консерватории дополнительно заниматься с нами вокалом. И хор запел. Мы выезжали в горы, на студенческий фестиваль в Душанбе, пели на каких-то партийных съездах, концертах во Дворце культуры ТашГУ, соорудили ансамбль и пели “Кто сказал, что земля умерла?”, “How many roads”, раскладывая на голоса и аккорды. Встречались, дружили, общались, некоторые даже влюблялись и женились. Мы были молоды и бесшабашны. Те дружбы и привязанности живы до сих пор. Когда мы встречаемся с Ларкой и Сандро (они познакомились в этом хоре), что мы делаем? Мы вспоминаем студенчество и поем. Нет, не новые песни, а те, из юности и даже пытаемся вспомнить хоровые партии: Сандро – бас, Лариса – мецо, я – сопрано. И как-будто огонек зажигается и освещает нас из прошлого. Дети смотрят на нас удивленно: Ну, вы даете! У них все по-другому. Не хуже, не лучше, по-другому. И никаких комсомолов. Хотя, при чем здесь косомол. Как и все другие детские и юношеские организации эта пыталась объединить людей, призывая хорошо учиться, добросовестно работать, уважать старших. Очень мне это напоминает другую организацию и ее Кодекс – Книгу Книг. А издержки производства, где ж их нет? Поэтому все разговоры о том, что наши мозги были засраны советской пропагандой, это тоже самое, что продвинутая молодежь демократического капитализма. Уф, бред собачий! Куда продвинуты? В чем? Разве мы стали лучше, выбравшись из-под проклятого занавеса? Добрее? Что это меня понесло в воспоминания? Да просто у моей Светки в Ташкенте сегодня День рождения. И первый тост всегда “Не расстанусь с комсомолом, буду вечно…”

30/10/09

Иду в больницу на сканирование одна. Джон даже не предложил пойти со мной – вырабатывает во мне самостоятельность. Сегодня будут вводить что-то в опухоль, чтобы во время операции легче было искать. Трушу. По дороге звоню Ивану. Он ждет меня в больнице. Мое время . В приемной вижу знакомых женщин: полячка Анна с сынишкой, прошлый раз она была с переводчицей, индуска с мужем, он так трогательно держит ее все время за ручку. Переглядываемся, улыбаемся. Ванька болтает без умолку, пытается отвлечь меня. Сижу час, полтора, оказывается все они впереди меня, я последняя.

Ирина Савицкая – медсестра улыбается, у меня не выходит, я устала.

Врач водит по груди сканером (не знаю, как эта штука называется), что-то ее удивляет: опухоль совершенно изменилась, стала кистообразной. Господи! неужели исчезла? Может, ее и не было? Говорю, что мне показалось наощупь, что она увеличилась. Делает анестезию. Больно! Ору. Медсестра держит меня за руки. Срочный анализ – образовалась киста – издержки производства. Такое бывает от химии. А опухоль? На месте. Без изменений. Вводит мне краситель. Больно даже с анестезией.

Are you OK?

Конечно! Какой хрен ОК! Все плывет.

Приходим домой. Собирались поесть где-нибудь после больницы, но уже поздно, устали, я хочу лечь. Джон копается в саду. Может, жизнь свою перекапывает? Иван принес попить, бутерброд. Грудь тянет, болит. Джон подошел спросил, какие результаты. Сказала. Ушел.

Чуть позже спросил Ивана, не хочет ли он пойти в кино, он с сыном собирается. Иван отказался. Что-то гремит на кухне. Готовит что ли?

– Are you OK?

Еще бы!

– Я не готовлю. Доедите с Иваном остатки?

Не хочу доедать. Варим картошку. Соленая капуста и селедка – вкуснятина. Приходит Стивен. На столе появляется салат, греет вчерашнее. Стивет корчит рожу:

– Фууу, в салате ветчина – я не люблю это.

– Смотри, нет помидор, только сыр, мандарины, шпинат – все, что ты любишь, – подкладывает ему Джон. – Попоробуй, ведь вкусно.?

– Ну, да, съедобно.

Папаша излучает сияние. Сын довольно скалится. Меня тошнит.

Доедаю свою картошку после их ухода. Странно, может, он придумал такой способ меня выжить? Готовит то, что зараннее знает, я не ем, выравет тарелку, хамит. На следующий день не идет со мной в больницу, а идет развлекать своего младенца и, наконец, этот цирк за столом. А может, я делаю что-то не так? Крыша моя поехала нечто? Да, вроде, еще различаю черно-белое. Себя, конечно, жалко. Но за все надо платить и за попытку быть счастливой тоже. Странно устроен мой муж. За два года он ни разу не подошел мириться первым, не обнял, не сказал, чтобы не обижалась, не плакала. Я подхожу, обнимаю, говорю: не сердись. А может, он женщина в глубине души? Ранимая, слабая. Черт, тода получается, что я – мужик. Ни фига себе, трансформер!

31/10/09

Сегодня проснулась рано. Грудь еще болит, терпимо.

Пишу стихо.

Изя Шлосберг

Здравствуй, Таня,
Снится сон:
мы с тобой в его квартире,
каждый угол здесь знаком
Гвоздик в номере четыре.

Белый с розовым ковер,
эта вазочка с цветами –
бесконечный разговор,
обрученные сердцами,

мы вели с твоим отцом
предрассветными часами.
не жена с крутым кольцом,
не любовница с серьгАми,
ветер, воздух я его
облегчение слезами.
Не разлучницей была –
все рассыпалось до срока,
растрезвонила молва –
черно-белая сорока.
Ты бранила, ты кляла
распроклятую девицу,
распрягала удила
в запряженной колеснице.

Собирала, берегла
и ковер, и дырку в стенке
разлучила, порвала
наши души – сохнет пенка-
убежало молоко
папа где-то далеко,
у меня чужая ночь –
Ты его довольна, дочь?

Позвонила Гане. Мой дорогой человек. Плачет в трубку, как тогда:

– Родная моя, родная, я с тобой. Все будет хорошо.

1/11/09

Вот и ноябрь. Льет как из ведра.

Вчера ходили с Валей на концерт русской песни. Думали, что на концерт. На самом деле нам показали нечто вроде экспрементального юношеского театра. Они разыгрывали советские страшилки из серии Павлика Морозова, железного занавеса, трагичной любви. Молодцы ребятишки. Все в красных галстуках – главный атрибут советского кошмара. Говорю кому-то из них: послушайте мою историю. Наши дни. Русская женщина выходит замуж за гражданина великой страны. У нее взрослый сын. Но он единственный, больше у них никого нет. Вопрос. Остаться с мужем и бросить сына или остаться с сыном и бросить мужа? Великая страна не дает возможности сохранить семью. Взрослый сын не имеет отношения к матери? Таков закон?

Все представление маленькая девочка пела “Эх, хорошо в стране советской жить!”. А группа женщин “Кумушки-голубушки” в самом конце исполнила попури русско-народно-советских песен. Пели неслаженно, но от души. И публика здесь очень добрая.

Зато в перерыве накормили – обалдеть: икра, котлетки, баклажанчики и квас и соки, и селедка под шубой! Это голубушки готовили, как выяснилось. Пожилая женщина всех подчивала, спрашивала:”По-русски-то говорите?” Познакомились с Наташей – она координатор русских обществ и групп и главное – распределитель грантов под это дело. Поговорили об авторской песне. Предложила создать клуб, обещала помочь с помещением и организацией. Ох, как не вовремя эти мои болячки. Я бы сейчас закрутила это дело. Но нужно время и силы. Сил пока нет.

Ужина не было. Стивен ушел праздновать Хэлувин. Нам преложили опять остатки. Вот как кстати русские накормили.

Зачем написала стихо Тане? Старые обиды? Чтобы из этого вышло? Какое замечательное было время, какой накал страстей. Интересно, случится ли что-нибуль подобное ( по силе) в моей жизни еще? Вот, ненормальная. А сейчас-то что? Тогда было ради любви, а теперь? Ради того, чтобы выжить.

3/11/09

Молчим.

We are at  deadlock. It is not delirium of the sick woman, I  am adequate. You have offended me and you are looking  offended. I do not wish to hold insult in myself. The cancer is an insult and a rage. For two years some events shocked   me. I told you.

You have not arrived to support me when my mum has died.

However, you have dashed away from Moscow to dead Tereza (why we do not care of the alive?)

You do not get tired to remind me how much  money you spend for me and my son.

You have brought your son, I thought that I will help you to change him. But it has appeared, all my offers: to be strict, to control him, not to buy him – are wrong. He frankly is rude to you, ignores me. Of course he will do it if you abase me in front of him

And last absolutely not clear to me your flash of  rage. You cooked that I cannot eat. You pull out at me a plate in  presence of boys.

Next day:

– Steve, eat salad.

– There is a ham, I do not love

– There is no tomato, there are everything  you eat.

The poor hungry child. It is nasty to look!

He laughs and it seems he tells: I will do everything  I want, because he is my father and I has inspired him a sense of guilt.

Tell me,  what is my mistake? You do not go with me to hospital, you go to cinema with the kid. Why you answer to  love and respect with roughness and a rage, and you are so careful to boor?

I do not incite you against your son, simply be objective. Tell to me the truth if you so  tired of me and my son and you want us to leave. Do not think that someone will condemn you.  In my position  insults and  irritation is worse than illness.

4/11/09

Написала мужу письмо. Реакция нулевая. Вчера разговаривала с Иркой. Сегодня ее день рождения. Ирке 50 лет. ЁКЛМН! Полвека оттопали. Как один день. Молодость, любовь, дети. Я – в ожидании семейного счастья, Ирка – в надежде, что счастье есть. Для чего мы пришли в этот мир? Мама, для чего ты родила меня? Мама говорила для любви. Пришли, потопали, родили сыновей, поели, посмеялись, пострадали о чем-то и уже пора в обратную дорогу. Мою маму помню я, Олег, Иван. Я орала над ее могилой. Кто будет оплакивать меня? Если помру здесь, сожгут и скажут, что это шанс собраться вместе. В Ташкенте – закопают, друзья поплачут, сын и брат погорюют. И все. Наши мертвые живы пока мы их помним. Ох, что это я? В день рождения подруги! Позвоню ей ближе к вечеру, чтобы попасть на праздник. Я бы поехала к ней в Питер, налепили бы мы с ней манты, пили бы красное вино, болтали бы о нас, любимых, и о наших любимых и вспоминали бы Ташкент, универ, Ольку Киселеву, Валентину. Эх! Ирка, будь здорова и просто будь!

А Вера прислала мне ссылку на свою Гостиную. Этот выпуск посвящен пушкинскому турниру. Интервью с ней, рассказ Бориса Носика (как мне повезло – познакомиться с этим интереснейшим шампаньским старсцем), подборка стихов Юдовского Миши, Аркадия Шляпинтоха, мои, Игоря Касановского. Я разослала ссылки всем своим друзьям.

Светка разместила фотографии и мои в том числе на каких-то профессиональных сайтах.

Девочки мои золотые, как тепло мне от вашей заботы и поддержки.

Не могу себя заставить пойти в спортзал, нахожу отговорки: то соль во рту, то грудь после скрининга нельзя напрягать. А сегодня солнышко. И листья кленов лежат под ногами, влажные после вчерашнего дождя. Желтые, красные, бурые – телеграммы из прошлого, из лета.

5/11/09

У нас опять мир. Извинения, прощения. Видимо, в письменном виде у меня лучше получается объясняться с мужем. Ну, что ж, буду реанимировать эпистолярный жанр.

В КРУГОЗОРЕ напечатали мои Заметки дилетанта о Пушкинском турнире. Приятно. Это все Вера.

6/11/09

Сегодня порылась на Стихире и вот обнаружила ето.

Сидим в японском,
макаем суши,
Смеёмся звонко –
обычный ужин.
Бедра касанье
рукой привычно,
Как наказанье –
кивок тактичный.
Под платьем лёгким
чужая мякоть,
В глазах – обломки
и чья-то слякоть.
Вопрос короткий,
в ответ – признанье,
Спазм остановки,
миг расставанья.
Застыл японский ,
скрутило суши –
Мы в соус горький
макнули души.

Не удержалась, соорудила коментарий. Вроде, о чувствах парень говорит, но эта мякоть-слякоть – что-то заставило передернуться, грязь какая-то.

Изя Шлосберг

Пишу и плачу на кромке суши –
япона мама – какие уши!
у этой гейши.Не надо лапать,
еда и блядство и рифма "мякоть"
Где гигиена, какие суши?
Обломки, слякоть из всех отдушин.

Джон и Иван работали в саду. Вчера он говорил со своим сыном, Дэвидом. Очень беспокоится о нем. Хороший мальчишка, но с той же проблемой. Джон собирается лететь в Нью-Йорк перед Рождеством, навестить парня. Мне кажется, если бы его бывшая не была против, он бы с радостью остался и на праздник, ведь там собираются все его дети. Как же он не понимает мое нежелание расставться с Иваном? Он ведь хочет перетащить Дэвида в Англию. Так и будем жить: я с Ванькой в Ташкенте, он со своими сыновьями в Лодоне. Джон больше отец, чем муж.

7/11/09

Да здравстует Великая Октябрьская Революция! Уже вовсе и не здравствует. Дети не знают, взрослые не хотят знать. Старики вспоминают демонстрации и парады. Слова ”коммунисты”, “советы”, “большевики” – ругательные. Я вспоминаю новое платье к ноябрьским, первомаю. Вечеринки, танцульки – какая разница, какой праздник – ура!

8/11/09

Вчера был замечательный теплый день. Ездили в Ричмондский парк. Мы были там ранней весной, когда все только просыпалось. И вот теперь, когда листья почти облетели, все в такой дреме, как в паутине. Парк находится в лощине, потому ветры туда не задувают – тихо и тепло. Там, где сохранилась листва, сочетания красок совершенно потрясающие: все оттенки красного, от розового до багрового-рыжего. Громадные кленовые листья, мелкие, звеняшие у березок на макушках и под ногами. Мостки, мосточки, ручьи, крошечные озерца, затянутые ряской. Там, где больше хвойных, темновато, иногда навстречу попадаются мамаши с ребятишками, собаки с хозяйками и вдруг исчезают за деревьями. И мы одни, будто заблудились в лесу. Серые белки (смешно – серые белки) шныряют под деревьями, готовятся к зиме. Хотя какая тут зима. Эти сучки сожрали все мои луковичные: тюльпаны, нарцисы, подснежники. Заяц шмыгнул в кусты – не успела щелкнуть. Подошли к пруду – утки – каких только нет! Две такие цветастые, как лубочные картинки или как дымковские свистульки. Важные, покачиваются на воде, подставляют фотографам правый, левый бочок, а вот так, анфас – позерки! Выходим из парка, по поляне расхаживают олени: и солидные с рогами, и совсем малышня с белым пузечком. Жаль, нельзя останавливаться, снимаю из машины, фотки все смазанные. Хорошо в Лондоне – много парков, сквериков, можно из толпы и шума занырнуть в такой островок, отдышаться, оглядеться, посидеть на лавочке, почитать газетку, книжеку, просто побродить.

Вспомнила, как в Ташкенте мы ходили с детьми “пошуршать” по листопаду. В саду по берегам Анхора осень была особенно хороша, Тишина, умиротворение и золоистый дождь при малейшем ветерке, и бормотание реки, и солнце, такое мягкое и ленивое. И мой сын бежит ко мне навстречу – разноцветный букет в кулачке. Солнечные блики скачут по лицу, по белесой маковке – маленькие ручки обвивают мою шею, листья сыплются мне в подол, шепчет смущенно:

– Это тебе, мамочка.

It was a remarkable warm day yesterday. We rode in the Richmond park. We were there in the early spring when everything only woke up. And now, when leaves have almost flown, everything in such drowsiness, as in a spider web. The park is in a hollow that”s why winds do not blow out there – silently and warmly. There, where the foliage has remained, combinations of paints is absolutely shaking: all shades of red, from pink to crimson-red. Enormous maple leaves, small at birches, clinking on tops and underfoot. Duckruns, small bridges, streams, the tiny lakes tightened by a duckweed. There, where are more coniferous trees, is darkishly. Sometimes mummies with children come across, dogs with mistresses and suddenly they disappear behind the trees. And we as if we have lost the way in wood. Grey squirrels (it is ridiculous – grey squirrel , in Russian this word comes from “white” ) poke about under trees, prepare for winter. Though what here winter is?. These bitchs have gobbled up all my bulbous: tulips, narcissuses, snowdrops. The hare has dropped in at bushes – I haven”t got time to click. We have approached to the pond – ducks – what only are not present! Two of them such variegated, as basten pictures or as Dymkovskie whistles. They were so grand, rock on the water, to turn photographers the right, left flank, and look at us fullface – poseurs! We leave park, deers walk up and down on a glade: some of them middle-aged with horns, and some – absolutely kids with white paunch. It is a pity, it is impossible to stop , I take a photograph from the car, all photos are greased. There are a lot of parks, public gardens, it is so nice you if can dive in such green island, away from crowd and noise, to catch a breath , look round, sit on a shop, to esteem a newspaper, a book, simply to wander.

I have remembered, how we went with children to "rustle" on a leaf fall in Tashkent. In the garden on coast of Anhor an autumn was especially beautiful. Silence, a pacification, and goldish rain at the slightest breeze, and  gurgling of the river, and the sun, such soft both lazy. And my son runs towards to me – a multi-coloured bouquet is in his little fist. The sun shadows skip on his face, on a whitish poppy head – little hands wind around my neck, leaves fell on to the hem, of my dress, he whispers confusedly:

– It”s for you, mummy.

Изя Шлосберг11/11/09

Очередная химия. Товарищ, меня мутит! Вчера приезжала Светка. Очень кстати. Наболтались, она опять со своим фотоаппаратом, дурачились, ей нравится мой лысый череп. Господи, дай мне сил перенести этот ад. Отче, слышишь меня, не оставь, помоги. Эти серые лица, эти пластиковые пакеты с ядом и мы, приязанные к ним капельницами.

13/11/09

Сегодня хуже чем вчера: тошнит, температура. Думаю, что моё раздражжение к мужу и его сыну связано с этими экзекуциями тоже. Мне не хватает внимания, тепла. Джон сидит с компом, работает – понятно дело. За день ни разу не подойдет. Если бы не Иван, лежала бы одна, голодная-холодная. Он теребит меня, приносит лекарства, заставляет вставать, двигаться, разговаривает со мной. Мой ребенок нянчит меня. Господи! Помоги ему и сбереги.

 

                                                                ОКОНЧАНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ВЫПУСКЕ

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

ИРИНА САВИЦКАЯ 15/09/09

А завтра весь день шел проливной дождь. Я сказала Джону, что предпочла бы сходить в театр, а не сидеть и одуревать от еды в ресторане. Думала, что дождь расстроит планы. Но он вдруг замер на какое-то время, мы успели доехать до города, купить билеты на “Грязные танцы” и дождь зарядил с новой силой. Он шел с каким-то ожесточением, как будто пытался разогнать всех. Но люди упорно продолжали движение, прикрываясь зонтами, прячась в капюшоны. Времени до спектакля у нас было много, мы маршировали по Рейжент стрит, изредка забегая в магазины -обсохнуть. Зашли в ресторанчик на Чайна-таун. Хрустящая утка с белым вином – вкуснятина, Какие хорошие слова написал мне Джон в поздраительной открытке, а вот живьем, чтобы тост или пожелание – ну, очень не получается. Терпеть не могу этот их Чиирс. Как собаке – Фас! или там, Вперед!

Дождь молотил без остановки. Промокшие практически полностью прибежали в театр. В зале холодина, Мюзикл так себе. Ни актерской игры, ни голосов. Да и танцы я ожидала покруче. Хотя в рамках этого жанра не очень-то разыграешься. Интересно решили с декорациями – слайды: лес, поле, море накладывались на минимум предметов на сцене и актеры действали в них, это, видимо, и есть эффект присутствия. А исполнитель главной роли в этом фильме – Патрик Скьюзи – сегодня умер. Минута молчания.

Изя Шлосберг17/09/09

Утром Стивен не пошел в школу. Потрогала лоб – все в порядке. Попросил градусник. Позже принес мне его -39,5 С! Градусник мокрый. – Стивен! Да ты скорее мертв, чем жив. Давай-ка еще раз. 36,6С. Самому смешно. Видимо, пытался горячей водой догнать до 99 по Форенгейту.

18/09/09

Сегодня приехала Света из Веймута. Ходили к спиритам.

Лысый дядька сказал, что мама обняла меня, говорит, умерла во сне: закрыла глаза, заснула, открыла и увидела свю маму. Ей там хорошо. Чтобы я не винила себя, потому что сделала все, что могла. Я очень на нее похожа. Она знает, что мой брак не назовешь счастливым:”Как ни зайду, всё ругаются”. Меня ждет большая любовь. Я должна буду принять решение. У меня будет работа, нужно закончить какие-то психологические курсы. Работа будет связана с преподаванием, но это не школа. Отец просит прощения. Бабушка с палочкой(Галя?), молодой парень(Володя?), мама – говорят, что меня не ждут. Сын работает в кетринге, но это временно, будет работать на себя. Проблемы надо решать стэп бай стэп. Мой какой-то дед или прадед обнаружится в Бостоне. Джон в Америке, мне нужно было лететь с ним. Нужно верить врачам, но нетрадиционную медицину не исключать. Молиться нужно. Какой-то усатый обожатель рядом (Макс, что ли?). Видит меня у моря с собакой. Море дает мне силу.

Ну, что же, хорошо. Спасение утопающих… Действительно хорошо. Мне со Изя ШлосбергСветланой всегда хорошо и просто. Не нужно выпендриваться, что-то из себя изображать. Идем, болтаем, жмуримся от солнышка. Вдруг такая странная идея пришла мне в годову:

– А хорошо бы интернет или телефон провести на тот свет. Раз люди подключаются к ним, спиритам, передают информацию, значит, можно это дело как-то обустроить.

– Ну, мать, тебе крышу снесло, а как же они зарабатывать-то будут, спириты? Светка – реалистка, хоть и ныряет под лед, она быстро кредит с дебитом свела и отвлекла меня от темы. Встретились с Хенриком – этот здоровенный эстонец с прозрачными грустными глазами – оказался очень разговорчивым и смешливым. Они со Светой подружились еще в прошлом году на пушкинском турнире. Хенрик читал смешные стихи о Пендыке, зал хохотал, но призов так и не дали. Он решил остаться в Англии. Работает где-то на кухне. Но сейчас начал заниматься русской газетой. Он профессиональный журналист, хоть бы ему повезло. День пролетел быстро, нужно возвращаться в лействительность. Какой кайф говорить на своем языке, понимать с полуслова, смеяться, когда смешно.

20/09/09

Иван потерял работу. Причина – больше не нуждаются. Суки! Берут мыть посуду, а заставляют мести двор, чистить овощи, помогать поварам и официантам, печь хлеб и это все с 9 утра и до 12 ночи за 5,73 фунтов. Кто бы говорил о дискриминации, правах. Поди, докажи, что они не правы. Мне отказали из-за болезни, Ивана просто вышвырнули. Буржуи проклятые.

Ругаюсь. Значит, я в форме. Думаю: изменилось ли мое ощущение жизни? Говорят же, что люди в моем положении радуются каждому дню. Я радуюсь, но как-то гипотетически. С тех пор как прошел дурацкий привкус во рту, я чувстую себя совершенно здоровой. Я здорова! Это не мантра. Это состояние.

21/09/09

Изя Шлосберг

Я плакала всю ночь, а у порога
переминался неуклюже дождь,
пила таблетки и молила Бога
не раскрывать мою святую ложь.
Они вдвоем меня оберегали,
Бог гладил руки мне: Храню тебя, храню.
А дождик, не взирая на регалии,
читал стихи, придвинувшись к огню.
Острее одиночества сиротство,
отчетливее в шелесте теней
я поняла, по праву первородства
я следую за  матерью моей.

 

Потом пошла танцевать. В пятницу я уже не смогу придти. Новые элементы совсем не получаются. Странно, мое тело запомнило какие-то движения, а голова не может запомнить порядок. Страшно лезут волосы.

24/09/09

То было еще не страшно. Проплешины на висках, как у шелудивой собаки. Завтра после химии обреюсь наголо. Что в них проку, в волосах, все равно мертвые. И смешно, и до слез. Может. завтра паричек уже принесут. Приехал муж. Все разговоры о его сыне. Говорит, что ночами не спит, думает, как ему помочь. Интересное кино, а кто же тогда храпит всю ночь и утром до полудня? Никак, привидение. Рассказывал, как долго искал мне подарок (давно хочу маленький белый свитер), но так и не купил ничего. Ни слова о моей просьбе зайти в клинику, где лечат витамином С.

Верочка все разузнала, готова принять в любое время. Даст Бог – не понадобится. Состояние предыстерическое. Как бы выдержать. Смогу ли я работать? Эти женщины из русской школы позвонили, извинились, Мария сказала, что могу сходить к ним на уроки, потом можно взять репетиторство. Посмотрим.

Господи, как мне надоел этот наркоман. Для чего Ты испытываешь меня им? А мне – их. Ведь невозможно помочь человеку, который этого не хочет.

Почему бы мне не уехать домой? Жить среди родных людей. Оправдания я нашла давно. У меня нет денег на лечение там. У меня нет работы там (как и здесь). Ну и еще что-нибудь, вроде, медицина здесь посерьезнее. Жалко смотреть на Ивана. Бегает в этот центр по трудоустройству, отправляет им резюме, не отвечают. Мне кажется, он стесняется даже есть, когда Джон здесь. Ждет пока я позову и сяду с ним вместе. Может, ему действительно лучше уехать. Куда? Он в такой растерянности и мне больно.

25/09/09

Химию отложили до среды – низкие лейкоциты – 0,8 при минимуме -1. Сделали укол Филграстим, не предупредили, поясницу и ноги ломит. Башка трещит.

27/09/09

Я всегда думала, как скучно я живу: дом-работа. Оказывается, это была самая развеселая и настоящая жизнь. Утром знаешь, что тебя ждут на работе, вечером – дома, умудряешься еще встретиться с подружками-друзьями, куда-то сходить, съездить. Думала, что в этом году начну работать, пусть даже нянькой, но эта зараза перепутала все мои планы. Опять сижу как на привязи, хотя никто не держит: чувствую себя нормально, можно идти куда угодно. Но дальше спортзала пока не дошла, туда тоже не очень хочется. Волосы крошатся. Парика еще нет. Может, завтра съездим в этот магазин. Джон второй день пишет проект для работы. Хорошо, если бы его взяли. Скучно ему, пусть хоть с людьми пообщается.

Дни стоят теплые, небушко голубое, безоблачное, паутинки летают – бабье лето, здесь его называют индийским почему-то. Лепота! Вёдро! Никак не могу вспомнить, как мамина бабушка называла красоту, а ведь мама все время повторяла это слово.(баско?) Да, точно. Какая девка баская! Погода баска! Залезла в словари. “Порато баско” – очень красиво. “Вёдро” – ясная сухая погода. Вот ведь и не спросишь, кто и откуда. Это выражение в архангельской области встречается часто, реже – в Тюмени, Ярославле – в основном в деревнях. Может, мои пра-пра из поморов были. Сказал же этот медиум, что к морю мне надо, оно силу даст.

28/09/09

Тимур прислал приглашение на “Осенний аккорд” в Геолог. Соберутся все наши.

Изя Шлосберг

Небо над Ташкентом  высоко,
В Лондоне  – на цыпочках достать ,
Загляну за кромку облаков, 
чтобы над Чимганом полетать,
поглядеть на летние костры, 
в бабье лето крылышками грусть,
паутинкой тонкой на плече,
песней тихой -  ждите, я вернусь.

Здравствуйте дорогой Борис!

Как-то Вы поживаете в своей Франции? Давно не пишете. Заняты, должно быть. А меня звали на оссенний фестиваль в горы, жаль, не смогла. Осенний фестиваль – это больше встреча друзей с песнями и стихами, и вином, конечно.

Хотя, какое в Ташкенте вино? Разве домашние умельцы своего, выдержанного, привезут. Обычно все действо начинается в пятницу, к вечеру съезжаются в пионерский лагерь Геолог все, кто хотел или просто закомпанию. Деревья уже в золотом и алом, воздух густой, хоть ложкой ешь. Ночью звезды громадные, смотрят на понаехавших "артистов" с удивлением и интересом как и жители окрестных кишлаков. Сначала все подтягиваются к сцене, позже расходятся в беседки. И там уже кто как выдержит – кто до полуночи, кто до утра, стайки слушателей перемещаются от одной "поющей" беседки к другой, Утром уже как Бог даст – кто раньше оклемается – по горам походить, вдоль ручья, травок там всяких – чебреца, мяты – пособирать, боярка в это время спеет и грецкие орехи. Народ у нас запасливый, все с котомочками. А кто попозже, те прямо в бассейн, освежиться, поплавать среди опавших листьев. Эх, ма! Так бы рванула. Поздно.

С теплом,

Ира

30/09/09

Опять химия. Сбрила остатки волос. Парень в салоне даже денег не взял. Ему меня жаль. Мне тоже. Обещала придти, когда отрастут.

3/10/09

Все еще тошнит, голова тяжелая. Лицо красное, вокруг глаз белые круги. Ужасно раздражжает лысина, шарф цепляется за ёжик, без платка – холодно. Какая быстрая жизнь.

5/10/09

Ну, вот, вроде полегчало. Слабость, будто все тело из ваты. Если после двух так, как Ира терпела столько лет? Подружка моя, какая же ты была сильная. Думаю о тебе как о живой.

Ради чего были споры об имуществе, ради чего терпела оскорбления мужа, из последних сил ползла на работу, а потом, с пятого этажа, на отекших ногах, купить кефир и булочку, чтобы не умереть с голоду. Ради твоих дочерей. Ты всегда считала, что у детей должен быть отец. Пьющий, бьющий, гуляющий – любой. Как ты радовалась, когда в минуты просветления он вдруг становился заботливым, добрым. Вдруг все понял? Нет, чтобы очередной раз ударить посильней. Сколько лет ты скрывала от своих родных все свои беды. Ирка, Ирка. А может, ты так долго держалась, потому что было такое противостояние? Закручивалась, как спираль, но не ломалась. А приехала домой, к маме – спираль разжалась – сражаться не с кем. Нет, ты просто хотела жить. Господи, какое там сражение со смертельно больной женщиной, матерью твоих детей. На теперь, жри, свои квартиры, дачи, расписки, которые ты брал с нее за потраченные на лекарство деньги. А Иры нет. “Вот что ты, милый, сделал мне, мой милый, что тебе я сделала?”

В одном из последних писем она писала:”Простила за все”.

Как мне рассказать о тебе, Ира? Имею ли я право? Думаю, что да. Не пытаюсь никого обвинять, обличать. Хочу понять, как эта женщина смогла так долго бороться за жизнь.

Мы познакомились в сентябре 1999-го года. Я начала работать менеджером в компании, где Ира работала уже несколько лет. Она встречала и провожала прилетавших дневными и ночными рейсами сотрудников, решая попутно многочисленные вопросы с билетами, багажом. Основная ее работа была в аэропорту. На меня смотрела красивая высокая блондинка, смотрела чуть свысока, очевидно потому что менеджеры в этой компании менялись чаще, чем она успевала их запомнить. Позже, вспоминая об этом, мы хохотали: Ирка, испугалась, увидев меня, вид у меня был достаточно серьезный, и было с чего: я впервые начинала работать на таком уровне: заниматься финансами и организацией всей работы иностранного офиса, так что сама была изрядно напугана. И полетели дни и годы работы, встреч, разговоров, разговоров. Мы узнавали друг о друге все больше, удивлялись и поражались: как много общего и разного было в наших судьбах. Однажды она пришла в офис с мужем. Все обалдели – какая красивая пара! Она – стройная зеленоглазая, с широкой улыбкой, он – высокий, статный шатен, с чуть пробивающейся сединой. Разговорчив, подчеркнуто внимателен. У них две замечательные дочери. Мне, почти всю жизнь прожившей без мужа, было на что засмотреться – везет же некоторым, хорошо, что хоть некоторым.

Потом Ира заболела, что-то случилось с глазами. Работы было много и заменять ее было трудно, она очень переживала, что “подводит” нас, старалась все организовать в аэропорту по телефону, через своих подружек. Выкрутились. Мне удалось сохранить ей зарплату, хотя иностранцам было сложно объяснить: почему? Ведь она не работала почти два месяца. Где им было понять, что каждый шаг в бесплатной медицине нашей страны стоит столько, что им и не снилось с их страховками и гарантиями. Работа выполнялась, это главное. Наши иностранные боссы все же согласились, что оставить человека в такой ситуации без средств – бесчеловечно и были страшно горды проявленной гуманностью.

На Рождество нас пригласили на рудник. Ира с девочками и я с сыном отправились в Таджикистан. Наши дети, еще школьники, часто вспоминали потом эту поездку. Действительно, кроме бесконечного обжорства, нас еще и просвещали, развлекали. Рассказывали о месторождении, показывали гигантскую воронку, на дне которой копошились люди, и груженные породой КРАЗы медленно, по спирали, везли ее на фабрику. А кругом такие горы! И знаменитые семь озер – гордость местных жителей. Маргузорские озера – так называют их в честь седьмого озера, расположенного на высоте 2450 метров над уровнем моря. Самарканд, к примеру, находится на высоте 700 метров над уровнем моря. Каждое озеро имеет свое название, цвет, меняющийся в зависимости от времни суток и погоды, форму. Расположенные на разных уровнях они появляются вдруг, завораживая первозданной красотой. Вода в них настолько прозрачная, что можно разглядеть камни на дне. Наши водители рассказывали, что даже после крепкого принятия на грудь, устоять в озере больше минуты невозможно, смельчаки выскакивают как из морозилки. Пишу, а сама думаю, как мало слов, как скучно я рассказываю о такой красоте. Но почему-то картинка перед глазами стоит, а описать ее не получается. Какие-то штампы затасканные. Где фантазия, полет воображения?! Только снег на вершинах, узкая дорожка, серпантином воднимающаяся вверх, наш джип, захлебывающийся от напряжения и азарта, и ультрамариновая вода очередного озера. Мы так и не добрались до седьмого озера, дорога была опасна, боялись селей.

Если навстречу попадался местный житель пеший или верхом на осле, всем приходилось останавливаться и решать, как разъехаться. Один осел решил, видимо, показать, кто здесь хозяин, и ни в какую не хотел сдвинуться с места. Старик-хозяин, в белой чалме и полосатом халате, толкал, стегал упрямое животное, но ишак, стоял как монумент. Он повернулся к нам крупом, задрал свой тощий хвост и… о, глаза б мои не глядели! – сделал то, что сделал. Не поворачивая головы, осел тронулся вперед, и мы потащились за ним до следующей развилки. Старик извинительно кивал нам, прикладывал руки к груди, но глаза его лукаво смеялись, когда он бормотал: “Эщак ю эщак”. Что значит, ишак – он и есть ишак, мол , ничего тут не поделаешь.

Мы добрались до четвертого озера, вышли из машины. Господи! Перед нами Изя Шлосберграсстилались альпийские луга. Не смотря на декабрь, не пожухли высокие травы, только чуть склонились под тядестью снега к земле, кое-где еще что-то выглядывало желтым и фиолетовым, красными бусами пестрел на голых ветках шиповник. А внизу лежало озеро, голубое и лиловое, прозрачное и тихое, как родившая женщина. Скалы вокруг то ли охраняли его, то ли смотрелись в него как загипнотизированные. И такая стояла тишина, что, казалось, малейшее движение или слово могут нарушить этот сон и все разлетится на мелкие кусочки. Притихли и наши смешливые и ни на минуту не умолкающие детишки, скажем, удивленно озирая окрестности. Обратно ехали молча. Проезжая через горные кишлаки, где дома расположены, как гнезда на склонах гор, мы видели ребятишек в калошах на босу ногу, они радостно бежали за машиной и орали:”Ай лов ю!”(наши иностранцы в качестве гуманитарной помощи учили их английскому), женщин, стирающих белье в бурливой горной речке, бородатых аксакалов, приветливо кивающих нам. У них свой мир, своя размеренная жизнь, веками сложившиеся традиции. А мы куда-то спешим, раздираемые противоречиями и сомнениями. Куда? Мне-то эти картинки знакомы с детства, я выросла в горном кишлаке, а вот для Иры и детей все выглядело как инопланетная цивилизация.

Такой радостной и счастливой я не видела ее больше никогда.

Летом Ира пригласила меня с сыном на дачу. Все было замечательно, Ирка порхала над мужем, кормила с руки, что называется, рассказывала анекдоты, шутила. Он милостливо позволял ей заботиться о себе. К вечеру нанизали мясо на шампуры. Но шашлычник был уже в состоянии нестояния. Он все подливал и подливал себе пива и ругал всех и вся. Настроение было испорчено. Ирке было неудобно. Кое-как утолкав его в дом, мы сами пожарили мясо, вяло перешучиваясь, поужинали и вскоре отправили молодежь спать. Почти до утра мы просидели с Ирой в саду на топчане. Она рассказала мне о своей жизни, скрытой почти от всех. Я была в шоке. Такая красивая пара! В голове не укладывается. Это всего лишь обложка. Не мне судить, каждая семья со своими тараканами. Терпела унижения, измены ради детей. Возможно. Но главное, думаю, любила. Было плохое, но было и хорошее раз столько лет вместе. У каждого из них своя правда. Я только не могу понять, как Ирка, такая преданная и заботливая, умная и красивая, всегда приветливая, могла испортить жизнь этому человеку. Она и сама не могла этого понять и, как маленькая девочка, до последних дней твердила:”За что?” Разве это ее вина, что врачи упустили момент начала болезни и в Москву она приехала уже с 3-й стадией рака. Когда после очередной процедуры я привезла ее домой и мы почти на карачках вползли в квартиру, муж даже не пошевелился. Я попросила у него болеутоляюшее, и он разразился такой бранью, что руки мои опустились и я пожалела, что обратилась к нему. “Эта тварь испортила мне жизнь!”- кричал обиженный здоровенный мужчина. А в маленькой спальне тихо плакала Ирка.

06/10/09

Вчера было лучше, чем сегодня. Мутит опять. Но сегодня я сдала их гребаный экзамен “Life in UK”. Самое смешное – сами британцы не знают большинства ответов и прикалываются по этому поводу, их нужно лишить гражданства.

Потом ходили в госпиталь, сделали скрининг – то, что я нашла подмышкой – доктор (маленькая смуглая индуска) говорит, просто железа воспаленная (вроде без дурных признаков), а основная шишка чуть уменьшилась, очень чуть, так и сказали.

10/10/09

Не хочу писать, читать. Ничего не хочу. Вчера сын был в институте, ему дали подписать бумагу, после чего он здесь нелегален. Мой муж теперь уже не уверен дадут ли ему гостевую, сначала говорил, что подадим на долгосрочную, а теперь и в короткой не уверен. Он просто не хочет пошевелиться. Он больше отец своих детей – вечная нянька, чем мой муж, который не признает мое право на родных. Не верю, чтобы не было каких-то исключений. Что за страна такая, сраная, которая разлучает родителей с детьми. Мне бы только выздороветь поскорее.

11/10/09

Вера прислала замечательное стихотворение. Откуда могут быть у человека такие мысли, образы? После таких стихов я кажусь себе глухослепонемой. Нацарапала ей ответ.

Изя Шлосберг

Не затворяй души, мой милый Лель, 
ни напрочь, ни на чуть, ни вполовину, 
твоих дождей и песен пуповину 
не разрывай, я с головой повинной 
лечу в скворечник, где поет свирель, 
в бездомности твоей себя рисую 
(портретик – не фонтан, но я рискую).

 

Эта заморская женщина так добра ко мне. Воистину заморская: родилась у моря, живет почти у океана, за океанами от меня, а так тепло и свободно мы с ней говорим, будто рядом и очень давно. Как я люблю эти наши с ней разговоры.

Мы познакомилась с ней на пушкинском турнире. Это была первая встреча всех финалистов в Посольстве России. Ко мне подошла удивительно красивая женщина, и мы стали говорить, как будто продолжали прерванный разговор. Она была хороша настолько, что я аж задохнулась и слова вылетали невпопад. Вера улыбалась, а я нагло разглядывала ее лицо, светлое и тонкое. Понятное дело, фотографии наши и стихи Борушко выставлял на турнирном сайте, но ощущение было такое, как будто знали друг друга всегда. Вера с мужем только прилетела из Филадельфии и, казалось, что еще не успела крылышки отстегнуть – вся такая солнечная, наполненная ветром и движением. Мы так и проговорили все турнирные дни обо всем, обо всем.

14/10/09

Господибожемой! Что ни звонок – тревога, что ни письмо – печаль. Умер А.Файнберг. Реву. Мы так и не встретились этим летом. Степан обещал организовать, но сказал, что нездоровится Саше. Что-то в душе оборвалось. Ташкент осиротел. Он не был обласкан властью, но зато, как любили его все поэты, барды, хужожники, просто люди, читавшие его стихи. Он не заискивал, говорил, что думал – все знали – есть Саша Файнберг – точка отсчета, мера таланта. Лет восемь тому прошел слух, что Файнберг уезжает. Мы встретились в кафешке на углу, напротив консерватории. Он прочитал мое стихо и тихо сказал:”Ну, куда я без Ташкента, Ир”.

А.Файнбергу

Изя Шлосберг

Вот и Вы уезжаете, Саша.
Уже заполночь, гаснет окно,
И сюжеты расходятся наши
В черно-белое с красным кино.
И не важно, что мало знакомы:
В этом фильме со множеством линий
То в болото, то в чьи-то хоромы
Забредали мы в поисках лилий.
Ненавистную дрожь унимая,
Мы вином заливали пожары,
И дождливое утро снимали,
Укрываясь под зонтиком старым.
Не ясна режиссёра затея –
Загорается снова экран.
Как получится…Кто же посмеет
Будто в поезде дёрнуть «стоп-кран».

04/02/01

В сентябре прошлого года В Ташкенте проходил фестиваль поэзии или что-то в этом роде. Мы с Натальей ходили на все их мероприятия. Никогда не думала, что в Ташкенте столько русскоязычных поэтов – Умеров, Абдуллаев. Приехали поэты из Москвы, Игорь Бяльский – из Израиля, они с Наташкой были застрельщиками Чимганского фестиваля в 80-е. и дружат до сих пор.

Мы встретились с Файнбергом во время перерыва, он читал на заключительном вечере поэтического фестиваля, который проходил в театре “Ильхом”, тоже какаом-то сиром без Марка Вайля.. Поговорили очень коротко. Он спросил, куда я пропала, что-то о новой подборке. Чем-то был недоволен, курил, простуженно кашлял, Сказал, чтобы позвонила, чтобы поговорить спокойно. Народ жаждал автографов и фотографий, Инка (хромоногая барышня – тоже какой-то организатор или около) подскочила, с хозяйским видом пригладила ему вихор и, буквально, утащила куда-то. Все второе отделение Саша читал с надрывом, как натянутый нерв. Потом еще и еще, народ не отпускал его. Не знаю, были или нет за прошедшее время его творческие встречи или это была его прощальная песня.

Саша Файнберг – впервые я услышала о нем в университете, Лидия Анатольевна Тартаковская(рус.лит. первая половина 19 века) буквально вбежала в аудиторию – к нам пришел Саша Файнберг! Ах, Саша – замечательный поэт! Ребята, как нам повезло!

“Ушел А.Файнберг”- написал мне его друг, Степан Балакин.

15/10/09

Сегодня солнечно.

17/10/09

Разговоры с моими подругами намного полезнее сейчас для меня, чем набитый витаминами желудок. Странное дело – как только я востанавливаюсь до нормального состояния, терпение и забота моего мужа куда-то испаряются, он становится раздражительным, неразговорчивым. Видимо, проявление нежности и тепла сильно утомляют его. Какой же он на самом деле? Добрый и заботливый или толстокожий и грубый? Все вместе, наверное. Во всех нас столько всякого понамешано. Начиная от кровей и заканчивая характером. Не может человек всегда быть добрым. Почему не может? Если в душе и в голове все в ладу – может. Добрый к своим детям, родственникам. Они далеко. Мы с Иваном рядом – нам остатки. У Дольского было: “Меньше всего любви достается нашим самым любимым людям”, – я бы сказала, любящим.

Вчера встретилась с женщиной, с которой познакомилась на фестивале русской песни. Она из Латвии, пять лет уже здесь. Работает в доме престарелых, убирает комнаты – очень довольна. Пишет стихи, песни. Поет тихо, говорит:”Я кухонная певица – пою на кухне, когда дети спят”. Посмотрела ее стихи на сайте, похоже на примитив, может, специально, размер – по всякому, но мысли о жизни, любви просты и понятны. Некоторые очень трогают. Удивляюсь, как много люди пишут. У неё двое сыновей, воспитывает одна. Говорит, что был здесь бой-френд, заботился, но осточертел своей мелочностью и выговорами.

Хороший был человек, но как расстались, стало так легко и свободно.

Она рассказывала о себе, а я вспоминала своих девчонок. Все наши разговоры об одиночестве вдвоем, о жизни с оболочкой того, кто когда-то был любим. Видимо, в зрелом возрасте состоявшимся дамам нужно жить одним. Это большая редкость и труд, чтобы сохранить любовь и нежность до глубокой старости. Неправда, что здесь у людей отсутствует ген душевности, есть исключения (так и хочется сказать: которые подтверждают правило). Нет, все разные или просто другие.

Люблю наблюдать за родителями Джона. Как трогательно мать подсовывает отцу вкусненькие кусочки:

– Это тебе, Эди.

А он так бережно старается приобнять свою Ши. Они как нитка с иголкой – всегда вместе. Пятерых детей подняли, теперь внуки, путешествия – ни дня не сидят на месте, приберут, подстригут свой садик и поехали на автобане, раньше по Европе, сейчас у деда проблемы со зрением, так катаются по стране. И мне с ними тепло и уютно.

Осень уже вовсю хозяйничает. Дожди стали холодными, ветры пронизывающими. Деревья еще зеленые, но не свежей листвой, а с красными оплеухами. Скорее бы она кончилась, осень, тогда закончатся мои химии. Кода я была маленькой, думала, что ветер дует, потому что деревья качаются.

21/10/09

Сегодня сделали третью химию. Опять новый доктор, спросил, как я чувствую, уменьшается или нет? По-моему, все по-прежнему, сканировние показало, что чуть уменьшилась. Господи, дай мне сил перенести все это. Они лечат меня и разрушают изнутри. Нервная система – ни к черту. Иван провалил экзамен водительский по теории. Ничего не хочет. И домой не хочет. Как не к стати эти мои болячки. Поехала бы с ним и сделали как планировали. Теперь одни расстройства.

После больницы хочется лечь и уснуть надолго. Раньше я думала, что смогу работать медсестрой , теперь – нет, такое количество боли переносить невозможно. Все раковые, как зомби, смотрят друг на друга пустыми глазами. У тех, кто приходит первый раз, в глазах испуг смешанный с любопытством. Потом любопытство пропадает, остается страх, дальше – пустота. Мы узнаем друг друга на улице по одинаковым парикам или шапкам, натянутым до бровей, по землистому цвету лица, по черным кругам вокруг глаз. Хотя черные круги и у наркоманов, как бы не обознаться!

Вчера мы были у родителей Джона, они продают дом в Мелтоне и переезжают в Вейбридж, маленький городишко рядом. Дед плохо видит, а в деревне без машины невозможно. Зато теперь он хорошо слышит, маленький аппаратик за ухом начинает попискивать, когда он садится в машину, видимо, взаимоисключающие технологии. На следующий год им будет по 80 лет. Они полны энергии и планов: в новом доме перестроить крыльцо, распланировать сад, постороить сарай (по-нашему), скорее кладовку для инструментов и т.д. Шила готовит, Эди накрывает на стол: приборы, салфетки, подставки под тарелки и бокалы – все продумано, подобрано по цвету. Все делают легко, с удовольствием. Хорошо с ними. Ездили вместе на выставку специальных приборов для зрения. В маленьком зале дома престарелых собралось много стариков, бабульки причепуренные, кто с палочкой, кто на коляске, трясут кудельками, сами трясутся, улыбаются, улыбаются уголками запавших губ, а глаза холодные, буровят друг друга, кто выглядит получше. Наши по сравнению с этими наездниками – молодо-зелено.

В доме престарелых я тоже не смогу работать.

А море бурлило, слегка штормило. Мы шли по берегу, иногда до нас долетали соленые капли. Облака висели так низко, будто были намазаны на море – цвета капучино. Северное море – это тебе не Дубай. Там море ласковое, шепчет, ластится. Изя ШлосбергИ говорит так тихо, мягко, будто бусины во рту перекатывает: эль-аль-эль, шшшукрам-хабиби. А здесь – шшшит-шшшшэйм. Может, от настроения зависит.

24/10/09

Прихожу в себя потихоньку, при мысли о лекарстве вздрагиваю и передергиваюсь вся, как лошадь: бр-р-р-р-р… Видимо, в этот раз более точно подобрали противорвотные препараты, как-то полегче. Может, привыкаю.

Все утро просидела с компом, пыталась методом тыка сделать слайд-шоу. По-русски – мало, по-английски – непонятно. Тундра, блин. Столько возможностей и ничего не далаю, разбираться лень. Завидую Светке – такая умница, энерджайзер. Вся в движении, все ей интересно. Сейчас увлеклась фотографией. Плавает, гребет, занимается в балетном классе, работает в полиции переводчиком, с астрологией разбирается. Когда все успевает! В интервью какому-то радио Светка рассказывала о себе, о своих мужьях, а их было три. Въедливый журналист предположил, что таким образом Светка путешествует по миру. Возможно, если не думать о душевных раздраях. Одного из них я видела в этом году на пушкинском турнире – эдакий мачо на пенсии. Все пытался очаровать всех приехавших в Лондон участниц. Но с высоких нот переходил на банальные штампы, потом начинал жаловаться на плохую гостиницу, а после и вовсе как-то исчез из поля зрения, хотя на пароходике еще активно вытанцовывал и рассказывал Джону, какая красавица у него (Джона) жена. Ну, хоть что-то. В разговорах я дала ему понять, что знакома со Светой, но он как-то уклонился от темы, перевел разговор на другое. Я спросила у Светки, что она в нем нашла, даже если предположить, что двадцать с лишним лет назад он не выглядел так потерто. Маленький, хлипенький и Света – статная, высокая красавица. Молодость, романтика, первый мужчина, заговорил, заворожил, наобещал. Сделал сына. Предал. Светлана укатила на эти дни на Кубу, говорит, что не специально, так совпало. А муж с сыном не встретился и даже не позвонил. Светка смеется, а я не верю, что ей действительно смешно. Все наши связи, глубокие и не очень не проходят, не заживают бесследно. Только затягиваются, как трещинки на сердце, а потянешь или повернешь чуть сильнее – кровь и боль. А тут ведь сын – единственный.

О втором -поляке она рассказывает мало, а вот о британце говорит много, 15 лет – не просто так, да и сынишка с ним живет, как с отцом. По ее рассказам и рассказам других британомужних можно составить энциклопедию или своего рода сборник инструкций, как жить с иностранными (английскими, в частности) мужьями и выживать. Сейчас после развода с британским мужем, она, как и Валентина, говорит, второе дыхание открылось – хочется жить, что чувствует кайф от свободы. Света не умеет что-то делать вполовину, если увлекается чем-то, то основательно, влюбляется, так до донышка. Любовь и замужество здесь, я думаю, не одно и то же. А потом, когда дно пусто, переживает так остро, не может понять, почему. Страдает. Такая вот смелая и очень ранимая душа. Сейчас Светке плохо. Энергетичеий срыв – на работе ведет дело об износиловании – выехали в ночь по вызову, до утра держала на руках трехлетнюю девочку, которая все это видела. Дети – болевая точка.

Света прислала фотки. Некоторые очень интересные. Мужичка щелкнула – этакий Хеменгуэйчик.

Давно не пишется Изя Шлосберг
в лохмотья хмурых дней
укутываю я себя и давит
мой бедный скальп
отсутствующий голос
и раздирая сердце на клочки
из памяти и обрывков солнца
я прорастаю в матери моей
бесцветной бабочкой
с растерзанной обложки
моих нелепых снов –
неспетых песен

24/10/09

25/10/09

Отправила Вере,

Вера пишет:

Ну вот и спела.
И песнь твоя печальна,
И утро хмурится,
И осень запахнулась
В платок ажурный
Из листвы дырявой.
В стекляшке лужи север отразился –
Челнок кленовый по нему скользил…
Зачем с утра ты пела эту песнь?

Я пишу:

13:44

Те ангелы, что над тобой кружат,
светлы, как облака в часы рассвета,
ажур листвы, кленовые сонеты –
мои вопросы и твои ответы.
Мой ангел хмурый, в серое одетый,
развесил разноцветные агаты,
но крылья развернулись на закат и
краской переспевшего граната
замазан горизонт – причал без трапа.

28/10/09

Позавчера приезжала Света, у нее вдруг образовалось свободное время и она привезда свой новый фотоаппарат со всеми прибамбасами. Снимала мою лысину, в парике, без. Дурачились, болтали. Даже Джон разговорился. С утра 29-го снимали еще, рассматривали то, что получилось. Забавно смотреть на себя в “новом” образе, как будто и не я, а какой-то пожилой андроид упал на лестницу, заблудился в переходах. А листья на деревьях желтые и красные. Тепло. Пока сидели в пабе у реки, Света болтала с Джоном, а мне казалось, что я рассматриваю картинки, какие-то гравюры каких-то веков: люди у реки сидят, пьют пиво, смеются. Река тихая, почти уснувшая, а воздух в полуденном солнце такой густой, что даже не разглядеть толком лица этих людей, линии нечетки, словно покрыты припыленной слюдой. Мое тело рядом с ними, а я смотрю это кино и даже не пытаюсь уловить обрывки фраз, которые долетают до меня из этого далека. Так было и так будет. Хотела написать “ всегда”, но передумала: откуда мне знать, как долго.

Вчера вечером побродили со Светой по парку, зашли в ее коморку на крыше. Не перестаем удивляться, как похожи мы с ней по ощущениям, восприятию каких-то отношений, душевных линий. Она говорит, что мой муж, его поведение – это полная копия ее бывшего. Никогда прямого ответа на прямой вопрос, развернутый экскурс в историю со всеми выкладками, полная уверенность в собственной непогрешимости и вот он – герой! Я думаю, что они просто трусят высунуться из собственной зашоренности. А потом, это же так удобно не видеть то, чего не хочешь видеть. Я уже спращивала Джона, когда он настояший, когда груб и раздражжен со мной и моим сыном или когда заискивает и скачет перед своим. Причем, если раньше пацан даже чувствовал неловкость от такой заботы, то сейчас юный упырь только нагло склабится, позволяя так пестовать себя. Он как бы говорит: ну, вот, смотри, что бы я не сделал, как бы не хамил, врал, воровал – он все равно будет меня облизывать, потому что я – его сын, потому что я внушил ему чувство вины за себя и остальных “недолюбленных” детишек, потому что ему так удобно .

Я проводила Свету. Пришла домой часов в шесть. Джон раздражжен. Зрителей нет, гостепримство закончилось. Не могу понять причину. Сижу с компом. Пришел Стивен. Серо-коричневое абсолютно отсутствуюшее лицо. Сколько же он принял дури? Страшно смотреть. Буркнул, что голоден. Джон начинает готовить, со злостью швыряет посуду. Спрашиваю, почему так рано. С нескрываемой злостью:

– Хоть раз накормлю Стивена как следует.

Ему почему-то все время кажется, что он ничего не ест. Хотя парень обычно начинает набивать себя сразу после школы, потом ужинает с нами и еще несколько заходов ночью. Я убираю кухню после ужина, утром приходится все начинать заново – мальчик не утруждает себя уборкой. Ну, и на здоровье. Скушай, родной, еще килограмм мороженого. Сок, кола, молоко, пиво – грязные стаканы, ложки, чашки на полу его норы, банки, обертки в перемешку с носками, джинсами. О, Господи! Джон говорит, что здесь все дети такие неряхи. На мои замечания – полный игнор. Может, он заслан иностранными службами специально, чтобы вдребезги разрушить жизнь отца и наш с ним брак. Мамаша отказалась от своего сына и продолжает мстить бывшему мужу. Месть? За что? Он не знает. Говорит, что не знает. Не могу судить эту женщину. Если за два года ему удалось так согнуть меня. (Макс сказал, что у меня погасшие глаза.) А там целая жизнь.

Продолжаем готовить. По кухне ползет удушающий запах. Задыхаюсь, кашляю.

– Ты положил чили?

– Да!

Накрываем на стол.

– Позовите Стиви.

Это ко мне и Ивану. Он уже идет.

– Что никто не может позвать ребенка?!

Стиви никого не ждет, ему подают всегда первым.

Пробую спагетти. Дыхание перехватывает.

– Что очень остро?

– Да, немного.

– Выбрасывай! – вырывает у меня тарелку.

Встаю и ухожу.

Иван пытается есть, но тоже не может. Папа с сыном благополучно ужинают, папа моет посуду, сын через полчаса снова ныряет в холодильник.

– Там десерт, ты же любишь, сынок.

Первое желание – немедленно собирать чемодан. Куда? Домой! Какая разница – сдохнуть от рака или от его злости. Спустя час пытаюсь объясниться. Не надо меня унижать, тем более перед мальчишками. Говорит, что ничего особенного, если родители ссорятся в присутствии детей, его тоже ссорились. Не слышит. Унижать, говорю, не надо!

Уехать к Свете? От себя не уедешь. Может, это мое воспаленное сознание выкидывает фортеля? Ведь дома мы тоже и плакали, и ругались, и мирились. Но злобы такой подкожной не было. Не было страха, что сказал, сделал что-то не так. С ума схожу ?

28/10/09

День молча.

Cветлана пишет:

У нас в Дорчестер великолепная больница! И так же прокапают, только дома будешь без стресса.

Собирайте зубные щетки и приезжайте. Что ты папу-маму убила такое на грудь брать?!

жду

приду к поезду встречать – скажи когда – куплю билеты через интерент, возьмёту их на вокзале из машины

цулу

св

Светка, спасибо тебе. Сил что-то предпринимать нет. Лежу пластом.

29/10/09

Сегодня день рождения комсомольской организации. Подумать только, ведь я свято верила в, во… во что? Да, кто его знает. В комсомол принимали с 14 лет, мы упросили принять нас чуть раньше, казалось, что так мы будем причастны к чему-то важному, значительному. Комсомолила в школе, в университете. Господибожемой! Была заместителем секретаря факультета по идеологии. Что делали? Проводили ленинский зачет. Это когда каждый комсомолец отчитывается о своих успехах в учебе и общественной жизни. Очень огорчалась, если кто-то откровенно посылал нас по адресу вместе с зачетом. Таких было двое-трое, их грозились отчислить. Они называли себя непонятным словом “дессиденты”. Хотя в чем это заключалось, не знаю. Они просто прогуливали пары, по нескольку раз сидели на одном курсе (то академ, то еще что-нибудь), прикалывались над нашими “мероприятиями”. Не думаю, что в Ташкенте кто-то серьезно выражал несогласие, инакомыслие и в те годы. Помню, что несколько студентов издали какую-то газету и в ней содержалась некая крамола. Но пожара не было или его затушили в зародыше. Остальные мои однокурсники были такие же домашние, совершенно не задумавшиеся о тяготах коммунизма, девченки и ребята. И комсомол для меня и для многих – это фестивали, конкурсы, концерты. Ой, как далеки мы все были от политики. Организация использовалась как средство организации нашего культурного развития. Наш замечательный хор, театр “Дилижанс” и студия Владимира Теппера. В хор поначалу, честно говоря, народ загоняли под страхом лишения стипендии. Но меня позвали подружки и никто никогда не принуждал ходить. А когда образовалась веселая, интересная компания, сами ждали репетиций. Руководитель хора Ида Терентьевна Шарапова (царство ей небесное и низкий поклон) – дама жесткая и хороший профессионал, возилась с нами, приглашала своих коллег вокалистов из консерватории дополнительно заниматься с нами вокалом. И хор запел. Мы выезжали в горы, на студенческий фестиваль в Душанбе, пели на каких-то партийных съездах, концертах во Дворце культуры ТашГУ, соорудили ансамбль и пели “Кто сказал, что земля умерла?”, “How many roads”, раскладывая на голоса и аккорды. Встречались, дружили, общались, некоторые даже влюблялись и женились. Мы были молоды и бесшабашны. Те дружбы и привязанности живы до сих пор. Когда мы встречаемся с Ларкой и Сандро (они познакомились в этом хоре), что мы делаем? Мы вспоминаем студенчество и поем. Нет, не новые песни, а те, из юности и даже пытаемся вспомнить хоровые партии: Сандро – бас, Лариса – мецо, я – сопрано. И как-будто огонек зажигается и освещает нас из прошлого. Дети смотрят на нас удивленно: Ну, вы даете! У них все по-другому. Не хуже, не лучше, по-другому. И никаких комсомолов. Хотя, при чем здесь косомол. Как и все другие детские и юношеские организации эта пыталась объединить людей, призывая хорошо учиться, добросовестно работать, уважать старших. Очень мне это напоминает другую организацию и ее Кодекс – Книгу Книг. А издержки производства, где ж их нет? Поэтому все разговоры о том, что наши мозги были засраны советской пропагандой, это тоже самое, что продвинутая молодежь демократического капитализма. Уф, бред собачий! Куда продвинуты? В чем? Разве мы стали лучше, выбравшись из-под проклятого занавеса? Добрее? Что это меня понесло в воспоминания? Да просто у моей Светки в Ташкенте сегодня День рождения. И первый тост всегда “Не расстанусь с комсомолом, буду вечно…”

30/10/09

Иду в больницу на сканирование одна. Джон даже не предложил пойти со мной – вырабатывает во мне самостоятельность. Сегодня будут вводить что-то в опухоль, чтобы во время операции легче было искать. Трушу. По дороге звоню Ивану. Он ждет меня в больнице. Мое время . В приемной вижу знакомых женщин: полячка Анна с сынишкой, прошлый раз она была с переводчицей, индуска с мужем, он так трогательно держит ее все время за ручку. Переглядываемся, улыбаемся. Ванька болтает без умолку, пытается отвлечь меня. Сижу час, полтора, оказывается все они впереди меня, я последняя.

Ирина Савицкая – медсестра улыбается, у меня не выходит, я устала.

Врач водит по груди сканером (не знаю, как эта штука называется), что-то ее удивляет: опухоль совершенно изменилась, стала кистообразной. Господи! неужели исчезла? Может, ее и не было? Говорю, что мне показалось наощупь, что она увеличилась. Делает анестезию. Больно! Ору. Медсестра держит меня за руки. Срочный анализ – образовалась киста – издержки производства. Такое бывает от химии. А опухоль? На месте. Без изменений. Вводит мне краситель. Больно даже с анестезией.

Are you OK?

Конечно! Какой хрен ОК! Все плывет.

Приходим домой. Собирались поесть где-нибудь после больницы, но уже поздно, устали, я хочу лечь. Джон копается в саду. Может, жизнь свою перекапывает? Иван принес попить, бутерброд. Грудь тянет, болит. Джон подошел спросил, какие результаты. Сказала. Ушел.

Чуть позже спросил Ивана, не хочет ли он пойти в кино, он с сыном собирается. Иван отказался. Что-то гремит на кухне. Готовит что ли?

– Are you OK?

Еще бы!

– Я не готовлю. Доедите с Иваном остатки?

Не хочу доедать. Варим картошку. Соленая капуста и селедка – вкуснятина. Приходит Стивен. На столе появляется салат, греет вчерашнее. Стивет корчит рожу:

– Фууу, в салате ветчина – я не люблю это.

– Смотри, нет помидор, только сыр, мандарины, шпинат – все, что ты любишь, – подкладывает ему Джон. – Попоробуй, ведь вкусно.?

– Ну, да, съедобно.

Папаша излучает сияние. Сын довольно скалится. Меня тошнит.

Доедаю свою картошку после их ухода. Странно, может, он придумал такой способ меня выжить? Готовит то, что зараннее знает, я не ем, выравет тарелку, хамит. На следующий день не идет со мной в больницу, а идет развлекать своего младенца и, наконец, этот цирк за столом. А может, я делаю что-то не так? Крыша моя поехала нечто? Да, вроде, еще различаю черно-белое. Себя, конечно, жалко. Но за все надо платить и за попытку быть счастливой тоже. Странно устроен мой муж. За два года он ни разу не подошел мириться первым, не обнял, не сказал, чтобы не обижалась, не плакала. Я подхожу, обнимаю, говорю: не сердись. А может, он женщина в глубине души? Ранимая, слабая. Черт, тода получается, что я – мужик. Ни фига себе, трансформер!

31/10/09

Сегодня проснулась рано. Грудь еще болит, терпимо.

Пишу стихо.

Изя Шлосберг

Здравствуй, Таня,
Снится сон:
мы с тобой в его квартире,
каждый угол здесь знаком
Гвоздик в номере четыре.

Белый с розовым ковер,
эта вазочка с цветами –
бесконечный разговор,
обрученные сердцами,

мы вели с твоим отцом
предрассветными часами.
не жена с крутым кольцом,
не любовница с серьгАми,
ветер, воздух я его
облегчение слезами.
Не разлучницей была –
все рассыпалось до срока,
растрезвонила молва –
черно-белая сорока.
Ты бранила, ты кляла
распроклятую девицу,
распрягала удила
в запряженной колеснице.

Собирала, берегла
и ковер, и дырку в стенке
разлучила, порвала
наши души – сохнет пенка-
убежало молоко
папа где-то далеко,
у меня чужая ночь –
Ты его довольна, дочь?

Позвонила Гане. Мой дорогой человек. Плачет в трубку, как тогда:

– Родная моя, родная, я с тобой. Все будет хорошо.

1/11/09

Вот и ноябрь. Льет как из ведра.

Вчера ходили с Валей на концерт русской песни. Думали, что на концерт. На самом деле нам показали нечто вроде экспрементального юношеского театра. Они разыгрывали советские страшилки из серии Павлика Морозова, железного занавеса, трагичной любви. Молодцы ребятишки. Все в красных галстуках – главный атрибут советского кошмара. Говорю кому-то из них: послушайте мою историю. Наши дни. Русская женщина выходит замуж за гражданина великой страны. У нее взрослый сын. Но он единственный, больше у них никого нет. Вопрос. Остаться с мужем и бросить сына или остаться с сыном и бросить мужа? Великая страна не дает возможности сохранить семью. Взрослый сын не имеет отношения к матери? Таков закон?

Все представление маленькая девочка пела “Эх, хорошо в стране советской жить!”. А группа женщин “Кумушки-голубушки” в самом конце исполнила попури русско-народно-советских песен. Пели неслаженно, но от души. И публика здесь очень добрая.

Зато в перерыве накормили – обалдеть: икра, котлетки, баклажанчики и квас и соки, и селедка под шубой! Это голубушки готовили, как выяснилось. Пожилая женщина всех подчивала, спрашивала:”По-русски-то говорите?” Познакомились с Наташей – она координатор русских обществ и групп и главное – распределитель грантов под это дело. Поговорили об авторской песне. Предложила создать клуб, обещала помочь с помещением и организацией. Ох, как не вовремя эти мои болячки. Я бы сейчас закрутила это дело. Но нужно время и силы. Сил пока нет.

Ужина не было. Стивен ушел праздновать Хэлувин. Нам преложили опять остатки. Вот как кстати русские накормили.

Зачем написала стихо Тане? Старые обиды? Чтобы из этого вышло? Какое замечательное было время, какой накал страстей. Интересно, случится ли что-нибуль подобное ( по силе) в моей жизни еще? Вот, ненормальная. А сейчас-то что? Тогда было ради любви, а теперь? Ради того, чтобы выжить.

3/11/09

Молчим.

We are at  deadlock. It is not delirium of the sick woman, I  am adequate. You have offended me and you are looking  offended. I do not wish to hold insult in myself. The cancer is an insult and a rage. For two years some events shocked   me. I told you.

You have not arrived to support me when my mum has died.

However, you have dashed away from Moscow to dead Tereza (why we do not care of the alive?)

You do not get tired to remind me how much  money you spend for me and my son.

You have brought your son, I thought that I will help you to change him. But it has appeared, all my offers: to be strict, to control him, not to buy him – are wrong. He frankly is rude to you, ignores me. Of course he will do it if you abase me in front of him

And last absolutely not clear to me your flash of  rage. You cooked that I cannot eat. You pull out at me a plate in  presence of boys.

Next day:

– Steve, eat salad.

– There is a ham, I do not love

– There is no tomato, there are everything  you eat.

The poor hungry child. It is nasty to look!

He laughs and it seems he tells: I will do everything  I want, because he is my father and I has inspired him a sense of guilt.

Tell me,  what is my mistake? You do not go with me to hospital, you go to cinema with the kid. Why you answer to  love and respect with roughness and a rage, and you are so careful to boor?

I do not incite you against your son, simply be objective. Tell to me the truth if you so  tired of me and my son and you want us to leave. Do not think that someone will condemn you.  In my position  insults and  irritation is worse than illness.

4/11/09

Написала мужу письмо. Реакция нулевая. Вчера разговаривала с Иркой. Сегодня ее день рождения. Ирке 50 лет. ЁКЛМН! Полвека оттопали. Как один день. Молодость, любовь, дети. Я – в ожидании семейного счастья, Ирка – в надежде, что счастье есть. Для чего мы пришли в этот мир? Мама, для чего ты родила меня? Мама говорила для любви. Пришли, потопали, родили сыновей, поели, посмеялись, пострадали о чем-то и уже пора в обратную дорогу. Мою маму помню я, Олег, Иван. Я орала над ее могилой. Кто будет оплакивать меня? Если помру здесь, сожгут и скажут, что это шанс собраться вместе. В Ташкенте – закопают, друзья поплачут, сын и брат погорюют. И все. Наши мертвые живы пока мы их помним. Ох, что это я? В день рождения подруги! Позвоню ей ближе к вечеру, чтобы попасть на праздник. Я бы поехала к ней в Питер, налепили бы мы с ней манты, пили бы красное вино, болтали бы о нас, любимых, и о наших любимых и вспоминали бы Ташкент, универ, Ольку Киселеву, Валентину. Эх! Ирка, будь здорова и просто будь!

А Вера прислала мне ссылку на свою Гостиную. Этот выпуск посвящен пушкинскому турниру. Интервью с ней, рассказ Бориса Носика (как мне повезло – познакомиться с этим интереснейшим шампаньским старсцем), подборка стихов Юдовского Миши, Аркадия Шляпинтоха, мои, Игоря Касановского. Я разослала ссылки всем своим друзьям.

Светка разместила фотографии и мои в том числе на каких-то профессиональных сайтах.

Девочки мои золотые, как тепло мне от вашей заботы и поддержки.

Не могу себя заставить пойти в спортзал, нахожу отговорки: то соль во рту, то грудь после скрининга нельзя напрягать. А сегодня солнышко. И листья кленов лежат под ногами, влажные после вчерашнего дождя. Желтые, красные, бурые – телеграммы из прошлого, из лета.

5/11/09

У нас опять мир. Извинения, прощения. Видимо, в письменном виде у меня лучше получается объясняться с мужем. Ну, что ж, буду реанимировать эпистолярный жанр.

В КРУГОЗОРЕ напечатали мои Заметки дилетанта о Пушкинском турнире. Приятно. Это все Вера.

6/11/09

Сегодня порылась на Стихире и вот обнаружила ето.

Сидим в японском,
макаем суши,
Смеёмся звонко –
обычный ужин.
Бедра касанье
рукой привычно,
Как наказанье –
кивок тактичный.
Под платьем лёгким
чужая мякоть,
В глазах – обломки
и чья-то слякоть.
Вопрос короткий,
в ответ – признанье,
Спазм остановки,
миг расставанья.
Застыл японский ,
скрутило суши –
Мы в соус горький
макнули души.

Не удержалась, соорудила коментарий. Вроде, о чувствах парень говорит, но эта мякоть-слякоть – что-то заставило передернуться, грязь какая-то.

Изя Шлосберг

Пишу и плачу на кромке суши –
япона мама – какие уши!
у этой гейши.Не надо лапать,
еда и блядство и рифма "мякоть"
Где гигиена, какие суши?
Обломки, слякоть из всех отдушин.

Джон и Иван работали в саду. Вчера он говорил со своим сыном, Дэвидом. Очень беспокоится о нем. Хороший мальчишка, но с той же проблемой. Джон собирается лететь в Нью-Йорк перед Рождеством, навестить парня. Мне кажется, если бы его бывшая не была против, он бы с радостью остался и на праздник, ведь там собираются все его дети. Как же он не понимает мое нежелание расставться с Иваном? Он ведь хочет перетащить Дэвида в Англию. Так и будем жить: я с Ванькой в Ташкенте, он со своими сыновьями в Лодоне. Джон больше отец, чем муж.

7/11/09

Да здравстует Великая Октябрьская Революция! Уже вовсе и не здравствует. Дети не знают, взрослые не хотят знать. Старики вспоминают демонстрации и парады. Слова ”коммунисты”, “советы”, “большевики” – ругательные. Я вспоминаю новое платье к ноябрьским, первомаю. Вечеринки, танцульки – какая разница, какой праздник – ура!

8/11/09

Вчера был замечательный теплый день. Ездили в Ричмондский парк. Мы были там ранней весной, когда все только просыпалось. И вот теперь, когда листья почти облетели, все в такой дреме, как в паутине. Парк находится в лощине, потому ветры туда не задувают – тихо и тепло. Там, где сохранилась листва, сочетания красок совершенно потрясающие: все оттенки красного, от розового до багрового-рыжего. Громадные кленовые листья, мелкие, звеняшие у березок на макушках и под ногами. Мостки, мосточки, ручьи, крошечные озерца, затянутые ряской. Там, где больше хвойных, темновато, иногда навстречу попадаются мамаши с ребятишками, собаки с хозяйками и вдруг исчезают за деревьями. И мы одни, будто заблудились в лесу. Серые белки (смешно – серые белки) шныряют под деревьями, готовятся к зиме. Хотя какая тут зима. Эти сучки сожрали все мои луковичные: тюльпаны, нарцисы, подснежники. Заяц шмыгнул в кусты – не успела щелкнуть. Подошли к пруду – утки – каких только нет! Две такие цветастые, как лубочные картинки или как дымковские свистульки. Важные, покачиваются на воде, подставляют фотографам правый, левый бочок, а вот так, анфас – позерки! Выходим из парка, по поляне расхаживают олени: и солидные с рогами, и совсем малышня с белым пузечком. Жаль, нельзя останавливаться, снимаю из машины, фотки все смазанные. Хорошо в Лондоне – много парков, сквериков, можно из толпы и шума занырнуть в такой островок, отдышаться, оглядеться, посидеть на лавочке, почитать газетку, книжеку, просто побродить.

Вспомнила, как в Ташкенте мы ходили с детьми “пошуршать” по листопаду. В саду по берегам Анхора осень была особенно хороша, Тишина, умиротворение и золоистый дождь при малейшем ветерке, и бормотание реки, и солнце, такое мягкое и ленивое. И мой сын бежит ко мне навстречу – разноцветный букет в кулачке. Солнечные блики скачут по лицу, по белесой маковке – маленькие ручки обвивают мою шею, листья сыплются мне в подол, шепчет смущенно:

– Это тебе, мамочка.

It was a remarkable warm day yesterday. We rode in the Richmond park. We were there in the early spring when everything only woke up. And now, when leaves have almost flown, everything in such drowsiness, as in a spider web. The park is in a hollow that”s why winds do not blow out there – silently and warmly. There, where the foliage has remained, combinations of paints is absolutely shaking: all shades of red, from pink to crimson-red. Enormous maple leaves, small at birches, clinking on tops and underfoot. Duckruns, small bridges, streams, the tiny lakes tightened by a duckweed. There, where are more coniferous trees, is darkishly. Sometimes mummies with children come across, dogs with mistresses and suddenly they disappear behind the trees. And we as if we have lost the way in wood. Grey squirrels (it is ridiculous – grey squirrel , in Russian this word comes from “white” ) poke about under trees, prepare for winter. Though what here winter is?. These bitchs have gobbled up all my bulbous: tulips, narcissuses, snowdrops. The hare has dropped in at bushes – I haven”t got time to click. We have approached to the pond – ducks – what only are not present! Two of them such variegated, as basten pictures or as Dymkovskie whistles. They were so grand, rock on the water, to turn photographers the right, left flank, and look at us fullface – poseurs! We leave park, deers walk up and down on a glade: some of them middle-aged with horns, and some – absolutely kids with white paunch. It is a pity, it is impossible to stop , I take a photograph from the car, all photos are greased. There are a lot of parks, public gardens, it is so nice you if can dive in such green island, away from crowd and noise, to catch a breath , look round, sit on a shop, to esteem a newspaper, a book, simply to wander.

I have remembered, how we went with children to "rustle" on a leaf fall in Tashkent. In the garden on coast of Anhor an autumn was especially beautiful. Silence, a pacification, and goldish rain at the slightest breeze, and  gurgling of the river, and the sun, such soft both lazy. And my son runs towards to me – a multi-coloured bouquet is in his little fist. The sun shadows skip on his face, on a whitish poppy head – little hands wind around my neck, leaves fell on to the hem, of my dress, he whispers confusedly:

– It”s for you, mummy.

Изя Шлосберг11/11/09

Очередная химия. Товарищ, меня мутит! Вчера приезжала Светка. Очень кстати. Наболтались, она опять со своим фотоаппаратом, дурачились, ей нравится мой лысый череп. Господи, дай мне сил перенести этот ад. Отче, слышишь меня, не оставь, помоги. Эти серые лица, эти пластиковые пакеты с ядом и мы, приязанные к ним капельницами.

13/11/09

Сегодня хуже чем вчера: тошнит, температура. Думаю, что моё раздражжение к мужу и его сыну связано с этими экзекуциями тоже. Мне не хватает внимания, тепла. Джон сидит с компом, работает – понятно дело. За день ни разу не подойдет. Если бы не Иван, лежала бы одна, голодная-холодная. Он теребит меня, приносит лекарства, заставляет вставать, двигаться, разговаривает со мной. Мой ребенок нянчит меня. Господи! Помоги ему и сбереги.

 

                                                                ОКОНЧАНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ВЫПУСКЕ