ВЕРА ЗУБАРЕВА ● РУССКОЕ БЕЗРУБЕЖЬЕ

По-видимому, термин «русское зарубежье» сегодня уже не актуален, поскольку он не отражает ситуацию, сложившуюся в России и русской диаспоре постперестроечного периода. Поднялся железный занавес, мы ринулись друг к другу с разных континентов, и добрый волшебник Интернет способствовал поначалу преодолению, а потом и стиранию границ между общающимися литераторами, художниками, учёными и просто друзьями и близкими. Стиранию не различий, а именно насильно созданных границ. Означает ли это конец идеологий и установление единого, монолитного интеллектуального и духовного пространства? Разумеется, нет. Идеологические различия были и будут, и политики не перестанут ими жонглировать. Будут и принципиальные разногласия во взглядах на многие вещи, включая литературу и искусство, религию и быт и т.д., и т.п. Если взять только пространство России, то оно в полной мере отразит ту многогранную и противоречивую картину мнений и борений, которая также свойственна и русской диаспоре.

Безрубежье это не слияние и даже не объединение интеллектуальных пространств, а способность беспрепятственно двигаться по их полю, вступать в диалог. Этому способствуют сегодня телевидение, радио, Интернет-трансляции, литературные сайты, фейсбук, жж… Всё приспособлено для того, чтобы, не оформляя визу и не покупая авиабилета, выходить в сферу творческой активности бывших соотечественников. Прошло то время, когда, будучи ещё на том берегу, мы тайком читали пожелтевший номер «Нового русского слова» или до треска в ушах вслушивались в «Голос Америки».

Сегодня мы публикуем и публикуемся, обсуждаем, комментируем, спорим на страницах журналов тонких и толстых, сетевых и бумажных, выходящих чуть ли не во всех уголках земли, где есть русские. Под русскими я подразумеваю тех, кого связывает больше, чем язык. Это «большее» и заставляет их оставаться в своей культуре, развивать её в слове и образе и чувствовать себя причастным к духовной родине. Сказанное относится не только к писателям, но и всем тем, кто посещает литературные чтения, смотрит русские фильмы, русское телевидение, слушает русское радио и читает русские газеты. Все остальные – просто русскоязычные.

Русскоязычный не озабочен всем вышеперечисленным в той мере, в какой озабочен «русский». Мера вовлечения в русскую культуру и даёт представление о разнице между этими двумя категориями так называемых «носителей языка». И надо же было изобрести такой «насекомый» термин, низводящий тайный дух языка до примитивной зоологии, словно речь идёт о бацилле и её носителе! Никто не может быть носителем языка, ибо язык подвижен, пластичен, изменчив и духоподобен (нам ум приходит ассоциация с Духом Божьим, который носился над водою, изрёкая первые идеи о Мире). Перефразировав Аристотеля, утверждавшего, что целое – больше суммы его частей, можно сказать, что язык – больше суммы слов, его составляющих. Это джин, вырывающийся из сосуда-творца, и приобретающий всякий раз новые очертания в зависимости от того, что внутри. Поэтому язык одних покрыт плесенью, как залежалый товар в лавке, язык других – заморское диво, язык третьих – стандартен, язык четвёртых – уникален.

Русскоязычный менее всего думает о языке как животворящей сущности. Для него это лишь словарный запас, позволяющий обмениваться информацией. Отсюда и отношение к переменам, которые сводятся для него к возможности беспрепятственно пересечь, если вздумается, границу некогда покинутого государства. Грандиозности нынешних перемен он не в состоянии оценить. А перемены действительно грандиозные.

На смену эпохи русского зарубежья пришла эпоха русского безрубежья. Отмена железного занавеса была всего лишь первым шагом – важным, но не определяющим. Я имею в виду тот факт, что снятие запретного зачастую снижает интерес к нему. Например, с уменьшением ограничений на книжную продукцию количество читателей не прибавилось, а, наоборот, резко сократилось. Теперь магазины России, Украины и других бывших советских республик завалены всевозможной литературой, но, увы, читатель не оправдывает ожиданий продавца. Времена, когда выход в свет очередного собрания сочинений или томика стихов вызывал ажиотаж в среде любителей книги, ушли в предание. В дефиците сегодня не книга, а книголюб. Он – оазис надежды писателя и издателя – относится к исчезающему виду. А вот интересующихся литературным процессом – т.е. конкурсами, фестивалями, участием в критических обсуждениях, чтениях и пр. – гораздо больше. Однако эта аудитория рассеяна по континентам. В каждом отдельном городе она немногочисленна, и на литературные чтения даже в таких больших городах, как Москва или Нью-Йорк, ходит, как правило, одна и та же публика. И тем не менее, не взирая на свою малочисленность, эта группа и явилась той критической массой, которая продвинула эпоху безрубежья. Помню, когда мы впервые проводили в живом эфире Интернет-трансляцию поэтических чтений в Бруклинском клубе русских поэтов, к нам одномоментно подключилось 600 зрителей из разных стран. В общей сложности нас посмотрело в тот день и затем в записи более 1000 человек. Согласитесь, аудитория для поэтического вечера довольно неплохая. Мы продолжаем эту традицию, и интерес к нашим трансляциям не убывает. Только одну Гостиную ежемесячно посещает до 8 тыс. читателей. И число их растёт. Помимо всего, мы открыли сайт “Русское безрубежье”, на котором можно ознакомиться с академическими работами по вопросам литературы, культуры, истории и философии.

Я не знаю в Штатах подобного расцвета издательской и организационной деятельности для пишущих не на английском. Как, к примеру, обстоит здесь дело с книгами и периодикой на немецком? Этот вопрос я пыталась выяснить по просьбе одной австрийской писательницы. Выяснила. Если и издают, то только в переводах. Это означает, что такого актива немецких писателей и читателей, как у русских, в Штатах нет. И то же с французской, итальянской, японской и китайской литературой. А у русских в Штатах – и книжные издательства, и литературные фестивали с премиями, и слёты, и журналы, и объединения, как наша ОРЛИТА. И то же и в Англии, и в Германии, и в Израиле, хоть и в меньших пропорциях. Кто спонсирует? Не знаю, как в других странах, а в Штатах, как правило, – сами литераторы. И между прочим, это не бизнесмены, а творческие люди среднего достатка. Энтузиасты, одним словом.

Что же это за феномен – русское безрубежье? Можно ли считать его отголоском модной сегодня глобализации? На мой взгляд, нет. Глобализация ведёт к уничтожению культурных особенностей и установлению диктатуры единообразия. В этом её цель. Русское безрубежье, напротив, являет собой образец многообразия взглядов и стилей. Но общий знаменатель – высокая русская культура с её отличительными особенностями – сохраняется. Русское безрубежье – явление, которое требует размыкания критиков и литературоведов на более широкую панораму современного русского литературного процесса. Оно несёт в себе надежду на возвращение Мастера к Маргарите и Маргариты к Мастеру. Если под Маргаритой понимать идеал той исконной культуры, которую не в состоянии были вытравить ни Пилат, ни его последователи.  

По-видимому, термин «русское зарубежье» сегодня уже не актуален, поскольку он не отражает ситуацию, сложившуюся в России и русской диаспоре постперестроечного периода. Поднялся железный занавес, мы ринулись друг к другу с разных континентов, и добрый волшебник Интернет способствовал поначалу преодолению, а потом и стиранию границ между общающимися литераторами, художниками, учёными и просто друзьями и близкими. Стиранию не различий, а именно насильно созданных границ. Означает ли это конец идеологий и установление единого, монолитного интеллектуального и духовного пространства? Разумеется, нет. Идеологические различия были и будут, и политики не перестанут ими жонглировать. Будут и принципиальные разногласия во взглядах на многие вещи, включая литературу и искусство, религию и быт и т.д., и т.п. Если взять только пространство России, то оно в полной мере отразит ту многогранную и противоречивую картину мнений и борений, которая также свойственна и русской диаспоре.

Безрубежье это не слияние и даже не объединение интеллектуальных пространств, а способность беспрепятственно двигаться по их полю, вступать в диалог. Этому способствуют сегодня телевидение, радио, Интернет-трансляции, литературные сайты, фейсбук, жж… Всё приспособлено для того, чтобы, не оформляя визу и не покупая авиабилета, выходить в сферу творческой активности бывших соотечественников. Прошло то время, когда, будучи ещё на том берегу, мы тайком читали пожелтевший номер «Нового русского слова» или до треска в ушах вслушивались в «Голос Америки».

Сегодня мы публикуем и публикуемся, обсуждаем, комментируем, спорим на страницах журналов тонких и толстых, сетевых и бумажных, выходящих чуть ли не во всех уголках земли, где есть русские. Под русскими я подразумеваю тех, кого связывает больше, чем язык. Это «большее» и заставляет их оставаться в своей культуре, развивать её в слове и образе и чувствовать себя причастным к духовной родине. Сказанное относится не только к писателям, но и всем тем, кто посещает литературные чтения, смотрит русские фильмы, русское телевидение, слушает русское радио и читает русские газеты. Все остальные – просто русскоязычные.

Русскоязычный не озабочен всем вышеперечисленным в той мере, в какой озабочен «русский». Мера вовлечения в русскую культуру и даёт представление о разнице между этими двумя категориями так называемых «носителей языка». И надо же было изобрести такой «насекомый» термин, низводящий тайный дух языка до примитивной зоологии, словно речь идёт о бацилле и её носителе! Никто не может быть носителем языка, ибо язык подвижен, пластичен, изменчив и духоподобен (нам ум приходит ассоциация с Духом Божьим, который носился над водою, изрёкая первые идеи о Мире). Перефразировав Аристотеля, утверждавшего, что целое – больше суммы его частей, можно сказать, что язык – больше суммы слов, его составляющих. Это джин, вырывающийся из сосуда-творца, и приобретающий всякий раз новые очертания в зависимости от того, что внутри. Поэтому язык одних покрыт плесенью, как залежалый товар в лавке, язык других – заморское диво, язык третьих – стандартен, язык четвёртых – уникален.

Русскоязычный менее всего думает о языке как животворящей сущности. Для него это лишь словарный запас, позволяющий обмениваться информацией. Отсюда и отношение к переменам, которые сводятся для него к возможности беспрепятственно пересечь, если вздумается, границу некогда покинутого государства. Грандиозности нынешних перемен он не в состоянии оценить. А перемены действительно грандиозные.

На смену эпохи русского зарубежья пришла эпоха русского безрубежья. Отмена железного занавеса была всего лишь первым шагом – важным, но не определяющим. Я имею в виду тот факт, что снятие запретного зачастую снижает интерес к нему. Например, с уменьшением ограничений на книжную продукцию количество читателей не прибавилось, а, наоборот, резко сократилось. Теперь магазины России, Украины и других бывших советских республик завалены всевозможной литературой, но, увы, читатель не оправдывает ожиданий продавца. Времена, когда выход в свет очередного собрания сочинений или томика стихов вызывал ажиотаж в среде любителей книги, ушли в предание. В дефиците сегодня не книга, а книголюб. Он – оазис надежды писателя и издателя – относится к исчезающему виду. А вот интересующихся литературным процессом – т.е. конкурсами, фестивалями, участием в критических обсуждениях, чтениях и пр. – гораздо больше. Однако эта аудитория рассеяна по континентам. В каждом отдельном городе она немногочисленна, и на литературные чтения даже в таких больших городах, как Москва или Нью-Йорк, ходит, как правило, одна и та же публика. И тем не менее, не взирая на свою малочисленность, эта группа и явилась той критической массой, которая продвинула эпоху безрубежья. Помню, когда мы впервые проводили в живом эфире Интернет-трансляцию поэтических чтений в Бруклинском клубе русских поэтов, к нам одномоментно подключилось 600 зрителей из разных стран. В общей сложности нас посмотрело в тот день и затем в записи более 1000 человек. Согласитесь, аудитория для поэтического вечера довольно неплохая. Мы продолжаем эту традицию, и интерес к нашим трансляциям не убывает. Только одну Гостиную ежемесячно посещает до 8 тыс. читателей. И число их растёт. Помимо всего, мы открыли сайт “Русское безрубежье”, на котором можно ознакомиться с академическими работами по вопросам литературы, культуры, истории и философии.

Я не знаю в Штатах подобного расцвета издательской и организационной деятельности для пишущих не на английском. Как, к примеру, обстоит здесь дело с книгами и периодикой на немецком? Этот вопрос я пыталась выяснить по просьбе одной австрийской писательницы. Выяснила. Если и издают, то только в переводах. Это означает, что такого актива немецких писателей и читателей, как у русских, в Штатах нет. И то же с французской, итальянской, японской и китайской литературой. А у русских в Штатах – и книжные издательства, и литературные фестивали с премиями, и слёты, и журналы, и объединения, как наша ОРЛИТА. И то же и в Англии, и в Германии, и в Израиле, хоть и в меньших пропорциях. Кто спонсирует? Не знаю, как в других странах, а в Штатах, как правило, – сами литераторы. И между прочим, это не бизнесмены, а творческие люди среднего достатка. Энтузиасты, одним словом.

Что же это за феномен – русское безрубежье? Можно ли считать его отголоском модной сегодня глобализации? На мой взгляд, нет. Глобализация ведёт к уничтожению культурных особенностей и установлению диктатуры единообразия. В этом её цель. Русское безрубежье, напротив, являет собой образец многообразия взглядов и стилей. Но общий знаменатель – высокая русская культура с её отличительными особенностями – сохраняется. Русское безрубежье – явление, которое требует размыкания критиков и литературоведов на более широкую панораму современного русского литературного процесса. Оно несёт в себе надежду на возвращение Мастера к Маргарите и Маргариты к Мастеру. Если под Маргаритой понимать идеал той исконной культуры, которую не в состоянии были вытравить ни Пилат, ни его последователи.