ЕВГЕНИЯ БИЛЬЧЕНКО ● НЕБЕСНЫЙ ТРОЛЕЙБУС ● СТИХИ

ЕВГЕНИЯ БИЛЬЧЕНКО ПОГЛАДЬ

За крашеной калиткой –
Мистический покой…
По ребрышкам сквозь плитку
Погладь меня рукой.

Не бойся пней и кочек.
Рви клевер молодой.
А руки жжет, зверечек,
Погладь меня звездой.

В церквушках по соседству –
Старушечий уют…
Погладь, как гладят в детстве,
Когда коленки бьют.

Ко мне по зову четок
Приходит на заре
Подстреленный волчонок
В овечьем серебре.

И расцветают вишни,
Дурея от вытья…
Погладь его, Всевышний!
Он умер. Как и я.
5 марта 2011 г.

АВТОПОРТРЕТ С ОТРЕЗАННЫМ УХОМ И СНЕГОМ

Марине Киевской

По Киеву бродят эльфы и неврастеники
С бинтами на мочках: город похож на госпиталь.
На снег, истолченный в пуантилистской технике,
Ложатся следы их валенок по ван-гоговски.

Искрится зима серебряными икринками,
Туманя мозги Талмудом дорог непройденных,
Но мне хорошо с Маринкой, и с Мариинкой, и
Со всей остальной стальной жлобско-нивской Родиной.

А снег забивает баки своей зернистостью,
И нечем дышать от этого безобразия!
Марина, смотри, как низко – хоть пей канистрами –
Пролег Млечный путь из евроамерик в азии.

Сбежать туда можно, знай только: много риска в том.
Нам души ветрянкой снежной пометил госпиталь,
Поэтому искры в наших глазах так искренны…
Спасибо Тебе, великий и светлый Господи,

За снег, за шмурдяк, за право ходить по лезвию;
За то, что жлобы смеются над нашей мусоркой…

За автопортрет, где уши мои отрезаны, –
Чтоб люди сердцами слушали Твою музыку.
21-22 февраля 2011 г.

ПАЛАТА БЕЗ НОМЕРА

Кому-то – планета, кому-то – палата.
Палатная койка, конечно, – не плато:
Для жестких полетов она узковата,
Но лучше палата, чем ложе Пилата.

Кто помер, тот ожил.
Кто жив, тот не помер.
Палата без номера – нафиг нам номер?
Пусть псы в лагерях нумеруют полати,
Но смерть не считается в нашей палате.

Здесь ценятся только мечта и отвага.
Здесь ночью от крови белеет бумага.
Мы – дети индиго, мы – внуки Живаго:
Палата – веселая наша общага.

Вон там лежит гуру, а здесь лежит дока.
Сей зрел Авраама, тот внял Иисусу…
За дверью ютится наш цыпочка доктор:
Цивильный бедняга, он так комплексует!

Не бойся, малыш.
Мы не сделаем больно.
Как скальпель на скальпе, как выстрел контрольный,
Как звезды, что Канту явились из терний,
Палата – жестока в своем милосердии.

В палату стекаются вечные реки.
В палате скрипят корабельные доки.
Мы – древние инки, мы – юные греки,
Мы будем любить тебя, маленький доктор!

А завтра, когда к полоумным зарницам
Палата взметнется зеленой синицей,
Нам будут медсестры волшебные сниться
В могилах без номера.
Возле больницы.
16 марта 2011 г.

МОЯ ОДИССЕЯ

-1-

Она все шептала: «Летом махнем в Одессу!» –
Ей просто хотелось как-то его утешить…
Андреевским спуском шли и гоняли бесов
Зайчонок Степашка и попугайчик Кеша.

Казалось, весь мир был дурью одной укурен,
И ждал кораблей, и в алое красил снасти.
Ни в буре, ни в Сингапуре, ни в контркультуре,
Ни даже в литературе – не сыщешь счастья…

А он отвечал: «Уж лучше до Петербурга.
Там львы, и Кронштадт, и нет никаких зайчишек». –
Она улыбалась. Ветер носил окурки.
И плакало небо, и становилось чище.

Подол оборвался резко, как рог Роланда.
Едва покачнулось море в оконной раме…
Они разбежались – каждый в свою шаланду –
На желтых маршрутках с черными номерами.

-2-

Когда это небо станет иссиня-желтым
И мне надоест глазеть на него сквозь шторы,
Я выдерну дверь из старой дверной щеколды
И молча уйду на родину Командора.

Когда это море станет кроваво-серым,
И солнце на нем не будет чертить узоры,
А в людях не сохранится и капли веры, –
Меня приютят на родине Командора.

Когда этот мир с ума сойдет от раздоров
И все Одиссеи лягут на поле ратном, –
Я так надоем на родине Командора,
Что мощным пинком под зад возвращусь обратно.
17 апреля, 20 апреля 2011 г.

ЗВЕРИНЫЙ ЯЗЫК

Я поэт, но мечтаю, чтобы язык исчез,
Потому что на самом деле слова – заслон.
Пусть тебе на заре приснится гренландский лес,
Где у самки оленя вырос индийский слон.

Потому что на самом деле не надо стен,
Чтобы сердце в конце пути обрело приют.
Видишь, как розовеет сакура в стиле дзен,
А над ней по-славянски колокола поют?

Вне широт и меридианов меня несет
По какой-то другой системе координат.
С языком я умею делать, ей-богу, все:
Только Истина все равно остается над.

И поэтому надо сбросить горбатый груз,
Чтобы шли пилигримы с воздухом в рюкзаке,
А прохожие кошки пели собачий блюз
На старинном зверином ангельском языке.
30 апреля 2011 г.

НЕБЕСНЫЙ ТРОЛЕЙБУС

В городе, где не летают птицы
Юрий Крыжановский

В город, как в сети, попав, троллейбус
Бьется о дроты антенн и веток…

Городу снится небесный Лесбос –
Призрачный остров с Большого Света.

В городе – дождь, и дороги скисли,
Образовав суррогат кефира.
Город мешает дышать и мыслить,
Он загоняет людей в квартиры –

В душные норы вчерашних вафель,
Чая, попсовой телепрограммы…
Он покупает им новый кафель –
Законопатить античный мрамор.

Город нас учит, как Alma Mater,
Древней науке двуличной лести.
В городе каждый второй предатель
Носит на шее алмазный крестик.

В патоке автомобильной жижи
Город под фары стругает лица…
Господи праведный! Как мне выжить
В городе, где не летают птицы?

Я разбегаюсь по рельсам лезвий.
Я расшибаюсь башкой о стены.

… В небо, на Лесбос, летит троллейбус,
Переворачивая антенны.
16, 20 мая 2011 г.

МАРСИАНОЧКА

Маше Луценко

В этом царстве цивильной, вполне респектабельной пошлости,
Где духовная трепетность выглядит жалкой оплошностью,
Где своя независимость стала чужой привилегией,
Где соседские дети играют в Чечню и Норвегию,
Где устами убитых солдат от Европы до Азии
Не досказано поле в его близорукой безбрежности, –
Ну, откуда взялась ты, с такой мезозойской фантазией?
Как тебя пропустили, с такой архаической нежностью?

В этом царстве, чей главный закон – осторожничать с мыслями,
Кто придумал такую – бездумную, бескомпромиссную?
Из какого, еще не известного физикам космоса
Ты в системную матрицу куцых параметров послана?
Что ты здесь собираешься делать? Ходить в магазинчики?
Покупать колбасу и закручивать в банки смородину?
Я тебя ощущаю, Душа моя, метафизически:
Нас, уродов, навеки сроднила безродная Родина.

Нашей Родине тайной не надо слагать панегирики:
У нее – нездоровая страсть к истерической лирике.
И, расставшись со здешними грифами, гриппами, гримами,
Ты поверь, мы туда, несомненно, с тобой эмигрируем.
Это будет нескоро, но ты потерпи, Марсианочка!
Мы терпели так долго, что стали трагично-комичными.
А пока доставай со смородинным соусом баночку
И царапай по донышку свой иероглиф космический…
30 августа 2011 г.

ХАРЕ МАМА
На смерть Цветаевой

А над Мусей летают мухи,
А над мухами – купола…
Пронеслись по столице слухи,
Что Цветаева умерла.

Умерла! – Королева-мама,
Сына нянчила, короля.
Умерла! – И зарыта в яму
На участке за три рубля.

Пусть придушена воля к бунту
И под каждым столбом – беда,
У нее между ребер – хунта,
У нее в голове – орда.

С революцией в каждом гене:
То ли женщина, то ли джин.
«Ну, подумаешь, – скажут, – гений?
Наш порядок – для всех один:

Умирай на приличной нотке,
Подытожив свои года…» –
Мне сегодня хотелось водки,
Как обычно. Как никогда.

Плыли мысли в бредовом чате.
В кухне корчился депрессняк,
Но пластмассовый выключатель
Не нашаривался никак,

И осталась стоять бутылка
Шпилем готики на столе…
Точно также: в себе, как в ссылке,
На планете, как на игле,

Существую, психозы стиснув,
Что прорыли в мозгу пути, –
А над Мусей летают птицы
Разноцветными конфетти.

Вы, которые в этой драме
Не прохавали ни рожна,
Распинаетесь: «Харе Мама!
Русь, как Муся, – на всех одна!»

И растут золотые храмы
Там, где раньше была война…

Матерь Божия моет раму –
Мама бросилась из окна.
1 сентября 2011 г.

ПОСЛЕДНИЙ ИМПЕРАТОР

По мотивам Станислава Грофа

-1-

За то, что я падаю на пол, и вою,
И пачкаю кровью чужие пороги,
Меня превратили в большую секвойю –
Могучее дерево древних чероки.

Теперь в непролазных лесах Орегона,
Где точат базальт о клыки водопада,
Я гордо трясу кипарисовой кроной
И ясному небу пою серенады.

Я чувствую, как, щекоча позвоночник,
Струятся по жилам столетние смолы.
Я – добрый колдун. Я – шаман-полуночник.
Я помню Конкисту, но я еще молод.

Плевал я на зеркало ваше кривое
С высот Зазеркалья индейского лета.
Здесь мелко дрожат на секвойевой хвое
Янтарные слезы иного рассвета.

Но, выковав щит из волшебных иголок,
Я знаю, что век этих елок – недолог:
Сквозь муть ЛСД, как сквозь яркий осколок,
Глаза мои ищет безумный нарколог…

Проносятся годы в оранжевом клипе:
От точки роддома – до ручки могилы.
Испуганный доктор был в юности хиппи,
А стал, образумившись, важным «цивилом».

О нем не скажу я вам больше ни слова.
Америка вымерла. Пала Бхарата.

Но где-то в Канаде, на троне еловом,
Я знаю, он ждет меня –
Мой император…

-2-

Я – император из шестой палаты.
В моих войсках – герои сказок Грина.
В моих руках – булатный меч Булата.
В моих висках – морской прибой Марины.

Который год мне снится сон о шторме
И в Город Солнца манят пилигримы,
Но я лежу, брюзжу… Меня здесь кормят.
Я соблюдаю правила режима.

Хожу пешком по стенке, зубы стиснув.
Сметаю пыль с библиотечных полок..
Главврач Пятенко, спец по аутистам,
Приставлена за мной как дефектолог.

Мне безразличны Гете, Шиллер, Бисмарк,
И лунный свет, и девочка в аллее…
Я проиграл последний бой жлобизму:
Теперь жлобы вдвойне меня жалеют.

От мощной глыбы уцелел обломок,
Вонзился в сердце и настырно гложет.
Услышь меня, дебильный мой потомок:
Ведь я еще дебильнее, быть может,

В своей безумной мании протеста,
Как вождь индейцев в разноцветных перьях…

И пусть падут империи, но тексты
Переживут падение империй.
8 сентября, 14 октября 2011 г.

БАЛЛАДА ОБ АНДЕРСЕНЕ

Берег Крыма, ветрами выжженный.
Осень. Море в свинцовой жесткости.
Мы живем в кособокой хижине.
Мы вдвоем в параллельной плоскости

Кормим чаек икрой лососевой,
Припадаем к соленой вечности.
Наконец-то оно нас бросило,
Бестолковое человечество.

Мы остались в античной древности –
В Одиссеевой плавать лодочке.
И с какой-то мещанской ревностью
Я вяжу тебе шарф в полосочку.

Одиссей не боится старости.
Одиссей не ложится раненый.
И с какой-то домашней яростью
Ты готовишь мне плов с бараниной.

А под утро мы бродим берегом,
Собираем ракушки круглые.
Море Черное, море Белое
Машет волнами, как хоругвями.

Золотится аллея листьями,
И дожди серебрятся кобрами:
Стали помыслы наши чистыми,
Стали действия наши добрыми.

Только, пряча в тумане абрисы,
Кипарисы молчат пристыженно…

Это снова безумный Андерсен
Сочиняет свой бред про хижину.
Поезд «Одесса-Киев», 8-9 октября 2011 г.

МОНОЛОГ ИНОПЛАНЕТЯНИНА

В церквушках светят древние иконы.
Под Лениным дежурят колдуны…
Любимый Киев может спать спокойно
И видеть пенопластовые сны.

И только я сойду с ума от скуки:
Мне тесно здесь и тошно, – хоть умри.
Мне улицы заламывают руки
И зрения лишают фонари.

Меня дворами к мусоркам приперло,
И бомбой оглушил сорочий писк.
Мне переулки сдавливают горло,
И в спину нож вонзает обелиск.

А мимо ходят праздничные люди:
Им быть гораздо проще, чем не быть.
Я здесь – один. Меня никто не любит
И даже не пытается любить.

Для них гудят фастфуды и сексшопы.
Но в пестром копошении жлобья
Услышу я твой марсианский шепот,
Несбыточная Родина моя!

И я уйду в твои леса глухие
Подальше от дешевой шелухи,
Где из стихов рождаются стихии
И тут же превращаются в стихи.

Там рвутся ввысь готические замки
С химерным ангеленком на двери…

И путают Пейзажную с Пизанской
Поддатые девчонки из Твери.
4 ноября 2011 г.

Я ВЫЙДУ В МОРЕ
Одессе

Сбежав от Барби. Сбежав от бардов.
Сбежав из баров. Сбежав от боссов, –
Я выйду в море.
Хэллоу, Байрон.
Я вырвусь в небо.
Привет, Утесов.

Ты знаешь правду? Она – простая:
Мы все вернемся, не возвращаясь:
Друзья, которых
Перерастаю
Враги, которым
Себя прощаю.

И пусть над миром гуляют волны
И колокольным исходят звоном.
Когда я в них, мне не страшен Воланд.
Я выйду в небо:
Оно – бездонно.

Пусть станет небо моей хибарой.
Блажен, кто в правде своей упорен.
Сбежав от Барби. Сбежав от бардов.
Сбежав из баров…
Я выйду в море.
Одесса, 14 ноября 2011 г.

ВСЕМ ПОЭТАМ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Черновики изношены до дыр.
Как нервы, дождь натянут до предела.
Хотел я Словом переделать мир,
А мир меня словами переделал.

Мне тошно от пластмассовых рапир.
Но братьев нет. И шпаг у братьев тоже.
Хотел я Словом уничтожить мир,
А мир меня в отместку уничтожил.

Чума войдет в историю как пир.
Журавль на небе – как в руках синица.
Хотел я Словом образумить мир,
А мир меня довел до психбольницы.

Когда на фронт открыты все пути,
Герои дня – тыловики в запасе.
Хотел я Словом целый мир спасти,
Но вышло так, что даже сам не спасся.

И вот лежу. Плывет над степью дым.
Взрослеют травы.
Молодеют совы.
И мир, что прежде был непобедим,
Выходит горлом, побежденный Словом.
23 ноября 2011 г.

БАЛЛАДА

Мне свою дорогу нести
Юрий Шевчук

Я знаю, что мой восход
Взойдет на седьмом часу.
Дорога меня несет?
Дорогу ли я несу?

Я знаю, что путь – непрост.
В нем – стаи змеиных сил.
Он суть потерял, как хвост.
Он сам себя укусил.

И тянутся трассы-дни,
Кромсая столбами сталь.
Так хочется, как они, –
Лакать по утрам хрусталь.

Быть ласточкой на земле.
Быть камешком на ветру.
Пить озеро в хрустале,
Откладывать в нем икру.

Быть зверем небес и вод.
Дракона мирить с мальком…
Но Кто-то меня зовет,
Чей знак мне давно знаком;

Но Кто-то, в моей груди
Свою разрывая Грудь,
Приказывает: «Иди!» –
И я отправляюсь в путь.
26 ноября 2011 г.

БОГОМОЛКА МАРИНУШКА

Философу Марине Столяр

Богомолка Маринушка из Чернигова,
Обозначив стигмат на запястье с фенечкой,
Проливала слезу над моими книгами,
Лепетала: «Уйдем, дорогая Женечка!» –

И вела меня к свету путями птичьими,
По которым с палитрами шли художники,
Сквозь ораву снующих, жующих, тычущих
И орущих нам в спину: «Ату безбожников!»

Богомолка Маринушка из Чернигова,
Проведя меня к морю лесами совьими,
Убежала из Киева безъязыкого
К праотцам – выговаривать философию.

Причитала Марина, что в Храме нехристи
Вытворяют такое, о чем не грезили,
Но предать Его, – значит сорваться в ненависть.
Так и я: никогда не предам поэзии.

Богомолка Маринушка из Чернигова,
Что там слышно, в «прекрасном далеко» вечности?
Помолись за поэта, который выгорел,
Свою душу сжигая тебе на свечечки.
27-28 ноября 2011 г.

ИСПОВЕДЬ

Передать мою боль не в силах вербальный знак:
Сквозь меня прорастает кровь и течет трава.
«Я люблю его так, люблю его так…» – А как?
Потеряв остроту, гниют на душе слова.

Окружающий мир – убогое шапито.
Я – бездарный актер на сцене добра и зла.
Мать Поэзия! Ненавижу тебя за то,
Что в обмен на себя ты все у меня взяла.

Наградила своим бессмертием, но зачем?
Объясни, для чего мне сказочный этот плен,
Если я усыпать хочу на его плече
И хочу просыпаться между его колен?

И родить ему двух здоровых больших волчат,
Чтобы было кому на старость зажечь огни…
Я виски ощущаю в горле: они стучат,
Призывая меня в окопы моей Чечни.

Путь назад перекрыт: другое пошло кино.
За свинцовый покой в три шкуры дерет война.
Больше некому в губы вышептать «Мы – одно!».
Остается одно безгубое: «Я – одна».

Окружающий мир – ничтожная круговерть
Я не стану певцом на оргии рук и ног.
Мой звереныш вчера просился со мной на смерть…
Смерть пришла, но ко мне – и только.
Спасибо, Бог.
10 января 2012 г.

________________________