ЕЛЕНА ДУБРОВИНА ● МАТЬ МАРИЯ ● ЭССЕ -

ЕЛЕНА ДУБРОВИНА

ЗВЕЗДА ДАВИДА

Два треугольника – звезда,
Щит праотца, отца Давида,
Избрание – а не обида,
Великий дар – а не беда.

Израиль, ты опять гоним.
Но что людская воля злая,
Когда тебе в грозе Синая
Вновь отвечает Элогим!

Пускай же те, на ком печать,
Печать звезды шестиугольной,
Научатся душою вольной
На знак неволи отвечать.

(О поэтах первой эмиграции, погибших в немецких концлагерях)

Эти стихи были написаны поэтессой, монахиней, матерью Марией во время немецкой оккупации Парижа. Ее идущий из глубины души призыв к еврейскому народу полон силы, боли и отчаянья человека, верящего в свободолюбие детей Израиля. Ее вера в народ Израиля, в их дар выстоять, поражает необыкновенным чувством мужества. Они жили теми событиями, которые происходили в то время в мире и во Франции. Ее сердце пыталось вместить все то огромное горе, которое затопило мир. Вот что писала о ней в своих воспоминаниях Татьяна Манухина, хорошо знавшая ее по Парижу: «Материнскому ее сердцу больше, чем когда-либо, было кого теперь любить-жалеть, угревать-кормить, спасать-прятать. Об этой ее деятельности в годы оккупации знают те, кто были во Франции в германских лагерях и вне лагерей ее питомцами. Скажу одно: в те дни слух о Матери, о ее самоотверженной дерзновенности уже облетел эмиграцию, восхищая многих. Ходило по рукам и ее стихотворение Звезда Давида, посвященное гонимому еврейскому народу; его заучивали, прятали, переписывали и передавали дальше. При таких обстоятельствах арест Матери, увы, ошеломляющей неожиданностью не был…»

«Во время оккупации – все это знают, Мать Мария с необычайной стойкостью и мужеством помогала всем обездоленным и гонимым. Практически, это означало то, что помещение «Православного Дела» на 77 рю Люрмель, стало своего рода «штабом» гонимых. В различных укромных уголках повсюду «сидели» нелегальные евреи, и все, кому нельзя было попадаться на глаза Гестапо. Целые дни мать Мария рыскала по городу, доставая продукты, деньги, вещи, приготовляла посылки для уже сидящих в лагерях, доставала документы для тех, кто еще находился на свободе». Такую запись о ней оставил Юрий Терапиано, такой осталась она в памяти своих современников – жертвенная, честная, открытая, прямая и безгранично добрая. Ей была «больна чужая боль» и ее огромное чистое сердце вмещало боль всех отверженных и несчастных, боль всей земли:

            Архангелы и ангелы, господства,
            И серафимов пламеносный лик…
            Что я могу? …прими мое юродство,
            Земли моей во мне звучащий крик.

Спасать людей – такова была ее миссия – миссия сестры милосердия и человека. В 1943 году фашисты забрали сына Юрия. А позже гестаповцы арестовали и Мать Марию. В 1944 году, когда Юрий погиб в Бухенвальде, мать Мария была в лагере Равенсбрюк. Ее соседка по нарам Женевьева де Голль – сестра будущего президента Франции Шарля де Голля – напишет в своих воспоминаниях: "Около нее мы молимся или иногда поем вполголоса. На матрасишке она устраивает настоящие маленькие "кружки", в которых беседует о русской революции…" В женском лагере смерти Мать Мария провела два года жизни, наполненных действиями, поступками и верой. В последние месяцы она начала вышивать крестиком изображение Божьей Матери, держащей на руках младенца Христа, уже распятого на кресте. Верила: "Если успею закончить, она поможет выйти живой отсюда…" Не успела, погибла в 1945 году, за месяц до освобождения. По рассказам очевидцев, она пошла в газовую камеру, спасая жизнь молодой украинской девушки.

* * * * *

Елизавета Юрьевна Скобцева, урожденная Пиленко, по-мужу, Скобцева, родилась в 1891 году в Риге, в семье городского головы приморского города Анапы. Учиться она уехала в Петербург на известные тогда Бесстужевские курсы для благородных девиц, но города полюбить не смогла, о чем жаловалась Александру Блоку, с которым познакомилась, когда ей было только четырнадцать лет. Его стихи и его личность произвели на девочку неизгладимое впечатление. В Петербурге она стала принимать участие в литературных собраниях, проходящих в доме Вячеслава Иванова. Ее творчество обратило на себя внимание Волошина и Блока.

Наверно, та искра Божия, тот свет доброты и тепла, который она излучала, привлекали к ней людей. С Блоком у Лизы завязались сложные отношения. Вот что она писала в своих воспоминаниях о Блоке: «Он внимателен, почтителен и серьёзен, он всё понимает, совсем не поучает и, кажется, не замечает, что я не взрослая. Мы долго говорим. За окном уже темно. Вырисовываются окна других квартир. Он не зажигает света. Мне хорошо, я дома, хотя многого не могу понять. Я чувствую, что около меня большой человек, что он мучается больше, чем я, что ему ещё тоскливее, что бессмыслица не убита, не уничтожена. Меня поражает его особая внимательность, какая-то нежная бережность. Мне этого БОЛЬШОГО ЧЕЛОВЕКА ужасно жалко. Я начинаю его осторожно утешать, утешая и себя одновременно. Странное чувство. Уходя с Галерной, я оставила часть души там». Это ей, как утверждают многие исследователи, он написал знаменитые строчки: "Ты стоишь передо мной такая юная…" А она, попав под магию его стихов, сама становится поэтессой, которую современники ставили в один ряд с Ахматовой и Цветаевой.

«И, наконец, летом 1916 года последнее письмо от Блока: "Я теперь табельщик 13-ой дружины Земско-Городского Союза. На войне оказалось только скучно. О Георгии и Надежде, – скоро кончится их искание. Какой ад напряжения. А Ваша любовь (…) уже не ищет мне новых царств. Александр Блок". С этим письмом в руках я бродила по берегу моря как потерянная. Будто это было свидетельство не только о смертельной болезни, но и о смерти. А я ничего не могу поделать. Потом ещё мысль: такова судьба, таков путь. Россия умирает, – как же мы смеем не гибнуть, не корчиться в судорогах вместе с ней?», – вспоминает мать Мария в своих записках, напечатанных в 1936 году в журнале " Современные записки" № 62 (Париж). Ее любовь к Блоку оказалась трагичной и безответной.

Будучи человеком творческим (а она еще и прекрасно рисовала), Лиза до революции выпустила два сборника стихов. Судьба ее мало чем отличалась от судьбы российской интеллигенции того времени. В 1919 году она вместе со вторым мужем уезжает из России в Константинополь, оттуда в Югославию, и только в 1923 году попадает в Париж. Здесь она продолжает писать, принимает участие в собраниях журнала «Круг» и поэтической жизни Парижа. Выходят ее книги: «Достоевский и современность», «Миросозерцание Владимира Соловьева» и др., а также сборник стихов. В эмиграции она закончила русскую Духовную Академию и приняла монашеский постриг, но не ушла в монастырь спасать только свою душу, а стала монахиней в миру. Целью ее земного существования было спасение ближнего и нуждающегося.

Пережив личную трагедию – сначала смерть четырехлетней дочери, а потом неожиданную смерть в Москве только что туда уехавшей старшей дочери, она еще больше посвятила себя служению ближнему. «И Господу суровому молебен/C землей и ветром осенью пою». Вера в Бога, в высшее сознание и самопожертвование во имя Бога и людей – одна из главных тем ее жизни и ее творчества. Для христианина связь эмпирического мира с высшим, по словам Надежды Мандельштам, осуществляется не через символ, а через откровение, таинства, благодать и главное – через явление Христа. Христос не символ, символом является крест, на котором он распят:

И есть искусство. Как назвать – не знаю,
Символ его, – все зачеркнувший крест,
Обрыв пути, ведущих сердце к раю,
Блуждание среди пустынных мест.

Начертание креста для нее является также и предсказанием ее собственного конца, который она постоянно предчувствовала:

От хвороста тянет дымком,
Огонь показался у ног,
И громче напев погребальный.
И мгла не мертва, не пуста,
И в ней начертанье креста –
Конец мой, конец огнепальный.

Во имя Бога и человека готова монахиня Мария принять любые страдания, а главное, пойти на подвиг, не испытывая страха, не плача и не прося пощады. «Будь м. Мария не здесь, а там, в России, в те страшные дни, когда решалась судьба русского народа, она, сняв клобук и рясу, ушла бы в партизанщину», вспоминает о ней Т. Манухина. Все это она доказала своим пламенным творчеством, всей своей героической жизнью и мужественной смертью:

            Повелевающий мне крест поднять,
            Сама, в борьбу свободу претворяя,
            О, взявши плуг, не поверну я вспять,
            В любой стране, в любой тюрьме опять
            На дар твой кинусь, плача и взывая.

            В любые кандалы пусть закуют,
            Лишь был бы лик твой ясен и раскован.
            И Соловки приму я, как приют, —
            Мне каждый край Тобою обетован.

            Чтоб только в человеческих руках
            Твоя любовь живая не черствела,
            Чтоб твой огонь не вызвал рабий страх,
            Чтоб в наших нищих и слепых сердцах
             Всегда пылающая кровь горела.

Всю свою жизнь самопожертвенно посвятила мать Мария служению человеку, всю свою энергию отдавала страдающим и погибающим. Так она организовала несколько общежитий-приютов для нищих и обездоленных, где сама занималась тяжелым трудом. И эта самопожертвенность, боль за ближнего, ее глубокий патриотизм пламенно звучат в ее стихах:

            Там было молоко и мед,
            И соки винные в точилах.
            А здесь – паденье и полет,
            Снег на полях и пламень в жилах.

            И мне блаженный жребий дан, —
            В изодранном бреду наряде.
            О, Русь, о, нищий Ханаан,
            Земли не уступлю не пяди.

            Я лягу в прах, и об земь лбом.
            Врасту в твою сухую глину.
            И щебня горсть, и пыли ком
            Слились со мною в плоть едину.

Такой внутренний огонь, чистота образов и мыслей, философское осмысление жизни, необходимы человеку, чтобы найти свое духовное место в жизни. Мать Мария познавала религию через человека, в служении ему и Богу находила она свое место на земле. Ее поэзия – это ее биография, биография ее духовного мира; внутреннее горение, мучительная боль за человеческие страдания, и долгий героический путь к бессмертию: