ЕЛЕНА ЛИТИНСКАЯ ● Я КАТАЮСЬ ПО МОСКВЕ ● ИРОНИЧЕСКАЯ ПОЭМА

Хотела я коротенький сонет
О прошлом написать, о той эпохе,
О юной романтической дурехе,
Которая жила в Москве. Ан нет!
Поэма вышла. Черт возьми! Ведь я бы
Могла ее облечь в модерн. Но к ямбу

Приучено упрямое перо.
Меня простят великие поэты
И яростные их апологеты!
Так прочно въелось классики тавро.
Пишу простым я стилем, старым слогом.
Читатели поймут. И слава Богу!

Я родилась в далекие года,
Когда Санкт-Петербург был Ленинградом,
Гремели первомайские парады
И те, кто были раньше господа,
Исчезли иль товарищами стали.
И жив еще был вождь товарищ Сталин.

Мне лицезреть его не привелось.
Но ясно помню бабушкины стоны,
Что скоро нас погрузят всех в вагоны
И …Все ж была надежда на «авось..».
Народ и партия кричали “Prosit”,
А вождь возьми да и почивши в бозе.

Мне Родина – престольная Москва.
И в пору ту она звалась Москвою.
И не посмел название иное
Придумать ей КПСС глава.
И Кремль, и Площадь Красная осталась,
Хотя вокруг все круто поменялось.

Мы жили в самом центре. Дом наш был
На улице Толстого Алексея,
«Хождения по мукам» эпопею,
Который в трех частях отобразил.
И тем снискал он МОССОВЕТА милость.
Так Спиридоновки Москва лишилась.

Вон Пионерские пруды вдали
(Иль Патриаршие). Чрез двор под арку.
Меж пионерами и патриархом,
Возможно, что-то общее нашли.
А мне до церкви дела было мало.
Я в пионерах больше понимала.

Я и не знала, что Властитель зла –
Профессор черной магии в романе –
Здесь вел беседу с атеистом Ваней
О том, что Аннушка уж пролила
У парапета роковое масло.
И скоро Берлиоза жизнь угасла.

(Давно уже не ходит здесь трамвай.
И МАССОЛИТ был переименован.
А сами гении пера и слова
На улице Воровского пьют чай.
Мелькают плеши, брови и седины
На фоне шашлыка из осетрины.

И я там буду, только свистнет рак,
Волною поэтической прибита,
Читать стихи. Но не вольюсь в элиту
Сынов и дщерей признанных писак.
Так, покручусь немного – только возле.
Моя звезда взойдет… Об этом после.)

Булгакова я двадцать лет спустя
Прочла и веру обрела не скоро.
Ну а пока – что мне такие споры!
Ведь я, как все, советское дитя.
Однако из семьи интеллигентной –
Читала Куна «Мифы и легенды».

Я знала всех богов. Олимпа твердь
Испещрена была бессмертной рознью.
Сулили же божественные козни
Кому-то подвиги, кому-то смерть.
В семь лет пришлось мне волею фортуны
Раскрыть букварь, захлопнув с грустью Куна.

О изощренность мысли, господа!
Делить с товарищами коммуналку,
Когда ваш банный день – одна среда.
А пропустили – так на гвоздь мочалку.
Другие дни соседям отданы.
Сходите в баню. Рядом Сандуны.

Я, тетя, бабушка, «любимый» зять.
Мы жили всем кагалом. Мама с папой
Любовью занимались тихой сапой.
И странно, что смогли меня зачать.
Не дай-то Боже, чтобы страсти пылом
За стенкою родню перебудило.

В конце концов нам как-то удалось
Сменить шестиметровую каморку
На большую, особого восторга
Не испытав. Пожертвовать пришлось
Районом. Вспоминаю, не тоскуя,
Мажоров и Электрозаводскую.

Смердило. Мыловаренный завод
Минор навел на целую округу.
И Люська, школьная моя подруга –
Из лимиты – увидев наш комод,
Трюмо и винограда гроздь на блюде,
В сердцах сказала: «Вот, живут же люди!»

А что при этом думала она,
Гротескно-незатейливая гостья,
Когда на стол плевала рыбьи кости!
Ну, этим все уж сказано сполна.
Здесь – полка с книгами, а дома – водка.
Лефортово. Рабочая слободка.

На сайте odnoklassniki.(dot) ru
Я Люську не нашла. Прошло полвека.
Неумолимо-тягостная веха.
А, может быть, уж нет ее в миру…
Но лучше я закрою эту тему.
Ведь вовсе не о том моя поэма.

Через дорогу клуб был «Шерсть-сукно»
(Его мы называли «Шерстью суки»)
В Медовом переулке. И от скуки
Туда ходили изредка в кино.
И в этих же краях царь Петр когда-то
Рукою щедрой мед дарил солдатам.

Мы продолжали площадь расширять.
Сбылась мечта – отдельная квартира.
И не беда, что ванная с сортиром
И лифта нет. Какая благодать!
До Краснопресненской – трамвай, автобус.
Я еду по Кольцу. Кружится глобус.

Вон там Ваганьково, а здесь пруды.
В Москве прудов – хоть пруд пруди, не в меру.
У Пресненских  влюбилась я в Валеру.
Скамейка, парк – любви моей следы.
Дом буквой «П» на Литвина-Седого.
Литвин-Седой? –  Не знаете такого? 

Борец за счастье. – Чье? – Не в этом суть.
Я тут жила. Тринадцать лет Джульетте.
Мы не Монтекки и не Капулетти.
Никто и никому кинжалом грудь
Не проколол. Нам «пятый пункт» мешал.
Он, словно пограничный столб, стоял.

Мне повезло. В гуманитарный класс,
На программиста провалив экзамен,
Попала я. Ну посудите сами:
Была бы программистом я сейчас –
Давно свои мозги бы иссушила.
И утаился бы талант, как шило,

Наперекор пословице,  в мешке.
А может, так оно и лучше, впрочем.
Мы в суете судьбу себе пророчим.
Она возьмет  – ударит по башке.
Кто программистом был, в поэты вышел.
А у поэта –  рифмой сносит крышу.

Шесть лет прошло – и снова переезд:
В Измайлово, где парковая зона.
Двухкомнатной квартирой окрыленны,
Летели мы. Здесь кислород окрест.
Зимой на лыжах. В лесо-тени – летом.
И, помнится, здесь стала я поэтом.

Сей горько-радостный нежданный дар,
Слова слагая в строки, обнаружив,
Блуждала я. И, выстланный из кружев
Листвы, шептал Измайловский бульвар
О доблестях, о подвигах, о славе…
О юность в позолоченной оправе!
Очередной отобразив роман
С печального и радостного бока,
Кося под Маяковского и Блока,
Рыдала я, уткнув лицо в диван.
Послушно он раскладывался книжкой,
Терпя мои любови и страстишки.

Сквозь юдофобов строй – я на филфак,
В процентную укладываясь норму,
Протиснулась. Соблюдена проформа.
И все же мне в лицо: «Мать вашу так!»
Комиссии приемной председатель:
«Вас приняли? С какой же это стати?»

Назло ему и с пользой для себя
Я МГУ окончила с успехом.
Филолог-богемист! Ну как без смеха
Искать работу, «кадры» теребя!
По паспорту встречали – не по роже.
Платили рубль в час и не дороже.

Почасовик! Что это: должность, чин?
Ведь вроде не ругательное слово.
Но сколько в нем презрения людского
К тому, кто совокупностью причин
Изгоем был. (Не перепутать с «геем»
И «гоем»).  Три строфы до апогея…

Последний переезд. Густая тьма
Бескудникова. Блочная высотка.
Грязь непролазная. – «Эй ты, красотка,
Взять на руки или дойдешь сама?» –
Солдатик юный предложил галантно. –
«Давай неси!» – сказала я. – «Ну, ладно»!

Он нес меня и горд сей ношей был.
В грязи по щиколотку увязая.
Стройбата вся компания лихая 
Застыла. Только бы не уронил!
О новостройке думая без гнева,
Над грязью я плыла, как королева.

Ну вот сценарий прямо хоть куда!
И для Мосфильма, и для Голливуда:
«Солдат и девушка». Томить не буду
Читателя надеждой. Череда
Обычных дней не прервалась. И пришлый
Герой исчез. Я за другого вышла…

Он вдруг возник из детства, мой сосед.
Его родная бабушка Ревекка
С моею бабой Маней четверть века
На кухне много радостей и бед
Делила и на идиш изъяснялась.
Внук был красив. И свадьба состоялась.
Из центра – да в Бескудникова глушь.
Ирония судьбы. Здесь точку ставлю.
Навечно заколачиваю ставни –
И в дальний путь. Багаж, ребенок, муж.
Прощай, Москва! Увидимся, родная,
Не скоро. Вот придет пора иная… Хотела я коротенький сонет
О прошлом написать, о той эпохе,
О юной романтической дурехе,
Которая жила в Москве. Ан нет!
Поэма вышла. Черт возьми! Ведь я бы
Могла ее облечь в модерн. Но к ямбу

Приучено упрямое перо.
Меня простят великие поэты
И яростные их апологеты!
Так прочно въелось классики тавро.
Пишу простым я стилем, старым слогом.
Читатели поймут. И слава Богу!