ИРИНА ДУБРОВСКАЯ ● БЕЗ ТЕБЯ ● ЭТЮД-ВОСПОМИНАНИЕ
Любовь, в сущности, не знает
исполнившихся надежд.
Н. Бердяев
Милый мой, хороший мой, скажи, ответь мне на банальный женский вопрос – куда уходит любовь? Куда девается она, бывшая смыслом и воздухом, радостью и болью? Почему безвозвратно испаряется, как вода из чашки, оставляя после себя лишь невыносимую пустоту и иссушающее душу одиночество?
Ответь, не молчи. Помнишь, как ты звонил мне из своей заграницы и все время задавал один и тот же странный вопрос: «Ты меня хоть иногда вспоминаешь?» А я, искренне недоумевая, думала в ответ: Господи, да забыть бы хоть на минуту! Хоть бы на одну минуточку освободиться от тебя, от жгучего желания быть с тобой, видеть тебя, чувствовать тебя рядом. Это желание, наполнявшее меня до краев и переливавшееся через край стихами на листы бумаги, – о, сколько их, подставленных, как тазы и ведра, под нескончаемые потоки! – где оно теперь? Теперь мы чужие, и нет ни звонков, ни вопросов, и не под что подставлять ведра…
Знаешь, я многое поняла благодаря тебе. Например, то, как по-разному мы любим – мужчина и женщина. Ведь твой вопрос был не случаен. Ведь это ты иногда вспоминал меня – между службой, делами, друзьями и прочими мужскими заботами. Я же тобой – дышала. Что бы ни делала, чем бы ни занималась – ты всегда был со мной. Ты болел в моем сердце, ты окружал меня своим незримым присутствием, где бы и с кем бы я ни была. Пожалуй, даже несомненно, это было своего рода сумасшествием. Поэт бы назвал его «пожаром сердца», врач – «болезнью мозга». И только женщина, пока любит, называет просто и незамысловато – своей жизнью.
Почему же мы не вместе, милый? И почему, поняв, что вместе не быть, я не задохнулась от боли, не расплавилась в том неистовом, сжигающем изнутри пламени? Ведь все шло к тому. Душа болела так, что затрещал по швам весь организм. Ведь отняли не прихоть, не плоть – отняли воздух, жизнь, смысл.
Но я почему-то выжила тогда. Наверное, по своей врожденной склонности все делать вопреки – жить вопреки невозможности выжить, писать стихи вопреки самому непригодному для поэзии времени, расти в полный рост вопреки прокрустову ложу меркантильной действительности.
Так я и живу с тех пор – без тебя. И, представь, уже совсем неплохо себя чувствую. Более того, все больше убеждаюсь в том, что нам и не надо было быть вместе, потому что совместная жизнь требует нормальной температуры. Ей противопоказаны сердечные пожары и захлестывающие потоки эмоций, а тем паче стихов. Ты горел не так сильно, поэтому понял это раньше меня. А я – я слишком жадно смотрела на тебя, милый. Так жадно, что никак не могла оторваться и подумать. А если бы подумала, то наверняка вспомнила бы известную истину о том, что любовь – это когда двое смотрят в одном направлении. Ты был моим единственным направлением, милый, единственной истиной, затмившей весь мир. Увы, такой огонь всегда обречен на сгорание и сожжение души. Но разве в силах мы что-то изменить, пока он горит в нас?
Так значит, это была не любовь? Что же тогда? Страсть? Наваждение? Солнечный удар? Полеты во сне и наяву? Кто поймет, кто назовет все ее имена и обличья? Кто сумеет приручить эту дивную птицу, прилетающую и улетающую по своей непредсказуемой воле, не считаясь с нашими мнениями и желаниями? Кто осмелится расчленить на части эту неземную субстанцию, прекрасную и непостижимую во всех своих ипостасях?
Самое печальное, милый, что, когда чувство уходит, начинаешь вяло и скучно рассуждать о нем, оценивать, иронизировать. Пытаешься отворить таинственную дверцу заурядной железной отмычкой, потому что волшебный золотой ключик тебе больше не доступен. И лишь после тщетных попыток понимаешь, что это гадко, пошло и стыдно, что твое бескрылое резонерство о природе полета есть не что иное как предательство самое себя, своей юности и любви, какие бы имена она ни носила.
Я выжила, милый, и я живу. И стараюсь не рассуждать, а вспоминать с благодарностью все, что связано с тобой – и счастье, и слезы, и ту адскую боль, которая и вправду, если не убивает, делает нас сильнее, мудрее и чище. Я научилась жить не только без тебя, но и без наполненности тобой, что значительно труднее. Ведь на этом пути надо пережить неизбежное ощущение бессмысленности жизни без любви к тебе. Я пережила его, милый, и больше не считаю свою жизнь бессмысленной, ибо не может быть бессмысленным то, что осмыслено и принято душой. Я приняла ее такой, как есть, ничего не перечеркивая и ни о чем не жалея. Я стараюсь проживать ее достойно и по мере сил полноценно. Не суечусь, не устраиваюсь, не пытаюсь обмануть возраст. Мне это неинтересно. Я не хочу и не могу заполнять образовавшуюся пустоту всякого рода подделками. Уж слишком хорошо мне помнится вкус настоящего напитка – живой, острый, пьянящий, насыщенный всеми возможными оттенками. Я выпила его залпом, взахлеб, не умея растягивать и экономить на черный день. Возможно, это было опрометчиво, неправильно, неумно. Но за те краткие пронзительные мгновения я перечувствовала столько, что хватит на целую большую жизнь. Я надеюсь прожить ее, милый. Я хочу понять ее неожиданные повороты и превращения. Хочу осмыслить каждый свой день и шаг, каждую минуту, прожитую без тебя. Хочу быть полезной своему сыну и своему делу. И Господь помогает мне в этом, храня от уныния и отчаянья, помогая преодолеть опустошенность и не утратить чуткости сердца.
Все сложилось, милый, все уладилось. Сердце давно уже не болит о тебе, не ищет встречи с тобой, а значит и не страдает от одиночества. Ведь страдаем мы до тех пор, пока скучаем о ком-то, пока живо в нас желание с этим кем-то соединиться. Во мне этого желания уже нет – я расплатилась им за саму возможность жить. И знаешь, постепенно мука одиночества преобразовалась в отраду и покой уединения – уединения, в котором все меньше места остается временному и преходящему.
Такова моя жизнь без тебя, милый. Плоха или хороша, но она по мне. Все в ней выстрадано, все оплачено, ничего с чужого плеча. Но если бы ты только знал, как хочется порой – вероятно, в минуты грусти и слабости – повернуть время вспять и не задумываясь отдать оставшиеся дни за те звонки и встречи, за слова и прикосновения, счастливей и слаще которых ничего в этой жизни не было.
Апрель – май 2007
Навстречу весне
Говори со мной, Весна, не умолкай! Всю жизнь я иду на звук твоего голоса, всюду вижу твои знаки. Когда февральский снег искрится на солнце, я знаю, что это ты, еще не имеющая законных прав, улыбаешься издалека, глядя на захваченный зимой город. Когда первые травинки пробиваются из мерзлой земли, я чувствую, как смело и радостно ты приходишь в отвыкший от тепла мир. Когда привычная людская толпа из унылой вереницы скукоженных тел превращается в полноводную, весело шумящую реку, я слышу твою гениальную симфонию, воспевающую вечное обновление жизни.
Говори со мной, не исчезай, не уставай подавать знаки! Ведь все мои надежды – на тебя, все строки – во имя твое. Я чувствую в себе твой трепет, я полна твоей нежности, я жива твоим воскрешающим светом.
Но как трудно тебя ждать, какое отчаянье одолевает порой в твое отсутствие! Моя душа на земле – как Снегурочка в царстве берендеев. От отца-Мороза ей достались вьюжные темные ночи и колючие обжигающие ветра.
О, как холодны эти ночи, как страшны эти ветра! Но Снегурочке не привыкать – ведь это ее родина, ее стихия. Да и как без отца? Кто закалит и научит терпеть, если не он? Что заставит быть стойкой и неприхотливой, если не его крутой нрав?
Да, Мороз суров и неумолим, но чем больше он хмурится, тем сильнее любит тебя, солнечную и ласковую. Моя душа – дитя вашей любви, этой странной и неразрывной связи противоположностей. Истерзанная и вышколенная отцовским воспитанием, она дышит тобой и поет о тебе. Когда-то, при рождении, ты шепнула ей сокровенные слова любви, и она не забыла их: все ее песни – из этих слов. На ее пути были и сладкоголосый Лель, и страстный Мизгирь, и долгие годы бескрайнего, невыносимого одиночества посреди шумной берендеевской суеты. Но все это прошло, рассеялось как туман, разошлось на темы и рифмы… А душа осталась. Пережившая зной и холод, засуху и наводнение, растаяв от палящих Ярилиных лучей и родившись заново, с неистребимым желанием новых путей, она ждет тебя, свою прекрасную, вечно молодую мать, мудрую и щедрую на любовь. И даже твоя всегдашняя быстротечность уже не пугает притерпевшуюся к разлукам Снегурочку: ведь уходя с земной поверхности, ты не уходишь из ее сердца, и само ожидание встречи с тобой есть смысл и счастье ее жизни.
Февраль 2005
Любовь, в сущности, не знает
исполнившихся надежд.
Н. Бердяев
Милый мой, хороший мой, скажи, ответь мне на банальный женский вопрос – куда уходит любовь? Куда девается она, бывшая смыслом и воздухом, радостью и болью? Почему безвозвратно испаряется, как вода из чашки, оставляя после себя лишь невыносимую пустоту и иссушающее душу одиночество?
Ответь, не молчи. Помнишь, как ты звонил мне из своей заграницы и все время задавал один и тот же странный вопрос: «Ты меня хоть иногда вспоминаешь?» А я, искренне недоумевая, думала в ответ: Господи, да забыть бы хоть на минуту! Хоть бы на одну минуточку освободиться от тебя, от жгучего желания быть с тобой, видеть тебя, чувствовать тебя рядом. Это желание, наполнявшее меня до краев и переливавшееся через край стихами на листы бумаги, – о, сколько их, подставленных, как тазы и ведра, под нескончаемые потоки! – где оно теперь? Теперь мы чужие, и нет ни звонков, ни вопросов, и не под что подставлять ведра…
Знаешь, я многое поняла благодаря тебе. Например, то, как по-разному мы любим – мужчина и женщина. Ведь твой вопрос был не случаен. Ведь это ты иногда вспоминал меня – между службой, делами, друзьями и прочими мужскими заботами. Я же тобой – дышала. Что бы ни делала, чем бы ни занималась – ты всегда был со мной. Ты болел в моем сердце, ты окружал меня своим незримым присутствием, где бы и с кем бы я ни была. Пожалуй, даже несомненно, это было своего рода сумасшествием. Поэт бы назвал его «пожаром сердца», врач – «болезнью мозга». И только женщина, пока любит, называет просто и незамысловато – своей жизнью.
Почему же мы не вместе, милый? И почему, поняв, что вместе не быть, я не задохнулась от боли, не расплавилась в том неистовом, сжигающем изнутри пламени? Ведь все шло к тому. Душа болела так, что затрещал по швам весь организм. Ведь отняли не прихоть, не плоть – отняли воздух, жизнь, смысл.
Но я почему-то выжила тогда. Наверное, по своей врожденной склонности все делать вопреки – жить вопреки невозможности выжить, писать стихи вопреки самому непригодному для поэзии времени, расти в полный рост вопреки прокрустову ложу меркантильной действительности.
Так я и живу с тех пор – без тебя. И, представь, уже совсем неплохо себя чувствую. Более того, все больше убеждаюсь в том, что нам и не надо было быть вместе, потому что совместная жизнь требует нормальной температуры. Ей противопоказаны сердечные пожары и захлестывающие потоки эмоций, а тем паче стихов. Ты горел не так сильно, поэтому понял это раньше меня. А я – я слишком жадно смотрела на тебя, милый. Так жадно, что никак не могла оторваться и подумать. А если бы подумала, то наверняка вспомнила бы известную истину о том, что любовь – это когда двое смотрят в одном направлении. Ты был моим единственным направлением, милый, единственной истиной, затмившей весь мир. Увы, такой огонь всегда обречен на сгорание и сожжение души. Но разве в силах мы что-то изменить, пока он горит в нас?
Так значит, это была не любовь? Что же тогда? Страсть? Наваждение? Солнечный удар? Полеты во сне и наяву? Кто поймет, кто назовет все ее имена и обличья? Кто сумеет приручить эту дивную птицу, прилетающую и улетающую по своей непредсказуемой воле, не считаясь с нашими мнениями и желаниями? Кто осмелится расчленить на части эту неземную субстанцию, прекрасную и непостижимую во всех своих ипостасях?
Самое печальное, милый, что, когда чувство уходит, начинаешь вяло и скучно рассуждать о нем, оценивать, иронизировать. Пытаешься отворить таинственную дверцу заурядной железной отмычкой, потому что волшебный золотой ключик тебе больше не доступен. И лишь после тщетных попыток понимаешь, что это гадко, пошло и стыдно, что твое бескрылое резонерство о природе полета есть не что иное как предательство самое себя, своей юности и любви, какие бы имена она ни носила.
Я выжила, милый, и я живу. И стараюсь не рассуждать, а вспоминать с благодарностью все, что связано с тобой – и счастье, и слезы, и ту адскую боль, которая и вправду, если не убивает, делает нас сильнее, мудрее и чище. Я научилась жить не только без тебя, но и без наполненности тобой, что значительно труднее. Ведь на этом пути надо пережить неизбежное ощущение бессмысленности жизни без любви к тебе. Я пережила его, милый, и больше не считаю свою жизнь бессмысленной, ибо не может быть бессмысленным то, что осмыслено и принято душой. Я приняла ее такой, как есть, ничего не перечеркивая и ни о чем не жалея. Я стараюсь проживать ее достойно и по мере сил полноценно. Не суечусь, не устраиваюсь, не пытаюсь обмануть возраст. Мне это неинтересно. Я не хочу и не могу заполнять образовавшуюся пустоту всякого рода подделками. Уж слишком хорошо мне помнится вкус настоящего напитка – живой, острый, пьянящий, насыщенный всеми возможными оттенками. Я выпила его залпом, взахлеб, не умея растягивать и экономить на черный день. Возможно, это было опрометчиво, неправильно, неумно. Но за те краткие пронзительные мгновения я перечувствовала столько, что хватит на целую большую жизнь. Я надеюсь прожить ее, милый. Я хочу понять ее неожиданные повороты и превращения. Хочу осмыслить каждый свой день и шаг, каждую минуту, прожитую без тебя. Хочу быть полезной своему сыну и своему делу. И Господь помогает мне в этом, храня от уныния и отчаянья, помогая преодолеть опустошенность и не утратить чуткости сердца.
Все сложилось, милый, все уладилось. Сердце давно уже не болит о тебе, не ищет встречи с тобой, а значит и не страдает от одиночества. Ведь страдаем мы до тех пор, пока скучаем о ком-то, пока живо в нас желание с этим кем-то соединиться. Во мне этого желания уже нет – я расплатилась им за саму возможность жить. И знаешь, постепенно мука одиночества преобразовалась в отраду и покой уединения – уединения, в котором все меньше места остается временному и преходящему.
Такова моя жизнь без тебя, милый. Плоха или хороша, но она по мне. Все в ней выстрадано, все оплачено, ничего с чужого плеча. Но если бы ты только знал, как хочется порой – вероятно, в минуты грусти и слабости – повернуть время вспять и не задумываясь отдать оставшиеся дни за те звонки и встречи, за слова и прикосновения, счастливей и слаще которых ничего в этой жизни не было.
Апрель – май 2007
Навстречу весне
Говори со мной, Весна, не умолкай! Всю жизнь я иду на звук твоего голоса, всюду вижу твои знаки. Когда февральский снег искрится на солнце, я знаю, что это ты, еще не имеющая законных прав, улыбаешься издалека, глядя на захваченный зимой город. Когда первые травинки пробиваются из мерзлой земли, я чувствую, как смело и радостно ты приходишь в отвыкший от тепла мир. Когда привычная людская толпа из унылой вереницы скукоженных тел превращается в полноводную, весело шумящую реку, я слышу твою гениальную симфонию, воспевающую вечное обновление жизни.
Говори со мной, не исчезай, не уставай подавать знаки! Ведь все мои надежды – на тебя, все строки – во имя твое. Я чувствую в себе твой трепет, я полна твоей нежности, я жива твоим воскрешающим светом.
Но как трудно тебя ждать, какое отчаянье одолевает порой в твое отсутствие! Моя душа на земле – как Снегурочка в царстве берендеев. От отца-Мороза ей достались вьюжные темные ночи и колючие обжигающие ветра.
О, как холодны эти ночи, как страшны эти ветра! Но Снегурочке не привыкать – ведь это ее родина, ее стихия. Да и как без отца? Кто закалит и научит терпеть, если не он? Что заставит быть стойкой и неприхотливой, если не его крутой нрав?
Да, Мороз суров и неумолим, но чем больше он хмурится, тем сильнее любит тебя, солнечную и ласковую. Моя душа – дитя вашей любви, этой странной и неразрывной связи противоположностей. Истерзанная и вышколенная отцовским воспитанием, она дышит тобой и поет о тебе. Когда-то, при рождении, ты шепнула ей сокровенные слова любви, и она не забыла их: все ее песни – из этих слов. На ее пути были и сладкоголосый Лель, и страстный Мизгирь, и долгие годы бескрайнего, невыносимого одиночества посреди шумной берендеевской суеты. Но все это прошло, рассеялось как туман, разошлось на темы и рифмы… А душа осталась. Пережившая зной и холод, засуху и наводнение, растаяв от палящих Ярилиных лучей и родившись заново, с неистребимым желанием новых путей, она ждет тебя, свою прекрасную, вечно молодую мать, мудрую и щедрую на любовь. И даже твоя всегдашняя быстротечность уже не пугает притерпевшуюся к разлукам Снегурочку: ведь уходя с земной поверхности, ты не уходишь из ее сердца, и само ожидание встречи с тобой есть смысл и счастье ее жизни.
Февраль 2005