НАТАЛЬЯ ЕЛИЗАРОВА ● МОЁ ИМЯ ● РАССКАЗ

Он учёный. Молодой ботаник. На его научные работы ссылаются, их переводят на иностранные языки. У него есть имя, которое знают все. В нашем НИИ он — Бог.
Я — лаборантка. Записываю названия кактусов на узких полосках бумаги, с помощью скотча наклеиваю их на горшки с кактусами, которые разводит Он.

Лобивия Циннабарина… Эхеверия Деренберга… Опунция Леукотриха… Диковинные, трудноперевариваемые названия маленьких уродцев. Я их ненавижу. Они любимцы моего Бога. Он обожает их, трясётся над ними. Мамиллярия Шелхазе… Ребуция фаматимская… Как таинственное заклинание, срываются с его губ имена моих соперников и конкурентов.

Он называет меня «милочка». Когда я во время научных экспериментов делаю записи под его диктовку, когда звоню ему по телефону, когда мы занимаемся любовью, я слышу только одно — милочка, милочка, милочка. Я люблю его, но не люблю, когда он так меня называет. С таким же обращением он гладит за ушами свою сиамскую кошку, просит продавщицу завернуть сардельки, платит на почте за бандероль.

Мы встречаемся раз в неделю. Каждую среду он выдает мне недельную порцию любви.

Сегодня среда.

Выгляжу красивой, ухоженной. В зеркале блестят мои озорные глазки. Сегодня мой день!..

Опустошённая после получасовой возни на заднем сиденье его автомобиля, скатываюсь на кровать. Неуклюже, шаркая один о другой, стаскиваю туфли. Хочется спать, но ещё нужно как-то исхитриться доплестись до ванной и стереть косметику…

Утром меня ждёт то, чем я занимаюсь изо дня в день: нарезаю ножницами  полоски белой бумаги, на них печатными буквами вывожу названия кактусов, наклеиваю их на горшки, — работа, которую я проклинаю и которую не могу бросить, иначе больше не увижу Его.

Маленькие уродцы выжидают свою органическую подкормку. Я не торопясь прохаживаюсь по оранжерее. Их иголки щерятся, как остриё циркуля. Не будь они припаянными к своим горшкам, они наверняка бы изодрали меня в кровь.

Я откручиваю колпачок на бутылке с удобрением, с садистским наслаждением вновь закрываю его. Вы в моей власти!

Звонок! Голос на другом конце провода, казалось, источает бодрость, уверенность, аромат крепкого кофе и лосьона после бритья.

Мой Бог осведомился, не зацвёл ли один из его любимых уродцев. Длинное латинское название перемежается со словом, которое я ненавижу — милочка. «Зацвёл», —  солгала я, зная, что он тот час же примчится.

Он примчался с фотоаппаратом. Был разочарован и рассержен. «Неостроумно, милочка», — сказал он и пошёл оглядывать своих питомцев. Я молча нарезала бумагу для ярлыков и выслушивала нагоняй за то, что забыла удобрить почву.

Я провела концами ножниц по ладони, погладила подушечки пальцев. Стиснув руку в кулак, всадила ножницы в огуречную мякоть. В следующую минуту, упиваясь своим остервенением, я крушила драгоценную коллекцию.

Россыпь битых черепков и зелёных ошмётков повергли тебя в столбняк, и ты не сразу ринулся меня останавливать.

Я пришла в себя, услышав собственное имя. Твои губы, забрызганные вязким соком, в отчаянии выкрикивали: «Анна, ты с ума сошла! Что ты делаешь, Анна?!»

Я вырвалась и побежала прочь из оранжереи.

На улице меня встретил ливень. Заляпывая грязью кремовые колготки, я бросилась к первому попавшемуся прохожему. «Меня зовут Анна! — кричала я. — Вы слышите? Анна!»

Прохожий, неловко стряхивая капли с зонта, смотрел на меня скучающими глазами и думал, что я сумасшедшая. 

Он учёный. Молодой ботаник. На его научные работы ссылаются, их переводят на иностранные языки. У него есть имя, которое знают все. В нашем НИИ он — Бог.
Я — лаборантка. Записываю названия кактусов на узких полосках бумаги, с помощью скотча наклеиваю их на горшки с кактусами, которые разводит Он.

Лобивия Циннабарина… Эхеверия Деренберга… Опунция Леукотриха… Диковинные, трудноперевариваемые названия маленьких уродцев. Я их ненавижу. Они любимцы моего Бога. Он обожает их, трясётся над ними. Мамиллярия Шелхазе… Ребуция фаматимская… Как таинственное заклинание, срываются с его губ имена моих соперников и конкурентов.

Он называет меня «милочка». Когда я во время научных экспериментов делаю записи под его диктовку, когда звоню ему по телефону, когда мы занимаемся любовью, я слышу только одно — милочка, милочка, милочка. Я люблю его, но не люблю, когда он так меня называет. С таким же обращением он гладит за ушами свою сиамскую кошку, просит продавщицу завернуть сардельки, платит на почте за бандероль.

Мы встречаемся раз в неделю. Каждую среду он выдает мне недельную порцию любви.

Сегодня среда.

Выгляжу красивой, ухоженной. В зеркале блестят мои озорные глазки. Сегодня мой день!..

Опустошённая после получасовой возни на заднем сиденье его автомобиля, скатываюсь на кровать. Неуклюже, шаркая один о другой, стаскиваю туфли. Хочется спать, но ещё нужно как-то исхитриться доплестись до ванной и стереть косметику…

Утром меня ждёт то, чем я занимаюсь изо дня в день: нарезаю ножницами  полоски белой бумаги, на них печатными буквами вывожу названия кактусов, наклеиваю их на горшки, — работа, которую я проклинаю и которую не могу бросить, иначе больше не увижу Его.

Маленькие уродцы выжидают свою органическую подкормку. Я не торопясь прохаживаюсь по оранжерее. Их иголки щерятся, как остриё циркуля. Не будь они припаянными к своим горшкам, они наверняка бы изодрали меня в кровь.

Я откручиваю колпачок на бутылке с удобрением, с садистским наслаждением вновь закрываю его. Вы в моей власти!

Звонок! Голос на другом конце провода, казалось, источает бодрость, уверенность, аромат крепкого кофе и лосьона после бритья.

Мой Бог осведомился, не зацвёл ли один из его любимых уродцев. Длинное латинское название перемежается со словом, которое я ненавижу — милочка. «Зацвёл», —  солгала я, зная, что он тот час же примчится.

Он примчался с фотоаппаратом. Был разочарован и рассержен. «Неостроумно, милочка», — сказал он и пошёл оглядывать своих питомцев. Я молча нарезала бумагу для ярлыков и выслушивала нагоняй за то, что забыла удобрить почву.

Я провела концами ножниц по ладони, погладила подушечки пальцев. Стиснув руку в кулак, всадила ножницы в огуречную мякоть. В следующую минуту, упиваясь своим остервенением, я крушила драгоценную коллекцию.

Россыпь битых черепков и зелёных ошмётков повергли тебя в столбняк, и ты не сразу ринулся меня останавливать.

Я пришла в себя, услышав собственное имя. Твои губы, забрызганные вязким соком, в отчаянии выкрикивали: «Анна, ты с ума сошла! Что ты делаешь, Анна?!»

Я вырвалась и побежала прочь из оранжереи.

На улице меня встретил ливень. Заляпывая грязью кремовые колготки, я бросилась к первому попавшемуся прохожему. «Меня зовут Анна! — кричала я. — Вы слышите? Анна!»

Прохожий, неловко стряхивая капли с зонта, смотрел на меня скучающими глазами и думал, что я сумасшедшая.